Фредерик Марриет
Служба на купеческом корабле
Глава XXV
На следующее утро Никлас с сыном ушли из гостиницы рано, чтобы явиться на свидание вовремя.
В конторе их встретил письмоводитель и отворил перед ними дверь в кабинет, где сидел адвокат в очках и читал письмо.
– К вашим услугам, молодой человек. Я думаю, это – Никлас Форстер? – сказал он, отрываясь от письма и не поднимаясь со стула. – Как поживаешь, брат?
– Ты мой брат Джон? – спросил Никлас.
– Я – Джон Форстер, – был ответ.
– Ну, в таком случае я рад видеть тебя. – И Никлас протянул руку, которую Джон пожал, сказав «Гм».
– Молодой человек, вы опоздали на десять минут, – прибавил он. – Я сказал: ровно в час.
– Да, к сожалению, – ответил Ньютон, – но на улицах так много народа, и отец так часто останавливался.
– Зачем?
– Переговорить с теми, кто его толкал. Он не привык к этому.
– Скоро привыкнет. Брат Никлас… – начал было адвокат, но заметив, что оптик взял его часы и рассматривает их, переменил вопрос: – Брат Никлас, что ты делаешь с моими часами?
– Они очень грязны, – ответил оптик, продолжая осмотр. – Их нужно разобрать.
– Нет, – возразил Джон.
– Не бойся, я сам их разберу и вычищу даром.
– Нет. Мои часы отлично идут, когда их не трогают.
– Я принес вещи, о которых говорил вам, сэр, – сказал Ньютон.
– Отлично. У вас есть список?
– Да, сэр, вот он.
«№ 1 бриллиантовое кольцо, № 2…»
– Я думал, что они номер три, – заметил Никлас, взявший очки брата. – Ты не очень близорук, брат.
– Я не близорук, брат Никлас; будь так добр, дай мне мои очки.
– Хорошо, молодой человек, – сказал он наконец, – я напишу расписку.
Выдав квитанцию, он спрятал вещи в несгораемый ящик.
– Теперь, брат Никлас, – сказал адвокат, – у меня нет лишнего времени. Тебе нужно что-нибудь сказать мне?
– Нет, – ответил оптик и вскочил.
– Но мне нужно сказать тебе кое-что. Как я уже объявил вчера моему племяннику, я не могу помочь в твоей профессии, да и времени не могу уделить тебе, потому что мне оно дорого; итак, до свидания; прочти вот это дома. – Джон Форстер передал брату запечатанное письмо.
– Племянник, хотя я никогда не видывал моря и не знаю ни одного моряка, но суд нужен всякому. Директор Ост-Индской компании, который мне обязан, обещал предоставить вам место третьего помощника на корабле «Бомбейский замок». Вот его адрес; идите к нему, все устроится. Можете зайти ко мне перед отплытием. Я надеюсь, что вы позаботитесь о судьбе отца, который, как я вижу, способен потерять бумагу, данную мной. А там такие вещи, какие не подберешь каждый день.
Никлас о чем-то глубоко задумался и действительно уронил конверт. Ньютон поднял его и спрятал в свой карман.
– Теперь до свидания, племянник, – прибавил Джон, – и, пожалуйста, уведите моего брата. Могу вам сказать, что иногда хорошо отыскать дядю.
– Надеюсь, мое поведение докажет, что я заслуживаю вашей доброты ко мне, – ответил Ньютон, которого необыкновенно обрадовал неожиданный конец свидания.
– Надеюсь, молодой человек. До свидания. Уведите же отца, я занят.
Ньютон подошел к отцу, дотронулся до его плеча и сказал:
– Пойдем.
Никлас поднялся, сделал несколько шагов к двери и вдруг повернулся обратно.
– Брат, ты, кажется, сказал, что я должен отправить по почте какое-то письмо?
– Нет, я ничего не говорил.
– Право, что-то сказал.
– Отец, дядя занят.
– Ну, прощай, брат.
