Фредерик Марриет
Иафет в поисках отца
Глава XXVIII
Надобно сказать правду, что предложение майора меня действительно опечалило. Никто не захотел бы мне дать в заем денег, не уверившись, где мое имение и какие я имею на него права. Тогда все могло быть узнано, и майор стал бы считать меня обманщиком. В этом расположении духа я шел по улице и так был задумчив, что столкнулся с дамой, которая выходила из кареты, чтобы войти в модный магазин. Она обернулась, я стал извиняться и увидел прехорошенькое личико, но серьги ее еще более обратили на себя мое внимание. Они сделаны были из золота и кораллов и совершенно сходствовали по работе с цепочкой, которую Натте подарила моей сестре. В последнюю мою поездку к ней я часто брал в руки цепочку и очень хорошо заметил работу. Чтобы лучше рассмотреть эти серьги, я вошел в лавку и пристально глядел на даму и на них, пока она перебирала кружева.
Когда покупки ее были закончены, и она, расплатившись, ушла, я спросил у приказчика ее фамилию; он не знал и сказал мне, что, может быть, знает хозяин лавки. Я обратился к нему, но, к несчастью, тот как был занят своими расчетами, что долго не отвечал мне, и яуслышал, как карета покатилась. Боясь потерять ее из вида, я выбежал из лавки и начал догонять экипаж. Неожиданный мой побег из лавки заставил купца подумать, что я украл кружева. Он, перескочив через конторку, выбежал на улицу и начал кричать во все горло: «Держите вора!», и за мной погнались, между тем как я не отставал от кареты. Первый попавшийся человек, услышав воззвание купца и видя меня бегущего без шляпы, подставил мне ногу, и я упал на мостовую. Кровь брызнула у меня из носа. Меня схватили, отдали в руки полиции и опять привели к тому же судье, у которого я был в первый раз.
– Что это такое? – спросил судья.
– Вор, сударь.
– Я не вор, – сказал я судье, и вы меня знаете. – Я – Ньюланд.
– Мистер Ньюланд, – ответил судья с видом недоумения, – странно, что вас вторично ко мне приводят за одно и то же.
– И я точно так же невиновен теперь, как и в прошлый раз.
Купец рассказал, что случилось.
– Обыщите его, – ответил судья. Меня обыскали и ничего не нашли.
– Довольны ли вы теперь, сударь? – спросил я.
– Совсем нет. Пускай они сходят назад и посмотрят – все ли у них кружева, потому что очень легко спрятать куда-нибудь такую малую вещь, как кружево. А вы, мистер Ньюланд, между тем останьтесь здесь.
Люди ушли, а я написал записку майору Карбонелю, прося его прийти на выручку. Майор пришел вместе с купцом, проверявшим кружева, и я рассказал ему, что случилось. Купец говорил, что у него двух штук не доставало.
– Если и так, то все-таки он их не брал, – ответил майор. – Странно, сэр, что поступают так с порядочными людьми. Я уже раз приходил его выручать и сказал вам, что ручаюсь за него своей честью.
– Все это прекрасно, сэр, но позвольте мне спросить мистера Ньюланда, что заставило его бежать за дамой?
– Ее серьги, – ответил я.
– Серьги?.. В первый раз, когда вы были приведены сюда, вы говорили, что вас привлек нос, а теперь – уши. Ну а что вас заставило бежать из лавки?
– Мне надобно было узнать о серьгах.
– Я не могу понять, как вы можете допустить эти вздорные оправдания. Мне надо вас арестовать для дальнейшего исследования, и вас также, – сказал судья майору Карбонелю, – потому что если он вор, то вы – соучастник.
– Милостивый государь, – ответил майор, – вы, конечно, хорошо рассуждаете о благородных людях, когда случай заносит их в ваше общество. Но, с вашего позволения, я сию минуту пошлю еще за другим участником.
Майор написал записку лорду Виндермиру, которую послал с Тимофеем.
Между тем майор, приняв важный вид, смеялся над судьей, который наконец обещал его сейчас же отправить в тюрьму.
– Вы будете сожалеть, – ответил майор, видя, что лорд Виндермир входит.
– Клянусь, сэр, что вы будете раскаиваться! – вскричал судья, рассердившись.
– Положите за фальшивую божбу пять шиллингов пени, которую вы собираете с других, – сказал майор… – Но вот мой другой участник – лорд Виндермир.
– Карбонель, – сказал лорд, – это что значит?
