Гален
Сочинения. Том 4
7.4.11. Итак, то, что в глаза посредством этих протоков переносится некая пневма, можно понять из такого их устройства, а также из того, что, когда один глаз закрывается, зрачок другого расширяется, а когда первый глаз открывается, второй зрачок тотчас возвращается к естественной величине.
7.4.12. Ведь несложно понять, что, когда сосудистая оболочка растягивается из-за того, что ее внутреннее пространство наполняется веществом, отверстие зрачка по необходимости расширяется, а иначе невозможно, как и то, что скорость опорожнения и наполнения не есть дело некой притекающей жидкости, но только газообразной сущности.
7.4.13. А так как оба протока прибывают в одно место, что ясно обнаруживается посредством анатомических опытов, естественно, что это место, получающее пневму из обоих протоков, если один глаз закрыт, посылает все вещество в другой глаз.
7.4.14. Главное же свидетельство в пользу высказанного нами мнения – те из людей, страдающих катарактой, у которых, когда один глаз закрыт, отверстие второго глаза расширяется, еще сохраняют способность видеть, а те, у кого этого не происходит, окончательно потеряли зрение, и, как бы хорошо ни прошла операция по удалению катаракты, зрение уже не восстановится.
7.4.15. Некоторые же теряли зрение и не из-за катаракты, и у них, если было закрыто одно веко, другой зрачок оставался круглым, равным тому, что был прежде, так как в глаз уже не поступает пневматическая субстанция, наполняясь которой, сосудистая оболочка растягивается.
7.4.16. Итак, естественно, что в этих случаях протоки зрительных нервов закрываются, как было сказано многими уважаемыми врачами.
7.4.17. Я наблюдал одного такого больного, который рассказывал, что до болезни, после сна, когда он открывал веки, он видел сильный свет перед глазами, что в самом деле случается и со мной, и со многими другими, но этот человек говорил, что этот свет понемногу становился меньше, пока совсем не исчез, и в то же время ослаблялось у него зрение, пока не было утрачено полностью.
7.4.18. У львов, леопардов и других животных, глаза которых сильно блестят, можно наблюдать, если смотреть ночью, что, когда они поворачивают зрачок к носу, вокруг него появляется круг света, так что можно вычислить, насколько увеличивается оптический конус от зрачка к середине, так как его окружность пропорциональна этому расстоянию.
7.4.19. Ведь у тех животных, у которых этот конус от природы больше, и круг света оказывается большим, а у тех, у которых он меньше, меньше и сам конус.
7.4.20. Итак, движется ли пневма по всем нервам так же, как она поступает в глаза посредством зрительных нервов, и существует ли в каждом из них некий проход, невидимый из-за его небольшого размера, или в случае с наиболее тонкими нитями нервов это невозможно?
7.4.21. Если так, то придется предположить, что нечто, а именно тело нерва, более тонкое, чем паутина, окружает проход, так что оно очень легко может быть разорвано, и проток будет преграждаться чуть ли не при каждом движении. Поэтому я считаю, что не у всех нервов есть протоки.
7.4.22. Также можно, пожалуй, сказать: «Если существует хотя бы один нерв, который, не являясь полым, доставляет в нижние части тела силы от их начала, то это возможно и для всех нервов».
7.4.23. Итак, почему же проход в отростке так же хорошо виден, как в зрительных нервах? Потому ли, что передача силы по непрерывному телу постепенно слабеет, и более всего, если это тело является или большим, или очень прочным, или требует более сильного изменения? Или должно иметь место проникновение на некоторую глубину тонкой по составу субстанции, сопровождающееся сильным ударом, отчего изменение увеличивается?
7.4.24. Ведь уже было сказано, что то, что многие называют передачей силы, есть передача изменения, подобная той, что происходит в воздухе от солнечного света.
7.4.25. Таким образом, естественно, что и приходящая в глаза пневма при первом проникновении соединяется с окружающим воздухом и одновременно изменяет его, уподобляя собственным природным свойствам, однако не проникает далее.
7.5.1. Более всего можно убедиться, что это так, изучив разумное объяснение наших зрительных ощущений. Начало этого рассуждения таково. Для видимого тела есть две возможности: либо оно посылает нечто к нам от себя, благодаря чему делает возможным свое рассмотрение, либо оно само ничего не посылает, но ждет, чтобы от нас к нему пришла некая воспринимающая сила.
