Гален
Сочинения. Том 4
Книга девятая
9.1.1. Я заранее пообещал изложить все, о чем говорят оба, и Гиппократ, и Платон, поэтому уже было исследовано и сказано о том, что имеет наибольшее значение для врачей и философов. Теперь пришло время обратиться ко всему остальному.
9.1.2. Оказывается, что весьма важно уметь отличать друг от друга те их учения, которые больше всего похожи; ведь полезно определить не только то, в чем они согласны, но и то, чем их учения различаются.
9.1.3. Итак, начнем именно с этого: покажем, что в целом у них доказываются одни и те же вещи, но в своих примерах один способствует нашим упражнениям во врачебном искусстве, а другой – в философии, и что посредством того, в чем они нас тренируют, они указывают нам путь, продвигаясь по которому, мы придем к намеченному.
9.1.4. Гиппократ говорит о том, что заблуждения и трудности бывают и у хороших врачей, Платон же говорит: «Значит, кто собирается обмануть другого, не обманываясь сам, тот должен досконально знать подобие и неподобие всего существующего»[179].
9.1.5. Платон учит, как можно преуспеть в этом:
«– А может ли тот, кто ни об одной вещи не знает истины, различить сходство непознанной вещи с другими вещами, будь оно малым или большим?
– Это невозможно»[180].
9.1.6. Ты убедился, что прежде я рассказал внятно и кратко, как можно найти истину во всяком из исследуемых предметов. Усвоив это и храня в памяти ранее сказанное, приступай к изучению их рассуждений.
9.1.7. Я же говорю тебе, что истинное знание об исследуемых предметах может обрести прежде всего тот, кто знает начало пути к нему, ведь не ведающий этого начала обречен на многие ошибки и заблуждения в рассуждении.
9.1.8. Посредством тех же критериев, исходя из которых ты нашел начало, ты найдешь и второй шаг, следующий после начала, а затем третий и все последующие.
9.1.9. Итак, как же нужно искать начало? Ведь и сам Платон, одобрив поговорку «начало есть половина всего», сам добавил к ней «большая половина», говоря, что начало есть большая часть всего дела. Так же и некоторые другие говорят, что начало не просто половина всего, но и «больше, чем половина», а некоторые утверждают, что начало потенциально включает в себя все.
9.1.10. Итак, мы покажем здесь, как можно найти начало постижения исследуемых предметов, напомнив те доводы, которые были подробно изложены в сочинении «О доказательстве» и в некоторых других сочинениях. Ведь, если у нас нет данного природой критерия, мы не сможем найти и критерия научного; имея же данные природой критерии, мы можем найти и научные.
9.1.11. Итак, имеем ли мы некие данные природой критерии, общие для всех людей? Ведь нельзя назвать данным природой то, что не является общим для всех: ведь то, что естественно, должно быть общим для всех и иметь общую природу.
9.1.12. Я, со своей стороны, утверждаю, что все имеют возможность осмыслить естественные критерии, и, говоря так, я лишь напоминаю тебе об этом, но, напоминая, не учу, не доказываю и не утверждаю, что это мое собственное учение.
9.1.13. Каковы же эти критерии? Глаза в своем естественном состоянии видят видимое, уши слышат слышимое, язык ощущает вкус, нос – запахи, вся кожа – осязаемое; и кроме того, ум, или сознание, не важно, как назвать, – то, чем мы распознаем следствия и противоречия, и прочие вещи, связанные с этими: в своем естественном состоянии ум распознает разделение и соединение, сходство и несходство, с которых мы и начали настоящее рассуждение.
9.1.14. Итак, Гиппократ написал об этом так: «Исследуем сначала сходство и различие; самые значительные, самые легкие – те, которые всеми способами познаваемы, что может быть видимо, осязаемо и услышано; то, что можно заменить зрением, ощупыванием, слухом, носом, языком, умом; то, что может быть познаваемо всеми возможными средствами знания»[181].
