Фредерик Дюбуа де Монпере
Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и в Крыму. С живописным географическим, археологическим и геологическим атласом. Том 4
«Иаван, Фувал и Мешех торговали с тобою, выменивая товары твои на души человеческие и медную посуду», – говорит Иезекииль в своем превосходном описании торговли Тира (Иез. 27: 13)(74).
Но не только обогащала торговлю Тубала. Не говорится ли о Тубале в древнейшем упоминании из Библии (Быт. 4: 22): «Цилла также родила Тувалкаина [Фовела], который был ковачом всех орудий из меди и железа. И сестра Тувалкаина Ноема».
Итак, определенно там, где Евреи помещают своего Тубала, Греки имеют своих Халибов, наименование которых служило для обозначения булата и народа, умевшего его изготавливать.
Гомер, первый кто о них рассказывает, отмечает в Песни второй Илиады «Сон. Беотия, или Перечень кораблей» (стих 856, 857): «Рать гализонов Годий и Эпистроф вели из Алибы, | Стран отдаленных, откуда исход серебра неоскудный» (перевод Н. И. Гнедича).
После него авторы часто упоминают о железе Халибов, и Страбон(75), стремившийся объяснить этот отрывок из Гомера, долго критикует тех, кто желал, перенести Халибов вперед в Малую Азию; он сдвигает их меридиан намного дальше на восток за Малую Армению, не назначая им установленного местоположения.
В действительности слово Кульп (Гогф) армянское, и я знаю три местности в Армении, носящие это название, и все три знамениты приисками. Один из Кульпов принадлежит к пашалыку Карс; другой тот, что я посетил в Великой Армении. Они оба обладают только соляными приисками(76).
Третий – тот, что столь богат своими рудниками железа и своим именем, уже более двух тысяч лет служившим для обозначения одного из главных районов Кукара, долины Кульпа или Гогфап’хор, включенной тогда в Армению(77).
Кукар, одна из крупнейших провинций Армении, в себя включала не только прекрасные железные рудники, но также Сомхет со всеми его богатыми приисками меди и серебра, рынком сбыта для которых являлся Тобель, Тебелисси или Тифлис у Грузин, расположенный на небольшом расстоянии на Куре.
Теперь, допуская, что Кульп есть Халиб древних, вам не составит труда объяснить себе, почему, следуя Гомеру, народы, которые происходят отсюда, называются Гализонами, учитывая, что необходимо только перейти реку Куру, протекающую напротив Кульпа, чтобы оказаться в великолепной Алазанской долине, наименование коей настолько же древнее, насколько и грузинский народ(78).
Наконец, есть еще фрагмент Библии, меня поразивший, который полностью подтверждает существующее тождество между Кульпом, Гогфом, Тубалом и Мешехом. Не читаем ли мы в начале одной из глав у Иезекииля (Иезек. 38: 1, 2): «И было ко мне слово Господне: сын человеческий! обрати лице твое к Гогу в земле Магог, князю Роша, Мешеха и Фувала, и изреки на него пророчество»(79).
Меня могут спросить, как Кульп может быть тем же словом, что и Гогф. Кульп это грузинское произношение, которое Армяне передают как Гогф, поскольку не используют «л», заменяя ее на «г». Тем самым из Албании они сделали Агхован, из Лазаря – Гхазар, из Триалета, грузинского наименования, Трхегх и т. д.
Пока мы увидели только богатство на железо у Халибов; вернемся теперь к кузницам Тубала и посмотрим на знаменитые долины, снабжавшие Тирскую торговлю медными сосудами, соревнуясь с Мешехом.
Скальная порода, поднявшая почву Кульпа, которую господин Эйхфельд называет сиенитовым порфиром, расширяется дальше на Запад, стесняя два берега Дебеды по всему ее течению вплоть до гор Памбак.
В 1763 году в правление царя Ираклия II наместник области, живший вблизи крепости и монастыря Ахталы на левом берегу Дебеды, повелел восстановить старые рудники, которые он передал Грекам, пришедшим с серебряных приисков Гумишеканы в пашалыке Эрзерум. Они добывали руду, составленную из свинца и цинка, смешанную с золотом и серебром. В первые годы им удавалось добывать от 26 до 49 квинталов серебра.
Эта Ахтала, некогда местопребывание князей, богатство которых были растрачены на строительство великолепной церкви и еще более пышного дворца, обогащенных золотом и серебром, утратила за короткое время памятники, составлявшие ее гордость: дворец обратился в литейный цех, а преступная рука Греков разрушила по жадности и беспечности эти изящные остатки древности(80).
