Фредерик Дюбуа де Монпере
Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и в Крыму. С живописным географическим, археологическим и геологическим атласом. Том 4

Пороги Аракса

Вскоре мы обнаружили Аракс внизу от Урдабада; до сих пор его течение спокойное, но как только он достигает первых скал, то стискивается ими, а его желтая вода вскипает на блоках, наполняющих его русло. На протяжении первых пятнадцати верст Аракс зажат между двумя стенами черного кремнистого известняка жженого цвета, разорванные верхушки которых становятся зубчатыми, принимая наиболее причудливые формы. Почти все склоны крайне обрывисты; мы узнаем по их бокам сложенные слои, искаженные воздействием и поднятием диоритовой порфиры⁽²⁴⁾, вздымающейся стеной за Урдабадом, не достигая еще здесь Аракса. Этот кремнистый черный известняк⁽²⁵⁾ расколот на параллелограммы; все поверхности трещин как бы поражены красной или рыжей ржавчиной. Коричневые, черные или серые оттенки широко укрывают эти скалы, на которых нет ни деревца – и даже кустарник не облачает их наготы.

Вдоль этих скал, кажущихся неприступными, прорисовывается тропа, висящая над протяженностью Аракса, кипящего у ее подножия или проносящегося как стрела, грызущего чернеющие и стискивающие его бока. Это прекрасное зрелище для путешественника, полагающегося на своего коня и не боящегося проникнуть своим внимательным взглядом в разверзающуюся перед ним бездну. «Ах, – сказал мне, все еще дрожа и бледнея, Али, который только что преодолел один из сложных переходов, – если мне не удастся забыть этот ужасный путь, я больше не буду спать по ночам». В самом деле, от осыпающейся тропы оставалось ширины около двух размеров копыта лошади. Что делать? Мы оказываемся здесь в тот момент, когда меньше всего этого ожидаем. Невозможно отпрянуть, повернуть, опереться на землю; остается смириться перед сим, предавшись Провидению и положившись на коня, на котором едем; когда мы узнаём, насколько лошади в этих горах приобрели по привычке легкость преодоления самых сложных переходов с одной ноги на другую, то ощущаем, что нет даже заслуги в том, чтобы пуститься в оное предприятие.

Почти на 13 версте вершина гор слева от Аракса начинает увенчивать несколько огромных массивов черного известняка, больше не имеющего ни одного следа слоев; образования, до сих пор считавшиеся нептунианскими.

Но зрелище порогов достигает всей своей ужасающей возвышенности лишь когда поток доходит до сердца гряды на 15-й версте. Группа игл, обелисков, пирамид всех форм и абсолютно нагих, которых Алагез укрывает своим снежным куполом, есть средоточие на север от Аракса, выходящее из темных недр земли, чтобы подняться на значительную высоту через всю систему кремнистого черного известняка.

Главная скала состоит из диоритовой порфиры, разрезанной венами, лентами, пятнами зеленой породы смеси эпидота, амфибола и известняка.

Пока Аракс встречает эту породу, он удваивает свою силу; она отнюдь не расколотая масса сланца и легко увлекаемого черного кремнистого известняка. Его сжатое русло загромождено крупными как дома блоками, на которых он пенится и подскакивает. Это один из блоков, который показал Шах-Аббас своим придворным, говоря им: «Вот как должно сопротивляться врагу». «Легко, – отвечал один из них, – когда тебя так хорошо поддерживают». И он указал пальцем на внушительные громады, окружавшие водопад. Моисей Хоренский упоминает в своей истории водопады Аракса, которые он называет Арасбар⁽²⁶⁾.