– Прощай, – сказал Джон, не поднимая глаз.
Дома Никлас и его сын распечатали конверт и нашли чек на пятьсот фунтов. Никлас совсем потерялся от изумления. Ньютон, который отчасти уже понял характер дяди, все же изумился тоже.
– Ну, – сказал Никлас, потирая руки, – мое усовершенствование… – И он весь ушел в мысли.
На конверте был написан совет:
«Когда разменяете чек, запишите номера полученных бумаг. Вот и все».
Ньютон взял всего двадцать фунтов, остальные деньги оставил в руках банкира. На следующий день он побывал у ост-индского директора, а тот дал ему письмо к капитану судна, которое собиралось отплыть через несколько дней.
Он сходил на судно, показал свои документы и понял, что будет охотно принят в число служащих.
Теперь молодому человеку осталось отыскать пристанище для отца. Ему посчастливилось. Он отправился в Гринвич, собираясь вернуться в Лондон в дилижансе, и пошел осмотреть здание богадельни. Через несколько минут Ньютон присел на скамью, которую занимало несколько инвалидов-пенсионеров, и заговорил с ними о том, как им живется.
Скоро он услышал, что один из них сказал другому:
– Знаешь, Стефен, с тех пор, как старик умер, нет никого, кто мог бы помочь нашей беде; придется нам обходиться без очков. На днях Джим Нельсон сказал мне, что этот продавец потребовал с него шиллинг шесть пенсов за новое стекло. Ну, как мы найдем такие деньги, я совсем не знаю! Остался Джим без глаз.
– Нужно найти другого. Не поговорить ли с начальником?
– Незачем, он ходит без очков.
Ньютон стал их расспрашивать. Оказалось, что старик, который держал подле морской богадельни оптическую лавку и чинил очки пенсионерам, недавно умер и что его смерть была большой потерей для призреваемых, потому что городские оптики спрашивали дорого за работу. Ньютон осмотрел маленькую уютную лавку, окна которой выходили на реку; все понравилось ему. На следующий же день он явился вместе с отцом; вскоре Никлас устроился на новом месте и стал усердно помогать старичкам читать газеты и считать выигрыши в криббедж.
Заказчики нравились ему, он нравился им. Потребности Никласа не превышали его дохода, и он не обращался к помощи банкира.
Устроив отца, Ньютон перед отплытием зашел к дяде. Выслушав его рассказ, Форстер одобрительно крякнул, и Ньютон, имевший такт сократить свое посещение, был награжден сердечным пожатием руки.
Глава XXVI
Ньютон немедленно отправился на свой корабль, еще стоявший в Гревзенде в ожидании распоряжений начальства. За исключением шотландца, пресвитерианского священника и его жены, пассажиры еще были на берегу.
На палубе Ньютона встретил первый помощник, грубоватый, добродушный, умный человек лет сорока, с которым Форстера уже познакомил капитан во время его предыдущего посещения. Первый помощник ласково заговорил с ним, но скоро ушел наблюдать за погрузкой вещей, которой занимались индусы-ласкары.
Ньютон остался один и осмотрелся. Он был на корабле водоизмещением в тысячу двести тонн, крепком, с высокими бульварками и с пушечными отверстиями на верхней палубе для восемнадцати орудий, расположенных на квартердеке и на баке. Корма, поднимавшаяся над бульварками, занимала около сорока футов, а под ней находились столовая и пассажирские каюты. На корму вели лесенки, и на ней стояло множество решетчатых ящиков со всевозможной домашней птицей для стола. Лодки, поднятые над бортами, тоже были превращены в ферму. В вельботе блеяли овцы, в шлюпке мычали телята и так далее. В других маленьких покачивающихся лодках хранились разные огородные овощи.
Главную палубу загромождали сундуки, тюфяки и другие вещи, еще не успевшие отправиться в трюм через открытые люки. Плотники пилили дощечки, швецы готовили грот, слуги бегали взад и вперед с блюдами в руках, ласкары болтали о чем-то на родном наречии, англичане-матросы бранились на простонародном языке. Словом, шла суета, обыкновенная перед отправлением.
