Фредерик Марриет
Иафет в поисках отца
Глава XXXII
Разговор этот был у нас день спустя после похорон Карбонеля. Я в глубоком трауре отправился к лорду и был им принят весьма радушно. Лорд был также в трауре. Отдав ему перстень, я долго говорил еще с ним о причине смерти майора, о завещании его и, наконец, хотел уйти.
– Простите мое любопытство, Ньюланд, но что намерены вы теперь делать? Я чувствую к вам особенную привязанность и желал бы, чтобы вы чаще ко мне заходили без приглашений. Но хотите ли вы занять какую-нибудь должность?
– Я намерен, милорд, отыскивать моего отца и, издерживая бережливо деньги, могу теперь привести к удачному концу свои розыски.
– В свете все думают, что вы очень богаты.
– В этом я не виноват, милорд, ошибка майора Карбонеля все это наделала. Но, однако ж, я признаюсь, что никогда не разуверял его в этом.
– Вероятно, думая извлечь себе пользу посредством женитьбы?
– Нет, милорд, люди могут обманываться, но я их не стану обманывать.
– Но и разуверять их не будете, Ньюланд?
– Потому что не для чего… Да никто бы и не поверил, что я, живя так долго с вашим родственником, не имел бы много денег. Они подумают скорее, что я промотал все и потому сделался беден.
– Это доказывает ваше знание света. Но я вас остановил, продолжайте, пожалуйста.
– Я хотел сказать, милорд… Но вы знаете мою историю и можете судить, до какой степени я могу держаться этого мнения и быть посредником между честностью и плутовством. Если свет ошибается во мне, то, поступая по всей честности, я должен бы его разуверить. Я бы это сделал, если бы находился в теперешних моих обстоятельствах; но вместе с тем обманывать никогда не стану, то есть я не хотел бы жениться, пользуясь моим мнимым богатством, на богатой девушке. Я бы лучше сказал ей откровенно, что я беден, когда бы увидел сердечное ее расположение ко мне. Женщины мало верят мужьям, которые их обманывают женихами.
– Ваша тайна будет всегда скрыта, Ньюланд, вы имеете право этого требовать. Я рад слышать такое мнение от вас, хотя оно, может быть, и не основано на прямой честности. Но есть много людей, которые и этого не придерживаются. Однако я хотел бы, чтобы вы подумали, чем я могу быть вам полезен, потому что вы проводите совершенно бесполезно время и можете только извратить свои нравственные правила, которые не так крепко еще укоренены.
– Милорд, у меня одна причина держать свет в заблуждении Она состоит в том, чтобы иметь свободный вход в общество. Я имею какое-то внутреннее убеждение что найду там отца моего. Чувствительно благодарен вам за ваши добрые предложения, но теперь не могу ими воспользоваться. Извините мое любопытство и позвольте спросить, не встречали ли вы еще когда-нибудь даму с серьгами?
Лорд Виндермир улыбнулся.
– Право, Ньюланд, вы очень странный человек; не довольствуясь розысками своего родства, вы хотите найти и чужое; но я не осуждаю вашего поведения в таком случае; я боюсь только, чтобы вы, бегая за тенью, не упустили существенного.
– Милорд, вам легко так рассуждать, имея всегда Рядом своих родственников; но если бы вы знали, как сердце мое непрестанно жаждет найти отца, то вы не удивлялись бы моей сыновней причуде.
– Я ничему не удивляюсь; в этом свете каждый ищет счастья по своему расчету; вам кажется, что оно заключается в одном чувстве, и вы поступаете сообразно внутреннему влечению; но припомните – тот, кто ищет счастья, находит, обыкновенно, противное.
– Согласен, милорд, но зато в этом есть свое удовольствие.
– Дай Бог вам и удовольствия и счастья. Все, что могу сказать вам, Ньюланд, – не стыдитесь прибегать ко мне в нужде, если я в состоянии помочь вам. Помните, что гораздо лучше быть обязанным кому-нибудь – если вы себя будете полагать обязанным, – нежели делать худое; у того фальшивый стыд, кто краснеет, получая честным образом, и хладнокровен там, где стыд необходим. Обещайте, Ньюланд, что в крайности вы не забудете обратиться ко мне.
– Признаюсь вам откровенно, милорд, что всякому хотел бы я быть обязан скорее, нежели вам, и уверен, что вы согласны с моими чувствами. Я осмеливаюсь вернуть вам те деньги, которые вы мне с таким снисхождением дали, а вместе с этим обещаю, если принужден буду со временем, прибегнуть к вашей милости; тогда опять попрошу позволения быть вашим должником.