7.5.2. Итак, какая из этих двух возможностей соответствует действительности, лучше всего можно узнать следующим образом: мы видим посредством отверстия в зрачке, и, если бы оно ждало, что к нему подойдет некая часть, или сила, или образ, или качество тел, находящихся вне, мы не могли бы определять размер того, что видим, если бы это, например, была огромная гора.
7.5.3. Ведь тогда к нам в глаз попадал бы образ горы размером с саму гору, чего не может быть, и этот образ в одно мгновение поступал бы в глаза всех видящих, даже если бы их были десятки тысяч.
7.5.4. А зрительная пневма не может растянуться в своем течении настолько, чтобы охватить любое видимое тело, ведь это подобно капле у стоиков, которая смешивается со всем морем.
7.5.5. Остается еще одна возможность: гипотеза о том, что, в то время как мы смотрим, окружающий воздух становится для нас таким инструментом, каким в теле постоянно является нерв.
7.5.6. Ведь окружающий воздух, кажется, подвергается со стороны выходящей пневмы воздействию, аналогичному тому, что бывает от солнечного луча.
7.5.7. Ведь луч, прикасаясь к верхнему краю воздуха, распространяет свою силу на всю его глубину, зрение же, обеспечиваемое зрительными нервами, имеет материю пневмы; сталкиваясь с окружающим воздухом, оно первым прикосновением производит в нем изменение, распространяющееся на значительное расстояние, причем очевидно, что воздух является непрерывным телом, так что в одно мгновение изменение распространяется на весь воздух.
7.5.8. Ведь это с очевидностью обнаруживается и в случае с силой солнца. В этом случае, поставив некое твердое тело посреди непрерывного воздуха, мы видим, что луч немедленно умирает, так как свет рождается при изменении, но не остается в изменившемся, ведь иначе свет сохранялся бы довольно долго уже после того, как освещающее было бы убрано.
7.5.9. Таким же образом и после рассечения нерва, в результате которого его конец теряет связь с головным мозгом, зрение тотчас пропадает.
7.5.10. Итак, оказывается, что некий сходный процесс происходит в обоих случаях: с нервом и с окружающим воздухом, поскольку по природе своей они отчасти подобны – в том, что уподобляются изменяющему благодаря непрерывности и нуждаются в постоянном воздействии, подобно воздуху вокруг нас, когда он освещается.
7.5.11. Ведь ясно, что теплота в нем сохраняется долго, даже когда он отделен от нагревающего, таким же образом и холод сохраняется и в отсутствие охлаждающего, свет же уходит одновременно с освещающим.
7.5.12. Ясно, что и у происходящего в артериях та же самая природа. Ведь и они, подобно нервам, когда бывают рассечены или перехвачены петлей, лишаются пульсации. При этом они бывают лишены не пневмы, посылаемой от сердца, как полагает Эрасистрат, – ведь нами уже было показано, что это невозможно, в других сочинениях и еще будет показано далее в этом сочинении, чтобы ничего не было упущено в рассуждении, – но, так как их оболочки связаны с телом сердца, к ним от него постоянно притекает сила.
7.5.13. Итак, общая черта всех способностей к ощущениям, имеющих источник в головном мозге, – то, что они переносятся к соответствующим органам посредством нервов. Материя нерва принадлежит к тому же виду, что и материя головного мозга, за исключением того, что нерв сделан природой плотнее ради защиты от внешних воздействий. Именно в силу этого уплотнения и сдавливания материя нерва отличается от материи головного мозга, и из-за этого нерв нуждается в постоянной помощи мозга. Если бы он оставался подобным головному мозгу, он не нуждался бы в его помощи.
7.5.14. Ведь характерные свойства материи формируют и свойства соответствующих способностей. Итак, насколько каждый из так называемых чувствующих нервов отступил от природы головного мозга, настолько он отходит и от его способностей.
7.5.15. Итак, чувствующими нервами в собственном смысле называются те, которые посылаются в чувствующие органы. Они нежнее, чем те, которые вызывают движение членов, и это природа устроила разумно.
7.5.16. Ведь, так как ощущение не происходит без того, чтобы нерв находился в определенном положении, а реализация движения состоит лишь в действии, то естественно, что чувствующий нерв более нежен, а нерв, производящий движение, более жесток. Однако и все движущие нервы причастны осязательному чувству, так как воспринимаемое этим чувством имеет крупные гомеомерии.
