Фредерик Марриет
Служба на купеческом корабле
Глава XI
Несмотря на сигнал, экипаж шхуны, подошедшей к бригу, дал залп. К счастью, Ньютон и его экипаж были внизу, надеясь захватить с собой несколько перемен белья, что в тюрьме могло оказаться очень полезно. Таким образом, залпом был убит только последний из оставшихся в живых пленников-французов.
С капера прислали шлюпку. Человек двенадцать французов, размахивая кортиками, бросились на палубу «Эстели», но увидели только тело своего соотечественника. По их приказанию выйти на палубу из каюты показались Ньютон и его товарищи с узелками в руках. Но победители отняли у них все вещи и приветствовали ударами кортиков. Ньютон, зная, что сопротивление ни к чему не приведет, покорился. Преступники, привыкшие к переделкам, тоже безропотно подчинились своей доле. Но Роберте и Уильямс, невзирая на убеждения Ньютона, не хотели сдаться так спокойно. Прежде всего Роберте увидел труп француза-пленника.
– Я говорил тебе, Джанни, – произнес он, – что тебя убьют. Вы, сердечные, все ваши пули приберегаете для своих же друзей, – обратился он к матросам шхуны.
Произошла драка; французы били англичан кортиками плашмя. Уильямс в бешенстве вырвал оружие из рук одного француза и всадил его в него, а Роберте бросился с кулаками на часовых и двоих уложил на палубу. Однако обоих пересилили и израненных, в крови, бросили в шлюпку; она отчалила и направилась к шхуне.
Там Ньютона и остальных англичан оттолкнули на корму, обыскали и сняли с них все платье, казавшееся хорошим. Коллинс оказался отличной добычей: на нем было несколько рубашек, несколько пар носков; французы спрашивал себя, когда же они доберутся до человека. Наконец его разоблачили и оставили почти без одежды. Тогда Ньютон, на котором был еще жилет и рубашка, бросил жилет преступнику. Тот, поблагодарив его, шепнул: «Мне все равно; они оставили мне мою старую шляпу».
Еще до утра шхуна вошла в скалистую гавань Морлю, и жандармы отвели пленников в тюрьму. По дороге туда Коллинс забавлял зрителей и удивлял своих товарищей, поднимая руки и держа их то в одном, то в другом положении. Когда пленных заперли, он подошел к решетчатому окну и стал показывать те же самые жесты толпе, собравшейся под окнами. Ньютон, который подошел к окну, спросил Коллинса, зачем он это делает.
– Для себя и для вас, – ответил преступник, – по крайней мере, надеюсь на это, ведь во всех странах есть франкмасоны.
Через несколько минут один из толпы подошел к часовому и сказал, что пленники знаками просят воды. Жандарм послушал своего соотечественника, который говорил, что, во имя сострадания, нужно оказать заключенным необходимую милость. Воду принесли; в ту же минуту человек, говоривший с жандармом, знаком, заметным только для Коллинса, показал, что его просьба понята.
– Отлично, – сказал Коллинс Ньютону, отходя от решетки. – У нас есть друзья и снаружи, и внутри.
Приблизительно через час узникам принесли хлеба, и в числе вошедших с пищей Коллинс узнал человека, который ответил на его сигнал; других переговоров не было. В полдень дверь тюрьмы снова открыли, пришел врач и перевязал раненых. С ним явилось еще трое посланных губернатором города для расспросов, а знакомый Коллинса выступил в роли переводчика. Пока хирург перевязывал раны Уильямса и Робертса, раны многочисленные, но не серьезные, было задано много вопросов и получено много ответов через переводчика. Переводчик говорил по-английски слишком хорошо для француза; вероятно, это был переселившийся в эту область русский или датчанин. Он начал:
– Никто, кроме меня, не понимает здесь английского языка; но они подозрительны; будьте осторожны. Как ваше имя?
– Бен Коллинс.
– Как? – по-французски спросил чиновник. – Бен Колен? Хорошо, продолжайте.
– Какой у вас ранг на корабле, а также в ложе?