По правилам ост-индских судов Форстер сидел за столом с младшими помощниками, с мичманами, доктором и так далее. Только первый и второй помощники постоянно обедали с капитаном, остальных изредка приглашали к его столу.
Ньютон скоро сошелся со своими товарищами. Так как они лишь в свое время должны появиться на сцене, мы опишем теперь только капитана.
Капитану Драулоку было около пятидесяти лет. Говорили, что в юности он вел очень беспорядочную, сумасбродную жизнь. Но в то время, о котором идет речь, он казался серьезным человеком, редко улыбался и чувствовал всю важность доверенного ему дела. Особенно почтительно относился он к дамам.
Мы уже говорили, что на палубе были пресвитерианский пастор с женой; он – энтузиаст, человек кроткий, сдержанный, глубоко верующий; она – высокая, красивая, тоже набожная, но без милосердия. Эта умная и суровая женщина мало говорила, зато слышала почти все, и на ее губах часто мелькала саркастическая улыбка.
Кроме них было много пассажиров, еще не доставленных с берега; например, полковник, старый желтолицый Адонис с белыми зубами, ничего не делавший человек. Он всю жизнь забавлялся и забавлял, и состарился, не заметив этого. Два кадета, которых снабдили большим количеством денег и добрых советов, причем они имели склонность бросать на ветер и то, и другое. Был молодой писатель, все говоривший о своей матери, леди Элизабет, и разных высокопоставленных знакомых и друзьях; потом… постойте-ка – да! – два офицера из полка на острове Святой Елены с маленькими кошельками и длинными языками.
Но важнее всего капитану казались четыре незамужние особы: три молодые, красивые и бедные, четвертая – непривлекательной наружности, старая, но богатая.
Это была мисс Тевисток, родившаяся в Сити, где ее отец возглавлял фирму «Тевисток, Ботлькок и К°». Ее крупное, как бы мужское лицо покрывали глубокие рябины и увенчивали рыжие волосы. Она поражала вульгарностью. Эта девица дожила до тридцати шести лет, ни разу не получила предложения и страстно стремилась к браку. Теперь она ехала в Индию к подруге, надеясь найти там счастье.
Остальные три мисс – Шарлотта, Изабелла и Лаура Ревель – были дочерьми мистера Ревеля, который растратил все состояние жены, за исключением ее приданого, дававшего шестьсот фунтов в год, и бросил семью. Миссис Ревель, себялюбивая, непрозорливая женщина, больше всего в мире хотела пристроить своих дочерей, не думая о том, будут ли они счастливы, или нет. Один Бог знает, где жил мистер Ревель, так как он являлся к жене только за «подкреплением» и при этом почти не обращал внимания на дочерей.
Достойная чета решила переправить дочерей, из которых старшей уже было тридцать лет, в Индию, где их дядя служил в бенгальской армии в чине полковника. Он ненавидел мистера Ревеля и на письмо миссис Ревель, которая писала ему, что ее дочери будут присматривать за его хозяйством, ничего не ответил. Тем не менее три мисс Ревель направлялись к нему по желанию своих родителей.
Глава XXVII
«Бомбейский замок» вместе с целой флотилией других судов под охраной большого фрегата двинулся к острову Святой Елены под сильным юго-восточным ветром. Первые дни члены экипажа мало разговаривали с пассажирами, так как многие жители суши очень страдали от морской болезни.
В Бискайском заливе пришлось бороться с противными шквалами, и это отнюдь не способствовало поправлению больных. И только близ Мадеры на палубе показались дамские шляпки.
Первой вышла пресвитерианка, миссис Фергюсон, потом мисс Тевисток, наконец, Изабелла Ревель.