7.5.17. В свою очередь, зрительный нерв являет превосходство присущей ему способности не только тем, что в нем имеется видимое глазу отверстие, но и своей мягкостью, и размером, и тем, что, попав в глаз, он оказывается несвязанным и уподобляется во всем головному мозгу.
7.5.18. И весь нерв, который находится между головным мозгом и глазом, внутри себя более мягок, а снаружи – более жесток. И то, и другое Творец устроил, чтобы обеспечить безопасность прохода и чтобы сохранить, насколько возможно, природу головного мозга.
7.5.19. Итак, естественно, что из всех нервов, растущих не только из головного, но и из спинного мозга, самым большим является зрительный нерв.
7.5.20. Ведь ему необходимо, помимо всего прочего, иметь множество лишь ему присущих свойств: иметь отверстие внутри себя, быть мягким внутри, но твердым снаружи, и быть устроенным так, чтобы через него проходило большое количество пневматической субстанции из головного мозга в область глаз.
7.5.21. Итак, необходимо, чтобы отверстие было полностью окружено некой непроницаемой материей, которая не может появиться без уплотнения нерва, поэтому плотность у этого нерва двоякая: он мягкий изнутри, но жесткий снаружи.
7.5.22. В том же, что глаз по необходимости немало причастен материи головного мозга, ты можешь убедиться, изучая его строение.
7.5.23. Ведь ты найдешь под оболочками двойную влажную сферу: одна сфера мягка, как умеренно расплавленное стекло, вторая – тверда, как умеренно замороженный лед.
7.5.24. Более мягкую сферу врачи называют стекловидным телом, более жесткую – «льдинкой»[121], из-за сходства со стеклом и льдом, не только по структуре вещества, но и по цвету: ведь сферы эти чистые, прозрачные, блестящие.
7.5.25. Итак, из этих двух первым принимает проток из головного мозга стекловидное тело, а затем – хрусталик («льдинка»), подобный слегка приплюснутой сфере.
7.5.26. Далее этот проток вместе с окружающим его нервом, пройдя насквозь внешнюю оболочку и попав в глаз, претерпевает следующее: пневма в нем перемешивается с жидкостями для того, чтобы вся их материя стала способной к восприятию, и затем проток, вместе с веществом нерва, которое здесь делается менее четко ограниченным и более сплющенным, окружает влажное стекловидное тело, прирастая своими краями к наибольшей окружности хрусталика.
7.5.27. Так как форма приплюснутого нерва может показаться похожей на сеть, это тело назвали сетчаткой.
7.5.28. И если, полностью сняв ее, ты попытаешься собрать ее в единый орган, ты увидишь головной мозг, и, если показать это тому, кто не видел, откуда это собрано, он скажет, что то, что ему показывают, – часть головного мозга, и не поверит, что это было в глазах.
7.5.29. Таким преимуществом в устройстве по сравнению с остальными органами чувств пользуется глаз; и нет ничего удивительного в том, что насколько его чувство является главным, наиболее точным и наиболее тонким по сравнению с другими, настолько больше и его причастность природе головного мозга по сравнению с другими органами.
7.5.30. Ведь ты не найдешь материю головного мозга ни в одном другом органе, и ни в одном другом органе нет такого количества пневмы из желудочков мозга, как в глазу.
7.5.31. Итак, как я уже сказал, естественно, что глаз устроен таким образом, так как он должен использовать окружающий воздух как инструмент.
7.5.32. И воздух становится по отношению к нему таким же инструментом, каким является нерв по отношению к головному мозгу, то есть отношение головного мозга к нерву аналогично отношению глаза к воздуху.
7.5.33. Собственный объект зрения, который я назвал его первым объектом, – различение цветов. Ведь именно цвета глаз различает прежде всего сам, единственный из всех органов чувств, как орган вкуса – вкусовые ощущения.
7.5.34. Вместе с цветом глаз воспринимает и окрашенное тело, а орган вкуса – то, что наделено вкусом, однако вкус, подобно другим ощущениям в теле живого существа, ожидает, чтобы объект восприятия приблизился к нему, зрение же простирается к тому, что имеет цвет, преодолевая отделяющий его воздух.
7.5.35. Поэтому только зрение способно воспринимать вместе с цветом рассматриваемого его размер и форму, при том что никакой другой орган чувств этого воспринимать не может – разве что иногда это возможно посредством осязания.