– Обыкновенный матрос, мастер, – ловко ответил Коллинс.
– Как? – спросил француз, державший перо.
– Матрос, – по-французски ответил переводчик.
– Спросите у него название судна.
– Как называется ваш корабль? Чем мы можем вам помочь?
– «Терпсихора»; лодкой с провизией.
– Как?
– Фрегат-крейсер «Терпсихора».
– Он хорош на ходу? Когда?
– Сегодня вечером, и проводника. – Что он говорит?
– Судно идет хорошо в открытом море.
– Спросите, каковы их силы, – продолжал по-французски ЧИНОВНИК.
– Сколько пушек? Как вы уйдете из тюрьмы?
– Тридцать шесть; у меня есть средства.
– Тридцать шесть пушек, – повторил по-французски переводчик.
– Хорошо, а экипаж?
– Сколько матросов? Когда стемнеет, я буду здесь.
– Двести семьдесят, но многие ушли на призовых судах.
Допросили также Ньютона и остальных. Все имена записали.
– Ну, теперь, я думаю, если постараться, мы уйдем отсюда, – сказал Коллинс, обращаясь к Ньютону и остальным. – Когда мне хотелось погулять на свободе, ни одна английская тюрьма не могла меня удержать. Решетки – час времени!
Тут Коллинс снял свою старую шляпу, поднял ее подкладку и вынул оттуда множество, сделанных из часовых пружин маленьких пилок, напильников и других инструментов.
– Поработаем и баста, – прибавил он.
– Бен, – спросил его Гильсон, – кто твой друг?
– Может быть, губернатор, не знаю; только мы можем доверять ему и любить его – вот это верно. Ну, теперь кто-нибудь подойдите к решетке, чтобы меня не увидели.
Неожиданная надежда на освобождение вызвала тревожную радость среди заключенных. День казался им бесконечным.
Наконец стемнело; облачное небо и дождь оживили надежды пленных Площадь перед тюрьмой опустела; часовой скорчился подле входа в тюрьму, что отчасти защищало его от непогоды. Вот кто-то заговорил с солдатом.
– Вероятно, он идет, – сказал Коллинс. – Не шумите внизу; я думаю, его помощник, который хочет отвлечь внимание жандарма.
– Не шумите, – послышался голос за решеткой снаружи.
– Я здесь, – тихо сказал Коллинс.
– Как вы выберетесь из тюрьмы?
– Когда мы перестанем петь, уведите часового; в эту минуту брусья решетки будут вынуты.
– Там, снаружи, все готово. Когда вы освободитесь из тюрьмы, идите вправо, поближе к стене. Если я не буду здесь, я встречу вас на углу.
И франкмасон исчез.
– Ну, Томсон, пой, только не очень громко, – сказал Коллинс, – мы можем работать вдвоем.
Томсон запел; Ньютон взял из рук Коллинса маленькую пилку и стал пилить по его указаниям. Брусья уступали, как дерево, поддаваясь хорошо закаленным инструментам Коллинса. Через полтора часа три бруса были бесшумно удалены, и в отверстие без труда мог проскользнуть человек. Голос Томсона звучал довольно хорошо, и его пение не только заглушало шум работы, но еще и занимало часового, который, стоя спиной к стене, слушал мелодию.
Томсон смолк; наступила тишина, полная тревоги; через несколько мгновений часовой опять с кем-то заговорил. Голоса удалялись, замирали.
– Пора, брат, – послышалось под окном.
Через минуту все пленные были вне стен тюрьмы. Молчаливо прошли они вслед за своим проводником до пристани.
– Вот лодка и достаточное количество съестных припасов, – шепотом сказал масон. – Вам придется миновать часовых на скалах, но больше мы ничего не можем для вас сделать. Прощайте, брат; желаю счастья вам и вашим товарищам.
И, сказав это, масон исчез.
Стояла такая темная ночь, что, несмотря на близость к лодке, они еле различали ее абрис. Ньютон, советуя остальным быть осторожнее, вошел в ладью, остальные за ним. Роберте, зрение которого немного пострадало от ран, споткнулся об весло.