Лорд пожал мне на прощанье руку, и я ушел.
Возвратившись домой, я уже застал у себя ростовщика Эммануила, который, думая, что я еще хочу у него занять денег, выразил свои мысли сейчас же и охотно согласился на ссуду. Он чрезвычайно удивился, когда я сказал, что намерен отдать ему деньги, которые занимал.
– Это очень странно: тысячу раз я давал деньги взаймы, но ни разу мне не отдавали. Хорошо, сударь, я возьму.
– Но сколько вы возьмете с меня, Эммануил, за десять дней?
– Сколько? Помните, что я вам ссудил их под расписку и что вы хотели отдать полторы тысячи фунтов?
– Как, пятьсот фунтов за десять дней?
– Мне не нужны ваши деньги, дорогой господин; я вам дал взаймы с тем, чтобы вы мне отдали полторы тысячи фунтов, когда вступите во владение вашим имением, что будет не ближе одиннадцати месяцев. Вы послали за мной, чтобы отдать деньги, от которых я никогда не откажусь, если хотите заплатить их сполна, но не возьму ни копейки меньше должного.
– Очень хорошо, Эммануил, делайте, что хотите, но я предлагаю вам деньги в присутствии слуги с сотней фунтов процентов за десять дней. Отказывайтесь, пожалуй, если вам угодно. Я серьезно вам говорю, что вы лучше бы сделали, если бы их взяли.
– Не хочу брать деньги, мой дорогой господин; это значило бы действовать, как ребенок, – ответил жид. – Я получу мои полторы тысячи фунтов вовремя без убытка и не торопясь; итак, прощайте, мистер Ньюланд. Если вам угодно будет занять еще денег, то я почту за счастье служить вам.
Говоря это, жид вышел из комнаты.
Глава XXXIII
Мы захохотали.
– Право, Тимофей, – сказал я, – очень нетрудно обмануть свет, и ты видел, как жид хочет непременно надуть самого себя. Деньги эти не лежат более у меня на совести, и я ему заплачу не прежде…
– Не прежде чего, Иафет?
– Не прежде, как найду отца, – ответил я.
– Ну, если вы все будете откладывать до того времени, то и посторонние люди примут в вас скоро такое участие, что нам несдобровать.
В это время зазвенел колокольчик. Тимофей опрометью побежал вниз и вернулся назад с письмом от лорда Виндермира, которое было следующего содержания:
«Любезный Ньюланд! С тех пор, как вы от меня ушли, я все думал только о вас, и так как вы решились отыскать вашего отца, то я полагаю, что гораздо лучше будет поступать в этом случае систематично. Не говорю, чтобы вы именно успели, приняв мой совет, но, по крайней мере, вы будете иметь опытного и умного человека своим руководителем. Я адресую вас к Мастертону, моему поверенному в делах, от которого вы когда-то получили бумаги, так странно нас познакомившие. Он знает, что вы обманывали меня (извините за выражение), потому что видел Эскура. Письмо, прилагаемое здесь, касается вашего дела, с которым вы смело можете явиться к нему. Я уверен, что он вам присоветует что-нибудь дельное. Он знает много тайн гораздо важнее ваших. Желая вам всевозможного успеха, которого вы вполне заслуживаете, остаюсь верный в моей к вам признательности.
Виндермир».
– Совет недурен, – сказал я, прочитав письмо, – до этой минуты я не знал, что предпринять для отыскания отца, но теперь думаю пойти к старику-стряпчему.
– Прекрасно сделаете, – сказал Тимофей. – Если он не поможет, то по крайней мере и не повредит. Ум хорошо, а два лучше. Впрочем, есть тайны, которые необходимо хранить. Так, например, оставить ребенка на произвол судьбы – поступок, который не всем рассказывается.
– Ты мне напомнил, Тимофей, многое. Сколько лет уже, как я вышел из воспитательного дома и до сих пор не знаю, справлялся ли там кто-нибудь обо мне. Нужно непременно туда съездить.
– Совершенно справедливо, и я думаю, что не худо было бы и мне сходить в благотворительный дом Септ-Бриджит и узнать, не спрашивал ли кто-нибудь обо мне, – ответил Тимофей смеясь.
– Да, еще одну вещь я упустил из вида. Мне надобно было давно справиться в Колеман-Стрит по адресу, оставленному Мельхиором, нет ли там мне писем от нею…
– Я сам часто думал о нем, и мне очень хотелось знать, кто и что он теперь, и где… Но это другая тайна не хуже вашей. Как вы полагаете, встретим ли мы когда его и Натте?