7.5.36. Однако это рассуждение приведено полностью в пятой книге моего сочинения «О доказательстве».
7.5.37. Итак, орган зрения, помимо прочего, может воспринимать положение окрашенного тела в пространстве и расстояние до него, при том что никакой другой орган чувств этого воспринимать не может.
7.5.38. Сейчас не время объяснять, почему заблуждаются те, кто пытается приписать органам обоняния и слуха способность распознавать положения тела, испускающего запах или создающего колебания воздуха.
7.5.39. Ведь обо всех явлениях, связанных с обонянием и слухом, было подробно рассказано в пятой книге сочинения «О доказательстве», как сказано ранее; и всякий, кто получил подготовку благодаря этому сочинению, с большей легкостью сможет следить за мыслью настоящего сочинения. Ведь там я показал, что все свидетельствует о том, что видимое тело, в каком бы месте оно ни было, воспринимается зрением.
7.5.40. Ясно свидетельствуют об этом сами зрительные ощущения, вследствие чего и геометры постулируют это, не доказывая, как очевидное, хотя даже для того, что направление взгляда является прямой линией, и того, что взгляд, попадая на ровную сверкающую поверхность, отражается от нее под тем же углом, некоторые приводят доказательства.
7.5.41. Итак, если из всех чувств лишь зрение воспринимает то, что может являться его объектом, посредством находящегося между ними воздуха, причем воздухом оно пользуется не как неким посохом, но как подобным ему самому и непрерывным с ним инструментом, и этим свойством обладает лишь этот вид восприятия, наряду со способностью видеть посредством отражения, естественно предположить, что для него необходима притекающая сверху сияющая пневма, которая, достигая окружающего воздуха и как бы ударяя по нему, полностью уподобляет его себе.
7.5.42. Поэтому мы скажем, что органу зрения надлежит быть блестящим, органу слуха – воздушным, органу обоняния – парообразным, органу вкуса – влажным, органу осязания – землеобразным.
7.5.43. Ведь иначе и не может быть, так как необходимо, чтобы изменения в них вызывало то, что подобно им, и это, вероятно, имел в виду Эмпедокл, когда говорил:
«Землю Землей созерцаем и Воду мы видим Водою,
Дивный Эфир – Эфиром, Огнем – Огонь беспощадный»[122].
7.5.44. Ведь, действительно, тем органом чувств, который ближе всего к земле, то есть осязанием, мы ощущаем земле-образную природу в воспринимаемых объектах, самым блестящим органом, то есть органом зрения – природу блестящего, а посредством воздушной субстанции, находящейся в органе слуха, происходит распознавание процессов, свойственных воздуху. Кроме того, при помощи органа вкуса, который является влажным и губкообразным по природе, происходит у нас различение вкусов.
7.5.45. Остается орган обоняния, который находится не в протоках носа, как многие думают, но в краях передних желудочков головного мозга, которых достигают протоки носа; именно поэтому, несомненно, эта часть желудочков мозга является наиболее парообразной.
7.5.46. Все это для желающих описано в нашей книге, которая озаглавлена «Об органе обоняния».
7.6.1. Ведь это – пятый орган чувств, хотя элементов – меньше пяти, так как род запахов по природе находится в середине между воздухом и водой, как и Платон говорит в «Тимее» в следующих словах: «Жидкость превращается в воздух, воздух – в жидкость, а все запахи рождаются посередине»[123].
7.6.2. Он говорит и об органе зрения, что это есть чистейший вид огня, который он называет сиянием и светом, в отличие от угля и пламени.
7.6.3. Итак, он говорит: «Кроме того, должно принять во внимание, что существует много родов огня, из которых можно назвать пламя, затем истечение пламени, которое не жжет, но доставляет глазам свет, и, наконец, то, что после угасания пламени остается в тлеющих угольях»[124].
7.6.4. Итак, из этих трех видов тот, что не жжет, как он утверждает, дает свет глазам и в наибольшем количестве имеется в органе зрения, о чем он еще раз говорит в той же книге, в диалоге «Тимей», в следующих словах:
7.6.5. «Из орудий они прежде всего устроили те, что несут с собой свет, то есть глаза, и сопрягли их с лицом вот по какой причине: они замыслили, чтобы явилось тело, которое несло бы огонь, не имеющий свойства жечь, но изливающий мягкое свечение, и искусно сделали его подобным обычному дневному свету.