9.1.15. Так как я подробно разобрал значение этого рассуждения в первой книге сочинения «Комментарии к трактату Гиппократа “О врачебном кабинете”», мне не нужно теперь об этом же рассказывать подробно, достаточно только напомнить основные положения: то, что, приступая к точному распознанию сходств и различий, следует взять за основу исследования естественные критерии, то есть ощущение и разумение. Называть же их можно, как я говорил во многих местах, и мышлением, и разумом, и способностью рассуждать, или кто как желает, лишь бы сохранялось значение, которое имеет в виду Гиппократ.
9.1.16. Ведь как ощущение есть критерий ощущаемого, так и для умопостигаемого критерием должна быть какая-то иная способность, и для нее мы примем любое название, которое тебе будет угодно, чтобы не делать второстепенное главным.
9.1.17. Ведь названиями и вообще речью, с которой мы обращаемся друг к другу, мы пользуемся для того, чтобы объявлять мнения, имеющиеся в душе, которые мы приобрели благодаря наблюдению за природой вещей.
9.1.18. Поэтому было бы смешно, оставив в стороне эти самые мнения, спорить о названиях.
9.1.19. Как же, по мнению Гиппократа, следует постигать природу вещей? Нам следует отталкиваться от самого значительного и самого легкого. Самым значительным природа является с точки зрения пользы, а самым легким – с точки зрения доступности для нашего познания.
9.1.20. Ведь природа дала нам и то, и другое: и эти критерии, и способность верить им безо всякого обучения.
9.1.21. Итак, эти критерии есть органы чувств и пользующиеся этими органами способности; врожденное доверие к ним свойственно природе не только людей, но и других животных.
9.1.22. Ведь, видя приближающееся существо и слыша издаваемый им шум или звуки, животное тотчас же убегает, если видит, что идущее на него животное больше него, либо остается на месте, если видит, что оно меньше и слабее.
9.1.23. Итак, если кто-то не верит тому, что ясно открывается ощущению или мышлению, то не следует пытаться создать какую-либо науку; если же обнаруживается, что плоды наук полезны для жизни людей, значит, умозаключения в них делали люди, доверявшие естественным критериям.
9.1.24. И мы счастливее их в том, что имели возможность в короткое время изучить многочисленные полезные вещи, которые открывались до нас в течение долгого времени ценой трудов и размышлений.
9.1.25. Итак, если в своей дальнейшей жизни мы будем заниматься наукой не как чем-то второстепенным, но будем постоянно заботиться о постижении сходств и различий, то нет ничего невозможного в том, чтобы мы преуспевали больше тех, кто был прежде нас.
9.1.26. Итак, как мы будем упражняться и совершенствоваться? Примем за отправную точку то, что легче всего для познания, как советовал Гиппократ.
9.1.27. Ведь именно эти вещи являются в нашей жизни наиболее полезным и имеют больше всего отличий друг от друга.
9.2.1. Для лучшего понимания я приведу тебе примеры из сочинений каждого из этих мужей.
9.2.2. Так вот, Гиппократ говорит в «Прогностике» так: «В острых болезнях должно вести наблюдение следующим образом. Прежде всего – лицо больного, похоже ли оно на лицо здоровых, и в особенности на само себя, ибо последнее должно считать самым лучшим, а то, которое наибольше от него отступает, самым опасным. Будет оно таково: нос острый, глаза впалые»[182], и далее по тексту.
9.2.3. Из этих слов видно, что он считает началом оценки состояния тех частей тела, которые позволяют делать прогноз, то, как они выглядят в естественном состоянии, что является важнейшим и в то же время простейшим для понимания.
9.2.4. Если заранее изучить это, можно, продвигаясь понемногу, перейти к тем частям тела, которые непосредственно прилежат к ним. Именно это, как было показано нами, сделал Гиппократ в «Прогностике».