Гянджа. После разрушительного землетрясения XII в. ворота старой Гянджи были вывезены в Гелатский монастырь (Грузия), где и хранятся по сей день

Гянджа. Развалины мавзолея выдающегося ираноязычного поэта Низами Гянджеви на территории Старой Гянджи. Вид 1925 года

Нет ничего более сурового и дикого, нежели пейзаж, обрамленный этой водной преисподней. На освещенном фоне левого берега резкие и прямые тени очерчивают угловатые формы и длинные трещины скал, окрашенных в серый и ржавый цвета, на которых едва заметна растительность, покрывающая наготу. Расколотые и нагроможденные блоки поднимаются на берегу страшной стеной; в середину этого хаоса проникают несколько кустов, непрестанно увлажняемых вихрями водной пыли, высоко вздымаемой течением реки и наполняющей атмосферу. Другой, еще более печальный и крутой берег затеняется огромными черными отрогами, которые, как представляется, желают поддержать свои массы, готовые рухнуть⁽²⁷⁾.

Я полагаю, что от Урдабада до большого водопада Арасбара склон увеличивается на 50 футов на версту, что на расстоянии 16 верст дает 800 футов.

Вот результат моей оценки падения Аракса от Урдабада до Мигри, прежде чем ознакомиться с итогами уровня бассейна Армении, сделанного господином Парротом; остается еще 1 200 футов склона для его дальнейшего течения, что более чем достаточно.

Эти водопады неизмеримо красивее, хотя и менее значительны порогов Днепра, берега которого не обрамлены стенами гигантских скал.

Нам с трудом удалось найти стезю между блоков; она оказалась под углом скальной породы. Аракс вас здесь накрывает пеной.

На расстоянии одной или двух верст от большого водопада слева открывается в диоритовой серой порфире долина Гарчевана, знаменитая своим игристым вином и довольно бедной серебряной шахтой, которая все же используется.

Немногим дальше долина Аракса снова сжимается, и эта река продолжает образовывать водопады. До Мигри путь еще более чудовищный, чем тот, что предшествует. Необходимо преодолеть переходы, где блоки нависают по краям Аракса.

На другом берегу деревни Дусала и Курдаше представляют очаровательную перспективу. В этой последней Абас-Мирза имел охотничий дворец, построенный, как и все здания подобного рода, с дворами, садами, загонами, окруженными кирпичными и земляными стенами. Я увидел в цвету миндаль и прекрасные гранатовые деревья, вошедшие в пословицу у Персов. Грудь красавицы всегда сравнивается с гранатами из Курдаше.

Наконец, начинаем здесь замечать слабую растительность: несколько ив и барбарис разбросаны между блоками. Euphorbia rigida (твердый молочай) также обрела достаточно земли, чтобы расти, и червяк ползал по песку и булыжникам.

Мигри

После ужасного пути мы выходим в узкую боковую долину Мигри (Мегры). Мы чувствуем себя перенесенными в рай; ивы с их сережками, тернии в цвету, сады, виноградники, высаженные на террасах, дома с земляными крышами, скалы с острыми вершинами, увенчанными башенками старинного замка, предлагают живописный вид. Долина орошаема Мигри-чаем, значительным ручьем.

Население Мигри армянское; это место некогда являлось кафедрой епископа, зависевшего от Датхева. Его церковь весьма хорошей постройки. Селение Мигри, хотя и сложное для приступа, часто опустошалось в течение войн восемнадцатого столетия; сюда удобнее добираться со стороны Персии, преодолев Аракс, который летом переходится вброд.

Я не нашел здесь растительности более развитой, нежели в Урдабаде; солнце восходит поздно и рано заходит посреди этих высокогорий: впрочем, Алагез с ледяной вершиной слишком близок от Мигри, насылая сюда холодный ветер в самую ясную погоду. Для Русского это край мироздания и ужасное место ссылки: летом климат нездоровый из-за изнуряющей жары, которая быстро сменяется прохладой.

Мы провели здесь ночь; жители деревни нам оказали гостеприимство; в этот момент все пребывало в спокойствии и умиротворении; невозможно было заподозрить, что мы находились за несколько сот шагов от границы с Персией, страной волнений и смут.

Утром 31 марта/12 апреля пересекши диоритовую гору, мы снова встретились с Араксом, сопровождавшим нас до Алдары, где мы собирались поменять лошадей. Повсюду имели место те же самые диоритовые скалы, разорванные, крутые и без растительности. Водопад Аракса меньший по величине, чем между Урдабадом и Мигри; от расстояния к расстоянию река клубится, пенится и ревет, несясь по камням, наполняющим ее русло.