7.6.6. Дело в том, что внутри нас обитает особенно чистый огонь, родственный свету дня, его-то они заставили ровным и плотным потоком изливаться через глаза; при этом они уплотнили как следует глазную ткань, но особенно в середине, чтобы она не пропускала ничего более грубого, а только этот чистый огонь»[125].
7.6.7. Итак, в этих словах он объяснил, каким является орган зрения, а далее он описал, каким образом мы видим. Ведь в следующем за этим пассаже он говорит:
7.6.8. «И вот, когда полуденный свет обволакивает это зрительное истечение и подобное устремляется к подобному, они сливаются, образуя единое и однородное тело в прямом направлении от глаз, и притом в месте, где огонь, устремляющийся изнутри, сталкивается с внешним потоком света.
7.6.9. А поскольку это тело благодаря своей однородности претерпевает все, что с ним ни случится, однородно, то стоит ему коснуться чего-либо или, наоборот, испытать какое-либо прикосновение, и движения эти передаются уже ему всему, доходя до души: отсюда возникает тот вид ощущения, который мы именуем зрением»[126].
7.6.10. В этих словах Платон говорит, что орган зрения излучает свет и что благодаря ему становится возможным ощущение процессов, происходящих со светом, как благодаря слуху возможно восприятие происходящего с воздухом, ведь подобное постигается подобным благодаря общности процессов.
7.6.11. Однако всякое высказывание такого рода заключает в себе два утверждения, которые делает и Эмпедокл, говоря:
«Землю Землей созерцаем и Воду мы видим Водою».
Первое утверждение – то, что мы воспринимаем благодаря такому органу, а второе – то, что мы воспринимаем благодаря этой его способности; с тем, что это происходит благодаря этому органу, следует согласиться, а с тем, что это происходит благодаря такой способности, – нет.
7.6.12. Ведь начало ощущений, чем бы оно ни было, является общим для всех органов чувств, как Платон учит, помимо прочих своих сочинений, в «Теэтете», в той части этого сочинения, где он говорит:
7.6.13. «Было бы ужасно, дитя мое, если бы у нас, как у деревянного коня, было по многу ощущений, а не сводились бы они все к одной какой-то идее, будь то душа или как бы ее там ни назвать, которой мы как раз и ощущаем ощутимое, пользуясь прочими органами чувств как орудиями»[127].
7.6.14. Раскрывая же свою мысль более подробно, Платон говорит следующее:
«– Скажи: то, с помощью чего ты ощущаешь теплое, жесткое, легкое, сладкое, – все это ты отнесешь к телу или к чему-то иному?
7.6.15. – Нет, ни к чему иному не отнесу.
– А не пожелаешь ли ты согласиться, что ощутимое посредством одних способностей невозможно ощущать посредством других, например, ощутимое для слуха – посредством зрения, а ощутимое для зрения – посредством слуха?
7.6.16. – Как же не пожелать!
– Значит, если бы ты размышлял сразу о том и о другом, ты не мог бы ощущать то и другое сразу, то с помощью одного из этих органов, то с помощью другого?
– Конечно, нет.
7.6.17. – Значит, размышляя сразу о звуке и о цвете, ты прежде всего установишь, что их два?
– Конечно.
– Затем, что один отличается от другого и тождествен самому себе?
– Как же иначе?
7.6.18. – И что оба они составляют два, а каждое из них – одно?
– И это тоже.
– А затем сможешь рассмотреть, неподобны они или подобны друг другу?
– Вероятно.
7.6.19. – А посредством чего стал бы ты все это о них мыслить? Ведь общего между ними нельзя уловить ни с помощью зрения, ни с помощью слуха.
7.6.20. Вот еще доказательство моих слов: если бы можно было рассмотреть, солоны ли они оба или нет, то, знаю я, ты не постоишь за ответом и скажешь, с помощью чего это можно сделать. И оказывается, это не зрение и не слух, а что-то иное.
7.6.21. – Что же иное, кроме способности ощущать с помощью языка?