Их изыскания привели их затем в Тамбулут, где они открыли новые жилы, состоящие из слюдяного железа и железных пиритов с небольшим количеством цинка, – все это по гнездам и пластам в сером распадающемся аргилофире, из которого они добывали руду, дающую от 1 7/8 до 5 фунтов серебра и от 42 до 52 фунтов свинца на центнер.
И только в 1770 году приступили к разработке медных рудников у Аллаверди, а позднее еще Шамелуга.
Аллаверди (дар Божий) находится почти напротив знаменитого монастыря Хагхпад у подножия горы Лиальвар на левом берегу Дебеды в 20 верстах от Акстафы. Шамелуг лишь в 5 верстах от последнего места и всегда на том же берегу.
Богатые медные жилы Аллаверди залегают также в сиенитовом порфире, в остальном минерализованном благодаря галениту и цинку в ложный галенит, но бедном на серебро. Центнер руды дает в среднем 10 фунтов меди.
Рудник Шамелуга подобен таковому же у Аллаверди; он был открыт в 1819 году и разрабатывает металла из сырья 10 или 15 процентов: кроме того, он содержит от 2 ½ до 5 золотников серебра и 7 ½ фунтов свинца на центнер. Начиная с 1824 года, он давал ежегодно от 432 до 1 258 центнеров меди.
Изначально рудники Ахталы, Тамбулута и Аллаверди оказались в руках Греков, добывавших в первые годы от 16 до 24 центнеров серебра и от 4 до 6 000 центнеров меди. Они платили землевладельцу князю Аргутинскому 10 процентов на право добычи.
Царь Ираклий добывал со своей стороны 45 золотников золота, находившихся в каждом литре (8 фунтов) серебра.
Эти рудники и окружавшие их деревни были разорены и разрушены в 1785 году Омаром, ханом Аварцев, уведших жителей в рабство.
После бегства Омар-Хана царь Ираклий повелел возобновить работы, но столь слабо, что рудники приносили только от 4 до 6 центнеров серебра и от 2 000 до 2 400 центнеров меди.
В 1795 году они оказались повторно разрушенными АгаМохаммед-Ханом.
Царь Георгий XIII, сын и наследник Ираклия II, в течение своего короткого правления с 1798 до 1800 гг. сдал в аренду Грекам рудники за ежегодную сумму в 12 000 рублей серебром (48 000 франков).
Со смертью царя правительство продолжило аренду до 1803 года; в ту эпоху администрация прислала горняков из России, в том числе и господина Эйхфельда, и продала медь Грекам.
В 1816 году медные рудники снова перешли под власть Греков, выплачивавших правительству десятину, а кроме того, 2 процента с валового дохода на заработную плату 155 рабочих, которыми их обеспечивали из Армении, Борчало и Казаков.
В промежутке войн с Персией и Турцией работы приостанавливались на некоторое время.
С тех пор администрация вернула себе в собственность медные рудники Аллаверди и Шамелуга, сделав их работающими за свой счет; изыскания знающих людей открыли новые очень богатые жилы.
Дворец дочери последнего шушинского хана
С 1803 по 1831 гг. эти два рудника принесли 39 716 центнеров меди. В 1825 год здесь добыто 2 346 центнеров
Для продажи этой меди администрация располагает тремя конторами: одной в Аллаверди, второй в Елисаветполе или Гяндже, а третьей в Тифлисе. Металл продается от 70 до 90 франков за центнер.
Таково нынешнее состояние древних медных и серебряных рудников Тубала, одних, способных соперничать с приисками Гумишеканы на севере Трапезунда, на границах древней территории Мешеха.
Теперь после продолжительного минералогического и археологического отступления я возвращаюсь к дневнику своего странствия.
Переезд из Елисаветполя в Катариненфельд
По возвращении 14 в субботу в Елисаветполь я провел еще здесь воскресенье; откуда выехал без Али, который должен был присоединиться ко мне лишь в понедельник 16 на пути в Катариненфельде, другой немецкой колонии, расположенной в Сомхете в 180 верстах (45 лье) от Геленендорфа.
Я остановился в Шамекоре, чтобы посетить руины, представляющие собой остатки моста и превосходный минарет, поднимающийся как огромная фара на 180 футов высоты посреди пустынной равнины, под которой сравнялись другие развалины(81). Он состоял из кирпича, имея двойную винтовую лестницу, по которой поднимаешься на галерею, поддерживаемую капителью, откуда мулла призывал народ к молитве. Карниз капители украшен куфической надписью, которую я не смог прочитать.