9.2.5. Однако и Платон пишет об этом таким же образом, когда в «Государстве» заставляет Сократа по просьбе Главка и Адиманта разъяснить им понятие справедливости.
9.2.6. Ведь, поскольку он понял, что он будет нуждаться в этом для того, чтобы доказать свой тезис, а именно то, что сущность всей души у нас не едина, он счел нужным начать с рассуждения о государстве.
9.2.7. Вот его слова:
«– Я уже высказывал свое мнение, что предпринимаемое нами исследование – дело немаловажное, оно под силу, как мне кажется, лишь человеку с острым зрением.
9.2.8. Мы недостаточно искусны, по-моему, чтобы произвести подобное разыскание, – это вроде того, как заставлять человека с не слишком острым зрением читать издали мелко написанные буквы. И вдруг кто-то сообразит, что те же самые буквы бывают и крупнее, где-нибудь в надписи большего размера! Я думаю, прямо находкой была бы возможность прочесть сперва крупное, а затем разобрать и мелкое, если только это одно и то же.
9.2.9. – Конечно, – сказал Адимант, – но какое же сходство усматриваешь ты здесь, Сократ, с разысканиями, касающимися справедливости?
– Я тебе скажу. Справедливость, считаем мы, бывает свойственна отдельному человеку, но бывает, что и целому государству.
9.2.10. – Конечно.
– А ведь государство больше отдельного человека?
– Больше.
– Так в том, что больше, вероятно, и справедливость принимает большие размеры и ее легче там изучать.
9.2.11. Поэтому, если хотите, мы сперва исследуем, что такое справедливость в государствах, а затем точно так же рассмотрим ее и в отдельном человеке, то есть подметим в идее меньшего подобие большего»[183].
9.2.12. Итак, заранее поупражнявшись с нами на примере государства и показав, что в нем одно сословие правит, другое сражается за него, а третье занимается ремеслом, Платон перенес эти выводы на душу и показал, что и в ней есть часть управляющая, по крайней мере когда душа находится в нормальном состоянии; и другая часть, подчиненная, как в государствах войско находится в подчиненном положении; третью же, оставшуюся часть те, кто создал нас, прибавили для того, чтобы она питала тело; не обученные же тому, чтобы различать сходные между собой вещи, считают, что есть одна, а не три перечисленные части души.
9.2.13. Тому же, как следует упражняться в разделении их, Платон учит на примере государства на протяжении почти всего сочинения «Государство», описав в четвертой книге руководящую часть, а именно разумение, а подчиненные ей части – в других книгах.
9.2.14. Теперь настал подходящий момент для того, чтобы привести его слова из диалога «Федр»:
«– Обмануться легче при большой или при малой разнице между вещами?
– При малой.
– Переход к противоположности разве не будет менее заметен, если его совершать постепенно, а не резко?
9.2.15. – Как же иначе?
– Значит, если кто-то собирается обмануть другого, не обманываясь сам, то он должен досконально знать подобие и не-подобие всего существующего.
– Это необходимо.
– А может ли тот, кто ни об одной вещи не знает истины, различить сходство непознанной вещи с другими вещами, будь оно малым или большим?
– Это невозможно.
– Значит, ясно: у тех, кто имеет неверные мнения о существующем и поддается обману, причина их беды – какое-то подобие между вещами.
9.2.16. – Да, так бывает.
– Может ли быть, чтобы тот, кто всякий раз уводит от бытия к его противоположности, сумел искусно делать постепенные переходы на основании подобия между вещами? И сам он избежит ли ошибки, раз он не знает, что такое та или иная вещь из существующих?
– Этого никак не может быть.
– Значит, друг мой, кто не знает истины, а гоняется за мнениями, у того искусство речи будет, видимо, смешным и неискусным»[184].
9.2.17. Итак, как говорит Гиппократ, одно является наиболее легким для познания, а другое – более сложным, и начинать следует с самого легкого, с того, что настолько очевидно, что все люди согласны с этим.