– Ничего, милорд. Нашего приятеля Ньюланда взяли за воровство, потому что ему захотелось бежать за каретой хорошенькой дамы; меня судья обличил в том, что я с ним заодно. Я бы простил ему его подозрения относительно Ньюланда, но принять и меня за участника в этом поступке есть совершенное отсутствие рассудка. Может быть, он и вас отправит в тюрьму, потому что не знает, имеет ли на это право.
– Могу вас уверить, сэр, что это мой сосед майор Карбонель, а молодой человек – мистер Ньюланд. Я поручусь за обоих на какую угодно сумму.
Судья удивился и не знал, что делать. Прежде, нежели он мог ответить; из лавки пришел человек и объявил, что кружева все нашлись. Лорд Виндермир отвел меня в сторону и спросил, как случилось это происшествие. Я рассказал ему все подробно, и он, вспомнив рассказ мой о Флите, говорил, что оправдывает мой поступок, как сделанный с целью узнать, кто была эта дама.
Судья извинялся за подозрение и, в оправдание свое, растолковал лорду Виндермиру бывшее перед этим со мной приключение и с низкими поклонами проводил нас до дверей, беспрестанно извиняясь в своей ошибке.
– Мистер Ньюланд, – сказал лорд Виндермир, – я надеюсь, что это вас научит не бегать в другой раз за носами и серьгами; между тем я и сам буду посматривать, не увижу ли эти серьги… Прощайте, майор.
Лорд пожал нам обоим руки и сказал мне, что хотел бы видеть меня у себя почаще.
– Черт возьми, да о каких серьгах говорил милорд? – сказал майор.
Я сказал ему, что рассматривал серьги дамы, потому что отделка их была необыкновенна.
– Другое, милый мой, вы рассматривали, другое… Вы, кажется, умеете всех обманывать, исключая меня. Очень понимаю, что не серьги, а самое даму разглядывали вы.
Я оставил майора с его догадками, не отвечая более ни слова.
Глава XXIX
Когда я пришел на другой день завтракать с майором, то он сказал мне:
– Извините, Ньюланд, что я просил придти сюда одного старого моего приятеля. Не скрою от вас, что это жид Эммануил, который дает взаймы деньги; они нам надобны, пока дела мои не решатся, и я отдам вам сумму, которую вы займете, сейчас же по получении моего пари или пэрства.
Я закусил губы и не знал, что делать. Надобно было или открыть майору мое настоящее положение, или нерешительностью своей оставить его в сомнении о моем мнимом богатом наследстве. Наконец я решился предоставить дело судьбе.
– Если это необходимо, то пускай так и будет, но сомневаюсь в успехе, – сказал я.
– О, я уверен, что он согласится безо всяких прекословий, – ответил майор.
Подумав немного я пошел наверх и позвал Тимофея.
– Тимофей, – сказал я, – даю тебе честное слово, что не буду без твоего согласия занимать под проценты деньги.
– Очень хорошо, сэр, я понимаю ваши намерения, только держите слово.
Мы кончили завтракать, и Тимофей известил нас о приходе Эммануила, который вслед за ним вошел в комнату.
– Ну, старый, сто-на-сто, каково твое здоровье? – сказал майор. – Позволь тебя познакомить с моим другом мистером Ньюландом.
– О, господин майор, – ответил потомок Авраама, пригнутый к земле и сгорбившийся от бремени лет, у которого обыкновенно лежала одна рука за спиною, будто бы для равновесия, а плечи и голова выдавались вперед. – Вам угодно было меня назвать сто-на-сто. О, хотел бы очень, чтобы мне так платили… Мистер Ньюланд, чем могу я вам служить?
– Садитесь, Эммануил, садитесь, я отвечай за Ньюланда, и чем скорее кончим дело, тем лучше.
– Это правда, вы мне часто рекомендовали хороших должников, но не всегда хороших; однако я очень вам обязан… Чем могу я быть полезен вашему прекрасному молодому другу. Молодые люди всегда нуждаются в деньгах.
– Ему нужна тысяча фунтов, Эммануил.
– Тысяча?.. А, это большая сумма. Но больше ему не нужно?
– Нет, этого достаточно, – ответил я.
– Итак, деньги у меня в кармане. Я только попрошу молодого господина подписать расписочку, чтобы впоследствии получить деньги.
– Но что это за расписка? – спросил я его.
– Это обещание заплатить пятьдесят процентов, когда вы войдете во владение вашим имением.
– Это невозможно! Я дал честное слово не брать денег взаймы под проценты.