– Это увидим со временем; но что сталось с бедным дураком Филотасом и нашим другом Джумбо?
Воспоминание об этих двух лицах заставило нас похохотать от души.
– Да, Тимофей, я думаю, что знакомство мое с Карбонелем не только не помогло мне отыскать отца, но даже помешало. Он прославил меня человеком хорошего происхождения, и при нем я беспрестанно был в шуме света, так что не имел времени заботиться о чем-нибудь другом. Печальная смерть его, может быть, послужила моему счастью; она сделала меня более независимым от обстоятельств и свободным в действиях. Итак, теперь надобно мне приняться хорошенько за свое дело.
– Извините меня, Иафет, но не то же ли самое вы говорили, когда мы, оставляя лавку Кофагуса, начинали свое путешествие, а между тем пробыли целый год с цыганами… Не на то ли же вы решились, приехав в город с полным карманом денег? Но раз попав в модные люди, вы почти об этом и не думали. Теперь предпринимаете то же, но посмотрим, долго ли останетесь при своем намерении.
– Ты несправедлив, Тимофей. Мысль об отце никогда не оставляла меня.
– Мысленно-то вы его помнили, и это все, что вы сделали до сих пор.
– Согласен, но медленность эта происходила от того, что я не знал, как начать мое дело. Надобно распустить весь клубок, чтобы найти конец нитки.
– А я так думал, что люди принимаются всегда с начала, – сказал Тимофей улыбаясь.
– Во всяком случае я теперь буду действовать решительно и сейчас же пойду к моему адвокату, а ты, Тимофей, между тем сходи в Колеман-Стрит и, если хочешь, можешь зайти и в Сент-Бриджит.
– Я не очень тороплюсь со своими родственными розысками. Найду мать – хорошо, а нет – так и Бог с ней. Слишком много хлопотать не для чего, потому что, я думаю, находка не обойдется дешево…
– Делай, как знаешь.
Я и Тимофей отправились каждый по своим делам. В одну минуту я был уже за ворогами и вторично имел честь представиться знаменитому Мастертону.
– Я имею до вас дело, – сказал я ему, кланяясь и подавая письмо лорда Виндермира.
Старик смотрел на меня со вниманием и беспрестанно протирал очки.
– О, кажется, мы видались… Не ошибаюсь ли… Боже мой, да это тот плут, который…
– Который принес вам когда-то письмо от лорда Виндермира и который теперь вторично пришел от него же. Сделайте одолжение, прочитайте письмо.
Я сам подал себе стул и уселся без приглашения.
– В самом деле бесстыдный мальчик… жаль, что с такой прелестной наружностью. Теперь, верно, лорд прислал его за деньгами… Ох, этот мне… – бормотал про себя стряпчий, распечатывая письмо лорда Виндермира.
Я ни слова не ответил, но смотрел на его физиономию, которая вдруг стала выражать величайшее удивление.
– Если бы лорд написал мне, не найду ли я способа предать вас суду, чтобы повесить, то я бы не удивился этому. Но он мне рекомендует вас как прекрасного молодого человека и просит постараться помочь вам, сколько в состоянии буду. Я не могу этого понять.
– Если у вас есть время выслушать меня, то вы разуверитесь во многом и увидите, что на этом свете наружность часто обманывает.
– Это правда, и, увидев вас прежде, я не думал, что… Но не в том дело.
– Может быть, через час или два вы опять перемените ваше мнение обо мне. Но есть ли у вас время выслушать меня? Или, может быть, вы назначите другой день для этого?
– Мистер Ньюланд, я никогда так не был занят, как теперь, и если бы даже вы просили посоветоваться со мною о каком-нибудь важном деле, то я и тогда отложил бы просьбу вашу на три-четыре дня. Но вы своими поступками так возбудили мое любопытство, что я готов на это пожертвование. Я запру дверь, а вы расскажите мне, пожалуйста, вашу историю, которая сделалась для меня так любопытна и непонятна.
Глава XXXIV
Чрез три часа я закончил мою биографию со всеми подробностями, которые читатель знает.
– Теперь, мистер Мастертон, – сказал я, – вам известны уже все обстоятельства. Назовете ли вы меня плутом? – название, которое вы мне дали, когда я вошел к вам.