9.2.18. Так же думал и Платон; в этом можно убедиться из следующего его рассуждения:
«– Не ясно ли всякому, что кое с чем из этого мы согласны, а кое-что нас возмущает?
– Кажется, я улавливаю твою мысль, но говори яснее.
– Когда кто-нибудь назовет железо или серебро, разве мы не мыслим все одно и то же?
– Конечно, одно и то же.
9.2.19. – А если кто назовет справедливость и благо? Разве не толкует их всякий по-своему, и разве мы тут не расходимся друг с другом и сами с собой?
– И даже очень.
– Значит, кое в чем мы согласны, а кое в чем и нет.
– Да, так.
– В чем же нас легче обмануть и где красноречие имеет большую силу?
– Видно, там, где мы блуждаем без дороги.
9.2.20. – Значит, тот, кто намерен заняться ораторским искусством, должен прежде всего произвести правильное разделение и уловить, в чем признак каждой его разновидности: и той, где большинство неизбежно блуждает, и той, где этого нет.
– Прекрасную его разновидность, Сократ, постиг бы тот, кто уловил бы это!
9.2.21. – Затем, думаю я, в каждом отдельном случае он не должен упускать из виду, но, напротив, как можно острее чувствовать, к какому роду относится то, о чем он собирается говорить.
9.2.22. – Конечно.
– Так что же? Отнесем ли мы любовь к тем предметам, относительно которых есть разногласия, или нет?
– Да еще какие разногласия! Иначе как бы, по-твоему, тебе удалось высказать о ней все то, что ты только что наговорил: она – пагуба и для влюбленного, и для того, кого он любит, а с другой стороны, она – величайшее благо.
– Ты совершенно прав»[185].
9.2.23. Это рассуждение приведено в диалоге «Федр»; здесь Платон учит, что то, что подпадает с очевидностью под естественные критерии, никоим образом не является предметом спора, но разногласия рождаются относительно тех предметов, которые подпадают под эти критерии не полностью или неотчетливо; для понимания этого рода вещей следует упражняться в различении подобий.
9.2.24. Ведь некоторые вещи таким образом относятся друг к другу по подобию или различию того, что в них, что в чем-то они похожи, а в чем-то непохожи. И необходимо, чтобы муж ученый был способен распознавать это, так что мог бы точно и быстро сказать, подобны они друг другу или не подобны.
9.2.25. Итак, послушай вновь то, о чем я постоянно говорю и пишу, то, что ты постоянно слышишь от меня: зная общий метод, но не упражняясь во многих частных вещах, нельзя стать хорошим мастером.
9.2.26. И ты можешь видеть, что это справедливо для всех подобных искусств, для некоторых же это настолько верно, что общий метод можно за один год изучить в совершенстве, однако достигнуть успеха в этих искусствах можно, только если упражняешься в них всю жизнь.
9.2.27. Совершенно очевидно, что именно таковы искусства счета, риторики и игры на музыкальных инструментах. Итак, аподиктический метод не нуждается в столь длительных упражнениях, но и он требует изрядной тренировки. При этом следует, чтобы обучение каждому искусству происходило на тех материях, которые полезны нам в жизни.
9.2.28. Ведь даже если человек, по природе лучше всего подходящий для того или иного дела, пренебрегает практикой, он будет ничем не лучше того, кого природа не наделила большим талантом, но кто был усерден в упражнениях.
9.2.29. Итак, подумай о том, что, если человек, ноги которого великолепно устроены и тело весьма сильно, пренебрегает этими дарами природы и никогда не бегает, и даже когда гуляет, всегда ходит очень медленно, он не сможет стать победителем Олимпийских игр, если не отбросит лень и не возьмет себе за правило часто упражняться, причем выполнять не какие угодно упражнения, а именно те, которые подходят для ног.