Ей только что минуло восемнадцать, и она обладала такими богатыми способностями, что, если бы ее не сдерживала природная скромность, она, может быть, выделилась бы из толпы, и ее считали бы гениальной. Воспитанная глупой матерью, вечно слушавшая замечания от двух несносных старших сестер, она редко показывалась в обществе, так как миссис Ревель боялась, чтобы Изабелла не помешала Шарлотте и Луизе найти «хорошие партии». Зато она много читала. До шестнадцати лет Изабелла жила, как Золушка.
Она была немного выше среднего роста, и ее фигура поражала изяществом и стройностью. В красивых чертах лица молодой девушки сказывались серьезность и скромность.
Перед отплытием мистер Ревель познакомился на палубе с миссис Фергюсон и попросил ее на время рейса принять под свое покровительство его дочерей. Пресвитерианке понравилась его наружность, а также и мысль пользоваться некоторым влиянием; она согласилась, и три мисс Ревель считались отданными на попечение жены пастора.
Итак, мисс Изабелла вышла на палубу; за ней шел судовой врач доктор Плаузибль.
Его позвали на помощь к Лауре Ревель, которая жестоко страдала. Это был человек лет тридцати пяти; он слегка пудрил волосы, носил черные чулки и нижнее платье до колен, любил угождать дамам, и любезностью и лестью умел уменьшать их страдания. Мисс Лаура от кого-то слышала, будто морская болезнь проходит от имбирного хлеба, запаслась на время плавания большим количеством этого материала и неумеренно поглощала его, хотя странное лекарство ничуть не помогало ей. Видя, что Лаура не хочет отказаться от имбирного печенья, мистер Плаузибль тотчас же нашел, что это – превосходное средство, но посоветовал резать печенье тонкими ломтиками. Окончив консультацию, он пошел наверх вместе с Изабеллой.
Вода хлестала на палубу, доски были мокры. Судно кренилось. Капитан Драулок, заметив Изабеллу, хотел было подать ей руку, но в эту минуту сильный толчок отбросил его к борту; Изабелла, вероятно, очутилась бы там же, если бы Ньютон Форстер, стоявший близ молодой девушки, не удержал ее, помешав упасть.
Когда Изабелла оправилась от испуга, она поблагодарила Ньютона, хотя он и не был ей представлен, улыбнулась ему прелестной улыбкой и продела руку под подставленную руку капитана, который, подойдя к ней, отвел ее к миссис Фергюсон.
Мало-помалу на палубу выходили мужчины; первым показался старый полковник; он, шатаясь, вышел из люка и поплелся к миссис Фергюсон, хватаясь то за один предмет, то за другой, а подойдя к пресвитерианке, которой был еще раньше представлен, стал жаловаться на свои страдания, называя себя настоящим мучеником.
Выползли молодой писатель и кадеты.
Через четверть часа после появления дам на палубе вышло солнце, которое не показывалось два дня. Ньютон, в бытность свою на службе у мистера Беркрофта привыкший работать с астрономическими инструментами, прервал разговор капитана с миссис Фергюсон.
– Солнце взошло, и горизонт очистился, сэр. Вы можете определить меридиан.
– Да, конечно, – согласился капитан. – Поскорее принесите мой секстант. Вы извините меня, миледи, но о меридианах нужно заботиться.
– Больше, чем о нас, капитан? Фи, стыдно, – заметила миссис Фергюсон.
– Это не вполне верно, – возразил капитан, – но дело в том, что солнце может снова уйти.
– А мы останемся? – со смехом спросила Изабелла. – Я думаю, миссис Фергюсон, нам тоже лучше уйти.
– Но, дорогая леди, если солнце спрячется, я ничего не увижу.
– А если спрячемся мы, вы нас не увидите, – ответила миссис Фергюсон.
– Благодаря своему колебанию, сэр, – проговорил Ньютон, подавая капитану секстант, – вы подвергаетесь опасности потерять и солнце, и общество дам. Времени мало; я готов.
Капитан поднялся на лесенку, и теперь дамы могли заметить, что он смотрит через свой секстант, назначения которого они не знали. Ньютон стоял, глядя на часы.