В четырехтомном русском описании Грузии встречаются следующие подробности по пропорциям этого прекрасного памятника.
Куб, в котором сделаны двери, шириной 15 футов 3 дюйма и 2 королевских линии, и 13 футов 7 дюймов 6 линий высотой.
Восьмиконечная часть колонны, опирающейся на него, имеет 13 футов 1 дюйм ширины и 10 футов 10 дюймов 10 линий высоты.
Диаметр колонны снизу есть 10 футов 10 дюймов 10 линий, а под капителью 8 футов 8 дюймов 8 линий. Ее высота 117 футов 9 дюймов с капителью.
Колонна, увенчивающая галерею, имеет 6 футов 6 дюймов 6 линий в диаметре и 39 футов 3 дюйма высоты.
Точная высота всей колонны будет равна 181 футу 6 дюймам 4 королевским линиям(82).
Ступени лестницы в высшей степени разрушены, и очень небезопасно подниматься туда. Надписи, выгравированные на камне у основания колонны, мне показались неразборчивыми.
Господин Гамба(83) имел добродушие поверить, что эта колонна могла быть возведенной Александром Великим, тогда как ее форма очень положительно указывает, что это минарет, мусульманское изобретение, который происходит со времени не ранее девятого столетия. Арабский географ Абильфеда, живший в тринадцатом веке, уже приводит минарет Шамекора, крепости Аррана, будучи известным своей выдающейся высотой(84).
Мы нашли пост Шамекора в 2 верстах над руинами, занимающий один из оставленных домов немецкой колонии Анненфельд. Новые поселенцы нашли там прекрасную почву и много воды для орошения их плантаций, но вместе с тем и ужасно нездоровый климат в жарких месяцах лета, поскольку их деревня расположена в ложбине: если бы жители сумели вести кочевую жизнь, как и Татары, удаляющиеся в ужасное время года на горы, идущие вдоль равнины, то это бы сошло им с рук; но будучи обязанными оставаться для ухода за своими виноградниками и садами, они почти все умирали от брюшного тифа, и то немногое, что оставалось от колонии, были вынуждены перенести в новую более здоровую колонию. Их сады и их виноградники еще там, и несколько Армян заботятся о них за свой собственный счет.
Нет ничего интересного для нашего взора на этой обширной равнине, которую мы пересекли насколько возможно стремительно. Третичные образования и несколько кусков мела являются единственными неровностями данной однообразной почвы.
Мы миновали посты Дзегхама и Тауза; здесь Али еще раз попросил у меня дозволения ему отлучиться домой и вернуться напрямую в Тифлис без заезда в Катариненфельд; я дал согласие на это и один, предоставленный самому себе, сказал в уме, что прекрасно найду путь до Тифлиса без него, несмотря на опыт, только что полученный мной на Курак-чае, и с невеликой решимостью и уверенностью, что все преграды устранятся.
Я провел ночь в Акстафе в подземной хате казаков, где нашел небольшой угол; поскольку комната путешественников оказалась занятой неким благородным лицом. Я заварил на обед и ужин себе чай и привычно уснул в этой трущобе почтальонов и казаков.
Назавтра меня без сложности отправили на Сала-Акли, где я ненадолго остановился у уездного начальника, чтобы просить его обеспечить меня лошадями до Катериненфельда: я представил ему чрезвычайный приказ графа Розена, точный приказ, обязывавший его отзываться на мою просьбу; но, будучи очень вежливым, он смог отослать меня к своему соседу, находившемуся далеко в Агджикале, в стороне от моего пути. Несколько дезориентированный из-за его дурной воли, я продолжал свою дорогу на телегах вплоть до станции Муганли, что за Красным Мостом.
В этом месте, несмотря на чрезвычайный приказ барона Розена, казачий писарь станции не пожелал мне выделять лошадей ни на Катериненфельд, ни на соседнюю деревню, где я мог бы их поменять, и я был вынужден просить одного казака поехать за те деньги, которые ему дал, в ту же деревню Муганли, заставив выполнить приказ губернатора. Тотчас примчался глава деревни с проводником, и в мгновение ока лошади были готовы.