9.2.30. А если кто-нибудь возьмет человека, имеющего такую природу, и станет учить его ходить по тонкой веревке или карабкаться по гладкому стволу, как фокусники учат своих учеников, то он не только не победит в Олимпийских играх, но даже не будет ходить быстрее обычных людей.
9.2.31. Итак, эти примеры были написаны Гиппократом и Платоном, указавшими на их полезность в науках и всех видах деятельности. Я добавлю еще кое-что, чтобы можно было уловить их мысль в целом.
9.2.32. Разумеется, я не считаю, что этих примеров достаточно для тех, кто желает стать мастером в своем искусстве, однако они должны постоянно тренироваться, как ораторы тренируются всякий день, изыскивая темы, подходящие для таких упражнений.
9.3.1. Возьмем у Платона прежде всего то, что сказано в пятой книге «Государства», где он, говоря о природе женщин, вначале высказывает мнение, что им надлежит участвовать в тех же занятиях, что и мужчинам, как если бы у них была такая же природа, однако затем сам возражает на это рассуждение.
9.3.2. Он говорит, что никто не стал бы утверждать, что мужское тело и женское тело имеют одну и ту же природу, но показывает, в каком отношении их природа одинакова.
9.3.3. Все его рассуждение выглядит следующим образом:
«– А вот как: считаем ли мы, что сторожевые собаки-самки должны охранять то же самое, что охраняют собаки-самцы, одинаково с ними охотиться и сообща выполнять все остальное, или же они не способны на это, так как рожают и кормят щенят, и, значит, должны неотлучно стеречь дом, тогда как на долю собак-самцов приходятся все тяготы и попечение о стадах?
– Все это они должны делать сообща. Разве что мы обычно учитываем меньшую силу самок в сравнении с самцами.
9.3.4. – А можно ли требовать, чтобы какие-либо живые существа выполняли одно и то же дело, если не выращивать и не воспитывать их одинаково?
– Невозможно.
– Значит, раз мы будем ставить женщин на то же дело, что и мужчин, надо и обучать их тому же самому.
– Да.
– А ведь мужчинам мы предназначили заниматься мусическим и гимнастическим искусствами.
– Да.
– Значит, и женщинам надо вменить в обязанность заниматься обоими этими искусствами, да еще и военным делом; соответственным должно быть и использование женщин»[186].
9.3.5. В этом отрывке Платон заявляет, что ко всем искусствам следует допускать и женщин, затем он говорит то же самое и об упражнениях, которые мы делаем обнаженными, и о езде на лошадях, и о том, чему обучаются и в чем практикуются для сражений, – во всем этом, он считает, должны участвовать и женщины. Однако затем он возражает самому себе так:
9.3.6. «– Так хочешь, вместо других мы будем вести спор сами с собой, чтобы доводы противников, подвергшись нашей осаде, не остались без защиты?
9.3.7. – Этому ничто не препятствует.
– Мы от их лица скажем так: “Сократ и Главкон, вам совсем не нужны возражения посторонних: вы сами в начале основания вашего государства признали, что каждый, кто бы он ни был, должен выполнять только свое дело – согласно собственной природе”.
– Да, я думаю, что мы это признали. Как же иначе?
– “А разве женщины по своей природе не вовсе отличны от мужчин?”
– Как же им не отличаться?
– “Значит, им надо назначить и иное дело, соответственно их природе”.
9.8.3. – Ну и что же?
– “Так разве это теперь не ошибка с вашей стороны, разве вы не противоречите сами себе, утверждая, что мужчины и женщины должны выполнять одно и то же, хотя их природа резко отлична?” Найдешь ли ты, чудак, что сказать в свою защиту?»[187]
9.3.9. После этого, сказав кое-что о способности к спору, Платон предлагает следующее разрешение противоречий:
9.3.10. «– Безусловно, ведь мы невольно столкнулись с таким словесным противоречием.
– Как это?