Алдара предстает крупным и красивым татарским или персидским поселением, окруженным виноградниками и шелковицами; растительность здесь лучше, чем в Мигри. Начальники поселка нас принимали под деревьями, занимающими место народной площади, подав нам закуску из кислого молока и сыра, пока нам меняли лошадей.

За Алдарой тропа не проходит больше вдоль Аракса, который кажется неприступным: мы мучительно и небезопасно поднимались и спускались, шествуя по четырем горам или отрогам, разделенным долинами или, скорее, глубокими оврагами. В первом находится Ацазур, маленькая армянская деревня, где я с удивлением увидел прекрасный акведук с одной аркой и большой высоты, ведший воду с одной стороны долины до другой для ирригации садов. Эти каналы и акведуки стоили многих усилий и жертв, но они необходимы для получения урожая; надзор за их исправностью, а особенно распределением воды на каждого собственника, на его поле или на его виноградник в установленный час делегируется в каждой деревне лицу, которое строго и точно соблюдает правила пользования.

В этих горах заметна лишь серая диоритовая порфира, прорезаемая большими массами сиенита⁽²⁸⁾, агломерированными с диоритами; это частое явление. Почва голая; не существует никакой растительности, кроме той, которую земля смогла вырвать у своенравной природы. Взобравшись на четвертую гору, поднимающуюся от 1 500 до 2 000 футов над уровнем Аракса, видно, как увеличивается растительность; можжевельник с высоким стеблем (Juniperus excelsa) и можжевельник оксицедрусовый (Juniperus oxycedrus) становятся обычными; excelsa оказался цветущим. Держидерево (Rhamnus paliurus), к сожалению, было слишком часто смешано с черносливом и даже с диким виноградом: впрочем, скалы, черные пики, окрашенные ржавчиной, разорванные громадными блоками и в колоссальных стенах, представляли собой только легкие полосы газона и некоторые деревца, укорененные на склонах, так что пейзаж не терял ничего из своего дикого характера.

Нугади

На обратной стороне сих руин старого мира открывается долина, в глубине которой простирается по берегу ручья деревня Нугади, продолжающаяся в нескольких ответвлениях главной долины⁽²⁹⁾; это оазис нового рода. Предприимчивость спасла от бесплодия все то, что она могла оспорить у природы; дома, как и на побережье Крыма, из черного камня и прислонены к скальной породе таким образом, что выбеленная и плоская крыша одного служит двором другому дому, расположенному выше; повсюду поддерживающие стены и ирригационные каналы, нависающие на большой высоте вдоль скал.

Властитель оного татарского поселения, отделенный от остального света, отдаленный от всякого сообщения, оказал честь нашему посещению. В мгновение ока он распорядился расстелить великолепные персидские ковры в гостиной для иностранцев, разжечь камин и принести кальян. Стоя у двери, наш хозяин, соглашаясь со строгим церемониалом, не пожелал ни сесть рядом с нами, ни даже приблизиться к нашему ковру. И лишь по настоятельным просьбам я смог убедить его смягчить строгость этикета и составить нам компанию. Он велел нам приготовить отменный ужин, главным украшением которого по обыкновению являлся плов; это вещь не известна гурманам в нашей Европе, готовится так, как это делают Азиаты.

Главное богатство нашего мелиха состояло в виноградниках и в тутовых деревьях, очень низких и достигающих половину человеческого роста; их побеги и даже целые ветви срезаются для кормления шелковичных червей, не утруждая себя срыванием лепестков. Когда шелковица, похожая на маленькую иву летом, уже обрезана, она пускает новые побеги в течение одного года или двух лет; из них высаживаются тепличные плантации, как и огурцы. От женщин требуется заботиться о шелковичных червях и сматывании, происходящем на берегу ручья в тени огромных грецких орехов, под которыми располагалось большое количество маленьких печей, грубо сработанных для подогрева воды, куда погружают коконы.