– Капитан Драулок, – начал миссис Фергюсон, – позвольте мне заметить…
– Стой, – громко крикнул капитан.
Ньютон, к которому он обратился, отметил время.
– Боже ты мой, в чем дело? – с удивлением спросила миссис Фергюсон. – Как груб капитан. Что с мистером Драулоком? – прибавила она, обращаясь к подошедшему полковнику.
– Право, не могу сказать, но считаю обязанностью спросить его, – был ответ. И подойдя к Драулоку, он начал: – Неужели дамы упали в вашем мнении?..
– Сорок градусов! – крикнул капитан Драулок, весь поглощенный своими наблюдениями и исчислениями. – Извините меня, сэр, но я занят.
– А сколько времени вы еще не освободитесь?
– Двадцать шесть минут! – продолжал капитан.
– Надеюсь, ваши занятия задержат вас меньшее время?
– Сорок пять секунд.
– Это, право, невыносимо. Мисс Ревель, нам лучше уйти в каюту.
– Стой! – снова громко крикнул капитан.
– Стой? – повторила миссис Фергюсон. – Как невежливо, мы не рабы!
Ньютон, слышавший происходившее, не мог удержаться от смеха.
– Я думаю, выходит какая-то ошибка, миссис Фергюсон, – заметила Изабелла. – Подождите немного.
– Сорок шесть минут тридцать секунд, – снова прочитал капитан. – Отлично. Но солнце зашло за темную тучу, мы его больше не увидим.
– И нас также, уверяю, сэр, – сказала миссис Фергюсон подходившему капитану.
– Что с вами, дорогая миссис Фергюсон?
– Мы не привыкли к такому повелительному тону, сэр. Может быть, на судах всегда дамам кричат «стой», когда они обращаются с вопросами или выражают желание уйти с палубы.
– Уверяю вас честью, что вы ошибаетесь. Я приказывал остановиться мистеру Форстеру.
– Мистеру Форстеру? – возразила она. – Да он и так все время стоял неподвижно.
Только после того, как была объяснена вся система работы с секстантом, миссис Фергюсон развеселилась.
Пока капитан говорил с нею, Ньютон объяснял эти тайны мисс Ревель, которая вскоре ушла со своей покровительницей.
Определения широты и долготы показали, что судно уклонилось на восток. Остальная флотилия заметила то же самое; изменили курс, и через два дня суда бросили якорь в порту Мадейры.
Глава XXVIII
Едва Ньютон вышел от дяди, как клерк доложил Джону Форстеру, что какой-то джентльмен желает поговорить с ним, не назвав своей фамилии.
– И с ним маленькая девочка, – прибавил письмоводитель.
– Хорошо, Скреттон, введите его, – ответил Джон и снова занялся письмом, которое читал. Дверь отворилась, и в комнату вошли Эдуард Форстер и Амбра.
– К вашим услугам, сэр, – сказал адвокат. – Стул, Скреттон; нет, два стула. Прошу прощения, маленькая леди.
Когда клерк ушел, Джон начал с обыкновенной фразы:
– Могу я спросить, какое у вас ко мне дело?
– Ты меня не помнишь, и не мудрено. Мы не видались пятнадцать лет. Время и страдания, которые съели меня, превратив в скелет, съели и воспоминания. Я – Эдуард Форстер.
– Эдуард Форстер! Гм! Я забыл тебя. Ну, я рад повидаться с тобой, брат. Странно, я много лет не слыхал о моих родных, а теперь все сразу объявились. Только отделался от одного, является другой. На днях Никлас пришел Бог знает откуда.
Эдуард знал Джона лучше, чем Ньютон, а потому не обратил внимания на резкость его фраз. Он ответил:
– Никлас? Значит, он жив. Как мне будет приятно видеть его.
– Гм, – произнес Джон. – Мне было приятно отделаться от него. При встрече с ним береги часы и очки.
– Полно, брат; я думаю, что он не такой тип.