– Право, мистер Ньюланд, я не знаю, что и ответить. Но, любя говорить правду, я скажу, что вы совершенно честно поступали, хотя были и плутом в некотором отношении, но плугом от обстоятельств… В свете много людей гораздо бесчестнее, и которые слывут за самых честнейших, и большая часть их довела бы свое плутовство до невозможности при таких обстоятельствах. Впрочем, плут ли вы, или нет, я все-таки с большим удовольствием готов познакомиться с вами и сделать все, что в состоянии буду, и это, заметьте, только для вас. Отыскать отца вашего есть почти химера, но так как ваше счастье от этого зависит, то я постараюсь сделать все, что могу, для вашей пользы. Прежде, однако, надобно лучше подумать, с чего начинать. Не придете ли вы ко мне обедать в будущую пятницу? Тогда бы мы поговорили с вами.
– Я отозван в пятницу на обед к леди Мельстром.
Впрочем, я извинюсь пред нею.
– Леди Мельстром! Как странно слышать это имя после вашего рассказа.
– Отчего же?
– Оттого… Это секрет, мистер Ньюланд, но вы доказали умение ваше хорошо хранить чужие тайны, и я вам доверю мою, чтобы оправдать свое замечание. Дело в том, что леди Мельстром восемнадцати лет сделала себе худую репутацию, то есть не то, чтобы… Ну, словом сказать, она до свадьбы своей имела уже ребенка, а может быть, и…
– Возможно ли это, сэр? – ответил я со страхом.
– Да, она любила одного молодого офицера, не богатого, но хорошей фамилии. Многие говорят, что он обманул ее… Это дело было замято, и его принудили уехать в Индию. Фамилия этого офицера Варендер; он умер в горячке, и после его смерти она вышла замуж за лорда Мельстрома.
– Он умер, – ответил я грустно.
– Но это не касается ни вас, ни меня… Я вам сказал уже, что я сегодня очень занят. Итак, до свиданья, в пятницу в шесть часов я вас ожидаю.
Я распростился с ним очень вежливо, и когда пришел домой, то непременно хотел узнать историю леди Мельстром. В моей голове блеснула мысль о возможности открыть в ней черты лица, схожие с моими, а потом и… но я не мог более удерживать своих догадок, бросился на софу, задумался и забылся в приятных мечтах. Очнувшись, я стал опять отыскивать сходство с леди Мельстром. Никакое, кажется, пылкое воображение не могло бы найти ни малейшей схожей черты между нами, но в мою голову эта мысль впилась до такой степени, что я только и бредил, что о леди Мельстром, о ее сходстве со мною и счастливых радостных связях. Наконец, я хотел осуществить эти лестные мечты, а потому, не говоря ни слова, вдруг вскочил с дивана, взял шляпу и отправился в Говернон-Стрит, решившись, впрочем, говорить наедине с миледи, чтобы уничтожить дальнейшие сомнения. Кажется, ничего не могло быть безрассуднее, как спрашивать сорокалетнюю женщину о ее любовных приключениях в молодости; но я не рассуждал о степени своего сумасшествия, а, очарованный будущей роднею, бежал без памяти к леди Мельстром, расталкивая встречных локтями и фыркая, как верблюд, во все стороны, чтобы очистить себе поскорее дорогу.
Перебранившись вдоволь и опрокинув несколько мальчишек и женщин, я наконец добрался до дома леди Мельстром. Сердце мое забилось, когда я постучался у дверей, и какая-то радостная дрожь пробежала по всему моему телу.
– У себя ли миледи?
– У себя, сударь.
Обо мне доложили. Я вошел в гостиную. Леди Мельстром сидела с двумя своими племянницами.
– Вас так редко теперь видно, мистер Ньюланд, – говорила миледи, когда я входил и раскланивался. – Я хотела было с вами даже поссориться, но, впрочем, может быть, вас слишком опечалила смерть Карбонеля. Вы, кажется, были друзья с ним и жили вместе, если не ошибаюсь… Но, сказать вам правду, вы, я думаю, рады этой потере, потому что товарищество его для вас было совсем неприлично. Он заставлял вас сорить деньгами против вашего желания. Я несколько раз хотела вам об этом напомнить, но знаете, чего это требовало. Теперь, когда его уже нет более на свете, я вам скажу откровенно, что смерть его для вас счастье. Молодой человек, как вы, легко можете составить себе партию с одной из лучших фамилий в королевстве… Связь с хорошим семейством – лучшее дело в жизни. Я бы желала вас видеть устроенным, без сомнения хорошо устроенным. Теперь, когда умер майор, который разорил столько молодых людей, вы, я думаю, серьезно подумаете о женитьбе… Сецилия, друг мой, покажи твое шитье мистеру Ньюланду. Как оно вам нравится?.. Не правда ли, очень хорошо, мистер Ньюланд?