В долгой череде столетий ничего не изменялось в Нугади; наш хозяин нас уверял, что, возможно, на протяжении тысячелетия его семейство владело этим селением; несомненно, в данном утверждении было некоторое преувеличение; но кто собирался нести войну в эти края, столь хорошо защищенные природой? Впрочем, армянские историки поддерживают спор об этом вожде. Я находился в центре Сиуника или Сисагана⁽³⁰⁾, одной из главных частей древней страны, которую до последних времен восточные авторы называли Араном и Арханом (нынешний Карабах). Арабы ее именуют Раном, Грузины Рани, а Персы Араниш и Аран. Это Арам или Иран древности, Аэриано зендских книг, всегда включающих в Эериемено (Армению или Великий Иран). Это та же самая Аэриано Ваэджа, чистый Иран Вендидада, первое созданное и обитаемое на земле место, предание о котором согласуется чудесным образом с библейскими и армянскими традициями. Именно в вышеуказанном крае пребывали древние цари Персии и Хеомо, первый законодатель, живший задолго до Зороастра⁽³¹⁾. Итак, когда принц арсакид Вагаршаг взошел на трон Армении в середине второго столетия до Рождества Христова, он образовал из Сисагана великое княжество, которое управлялось до конца одиннадцатого столетия могущественным родом князей, подчиненных царям Армении; они приняли наименование Хайгазни (преемники Хайга, отца Армян); они славились независимостью и часто успешно сражались против халифов. После одиннадцатого столетия история почти не упоминает о неприступных долинах; но представляется, что еще долгое время начатки этого древнего духа независимости сохранялись у отпрысков Хайгазни. В 1722 году жители Сиуника или Сисагана восстали против Персов под предводительством Хайгазни, именуемого Давидом. Поддержанный царем Грузии он успешно оборонялся против персидских наместников Армении и на протяжении шести лет властвовал в стране, поднявшей благодаря ему восстание.

Разве не мог быть мой хозяин одним из Хайгазни?

Татары Нугади и других деревень, выращивающие виноград, не делают вина; обыкновенно они продают виноградную ягоду Армянам; те из нее делают бренди, который намного больше предпочитают, чем вино. Нас угощали в Нугади превосходными гранатами, соперничающими по величине и своему сладкому вкусу с гранатами из Курдаше.

Исполнившись учтивостью нашего хозяина, мы продолжили наш поход 1/13 апреля. На его протяженности мы прошли деревенские сады, украшенные миндалевыми деревьями в их розовом цветении. Посреди деревьев, еще свободных от своей листвы, слегка убранных своей нарождающейся зеленью, невозможно представить более радостную весеннюю картину. Мы взошли на отрог, отделявший нас от Аракса, который мы больше не покидали вплоть до нашего выхода на равнину.

Мы оказались на границе серой диоритовой порфиры и сиенита, который заменяется большими массами зеленой скальной породы, которую господин Гюстав Розен также принимает за диорит с переизбытком амфибола; но зеленоватая сланцевая слюда стесняет Аракс на пространстве 7 верст, затем уступает место обширному образованию зелено-серого змеевика, наполненному миндалинами черного змеевика. Этот змеевик сливается с миндалевидными массами, усеянными миндалинами кварца⁽³²⁾.

До сих пор Аракс еще очень быстрый и с неистовостью несется посреди своих крутых берегов; но дальше он успокаивается, и его долина начинается с того, что прорезывается от пространства к пространству маленькими равнинами, укрытыми деревьями, к которым примешиваются уже инжир и виноград, наползающий на вязы; это все отмечается на границе новой области.

В 20 верстах от Нугади неожиданно поднимается поверх масс змеевика и кварцевых миндалин значительное образование черного известняка, расположенного в больших плотных руслах от 4 до 5 футов. Окаменелости узнаются по своим оболочкам, которые, как и огромное количество кораллов, остаются белыми. Слои поднимаются к центру гряды и, вероятно, претерпели серьезные изменения. Впрочем, я смотрю на этот известняк, как и на тот, что я наблюдал вблизи Урдабада; выбросы диорита и змеевика находятся между двумя слоями и выведены из равновесия.