– Когда природа людей неодинакова, то и занятия их должны быть разные; это мы мужественно отстаивали, а к спорам дали повод имена: ведь мы совсем не рассматривали, в чем состоит видовое различие или сходство природных свойств, и не определили, к чему тяготеет то и другое, когда назначали различные занятия людям различной природы и одинаковые тем, кто одинаков.
– В самом деле, мы этого не рассматривали.
9.3.11. – Так вот нам представляется, как видно, возможность задать самим себе следующий вопрос: одинаковы ли природные свойства людей плешивых и волосатых или противоположны? Когда мы признаем, что противоположны, то спросим снова: если плешивые сапожничают, то позволено ли делать это и волосатым, а если сапожничают волосатые, позволено ли это плешивым?
– Спрашивать об этом смешно!
9.3.12. – Смешно по какой-то иной причине, чем тогда, когда мы определили сходство и различие природы женщин и мужчин не вообще, но ограничились только тем видом их различия или сходства, который связан с их занятиями: например, мы говорили, что и врач, и те, кто лишь в душе врачи, имеют одни и те же природные свойства. Или, по-твоему, это не так?
– По-моему, так.
– А у врача и плотника различные природные свойства?
– Конечно.
9.3.13. – Значит, если обнаружится разница между мужским и женским полом в отношении к какому-нибудь искусству или иному занятию, мы скажем, что в таком случае надо и поручать это дело соответственно тому или иному полу. Если же они отличаются только тем, что существо женского пола рожает, а существо мужского пола оплодотворяет, то мы скажем, что это вовсе не доказывает отличия женщины от мужчины в отношении к тому, о чем мы говорим. Напротив, мы будем продолжать думать, что у нас и стражи, и их жены должны заниматься одним и тем же делом.
– И правильно будем думать.
9.3.14. – Стало быть, после этого мы предложим тому, кто утверждает противное, просветить нас, указав, в отношении к какому искусству или занятию – из числа относящихся к государственному устройству – природа женщины и мужчины не одинакова, а различна.
– Справедливое требование!
9.3.15. – Правда, как ты говорил немного раньше, так, возможно, и кто-нибудь другой скажет, что нелегко отвечать с ходу, но что, поразмыслив, он с этим без труда справится.
– Возможно, он так и скажет.
9.3.16. – Хочешь, мы попросим того, кто выдвигает эти возражения, последовать за нами и посмотреть, удастся ли нам доказать ему, что по отношению к занятиям, связанным с государственным устройством, у женщины нет никаких особенностей.
– Очень хочу.
9.3.17. – Ну-ка, скажем мы ему, отвечай. Ты говорил так: “Один уродился способным к чему-нибудь, другой – неспособным; один легко научается чему-либо в деле, другой – с трудом; один, и немного поучившись, бывает очень изобретателен в том, чему обучался, а другой, хоть долго учился и упражнялся, не усваивает даже того, чему его обучали. У одного телесное его состояние достаточно содействует его духовному развитию, другому оно, напротив, только мешает”. Так или не так разделил ты тех, кто от природы способен к какому-нибудь делу, и тех, кто не способен?
– Всякий скажет, что так.
9.3.18. – А знаешь ли ты хоть какое-нибудь из человеческих занятий, в котором мужчины не превосходили бы во всем женщин? Стоит ли нам распространяться о том, как женщины ткут, пекут жертвенные лепешки, варят похлебку? Считается, что в этом-то женский пол кое-что смыслит, – вот почему больше всего осмеивают женщину, если она не справляется и с этим.
– Ты верно говоришь; попросту сказать, этот пол во всем уступает тому. Однако многие женщины во многих отношениях лучше многих мужчин, хотя в общем дело обстоит так, как ты говоришь.