– Кто идет? – крикнул часовой со скалы.
Ответа не было. Все замерли. Солдат подошел к краю скалы и глянул вниз, но ничего не различив и не услыхав ни звука, вернулся на свой пост.
Некоторое время Ньютон не позволял своим товарищам шевелиться. Потом весла осторожно подняли, в уключины положили платье, чтобы заглушить стук; наконец лодку оттолкнули от пристани. Был отлив; беглецы позволили баркасу плыть по одному из узких рукавов, составлявших вход в гавань.
Теперь шел частый дождь, и, желая уйти от берега до света, Ньютон решил, что можно начать грести. Он и Коллинс взялись за весла, но едва сделали они три удара, как один из часовых услышал шум и выстрелил в их направлении.
– Грести как можно скорее, – крикнул Ньютон, – это наше единственное спасение!
Еще и еще выстрел. Началась тревога, замелькали огни; французы размещались по гребным шлюпкам. Беглецы с удвоенной силой налегли на весла и с помощью отлива и темноты скоро очутились вне досягаемости ружейных выстрелов. Тогда они сложили весла, поставили мачту и на парусах пошли в море.
Отплыли они в девять часов вечера, а на рассвете французский берег уже исчез. Радостно напали бежавшие на провизию, открыли бочонок вина, и, может быть, никто из них никогда не завтракал так весело.
Солнце встало в тумане, небо грозило бурей, но они были свободны и счастливы. Ветер свежел, баркас летел по ветру, волны захлестывали его корму, но освобожденные ничего не боялись, даже опасность превращалась для них в восторг. Они прошли мимо многих судов, не заметивших их, до заката увидели английский берег, а утром ступили на сушу.
Тут они поделили провизию и простились.
– Прощайте, джентльмены, – сказал Коллинс. – Позвольте мне заметить, что на этот раз вам посчастливилось, благодаря моему почтенному сообществу.
Глава XII
У Ньютона были верительные письма от капитана Норсфлита, и потому он не нашел нужным явиться к адмиралу в Плимуте; напротив, он, как можно поспешнее, направился в Ливерпуль, желая узнать о положении своего отца. Пропустим все трудности, которые он испытал во время пути.
В свое время Ньютон писал отцу о том, что его завербовали, но сомневался, чтобы письмо дошло, так как его поручили отправить одной из женщин, которая оставила фрегат накануне отплытия судна.
Подойдя к дому отца, Ньютон увидел Никласа; он, по обыкновению, сидел на своей скамейке, но ничего не делал; окна лавки были пусты.
Ньютон вошел в дом; отец поднял глаза. – Ньютон, мой дорогой мальчик, это ты? – крикнул Форстер. – Как долго ты не приходил! Как поживает Хильтон? Как здоровье твоей бедной матери?
– Милый отец, – ответил Ньютон и взял его за руку. – Разве вы не получили моего письма?
– Нет, я не получал никаких писем. Сколько времени тебя не было? Пожалуй, два или три месяца.
– Почти двенадцать, отец. Меня насильно завербовали в Бристоле, я служил на военном фрегате и только что бежал из французского плена.
И Ньютон рассказал отцу о своих приключениях. Никлас слушал его, открыв рот от изумления.
– Боже мой! Ты был на военном судне, был во Франции! Значит, ты не знаешь, что с твоей бедной матерью? – сказал он.
– А вы не справлялись о ней, милый отец?
– Нет; я все думал, что ты вернешься домой и расскажешь мне о ней, – со вздохом сказал Никлас.
– Ну, а как вам живется здесь? – спросил Ньютон чтобы переменить разговор.
– Плохо, Ньютон, очень плохо. С тех пор, как мы не видались, я получил не больше шести заказов.
– Мне грустно слышать это, отец. А скажите, у вас найдется что-нибудь съестное? Я очень голоден.
– Боюсь, мало, – ответил Никлас, подходя к буфету. Достав оттуда хлеба и сыра, он спросил: – Ты станешь есть хлеб с сыром?
– Я готов есть конину, мой дорогой отец, – ответил Ньютон, не евший двенадцать часов.