Оба берега Аракса стеснены этими скалами на протяжении 2 верст. Дикие гранат и инжир пустили здесь корни на многочисленных склонах этих масс.

Маленькая долина и ручей ограничивают этот известняк, с которым горы значительно опускаются. Берега Аракса теперь представляют только череду холмов пироксенической порфиры или мелафира, образующих последние террасы этих гор на равнине Карабаха. Кажется, что они обязаны своим происхождением последним усилиям, поднявшим части гряды; здесь ее хребет представляет обособленные станины мела, там – конгломераты и альвеолярные массы.

Наконец, весна берет верх; пейзаж зеленеет, деревья создают тень; но по мере того, как страна становится сначала легче для продвижения, возрастают следы человеческих потрясений и их войн; повсюду в досягаемых местах – руины деревень и оставленные виноградники. Только одна остающаяся населенная деревня, называющаяся Бахарле, на краю Песита с рисовыми полями.

Алагез расположен за нами, и низкие холмы третичной молассы и конгломерата открывают нам широкий вход на равнину Карабаха. Поскольку расстояние 7 агачей (от 40 до 45 верст) из Нугади в Далих-таш или Тири, то мы прибыли в эту деревню лишь под вечер. Местность расширяется уже когда Кура выходит из долины Барджома, чтобы войти на равнину Картли. Ставший спокойным Аракс украшался высокими косогорами, покрывавшими большое пространство. Внезапно мы замечаем персидского всадника, бросившегося в эту болотистую равнину в сопровождении нескольких борзых. «Ох, – говорит нам наш проводник, – это же наш хозяин, у кого мы собираемся остановиться». Мы его окликнули несколько раз; но он нас не услышал, исчезнув среди камышей. «Он может опасаться нас, приняв нас за Русских – сказал мне мой толмач Али, носивший форму черкесского офицера. Ах, простофиля!», – так он желчно высказался, когда неожиданно князь приблизился к нам на полном скаку с другой стороны равнины. «Добро пожаловать! – сказал он нам. – Я счастлив сидеть сегодня вас своими гостями, и я отправился искать вас к ужину, – добавил он, поднимая с торжествующим видом великолепного фазана, взятого его собаками в камышах, населенных оной птицей. – Вот почему я не смог вам ответить; как только мои собаки пускаются, я должен их сопровождать, чтобы не увидеть их поедающими мою дичь; она будет хорошей приправой для нашего плова». Мы пересекли Чалундерчай, проследовав за князем в его подземную зимнюю хижину, ничем не отличающуюся от других жилищ Тири, вытесанных у подножия высокого обособленного холма в восточном углу слияния Чалундер-чая и Аракса. Это последняя волнистость почвы на левом берегу в сторону Карабаха; возвышенная от 300 до 400 футов над уровнем Аракса, ее верхняя половина увенчивается крутой белой (меловой?) скалой, поддерживающей остатки крепости Тири, долгое время уже разрушенной. Сидя на молодом газоне, я набросал в своем дневнике следующее описание:

«Превосходный пейзаж: паришь над Араксом, который замедляет свое течение, входя в бассейн Карабаха и извиваясь образует несколько островов. Его бурные и желтоватые воды смешиваются с чистыми и прозрачными волнами Чалундер-чая, который приходит, скользя посреди кустарников и рисовых полей. За этим слиянием разворачивается прекрасная равнина, покрытая зерновыми полями и деревьями, на которой черные точки указывают пасущийся домашний скот. Слева за Араксом поднимается высокая желтоватая стена в три этажа, расшитая травой и можжевельником. Справа за холмами молассы простирается вся гряда Алагеза или Капана, которая, устремляясь с берегов озера Севан, только что пересекла Аракс. Эти вершины покрыты сияющим снегом, время от времени пронизываемым очень крутыми и полностью голыми пиками. Впереди округлые и другие холмы с крутыми склонами указывают на змеевик и черный известняк. В глубине долины, где вскипает Аракс, горы всех воображаемых форм, некоторые из них укрыты снегом, представляются перед взором наблюдателя; облака украшают их верхушки. Вдалеке холмы понижаются до уровня зеленеющих равнин Карабаха, которые пересекает Аракс.