– Прекрасно. Но с помощью чего эта способность открывает тебе общее во всех вещах (в том числе и в тех, что ты называешь “бытием” или “небытием”), а также то, что мы сегодня о них выясняли? Какие ты отведешь всему этому органы, с помощью которых ощущало бы каждую вещь наше ощущающее начало?»[128]
7.6.22. Итак, в этих словах, как и в других, следующих за ними, и в некоторых других диалогах, Платон учит нас, что существует общая сила, которая поступает из головного мозга посредством нервов ко всем органам чувств и ощущает происходящие в них изменения; ведь, если бы было возможно, чтобы под действием процессов, происходящих со светом, изменялся какой-то другой, а не светоподобный орган, или под действием процессов, происходящих с испарениями, – какой-то другой, а не парообразный, или под действием процессов, происходящих с воздухом, – какой-то другой, а не воздухоподобный, или под действием процессов, происходящих с жидкостями, – какой-то другой, а не воспринимающий вкус и наполненный соками, органы чувств не возникли бы; однако в действительности дело обстоит иначе.
7.6.23. Итак, свойства, присущие по природе телам, способным противостоять воздействию, можно ощутить не любой частью тела, в которой имеется нерв, так же как не любая часть тела страдает от столкновения с телом, подобным земле.
7.6.24. Первое из этих свойств касается остроты и тупости, второе – теплоты и холода, прочие же, случайные свойства – размер, форма, движение и число – определяются посредством разума и памяти, а не только чувств осязания и зрения, как было показано в сочинении «О доказательстве», чтение которого я предлагаю в качестве первоочередного упражнения для того, кто хочет точно следить за мыслью настоящего сочинения.
7.6.25. Как свойства, воспринимаемые чувством осязания, узнаются при столкновении, так и свойства, воспринимаемые посредством вкуса, – благодаря влажности и жидкостям.
7.6.26. И если случится, что язык сильно высушен, то способность распознания соков повреждается, и такой больной не может различить, что остро, что горько или пряно, что кисло или терпко, или обладает вяжущим вкусом, что сладко, а что солено.
7.6.27. Когда же происходит закупорка протоков носа, пропадает обоняние, так же как слух пропадает, если закупорились уши, так как соответствующее изменение не достигает того или другого органа: парообразного – изменение запахов, ведь испарение – их сущность, воздухообразного – изменение звуков, поскольку их сущность есть воздух.
7.6.28. Существует заболевание глаз, аналогичное этим закупоркам, которое называется катаракта. При этом загораживается проход света по увеальной оболочке, так что собственно орган зрения не соприкасается с окружающим весь глаз извне воздухом.
7.6.29. Именно об этом говорит Платон: «Итак, телесным, а потому видимым и осязаемым – вот каким надлежало быть тому, что рождалось. Однако видимым ничто не может стать без участия огня, а осязаемым – без чего-то твердого, твердым же ничто не может стать без земли. По этой причине бог, приступая к составлению тела Вселенной, сотворил его из огня и земли»[129].
7.6.30. Итак, он говорит, что тело Вселенной сделано из огня и земли, чтобы оно было видимым и осязаемым. Потому и в телах животных осязательный орган землеподобен, зрительный – огнеподобен, и они могли бы изменяться и без ощущений, если бы не имели нервов, ощущают же эти изменения благодаря участию нервов.
7.6.31. Следовательно, ощущение есть не изменение, как некоторые говорят, но распознавание изменения.
7.6.32. Поэтому недостаточно для возникновения удовольствия или страдания, чтобы в теле возникло мягкое или жесткое движение, но необходимо, чтобы имело место ощущение того или другого из этих движений.
7.6.33. Для меня сейчас неважно, назовешь ты это состояние болью или страданием, настаиваю только, чтобы ты помнил, что состояние тел, которое отклоняется от естественного, и ощущения этого состояния различаются между собой. Ведь некоторые, в том числе и Гиппократ, называют страданием одно лишь состояние, почему Гиппократ и говорит: «У всех, кто, страдая какою-либо частью тела, не чувствует совсем страдания, болен ум»[130].
7.6.34. Ведь он называет страдающими тех, у кого так сильно поврежден какой бы то ни было орган, что, если бы они не лишились рассудка, то чувствовали бы боль.
7.6.35. Когда же он говорит: «Боль появляется и из-за жара, и из-за холода, и из-за избытка, и из-за недостатка, и при нагревании закоченевших частей тела, и при охлаждении теплых частей тела, и в частях тела, поврежденных по природе»[131], нельзя подумать, что он говорит о некоем незначительном изменении: ясно, что речь идет об ощущении сильного изменения, которое не может возникнуть без отклонения страдающего тела от естественного состояния.