Ньютон быстро уничтожал провизию.
– Мне пришлось продать большую часть вещей из лавки, – сказал Никлас, заметив, что Ньютон посматривает на пустое окно. – Что делать? Мне кажется, в Ливерпуле никто не носит очков.
– Что же, отец, будем надеяться на лучшие времена.
– Да, да, положимся на Господа, Ньютон. Вчера я продал мои часы, и на эти деньги мы прокормимся некоторое время. В лавку зашел матрос, спросил, нет ли у меня часов на продажу. Я сказал, что в настоящее время я только чиню их, но что, когда мне удастся сделать усовершенствование в двойной пружине…
Тут Никлас потерял нить рассказа и весь ушел в вычисления, но сын прервал его.
– Что же вам ответил моряк?
– Ах, извини; я ему сказал, что у меня есть только собственные часы, однако хорошие и которые обойдутся ему дешевле новых; что они стоят пятнадцать фунтов, но что, нуждаясь в деньгах, я спрашиваю за них всего пять. Он увидел, как мне жаль расстаться с ними…
И Никлас задумался о часах, забыв свой рассказ.
– Что же он вам за ни заплатил? – спросил Ньютон.
– О, это был добрый, славный человек; он сказал, что не хочет пользоваться положением бедняка и что я получу за них сполна. Действительно, он отсчитал мне пятнадцать фунтов. Я хотел было вернуть ему часть денег, но он ушел из лавки раньше, чем я успел выбраться из-за прилавка.
– Бог послал его, – сказал Ньютон, – потому что у меня нет ни полпенни. Скажите, знаете ли вы, что сталось с тем ящиком, который я оставил на барже Хильтона?
– Ах, да; его привезли, и я снес его наверх, и все удивлялся, зачем ты его прислал.
Утолив голод, Ньютон прошел во второй этаж и там нашел все свое платье, которое Хильтон прислал Никласу, думая, что сын его умер.
Молодой человек переоделся и принял гораздо более приличный вид.
На следующий день Ньютон написал в приют душевнобольных, спрашивая известий о матери; ему ответили, что миссис Форстер поправилась и несколько месяцев работала в больнице как сиделка, но что за десять дней до получения его письма она ушла из лечебницы, не оставив адреса.
Наводить дальнейших справок Ньютон не мог, на это у него не было средств. Он сказал обо всем отцу.
– Бедняжка! Но поверь, Ньютон, она ищет нас и скоро явится сюда, – ответил мистер Форстер.
И всякий раз, вспоминая о жене, Никлас повторял то же самое.
Прошло несколько месяцев, полных бессильной борьбы с нуждой. Ньютон изо всех сил старался получить место помощника капитана; правда, простым матросом он мог поступить куда угодно, но он решил взять только такую должность, которая защищала бы его от возможности новой насильственной вербовки. До поры до времени он работал в доках, но, к несчастью, получил ушиб, пролежал много недель. Деньги утекали, и у отца и сына остался последний шиллинг в тот день, когда Ньютон мог встать с постели и снова отправиться искать себе занятий.
Стоял ветреный день. Ньютон, безуспешно перебывавший на палубах всех многочисленных судов, печально шел по берегу реки. Время от времени налетали ливни. Вдруг Ньютон увидел, что от стоявшего на якоре большого брига оторвался вельбот, а в нем был всего один человек. Течение, которому помогал ветер, несло его вниз по реке. Человек, схватив одно весло, греб то справа, то слева, стараясь направить вельбот к берегу. Но быстрое течение уносило его, и через час он мог очутиться в море.
Ньютон с тревогой смотрел на него; вот новый порыв, и вельбот исчез из поля зрения Ньютона. Он бросился бегом по берегу в надежде увидеть вельбот, когда шквал уляжется.