Переезд из Тири в Шушу через долины Бергушетта, Акиеричая и Каладарасси 2/14 апрея 1834 года

Я намеревался проследовать по течению Аракса в долину Карабаха и посетить столь замечательный мост Худаперим, ведь местные жители верят, что Бог соорудил его своими руками⁽³³⁾. Затем я хотел, повернув по равнинной местности, достигнуть без труда Шуши. Но мои хозяева очень сильно отговаривали меня от этой дороги, уверяя, что реки, раздутые таянием снегов и без мостов, меня бы неизбежно остановили. Бергушетт, особенно увеличенный Акиеричаем, выходил из берегов⁽³⁴⁾. Они настояли, чтобы я следовал по горной дороге, не представлявшей подобных сложностей, где ручьи переходились вброд почти повсеместно. Я внял их совету.

Мы начали с того, что достигли долины Бергушетта, срезая путь по большому плато конгломерата и молассы, поднимающемуся от 100 до 200 футов над уровнем долин Чалундера и Бергушетта, которые оно разделяет. Очень однообразное плато было усыпано кочевьями Татар, оставлявших в это время равнины и свои зимние жилища, чтобы податься вплоть до вершин Алагеза в поисках пажити для своих стад.

Шуша. Василий Верещагин. Дом для приезжих. 1865 год

Шуша. Василий Верещагин. Вид города, 1865 год

Чтобы иметь представление об этих кочевых караванах, мы воображаем шатры, сложенные на опорах, крепящиеся к спинам волов или передвигаемые ими; соломенные циновки уложены поверх других волов; котел увенчивает поклажу; большие сундуки (переметные дорожные сумы) содержат ковры и семейную мебель. Мирный вол везет также и все семейство, как верблюд в пустынях Африки. Мать держит своего новорожденного на своих руках, один из старших детей сидит перед ней, другой сзади нее держится за ее нижние юбки. Бабушка в разорванной одежде бредет рядом с любимым внуком на своих руках. Девушка поднимает платок, оберегающий ее кожу лица от солнечного зноя, чтобы мне увидеть ее прекрасные черты, и поворачивается к волу, которого она ведет за собой на привязи с целью успокоить свою маленькую семью на виду у путешественников, к коим принадлежу и я. На лошадях молоденькие девицы смеются и останавливаются, чтобы рассмотреть меня; тут же бегают крупные худые белые собаки, недоверчиво меня разглядывая; подпрыгивают телицы; старая женщина находится на своем воле со своей утомленной козой; другая со своим теленком или ягненком; подростки заботливо ведут овец; кот обустроился на багаже, а куры показывают головы через отверстия в сумах, куда они помещаются; мужчины внизу гонят наиболее опаздывающих, ободряя самых уставших, один даже несет свою козу на плечах и мальчишки ласкают маленьких уставших ягнят, которых держат на своих руках.

Мы вошли в прекрасную долину Бергушетта в 25 верстах от Тири поблизости с деревней Коджахан, где мы сменили лошадей.

На расстоянии нескольких сот шагов от этой деревни находятся остатки древней резиденции хана или владельца страны, входные ворота сделаны из красивого камня молассы; посреди двора руина большого здания имеет за достопримечательность лишь портик или преддверие, находящееся спереди. Вокруг данной оставленной руины я обнаружил несколько древних армянских могил, но без надписей⁽³⁵⁾. Руина носит наименование Калиджан-Тарваса.

В овраге, разделяющем ее с деревней Дилижан, я нашел к своему большому изумлению все феномены вулканических почв, состоящие сверху вниз:

1º В слое вулканических обломков из пепла, лапилли и шлака;

2º В нескольких слоях из вулканических пеплов более или менее чистых;

3º Под ними плотный слой трахитных блоков или отожженных лав.

Немного продвинувшись вдоль Бергушетта, нашей целью стало добраться до его слияния с Акиеричаем и пересечь его одного; мы обнаружили брод в нескольких верстах от Коджахана; вода достигала до середины живота лошадей.