– Вы дали слово, но не присягали?
– Нет, но этого достаточно. Если я дал честное слово, то не должен ему изменять, в противном случае я обманул бы и вас.
– Это хорошо, очень хорошо сказано! Так нам надобно каким-нибудь другим образом договориться… Предположим… но сколько вам лет, молодой мой господин?
– Двадцать первый год.
– Прекрасные лета. Итак, вы мне дадите расписку в том, что уплатите мне две тысячи ливров, когда получите ваше имение, за тысячу, которую я вам теперь дам. Это очень хорошо; не правда ли, господин майор?
– Слишком много просите.
– Но риск, риск, господин майор!..
– На это я не соглашусь, господин Эммануил; возьмите ваши деньги.
– Что же вы мне заплатите?
– Я вам обещаю дать полторы тысячи ливров, и если вы не согласны на это, то я поищу и займу где-нибудь в другом месте.
– Слишком мало, дорогой господин, никакой нет выгоды… Но который вам год?..
– Двадцать первый.
– Так и быть, чтобы сделать удовольствие вам и господину майору, я соглашаюсь.
Эммануил вынул свои очки, перо и чернильницу и подал мне расписку. Я прочитал ее со вниманием и подписал, а он между тем отсчитал деньги и ушел.
Странно покажется, что я получил деньги так скоро, но надобно заметить, что майор был всем известен как человек, знакомый только с богатыми людьми. Он уже доставил много выгод Эммануилу, и тот совершенно был уверен в нем.
Ростовщики обыкновенно ищут богатых людей и имеют списки их фамилий. Эммануил хотел сам, чтобы я у него просил денег и не хотел сейчас давать их, но несогласие мое на первое условие и спор за второе совсем лишили его обыкновенной осторожности.
– Право, не надеялся, чтобы вы так сходно получили деньги от этого старого плута.
– Дело удалось лучше, нежели я думал. Но сколько вам надобно, майор?
– Вопрос этот доказывает ваше доброе сердце, Ньюланд. Слава Богу, что я вскоре буду в состоянии отдать вам их. Но что мне более всего нравится, это уверенность ваша во мне, которому никто бы и шиллинга не дал взаймы. Я воспользуюсь вашим предложением и возьму пятьсот фунтов – именно столько, чтобы достало на несколько недель, в продолжение которых я буду в неизвестности; но после вы увидите, что, несмотря на мои пороки, я умею быть благородным.
Я разделил деньги с майором, и когда он ушел, то Тимофей потихоньку пролез в комнату и с любопытством спросил меня:
– Что вы сделали, сударь?
– Я занял тысячу фунтов с тем, чтобы заплатить полторы, когда вступлю во владение имением.
– Прекрасно! Значит, жид простился со своими денежками.
– Совсем нет, Тимофей. Я намерен заплатить их как только буду в состоянии.
– Желал бы знать, когда это будет.
– Я сам не знаю когда, потому что это зависит от того, как скоро мне удастся отыскать отца.
«Но когда найду я отца моего?» – подумал я со вздохом.
Глава XXX
Я оделся, пошел гулять и, повстречав Гаркура, обедал у него. Когда же возвратился домой, майор еще не приходил. Тогда было уже за полночь, но так как мне не хотелось спать, то я и остался в гостиной и начал читать книгу, ожидая его возвращения. Через три часа он возвратился с раскрасневшимся лицом и казался очень весел.
– Ньюланд, – сказал он, бросив свой портфель на стол, – посмотрите-ка, вы удивитесь.
Я раскрыл портфель и нашел в нем кипу ассигнаций – три тысячи пятьсот фунтов. Майору было от чего прийти в веселое настроение.
– Что это?.. Вам, верно, посчастливилось?
– Зная, что через некоторое время буду иметь деньги, я отправился в игорочный дом и рискнул пятьюстами фунтами, которые у вас занял. Сначала я проиграл, но потом счастье улыбнулось мне, и вы видите результаты. Но, Иафет, тут есть еще небольшая остановочка, а через два или три часа я попрошу вашего пособия.
– В чем дело, майор?
– Дело чести. Меня обидел один негодяй, и я вызвал его.
– Негодяй!.. Если негодяй, то вы не будете с ним стреляться.
– Друг мой, хотя он и негодяй, но все-таки надобно драться. Он пэр, и один титул заставляет меня с ним помериться.
– Желаю, чтобы ничего не случилось, однако может и несчастливо кончиться.
– Согласен, но мы все должны отдать жизнь Богу, и если я раз ее лишусь, то не надобно будет заботиться о богатстве.