Мой татарский проводник направил меня в Малый Муганли, татарскую деревню на берегу Храма, где он представил меня главе места; взяли мой багаж, положили на пригорке и оставили меня тут же; почти все мужчины находились вне деревни, а те, кто меня принимал, ушли вместе с моим проводником. В таком состоянии я провел несколько часов в ожидании и сильно расстроенный оным оставлением. Время от времени из своих лачуг выходили женщины, издали наблюдая за мной; чужестранец составлял тему их разговора; наконец, одна из них, уже пожилая, приблизилась ко мне, подав знак следовать за ней; она меня ввела в очень чистую лачугу, где я обнаружил бедного мальчика 16 лет, больного водянкой из-за последствий перемежающихся лихорадок: меня приняли за экима (лекаря), желая от меня талисмана или лечения; я не мог им дать ни того, ни другого, и я посоветовал скорее его подкрепить хорошей пищей и добрым вином. Ко мне приводили также молодого человека 25 лет, являвшегося частично парализованным; я уговорил его поехать и принимать теплые ванны Тифлиса.
Уже стемнело, когда я, наконец, увидел своих людей, возвращающихся с лошадьми; я выразил им свое неудовольствие за то, что заставили меня так долго ждать; они дали мне понять, что были вынуждены отправиться за лошадьми далеко на пастбище, и, поскольку я сказал им, что сегодня не смогу уехать, ведь уже наступила ночь, деревенский султан очень любезно оказал мне гостеприимство.
Эти Татары находились еще в своих зимних жилищах, состоящих из большого преддверия или открытого портика и нескольких внутренних мало освещенных комнат. Преддверие является портиком, куда Гомер уложил своих героев после пиршества; у моего хозяина оно украшалось большим помостом в форме деревянного ложа, на котором иностранцы могли расстелить свои ковры; я сделал его своим диваном, взяв сюда свой чай, который, как и сахар, соблазнил мою хозяйку; она попросила у меня его несколько кусков, за которые она мне подала хороший ужин из яиц и других татарских блюд; это было мое первое кушанье за день: в этой стране учишься поститься, последнее не очень большое лишение, если у нас есть чай.
Спать одним в моем преддверии все равно, что спать на улице; но я имел доброго сторожа – крупного пса, с которым я вскоре познакомился; эти животные тотчас узнают хозяев дома. Удовлетворенный приемом татарского господина я простился с ним рано утро, чтобы пораньше прибыть в Катериненфельд. Сначала мы следовали по правому берегу Кции или Храма, поднимаясь до брошенной крепости Колагири, где мы нашли мост, чтобы перейти реку; оба берега реки покрыты руинами церквей и домов – все опустошено! Есть большая разница между увиденным мной в Колагири и господином фон Штевеном, посещавшим ее в 1805 и 1810 гг. Берега Храма в ту пору покрывали сады и тутовники: его царица Мария насадила в количестве 4 000 деревьев, которые производили в год полтора пуда шелка (60 фунтов); была возможность развить эту отрасль до 8 пудов, а теперь здесь видны лишь развалины и безлюдье.
Из Колагири в Катериненфельд мне оставалось проделать еще 12 верст, пересекши широкую неглубокую равнину, орошаемую Дживалой, впадающей в Храм напротив Малого Муганли, где я провел ночь. Я нашел колонию в более превосходном положении, нежели Геленендорф. Во всяком случае она намного богаче. Дома выстроены в том же стиле, но лучше ухожены; они имеют европейские крыши. Я остановился у колониста по имени Гаубензакк (Haubensack), за мои деньги пожелавшего оказать мне гостеприимство.
Я был счастлив после столь утомительного странствия на протяжении почти трех месяцев оказаться рядом с местом моего отправления и насладиться несколькими днями покоя на отчасти классической земле Грузии в центре прекрасных долин Сомхета и у врат Шамшуильде, местопребывания Орпелианов, соперников царей! Самые интересные явления геологии спешат соединиться со столькими примечательными предметами, что мне следовало бы провести здесь несколько месяцев, а не несколько дней.
Описание Катериненфельда и окрестной области
Катериненфельд занимает старинное месторасположение деревни Камарлу, и местные Татары сохранили свое древнее название. По своему положению она находится почти в центре Сомхета, область которого образует совокупность долин, очерченных наиболее естественным способом. Она естественно включает в себя все верховья рек, стремящихся слиться с Курой у Красного Моста через Алгет и Храм. На севере порфировые горы Кальдикары, Лердживана(85) и Джамджама ее разделяют с южными долинами Картли. На юге высокая гряда Памбак, сохраняющая снег на своих вершинах гораздо позже июня, являлась всегда главным пределом между этой областью и центральной Арменией; и, наконец, третья гряда, наиболее возвышенная из всех, поскольку сохраняет поля и пятна снега в течение всего года, стоя на западе защитной стеной напротив пашалыка Ахалцихе. Оная гряда в стране имеет общее наименование гор Ахалкалаки, главная вершина которой Модатапа.