На углу слияния Бергушетта и Акириечая возвышается небольшая крепость из камня и булыжников, связанных известью; она называется Чизимели. Сверху от крепости мы увидели брод, доставивший нам больше неприятностей, нежели сам Бергушетт – настолько оказался высоким уровень воды. Два конных Татарина продолжали поддерживать меня с обеих сторон, чтобы помешать мне быть унесенным, ведь наши лошади плыли.

С деревни Махгруду, расположенной на левом берегу Акиеричая, начинается прекрасная долина, орошаемая Акиеричаем. Она покрыта рисовыми, пшеничными полями и поселками, среди которых выделяется Ханский, окруженный обширными плантациями тутовника; цвели миндальные деревья.

Слегка возвышенные холмы, обрамляющие долину, состоят из раскатанных камней, конгломерата вулканических булыжников и трахитов и пр.

Мы пришли искать себе кров на ночь в Кандакли, большую деревню на некотором расстоянии от Падеры. Я восхищался здесь четырьмя превосходными платанами. Шелк представляется одним из доходов деревень Акиеричая, он продается за 4 абаза за фунт (3 франка 60 сантимов); никогда жители не продавали свои коконы. Когда год в Кандакли благоприятный, собирается урожай до 6 батманов или 90 фунтов шелка.

3 апреля, продолжая путь по Акиеричаю, ю, мы прошли несколько, маленьких ручьев, левые притоки этой реки. До пятнадцатой версты два края долины образуются, как и ниже, из слоев конгломерата, покрытого желтой глиной, смешанной со шлаком, с земными раковинами, подобными улиткам; сверху идут слои рассыпчатого вулканического белого глянцевого керамогранита с небольшими черными вкраплениями; это настоящий страз. Грубая моласса из обломков лавы, лапилли, пепла, мелафира укрывает все.

Слои почти такие же, как и в Коджахане, и представляют в направлении долины Акиеричая слегка поднимающийся карниз, который можно принять за известняковую скалу. Подножие холмов покрыто грубыми булыжниками мелафира и лавы; это обломки конгломерата, на котором покоится желтая глина, имеющая от 20 до 30 футов толщины.

Долина приобретает живописный вид, все больше и больше сужаясь. Начиная с Кандакли, по берегам реки мы видим лишь маленькую деревню Рапи с конической гробницей и тут и там несколько полей.

На пятнадцатой версте сцена меняется. Несколько пиков мелафиры поднимают образования долины, начиная с левого берега и переходя на правый берег, где различается лучше, каким образом слои, описанные мной выше, округляются в купол, из-под которого возникает мелафир; каким образом тогда изгибаются верхние слои; и мало-помалу вся целостность оказалась разрушенной главными пиками мелафиры, перенесшими массивы сих образований на вершину своих выбросов, тогда как другие массивы расположены ступенчато на скатах выбросов.

Выход этого мелафира еще больше суживает долину, которая становится очень дикой; ивы с девясилом обрамляют реку; Держидерево или шапка епископа, большой можжевельник или Juniperus excelsa зеленеют на склонах долины, смешанные с дубом; виден даже грецкий орех и несколько лоз винограда. Созревание более позднее, чем в нижней части долины. Синяя и белая Scilla rotata, Зубоврачебный пятилистник, пурпурная пахучая и полевая фиалка, голубой апеннинский анемон и желтая прима-вера украшают путь, становящийся ужасным из-за скал порфировых оттенков красного с зеленым, а зачастую конгломератных, то есть составленных из обломков магматических пород, раздробленных и связанных цементом.

По соседству с разрушенным мостом, находящимся в 25 верстах от Кандакли, мы оставили берега Акиерчая, поднявшись на крутые склоны долины; вплоть до вершины мы обнаружили обширное третичное образование из спиралевидных ракушек, слои которого соблюдают горизонтальность. Значит, игравший роль плутонианского агента мелафир намного моложе, поскольку поднимает третичный конгломерат, уже составленный из шлаков и спиралевидных ракушек⁽³⁶⁾.