9.3.19. – Значит, друг мой, не может быть, чтобы у устроителей государства было в обычае поручать какое-нибудь дело женщине только потому, что она женщина, или мужчине – только потому, что он мужчина. Нет, одинаковые природные свойства встречаются у живых существ того и другого пола, и по своей природе как женщина, так и мужчина могут принимать участие во всех делах, однако женщина во всем немощнее мужчины.
– И даже намного.
9.3.20. – Так будем ли мы поручать все мужчинам, а женщинам – ничего?
– Как можно!
– В таком случае, я думаю, мы скажем, что по своим природным задаткам одна женщина способна врачевать, а другая – нет, одна склонна к мусическому искусству, а другая чужда Музам.
– Так что же?
– А разве иная женщина не имеет способностей к гимнастике и военному делу, тогда как другая совсем не воинственна и не любит гимнастических упражнений?
– Да, это так.
9.3.21. – Что же? И одна склонна к философии, а другая ее ненавидит? Одной свойственна ярость духа, а другая невозмутима?
– Бывает и так.
9.3.22. – Значит, встречаются женщины, склонные быть стражами и не склонные. Разве мы не выбрали и среди мужчин в стражи тех, кто склонен к этому по природе?
– Конечно, выбрали именно таких.
– Значит, для охраны государства и у мужчин, и у женщин одинаковые природные задатки, только у женщин они слабее, а у мужчин сильнее.
– Выходит так.
– Значит, для подобных мужчин надо и жен выбирать тоже таких, чтобы они вместе жили и вместе стояли на страже государства, раз они на это способны и сродни по своей природе стражам.
– Конечно.
– А кто одинаков по своей природе, тем надо предоставить возможность заниматься одинаковым делом.
– Да, одинаковым.
9.3.23. – Значит, мы, совершив круг, вернулись к исходному положению и признаем, что предоставление женам стражей возможности заниматься и мусическим искусством, и гимнастикой не противоречит природе.
– Нисколько не противоречит»[188].
9.3.24. Во всем этом рассуждении на примере женщин Платон учит нас находить и различать сходства и различия природы сравниваемых предметов.
9.3.25. Ведь женщины подобны мужчинам в силу того, что являются разумными существами, то есть восприимчивыми к науке; однако поскольку мужской пол сильнее во всяком деле и лучше постигает науки, а женщины слабее и к наукам менее способны, то в этом состоит их различие. Другое несходство состоит в том, что они, являясь самками, из-за этого пригодны к вынашиванию плода; ведь у женщин есть некоторые части тела, от природы приспособленные для беременности, а у мужчин их нет.
9.3.26. Поэтому истинным будет высказывание: в одном отношении женщины устроены подобно мужчинам, а в другом отношении – противоположно.
9.3.27. Итак, прав будет тот, кто совершит перенос с одного на другое в том, в чем они подобны, но неправ будет тот, кто совершит этот переход в том, в чем они несходны, и тем более в том, в чем они противоположны.
9.3.28. Ведь как Гиппократ в сочинении «О врачебном кабинете» написал, что мы должны «исследовать сначала сходства и различия», а в «Прогностике» добавил понятие противоположного, говоря относительно лица, что «то, которое наибольше от него отступает, является самым опасным», так же, как мы видим, ведет доказательство в приведенном рассуждении и Платон.
9.4.1. Приведем еще один отрывок из написанного Гиппократом в качестве примера того, как различить сравниваемые объекты, выделяя сходства и различия.
9.4.2. В сочинении «О суставах» есть такой отрывок: «Узнать вывихи плеча можно по следующим признакам: так как люди имеют правильное тело, руки и ноги, то следует сравнивать, например, член здоровый с больным и член больной со здоровым, но не рассматривать суставы другого человека (ибо одни имеют более выдающиеся суставы, чем другие), а самого больного – отличается ли у него здоровый член от больного.