– Это плохой способ кончать ссоры, – сказал я, – надо обходиться без дуэлей. Мы живем одни за счет других…
– Вы, я думаю, никогда не дрались?
– Никогда, – ответил я, – и надеюсь, что никогда не буду.
– Следовательно, вы должны быть счастливее и иметь лучший характер, нежели все остальные люди, если обойдетесь без такого рода дел, то есть я хочу сказать, в том только случае, когда вы будете главным действующим лицом, а не второстепенным. Но теперь мне вам надобно дать совет, как вести себя секундантом, потому что я очень взыскателен в этом случае и люблю, чтобы все делалось аккуратно. Во-первых, нехорошо, если вы приедете с таким печальным лицом; я не говорю, чтобы вы смеялись – это тоже ненатурально; но вам надобно казаться совершенно спокойным и равнодушным. С другим секундантом вы должны быть чрезвычайно учтивы и вместе с тем не упускать ничего, касающегося моих выгод. Вам надобно быть в беспрестанном движении и говорить как можно больше, делая ваши замечания на все, касающееся этого дела. Преимущественно же нужно обратить внимание на одно важное обстоятельство – на выбор места. Для противника была бы большая выгода, если бы за мной в прямой линии находился пень, кустарник, дерево или что-нибудь подобное. Вы должны стараться поставить его, если возможно, против света, чтобы вернее можно было целить. Но может быть, вы не в состоянии будете все это выполнить, так я сам помогу вам. Пока вы будете советоваться с другим секундантом, я постараюсь выбрать себе место, и если остановлюсь понюхать табаку, то вы заметьте, в какую сторону я обращусь, это покажет, что я желаю там видеть моего противника и что это место самое выгодное. Заметив его хорошенько, вы должны сами учтивым образом требовать, чтобы мы таким образом были размещены. Успех будет зависеть от силы ваших убеждений. Кажется, я все сказал, теперь надо приготовить оружие.
Майор пошел в свою комнату. Никогда столь грустные и неприятные предчувствия меня так не мучили. Да думаю, что и все бывают в таком расположении духа, когда в первый раз участвуют в дуэли. Я сидел задумавшись, когда майор воротился с пистолетом и всем припасом. Он заставил меня несколько раз взвести курки к попробовать, исправны ли они. При этой обязанности секунданта я задрожал.
– Что с вами, Ньюланд? Я полагал, что вы храбрее.
– Я был бы, верно, хладнокровнее, если бы сам дрался, но со стороны не могу подумать без внутреннего содрогания, что с вами может что-нибудь случиться. Вы единственный человек, с которым я дружен, и мысль потерять вас меня ужасает.
– Ньюланд, вы из меня делаете женщину; и в самом деле, вы видите чудо – слезу на щеках лондонского повесы, который живет только для себя, а не для света, Никто бы вам не поверил, если бы вы это рассказали, Ньюланд. Было время, и я был подобен вам, но свет воспользовался моей неопытностью; лучшие мои качества были причиной моего падения, и я мало-помалу сделался так же холоден и нечувствителен, как и свет. Я думал, что все чувства давно уже исчезли во мне, но теперь вижу противное. Вы заставили меня убедиться, что у меня есть еще сердце и что я могу любить вас, но все это слишком романтично и нейдет к настоящему положению. Теперь уже пять часов, и мы постараемся быть ранее наших противников на месте. Мы можем из этого извлечь выгоды.
– Не хотел бы я с вами об этом говорить, но обычай требует спросить: не желаете ли вы сделать какого-нибудь распоряжения в случае, если вы…
– Вы боитесь докончить, Ньюланд… Будьте храбрее. Впрочем, дайте мне листок бумаги.
Майор сел и написал; потом послал Тимофея за двумя знакомыми и просил их обоих подписаться на его завещании. Желание его было исполнено, и когда майор велел Тимофею привести коляску, то сказал мне, кладя в мой карман бумагу и деньги:
– Поберегите у себя, пока мы не воротимся.
– Коляска приехала, сударь, – сказал Тимофей, смотря на меня и как бы желая узнать, в чем дело.
– Ты можешь ехать с нами, – сказал майор. – Поставь этот ящик в экипаж.
Тимофей, зная, что майор кладет в него обыкновенно пистолеты, казался еще более испуганным и смотрел на нас, как одураченный, не исполняя приказания.
– Не бойся, Тимофей, это не для твоего барина, – сказал майор, ударив его по плечу.