7.6.36. Небольшое изменение в телах производит ощущение, заставляющее распознать силу действующего, – разумеется, речь идет о случаях, когда изменяемая часть наделена чувствительностью, – но боли еще не причиняет. Но всякая часть тела с наибольшей готовностью претерпевает небольшие изменения со стороны того, что ей сродно.
7.7.1. Возьмем, например, орган зрения. Поскольку он должен различать цвета, он создан светоподобным, поскольку лишь такие тела по природе своей изменяются под действием цветов, чему пример – окружающий нас воздух: ведь чем он чище, тем лучше он изменяется под действием цветов.
7.7.2. Ведь можно видеть, что, когда в этом воздухе кто-то лежит под деревом, его окружает цвет дерева. И если чистый, сияющий воздух коснется окрашенной стены, то он воспринимает ее цвет и переносит на другое тело, особенно если этот цвет – темно-синий, оранжевый или любой другой яркий цвет.
7.7.3. Кроме того, как при соприкосновении с солнечным лучом весь воздух сразу уподобляется ему, так же он тотчас меняется и под влиянием цвета.
7.7.4. Именно это совершенно правильно сказано и Аристотелем о мгновенном превращении того, что изменяется таким образом, – настолько быстром, что, кажется, оно не занимает вовсе никакого времени, и о том, по какой причине чистому воздуху по природе свойственно, изменяясь под действием цвета, передавать это изменение вплоть до органа зрения; однако Аристотель не говорит, как мы определяем положение в пространстве, размер или форму каждого из воспринимаемых предметов.
7.7.5. Однако многие его последователи, рассуждающие об этом учении, бывают уличены во лжи, так как не могут показать места, откуда происходят запахи и звуки, как было показано в пятой книге сочинения «О доказательстве».
7.7.6. Кроме того, то, что благодаря зеркалам и всем прочим блестящим телам мы можем видеть самих себя, а также другие предметы, находящиеся сбоку или сзади от нас, противоречит учению Аристотеля, как и учению всех прочих, за исключением Платона, так как через преломление от видимого объекта нашего глаза может достигнуть только цвет, но не форма и не размер.
7.7.7. Ведь форму образует разнообразие внешних видов частей, и нельзя наблюдать никакого их соприкосновения с зеркалами, а если оно происходит, то отражение не достигает нас, оставаясь неизменным. В этом отношении более убедительное объяснение дает теория образов, предложенная Эпикуром.
7.7.8. Еще менее вероятно, что величина входит в зрачок; впрочем, этот аргумент, опровергающий их мнения в отношении всего другого, они обходят молчанием как нечто незначительное: в отношение объема и положения в пространстве они пытаются мудрствовать, вопрос же о том, как происходит определение величины, они обходят стороной, хотя именно это является опровержением их мнения.
7.7.9. Ведь невозможно ощущать величину видимых предметов без того, чтобы видеть место, в котором пребывает видимое.
7.7.10. Впрочем, в отношении отражения, которое, как говорит Аристотель, доходит до нас от чувственно воспринимаемых предметов, мне кажется, что сам Аристотель понял нелогичность своего рассуждения, так как ни разу не отважился им воспользоваться, но откладывал как нечто неубедительное.
7.7.11. Ведь, объясняя, как появляются радуга и ореол вокруг солнца или вокруг луны и так называемые ложные солнца и паргелии[132], он все сводит к преломлению зрения, говоря, что неважно, считать ли, что преломляется зрение или что отклонение претерпевают исходящие от видимых предметов изменения окружающего нас воздуха, рассуждая здесь подобно Асклепиаду, который использует слово «привлечение» вместо слова «устремление»: опасаясь, что слово «устремление» звучит неубедительно, он решился на замену наименования.
7.7.12. Итак, таким же образом и Аристотель, прекрасно понимая, что он неубедительно опишет причины отдельных оптических явлений, если будет придерживаться своего мнения, принимает иное мнение, говоря, что не важно, каким образом объяснять.
7.7.13. Впрочем, на это ему с полным правом можно было бы ответить: «Если неважно, так говорить или иначе, зачем ты уклоняешься от истины и своего мнения и используешь мнение ложное и чужое? Твое софистическое рассуждение приведет к противоположному результату: ты говоришь, что нет никакой причины для бессмысленной замены учений, и именно поэтому тебя скорее заподозрят, чем поверят тебе.