Через десять минут Ньютон снова увидел вельбот; бывший там человек, бросив весло, по-видимому, молился. Вельбот был теперь приблизительно в миле от Форстера и милях в трех от города. Ньютон сбросил куртку, кинулся в воду и в первую минуту чуть не задохнулся от холода; тем не менее он поплыл так, чтобы очутиться в подветренной стороне вельбота. Течение помогало ему плыть быстро. Вот он громко закричал, чтобы дать несчастному знать о своем приближении. Погибавший услышал голос, заметил Ньютона и помог ему «взобраться в лодку. При этом вельбот сильно накренился и зачерпнул воды. Ньютон так устал, что несколько секунд не мог ни двигаться, ни говорить. Наконец он немного оправился.
– Нельзя терять ни минуты, – сказал он. – Берите весло, и будем грести к берегу.
Ничего не говоря, тот, ради которого Ньютон подверг опасности свою жизнь, взялся за весло, и через несколько минут усиленных стараний вельбот благополучно подошел к тому берегу, на котором стоит Ливерпуль.
– Слава Господу! – вскрикнул спутник Ньютона. – Я не напрасно молился ему. Несчастный случай с вами спас меня.
– Что вы хотите сказать? – спросил Ньютон.
– Разве вы не упали через борт? – ответил тот вопросом на вопрос.
Тогда Ньютон рассказал все уже известное читателю.
– Бог вас наградит, молодой человек, – произнес спутник Форстера. – А теперь я расскажу, почему меня унесла вода, и я очутился, как медведь в ванне. Мой первый помощник был внизу. Я только что отпустил вахтенных обедать, а сам сменил их; в такую ветреную погоду мы должны стоять на часах. Вдруг я услышал, что вельбот колотится о судно; я вошел в него, чтобы удлинить его привязь на сажень, но оказалось, что мальчик-юнга, новичок на море, который привязал его, сделал плохую петлю; вельбот отвязался, и течение унесло меня. Я звал матросов, они не слышали, хотя до старшего помощника мог дойти мой крик: он находился в рубке, где кормовое окно было открыто. А теперь расскажите мне о себе, мой мальчик; посмотрим, не могу ли я чем-нибудь отблагодарить вас.
В коротких словах Ньютон рассказал свою историю и, к удовольствию, получил то, чего искал.
– У меня нет второго помощника, – заметил капитан брига. – Были в виду два, но так как оба представили одинаково хорошие рекомендации, я не знал, которого из них взять, и ни одному ничего не обещал. А вы сами рекомендовали себя лучше их. Жалею только, что вы не займете место первого помощника. Я уверен, что вы годились бы для этой должности. И я не могу сказать, чтобы мой помощник очень нравился мне, но он родственник владельца брига!
Сговорились скоро. Мистер Беркрофт, капитан, дал Ньютону некоторую сумму вперед. А во время плавания судовладелец обещал выдавать половину жалованья Ньютона его отцу.
На следующее утро (на бриге был уже лоцман, и волнение утихло) Ньютон простился с Никласом, и рано утром капитан и молодой Форстер отправились к бригу в наемном ялике.
Как оказалось, в эту минуту первый помощник сидел в каюте и брился, собираясь отплыть к берегу, чтобы известить судовладельца о предполагаемой гибели Беркрофта. Матросы или работали, или же были внизу, поэтому никто не видел, как подошел ялик. В то самое время, когда Беркрофт и Ньютон вошли на палубу, первый помощник только что поднялся из кают-кампании, собираясь велеть спустить шлюпку. Увидев капитана, он чуть не упал от изумления и побледнел.
– Я думал, вы погибли, – сказал он Беркрофту. – Как могли вы спастись? Разве вельбот не унесло в море?
– Значит, мистер Джексон, вы знали, что река меня уносит? – серьезно спросил капитан, пристально глядя в лицо помощнику.
– То есть, – заговорил смутившийся Джексон, – не видя вельбота, я и подумал, что течение вас унесло… Понятно, я не знал, как это случилось.
– Ради покоя вашей совести, надеюсь, мистер Джексон, что вы ничего не знали. Но я спасся по милости провидения и вот этого молодого человека, которого представлю вам как моего второго помощника.
Джексон злобно посмотрел на Ньютона.