Тимофей ободрился воззванием Карбонеля и, успокоившись, взял ящик и понес его в экипаж; мы тоже вышли и отправились в Челк-Фарм.
– Будет ли коляска вас дожидаться? – спросил Тимофей.
– Да, непременно, – сказал я ему потихоньку. Майор начал осматривать местность.
– Ну, теперь, Иафет, если бы вы потрудились назначить место моему противнику… Но вот он идет; смотрите, будьте внимательны, когда я вам сделаю условный знак.
Лорд, которого фамилия была Тайнгольм, рекомендовал мне своего секунданта Осборна, а майор, в свою очередь, представил меня. Мы оба сняли шляпы, поклонились и начали исполнять секундантскую обязанность. Надобно отдать справедливость Осборну, что его учтивость не уступала моей. Ни с одной стороны не было произнесено ни слова к перемирию, обида была слишком важна, и характеры майора и лорда были очень хорошо известны.
Осборн предложил расстояние в двенадцать шагов, чтобы противники выстрелили в одно время по данному знаку; я согласился на это. По брошенному жребию для дуэли были выбраны пистолеты майора Карбонеля, и нам оставалось только расставить дуэлянтов; между тем майор вынул табакерку и повернулся к дубовому деревцу.
– Позвольте сосчитать шаги, мистер Осборн, – сказал я, идя к майору и намереваясь отмерить дистанцию по направлению, указываемому майором.
– Не угодно ли вам будет переменить немного направление, это было бы выгоднее для обеих сторон, – сказал Осборн.
– Я был бы готов согласиться с вами, но тогда солнце будет прямо в глаза майору. Я не хочу выгод собственно для него одного, но вместе с тем не желал бы видеть и невыгод на стороне майора, а потому, участвуя в этом неприятном деле, я делаю вас судьей, милостивый государь, как честного человека, и, кажется, ничего лишнего не требую.
Тут мы начали самым учтивым образом спорить и со всяким ответом делались учтивее. Наконец Осборн принужден был согласиться. Я отсчитал двенадцать шагов, и Осборн поставил своего дуэлянта. Я заметил, что Тайнгольм не был доволен своим местом: он спорил то со мной, то со своим секундантом, но было уже поздно. Пистолеты были заряжены, и лорд Тайнгольм выбрал один, а другой из них я подал дрожащей рукой Карбонелю, который принял его совершенно хладнокровно. Я просил Осборна сделать знак платком, потому что сам не мог решиться подать сигнал своему другу. Они выстрелили вместе, и лорд Тайнгольм сейчас же упал, а майор стоял на ногах минуты две или три и потом тоже упал. Я подбежал к нему.
– Куда вы ранены?
Он положил руку к боку.
– Сюда, Ньюланд, и, кажется, я ранен не на шутку, но рана Тайнгольма должна быть опаснее. Пойдите к нему, посмотрите.
Я оставил майора и побежал к лорду Тайнгольму. Осборн положил его голову себе на колени и держал ее в своих руках.
– Он умер, мистер Ньюланд, пуля прострелила голову.
Глава XXXI
Я опять поспешил к майору, чтобы рассмотреть его рану, и с помощью Тимофея увидел, что пуля вошла в бок и осталась внутри. Крови текло очень мало, и это еще более меня испугало.
– В состоянии ли вы будете ехать в коляске, майор?
– Не знаю, Иафет, но попробуем, и чем скорее приедем домой, тем лучше, – сказал он слабым голосом.
С помощью Тимофея я положил его в коляску, и мы поехали, раскланявшись с Осборном. Учтивость эту я, верно бы, забыл, если бы майор мне не напомнил. Карбонель очень терпеливо переносил боль во время переезда, но впал в сильный обморок, когда мы его вынули из экипажа. Только что мы положили его в постель, я сейчас же послал за доктором который, посмотрев на рану, сомнительно покачал головой и, отозвав меня в другую комнату, объяснил, что пуля проникла вовнутрь и нанесла такой вред, что не остается никакой надежды. Слезы невольно покатились из глаз моих. Это был первый сильный удар, первое жестокое горе, которое я должен был перенести. Я вполне чувствовал потерю, которая для другого, может быть, была бы сносна; но мне, при отсутствии друзей, она была еще чувствительней. У меня остались Тимофей и Флита; но первый не получил никакого воспитания, а Флита была еще совершенный ребенок. Между тем доктор перевязал рану майору, который теперь только очнулся и спросил откровенного его мнения.