– Прелестно, превосходно, миледи, – сказал я, обрадовавшись, что она мне наконец позволила вымолвить хоть одно слово.
– Эмма, ты что-то бледна; тебе надобно сходить погулять. Ступайте, дети, оденьтесь и походите немного – воздух освежит вас. Я вам скажу, когда коляска будет готова.
– Мои племянницы – олицетворенная невинность и простодушие, мистер Ньюланд. Но, кажется, вы не любите блондинок?
– Напротив, мне гораздо больше нравятся блондинки, нежели брюнетки, леди Мельстром.
– Это доказывает ваш вкус. Ферфаксы из старой саксонской фамилии, мистер Ньюланд. Ферфакс по-саксонски значит «светлые волосы»; и не заметили ли вы, что этот цвет волос имеют все Ферфаксы? Чистая кровь, мистер Ньюланд. Вы, верно, слышали о генерале Ферфаксе во время Кромвеля? Он их прямой предок… Прекрасная фамилия и притом в связях с лучшими домами Англии… Вы, без сомнения, знаете, что они мои племянницы и что одна сестра моя вышла за Ферфакса?
Я сказал ей о ее племянницах истинную правду, потому что они, действительно, были прекрасные девушки во всех отношениях.
– Миледи, вы так ко мне были благосклонны, что, право, не знаю, как вас благодарить. Но вы, может быть, подумаете, что я поступаю слишком романтично, сказав вам откровенно, что я женюсь не иначе, как по любви.
– Прекрасно, мистер Ньюланд. Очень мало молодых людей, которые имеют такие чувства, и, мне кажется, любовь есть главная основа в браке.
– Правда, сударыня, и что может быть лучше первой любви, вы сами это знаете! Вспомнив первое время своего замужества, вы, я думаю, с восхищением останавливаетесь на первых днях этого счастья.
– Мои романтические дни давно уже прошли, – ответила миледи. – Я не имела никаких подобных чувств, выходя замуж за лорда Мельстрома, и моя любовь к нему была далека от истинной. Я должна была выйти за него для его титула, исполняя волю моих родителей.
– Но, миледи, я вам говорил не о браке вашем с лордом Мельстромом, но о первой любви.
– О моей первой любви, мистер Ньюланд! Что вы хотите этим сказать? – ответила миледи, поглядев на меня очень сердито.
– Миледи, кажется, грех стыдиться вспоминать благородные порывы своего сердца, над которым мы не властны. Напомнить ли вам фамилию Варандера?
– Варандер! – воскликнула она. – Откуда вы это узнали, мистер Ньюланд?
– Миледи, не сердитесь, пожалуйста; я имею причины говорить вам это… Мне известна любовь ваша к мистеру Варандеру, и о ней-то я хотел вам напомнить.
– Я не знаю, откуда могли вы получить эти сведения, но вы говорите правду, и я имела назад тому много лет некоторую склонность к Варандеру. Но я тогда была еще молода, даже слишком молода.
– Я это знаю не хуже вас, миледи, но не думайте, чтобы я хвастал этим знанием в свете. Говорю же об этом только потому, что имею на то свои причины.
– Как может интересовать вас посторонняя любовь, которая существовала, я думаю, до вашего рождения?
– Вот потому-то именно я и принимаю в ней такое участие, миледи.
– Не могу понять вас, мистер Ньюланд, и мы лучше бы сделали, кажется, если бы переменили разговор.
– Извините меня, миледи, и позвольте спросить вас еще об одном: жив ли мистер Варандер, и не умер ли он в Индии?
– Вы очень любопытны, мистер Ньюланд. Кажется, он умер от горячки. Впрочем, я совершенно уже забыла и теперь не буду вам больше отвечать на подобные вопросы, и если бы вы не были моим любимцем, мистер Ньюланд, то сказала бы, что вы очень неучтивы.
– Миледи, я задам еще один вопрос, с вашего позволения.
– Кажется, я вас просила прекратить этот разговор.
– Сейчас перестану, и притом раз и навсегда, только ответьте, прошу вас.
– Что еще хотите вы знать, мистер Ньюланд?
– Но не сердитесь на меня.
– Продолжайте, – сказала миледи, испугавшись.
– Только причины чрезвычайно важные заставляют меня сделать этот вопрос… – (леди Мельстром хотела было опять меня остановить, но, задыхаясь от нетерпения или какого-то предчувствия, не могла говорить). Я продолжал, залившись слезами: – Кого произвела пер… первая ваша любовь, леди Мельстром?
Она покраснела, молча подняла вверх сложенные руки и упала в обморок.