Джексон, действительно, видел несчастье с капитаном, но он был лишен всякого чувства и заботился только о собственных выгодах, а ему было выгодно, чтобы его начальник погиб. Тогда он взялся бы за управление судном.
Вечером ветер успокоился, и бриг отошел от берега. На следующее утро он уже миновал мели; лоцманское судно сняло лоцмана с палубы брига, и он пошел в Фальмут за товаром для Вест-Индии.
Мистер Беркрофт был тонкий худощавый человек лет около шестидесяти, но еще бойкий. Этот опытный моряк бороздил океан в течение сорока пяти лет, и те эпизоды, которые он иногда рассказывал, сидя за стаканчиком грога, доказывали, что его жизнь была полна самых необыкновенных приключений. Он был серьезен, благоразумно набожен, не позволял браниться. А старший помощник никогда почти не выходил на палубу без грубого бранного слова. У Беркрофта была привычка созывать каждый вечер всех матросов в свою каюту и читать им короткую молитву. Этот странный для судна обычай вызывал улыбку некоторых новых матросов, а Джексон не только не приходил на молитву, но и жестоко смеялся над такими благочестивыми собраниями; тем не менее все поведение Беркрофта до такой степени соответствовало заведенному им правилу, что даже самые ленивые и необдуманные находили его хорошим человеком и с сожалением расставались с бригом.
Джексон, человек с бычьей головой и рыжими волосами, был груб, никогда не забывал и не прощал обид, благодарности он не знал, а желая отомстить кому-нибудь, не останавливался ни перед чем.
На третий день бриг, называвшийся «Элиза и Джейн» в честь двух дочерей судовладельца, пришел в Фальмут и бросил якорь на внешнем рейде, где уже было около тридцати-сорока других судов. На второй день их стоянки в гавани показался фрегат, вооруженный пятьюдесятью пушками, а с ним два корвета; после этого купеческие суда двинулись навстречу своим покровителям. Те прежде всего сняли с каждого купца около трех четвертей его экипажа, сделав суда беззащитными, лишив их возможности надеяться на свои силы и заставив всецело полагаться на военных конвоиров.
Наконец, после дальнейших приготовлений и пушечных выстрелов, вся вереница вышла из гавани; всего было семьдесят пять судов, но через несколько дней в виду осталось только серок. Отставшие купцы поплыли дальше, полагаясь на себя; некоторые были захвачены каперами, которые шли вслед за флотилией. Немногие суда отвели во французские порты, некоторые были отбиты обратно.
Остальные счастливо дошли до Барбадоса, где командор горько пожаловался на купеческие суда, которые, несмотря на все его уговоры, отделились от остальной флотилии.
Во время рейса, который продолжался семь недель, Ньютон успел вполне освоиться в своем положении. Капитан обращался с ним хорошо, а Джексон не пропускал случая досадить ему или обидеть, чем только мог. По прибытии в Барбадос мистер Беркрофт отправился на берег в дом господина, которому принадлежал привезенный бригом товар, и тогда-то злобность Джексона выразилась со всей силой.
Бриг разгрузился и стоял в бухте Карлейля, ожидая сахар, который он должен был отвезти в Ливерпуль.
Однажды, когда Ньютон стоял на палубе подле люка, наблюдая за тем, как матросы складывали тюки в трюм, старший помощник подошел к нему с канатом в руке и точно случайно толкнул его с такой силой, что молодой человек непременно упал бы в люк, если бы не схватился за Джексона. Правда, он не мог удержаться на ногах, но увлек за собой и первого помощника капитана. Джексон же, желая удержаться и спасти себя, схватился за одну из веревок главной гротовой мачты и, не упав сам, помимо воли удержал и Ньютона. Однако, благодаря весу их тел, веревка скользнула по рукам Джексона и разрезала их.
Беркрофт узнал об этом случае и, желая спасти Форстера от дальнейших злобных нападок своего первого помощника, пригласил Ньютона в дом владельца груза, мистера Кингстона.
Молодой Форстер очень понравился мистеру Кингстону, и, видя, как сильно вопрос о неграх интересует его, грузовладелец предложил Ньютону навестить плантацию одного своего знакомого.