Восточная сторона полностью открыта и опирается на Куру. Мало найдется стран столь хорошо орошаемых. Выше я говорил о четырех больших притоках, питающих Дебеду(86); Сомхет еще располагает на своей северной границе рекой Алгет или Лгет, которая одна вливается в Куру у Демурджасали, немногим выше от Дебеды.
Горы с северо-запада от Сомхета и главным образом вершины, окружающие Триалети, являются угасшими вулканами; они изливали огромные потоки серой лавы, похожей на Эриванскую, покрывшей обширные пространства, и оконечности которой тянутся вдоль Джавалы и Колагири в форме разваленных стен, как я уже это приводил в случае с Арменией.
Верховье этих лавных отливок представляет собой почти однообразную поверхность, усеянную складками, ширина которой измеряется с севера Катериненфельда вплоть до Бялоклуче, за пределами Шамшуильде; что касается их длины, то она далеко простирается за Дарбас на запад.
Два огромных параллельных склона открываются на эти отливки лавы; они стали вместилищами Алгета и Храма, которые нашли через них выход. Храм, текущий вдоль Алгета, не может принять никакого притока слева, Алгет перехватил бы их у него, если эти громадные отливки смогли бы открыться в данном направлении, чтобы им дать проход. Эти две реки, стиснутые между своими высокими вулканическими стенами, неприступны, и даже выйдя из этого узкого узилища, Храм принимает притоки справа, которые я называл выше.
Таков топографический ансамбль Сомхета, долины которого хорошо определяются по течениям рек; одна из самых высокогорных из них – это долина над Храмом под названием Триалети; другая – долина источников Дебеды, именующаяся Памбаком; обе они образованы из отдельных частей Сомхета; все открываются на прекрасную равнину Борчало, срединную между выходом долин и течением Куры.
Как я уже говорил, Катериненфельд стоит на краю Джавалы(87), на левом берегу: в полутора верстах от берега и деревни простирается череда холмов вулканического происхождения, идущая вдоль и поодаль Джавалы и ограняющая сторону долины; центральная часть, расположенная между деревней и холмами, наполнена руинами древней Камарлу; я отметил в особенности две церкви, лучше сохранившиеся среди развалин; они занимают вершины двух обособленных конусов; нет никаких надписей: в большом количестве разбросаны надгробия вокруг следов жилищ и источников(88).
Преодолев хребет разорванных холмов, образованных из разложившегося порфира, подобного тому, что мы имеем в Тессалоглу, и смешанного с яшмой и кварцевыми жилами; вы оказываетесь в однообразной степи, простирающейся на большое расстояние, вплоть до Бялоклуче; вы спросите причину феномена, которую вы объясните вскоре обследованием почвы; вы находитесь на одной из отливок лавы, о которой я сказал, остановленной благодаря холмам порфира и вынужденной направляться на восток. В нескольких поперечных складках почвы вы замечаете последствия этого натяжения. Пересекши поверхность этой отливки после 4 верст пути, я достиг одного из больших склонов, который я заметил лишь подойдя к краю пропасти, в глубине которого течет Храм, пенясь на глубине 4 или 500 футов. За исключением пропасти Карни-чая у Карни, я ничего не знал о подобном же у этой стены; никакой возможности для спуска и испытания перехода; только двое бесстрашных швейцарских охотников осмелились его совершить с опасностью для своей жизни, преследуя дичь – господа Риттман (Rittmann) и Гонзенбах (Gonzenbach): они сходили, свешиваясь от кустарника к кустарнику. Я не обладал такой дерзостью и оставался как Тантал, отделенный этой бездной от замка Шамшуильде, который я пылко желал посетить, наблюдая его на другом краю отливка лавы. Следовало добраться до Колагири, чтобы найти более доступный переход. Я не располагал временем для столь большого обхода, а потому был вынужден довольствоваться простым рисунком и обследованием с помощью подзорной трубы. Прежде чем сделать описание этого пейзажа, я скажу несколько слов о родах, пришедших на классическую землю Грузии.