– Он тип, хотя не в том смысле, как ты думаешь; он очень честен. Постой-ка, брат, я начинаю вспоминать. Ты проезжал через Лондон в 17.. году, раненый. Ты вышел на пенсию в сорок фунтов? Где ты был и где живешь теперь?
– Все там же; и не двинулся бы с места, если бы не эта девочка.
– А кто это? Твоя дочь? – Только приемная.
– Гм! Для отставного лейтенанта с половинным жалованием это довольно дорогая прихоть. Детей трудно содержать.
– Ты прав, – ответил Эдуард, – но если я взял на себя расходы и ответственность, это случилось не по моей вине.
И он рассказал историю Амбры, а также соображения, которые заставили его приехать в Лондон. Он говорил с волнением, голос его дрожал; Джон, казалось, тоже был взволнован. Сначала послышалось его обычное «гм», потом он прибавил:
– Безумное все это дело, брат, право. Когда ко мне явился с просьбой Никлас и его сын – это было понятно, они родственники. Но навязать мне чужого ребенка…
– Не навяжу, пока Господь сохранит мне жизнь.
– В таком случае, живи тысячу лет, как говорят испанцы. Но во всяком случае, брат Эдуард, бедное создание не должно умирать с голоду. Значит, когда ты умрешь, я возьму на свое попечение чужого ребенка. Скажу только, что это усилит мою печаль о тебе. Поди сюда, маленькая. Как тебя зовут?
– Амбра.
– Амбра? Какой дьявол дал ей это глупое имя?
– Я, брат. Я нашел, что это имя подходящее.
– Гм! Не вижу почему. Амбра – янтарь. Это, кажется, смола. Посмотрим, что говорит Джонсон.
Адвокат прошел в соседнюю комнату и вернулся с толковым словарем.
– Ну, – усаживаясь, сказал он, – поищем. Вот: «Янтарь – желтое прозрачное вещество; горное масло или смола; имеет вкус смолы, пахнет, как скипидар; чаще всего встречается в Балтийском море или у берегов Пруссии; некоторые предполагали, что это отбросы птиц»… Ну, брат, я не нахожу сходства.
– Будь ее крестным отцом, дорогой брат, и дай ей какое угодно имя. Пожалуйста.
– Гм!
– Папа, что значит «гм»? – спросила девочка.
– Иногда – «нет», порой – «да», – с улыбкой объяснил Эдуард.
– Я прежде этого не слыхала. Вы не сердитесь на меня, сэр?
– Нет, маленькая, только у меня нет времени говорить с тобой, да и с тобой, брат. Ты хочешь сказать еще что-нибудь?
– Нет, если мне дано обещание.
– Дано. Но, Бог ты мой, что я буду делать с нею? Пришли мне ее вещи с буквами, о которых ты говорил; может быть, я найду ее родных.
– Вот они, – казал Эдуард и подал Джону маленький сверток.
– Еще что-нибудь, брат?
– Скажи, где Никлас?
– Не знаю; племянник говорил, что он поселился где-то на реке. Ньютон славный мальчик. Я отправил его в Ост-Индию.
– Значит, я его не увижу. Но ты занят, брат?
– Я три раза сказал это вполне ясно.
– Ну, не буду мешать. Прощай. Благослови тебя Бог, Джон. Завтра я еду назад. Я не могу надеяться увидеть тебя, значит, прощай навсегда в этой жизни.
Эдуард протянул брату руку. С большим волнением Джон пожал ее, сказав:
– Прощай, прощай, брат, я не забуду.
– До свидания, сэр, – проговорила Амбра и подошла к Джону.
– Прощай, моя маленькая, – сказал адвокат и серьезно посмотрел на ее выразительное красивое личико, потом смял очки и поцеловал девочку. – До свидания.
– О, папа, – вскрикнула Амбра, выйдя из кабинета, – он меня поцеловал.
– Гм! – крякнул Джон, когда дверь закрылась. Очки были снова надеты, и снова началось чтение письма.