– Рана опасна, но вы можете еще надеяться, – ответил доктор.
– Это значит, что нет более надежды, и вы совершенно правы, я это чувствую. Как долго могу я еще жить?
– Если рана не примет хорошего оборота, то вы можете прожить сорок восемь часов, – сказал доктор. – Но я надеюсь на счастливый исход.
– При смертном одре доктора все равно, что стряпчие, невозможно от них получить решительного ответа, – сказал майор. – Но где Ньюланд?
– Здесь, Карбонель, – сказал я, взяв его руку.
– Я чувствую, что моя жизнь кончается на этом свете, и хочу, чтобы вы знали это. Не думайте, чтобы я очень жалел покинуть этот несносный для меня свет, нет, но мне очень жаль с вами расставаться. Доктор говорит, что я проживу не более сорока восьми часов, но мне кажется, что я с каждой минутой теряю свою силу и что половины обещанного не проживу. Скоро, быть может, я уже не в состоянии буду и говорить. Оставляю вас наследником и распорядителем моего завещания после моей смерти. Наследство не велико, но будет достаточно до тех пор, пока вы не получите своего.
Вчера мне посчастливилось, сегодня нет… Похороните меня прилично моему званию…
– Дорогой мой Карбонель, не желаете ли вы иметь духовника?
– Нет, Ньюланд, мне он не нужен, не потому, чтобы я не уважал духовенства или имел сомнение в вере – нет; но я уверен, что теперь уже слишком поздно каяться, да я и умру, прежде нежели он придет. На меня часто находили минуты раскаяния, но я не пользовался ими и грешил до сих пор. Нет, Иафет, я должен собирать плоды с того, что было посеяно мною. Между тем все-таки надеюсь на милосердие Божие. Бог один знает сердца наши, и мне кажется, что Он будет судить меня с меньшей строгостью, нежели… но нам не надобно рассуждать об этом. Дайте мне пить, Иафет… Бог да благословит вас, мой друг!..
Я принес ему немного вина, и майор, помочив губы, упал на подушку и более не говорил. Сжимая его руку, я чувствовал, как он становился слабее с каждой минутой, как выступал на нем холодный пот и как пульс переставал биться. Через четверть часа глаза его закрылись, и все было кончено…
– Хорошо, что он умер так скоро, – сказал доктор. – Если бы он не изошел кровью, то мучился бы сорок восемь часов.
Он закрыл глаза майору и, получив от меня плату за лечение, ушел. Я пошел в спальню и долго говорил с Тимофеем об этом несчастном происшествии и о моей будущей жизни.
Горе мое при смерти майора было совершенно искреннее, хотя можно приписать это привычке быть с ним безотлучно, но надобно сознаться, что со всеми своими недостатками майор имел и много хорошего. Свет сделал из него то, чем он был перед концом своей жизни. Я был уверен, что он любил меня, и привязанность его я ценил дорого при тогдашних моих обстоятельствах.
Похороны его были хороши, но не слишком пышны, и я платил все, что требовали, когда видел, что эти требования были справедливы; многие не спрашивали денег, полагая, что нечего взять. Долги его простирались не более, как на двести фунтов, и эти долги кредиторы никогда не думали получить. Бумага, написанная им, была завещание, которым он делал меня наследником и полным распорядителем оставшейся его собственности. Его имение состояло из дома, находящегося в Сент-Джемской улице, который стоил около четырех тысяч фунтов; потом деньги, оставшиеся в бумажнике; разные бриллиантовые и золотые вещи, которых у него было очень много. В бумажнике было на три с половиной тысячи фунтов ассигнаций, а все остальное стоило около четырехсот фунтов. Со всеми расходами на похороны и уплатой долгов (считая в том числе и мои собственные) сумма, которую никогда никто не думал, чтобы он мог иметь, простиралась до восьми тысяч фунтов. Все полагали, что он умер, оставив менее, нежели ничего. Все были уверены, что он жил на счет других.
– Надобно сказать, что это очень счастливо, – сказал Тимофей. – Если бы майор не уговорил вас занять денег, то не выиграл бы столько и, пожив еще немного, истратил бы все, что теперь оставил после себя.
– Твои замечания справедливы, Тимофей, но не вовремя и не кстати. Сходи-ка лучше за Эммануилом, потому что я хочу отдать ему деньги. А я между тем отправлюсь к лорду Виндермиру и заплачу ему тысячу фунтов и вместе с тем отдам бриллиантовое кольцо, которое майор велел снести лорду в память о себе.