9.4.4. Это, конечно, правильно сказано, но так можно легко совершить ошибку; поэтому недостаточно знать медицину только в теории, но следует иметь также знакомство с ней и на практике, ибо многие вследствие боли или по другой причине, хотя вывиха у них и нет, не могут, однако, принимать тех положений, какие принимает здоровое тело;
9.4.5. поэтому и такое положение следует понять и осмыслить. Однако, с одной стороны, головка плеча в подмышечной области больше выступает с той стороны, где вывих, чем со здоровой;
9.4.6. с другой стороны, и вверху, около верхней части плеча, образуется углубление и акромион кажется выступающим, так как сустав низводится к нижнему месту.
9.4.7. Это также может вызвать ошибочное понимание, но об этом будет написано после, ибо дело достойно того, чтобы о нем писать.
9.4.8. Кроме того, локоть вывихнутой руки кажется более отстоящим от ребер, чем в здоровой. Если кто-либо, однако, применит силу, то локоть становится на свое место, но с болью.
9.4.9. Наконец, больной никак не может поднять руку вверх к уху, вытянув локоть, как он делает это здоровой рукой; не может он также производить вывихнутой рукой движения взад и вперед»[189].
9.4.10. Это рассуждение Гиппократа подобно рассуждению в «Прогностике». Ведь и там он предписал нам, глядя на лицо больного, прежде всего обращать внимание на то, сходно оно или несходно с лицом здорового человека, и прежде всего – с лицом самого пациента, когда он был здоров. Таким же образом здесь вывихнутый сустав он сравнивает со здоровым, и именно со здоровым суставом самого пострадавшего. Ведь он подчеркивает, что, производя сравнение с суставами другого человека, врачи часто впадают в ошибку.
9.4.11. И все же, как в отношение отдельных частей тела возможно распознать, подобна ли пострадавшая часть находящейся в естественном состоянии, как он говорит в «Прогностике», так же и здесь, написав прекрасно и обо всем остальном, он подчеркнул, что одним из источников ошибки является сходство других состояний с вывихом сустава.
9.4.12. Ведь верхняя часть плеча бывает расположена низко не только при вывихе сустава, но и при отрыве акромиона; поэтому при постановке диагноза это состояние часто путают с вывихом, поскольку при отрыве акромиона и вывихе имеется общий признак.
9.4.13. Итак, здесь он снова показывает на одном примере то, что в общем виде было разъяснено в сочинении «О врачебном кабинете», то есть говорит не только о сходствах, но и о различиях признаков двух болезней.
9.4.14. Итак, полой верхняя часть плеча оказывается в обоих случаях, но из других симптомов вывиха плеча, которые он перечисляет, ни один не наблюдается при отрыве акромиона: эти симптомы он в приведенном выше отрывке описывает следующим образом:
9.4.15. «В вывихнутой руке локоть кажется более отстоящим от ребер, чем в здоровой. Если кто, однако, применит силу, то локоть приводится, но с болью.
9.4.16. Наконец, больной никак не может поднять руку вверх к уху, вытянув локоть, как он делает это здоровой рукой; не может он также производить вывихнутой рукой движения взад и вперед»[190].
9.4.17. Все это наблюдается при вывихе, но ничего подобного не происходит с теми, у кого оторван акромион; иными словами, общее у этих состояний – только то, что верхняя часть плеча оказывается полой.
9.4.18. Но и в этом общем есть не только сходство, но и различие. Ведь это место кажется более низко расположенным, однако в действительности не смещается ниже своего естественного положения, как это бывает при вывихе плеча.
9.4.19. Ведь при вывихе плеча головка плечевой кости опускается в область подмышки, а ком, прежде находившийся в верхней части плеча, действительно пропадает. При отрыве же этот ком сохраняет прежнее положение, а при перемещении акромиона вверх создается ложное впечатление смещения этой зоны вниз.
9.4.20. В любом случае имеет смысл привести еще один отрывок из сочинения «О суставах», в котором Гиппократ показывает, как сходства и различия разных форм одной болезни вводят в заблуждение многих врачей.