Почва, по которой мы двигались, была крайне изрезанной, а каждый шаг представлял интерес для геолога. Посреди этих обломков угасших вулканов мы стали искать подкрепиться в маленькой деревне Бегретбейли, где мы нашли только женщин, муллу и огромных татарских собак, охранявших деревню, построенную амфитеатром в глубине изгиба, открывающегося над Акиеричаем. Мулла повелел доставить нам яйца, кислого молока и лаваши или лепешки.

Едва мы обустроились вокруг этих простых блюд под портиком одного дома, как крупная собака, только что рычавшая вблизи нас, и которую я устыдил, пришла смиренно улечься рядом со мной, чтобы иметь свою порцию снеди.

Али, всегда несчастливый с собаками и наблюдавший, что собака не причинила мне никакого вреда, мог лишь удивиться вместе с муллой подобной снисходительности со стороны нашего меньшего брата; кроме того, я объяснил им, что им нечего бояться сих животных. Их нужно не бояться, а разговаривать с ними и поддразнивать их, браня суровым голосом, как если бы мы оказывались их хозяевами. Я добавил, что какой бы ни была в общем собака, никакой злодей не смог бы ее укротить таким способом.

«У соседа, – говорит мне мулла, – есть большая и очень злая собака, у которой щенки, посмотрим, сумеете ли вы ее укротить». Можно сказать, принужденный этим вызовом, я тотчас поставил перед собой задачу доказать правильность своей теории. Я пошел безоружным, без палки и с руками за спиной к обозначенному дому. Сразу же собака бросилась мне навстречу; но как только я уловил ее ход, я сделался неподвижным, уподобившись статуе, обладая жизнью лишь в своих глазах и пристально наблюдая за ней, следя за всеми ее движениями. Она быстро остановилась при этом взгляде, продолжая лаять. Несколько раз она пыталась накинуться на меня, чтобы искусать; но моя неподвижность и мои взгляды ее ужаснули; она попятилась, поворачиваясь то на один бок, то на другой; но моя суровая фигура и мой взгляд ее преследовали повсюду, ибо я смотрел за ней непрестанно с почти незаметной медлительностью.

Вскоре страх начал овладевать ей, ей казалось, она избегает меня, переместившись к логову своих щенков; но, когда она повернулась, я стоял на виду у нее. Дрожащая от ужаса, она пыталась удалиться на плоскую земляную крышу дома, надеясь защитить отсюда своих щенков; но пока она делает поворот в одну сторону, я спешу сделать то же самое с другой; будучи всегда готовым изобразить из себя… ту же самую фигуру, ужасающую фигуру с остановившимся взглядом, находящуюся там, чтобы за ней следить. И вот она уже больше не выдерживает этого, ей овладевает чудовищный ужас и, покидая крышу с выводком, она пускается в бегство, издавая жалобное скуление, остановившись только в сотнях шагов от дома.

Подобный опыт удивил, как можно предположить, муллу и Али, наблюдавших мои действия на расстоянии: особенно мулла не мог взять в толк, как столь дерзкая и злобная собака оставила своих малышей. «Однако, – говорит мне он, – вы имели дело только с сукой среднего размера в холке; в деревне у нас есть самый ужасный пес: наиболее крупный и наиболее злобный зверь; мы вынуждены содержать этих животных, чтобы защититься в случае вторжения, когда женщины одними в деревне. Вы видите беспокойного, охраняющего пост на крыше своего дома пса; он уже заметил, что в деревне появились несколько чужеземцев. Всего несколько дней назад четыре русских солдата не сумели защититься от него; он сбил их, чтобы загрызть, вынудив нас бежать им на помощь». Пока он мне рассказывал, я рассмотрел громоздкое животное, которое с расстояния, где я его увидел, мне показалось еще более громадным, стоя на своей крыше, находившейся на противоположной стороне деревни, где мы остановились. «Я не боюсь его, – сказал я мулле, – и я еще раз попытаюсь извлечь действенность из своего метода». И в одном порыве, без оружия, с руками за спиной, я направился к грозному церберу. Али и мулла стали на некотором расстоянии за мной.