Ф. Л. Синицын
Нацистская оккупация и национальный вопрос
Четвертым полем реализации советских внешнеполитических устремлений в «лимитрофной зоне» стала Бессарабия. Как уже говорилось, Советский Союз никогда не признавал законность румынской оккупации Бессарабии. В составе Украинской ССР была создана Молдавская АССР, которая служила плацдармом для развития советской молдавской нации и соответствующей советской агитации в Бессарабии. При этом молдаване составляли только около 30 % населения этой автономии. Советская пропаганда утверждала, что молдаване – это нация, не только отдельная от румын (такая точка зрения имеет под собой основание), но и более близкая к русским и украинцам, а молдавский язык не принадлежит к языкам романской группы[444] (последнее утверждение не соответствует действительности).
После подписания советско-германского пакта СССР получил возможность реализовать свои планы по возвращению Бессарабии. Способствовало этому и военное поражение Франции, которая была союзницей Румынии. 26 июня 1940 г. В.М. Молотов вручил румынскому послу в Москве ноту советского правительства, в которой говорилось: «В 1918 году Румыния, пользуясь военной слабостью России, насильственно отторгла от Советского Союза (Россия) часть его территории – Бессарабию – и тем нарушила вековое единство Бессарабии, населенной главным образом украинцами, с Украинской Советской Республикой»[445]. Таким образом, в притязаниях на Бессарабию был задействован «украинский фактор», а не «молдавский», хотя украинское население Бессарабии составляло около 20 % (а также русское – 8 %), молдаване же составляли около 50 % ее населения[446].
Кроме Бессарабии в советской ноте шла речь о Северной Буковине, «население которой в своем громадном большинстве связано с Советской Украиной как общностью исторической судьбы, так и общностью языка и национального состава»[447]. Северная Буковина до 1918 г. входила в состав Австро-Венгрии и затем, вопреки решению Буковинского народного собрания, была аннексирована Румынией. Румынские власти проводили в отношении восточнославянского населения Бессарабии и Северной Буковины политику национального угнетения. Было закрыто большинство украинских библиотек, ограничен выпуск газет и книг, сокращено народное образование на украинском языке, ряд населенных пунктов был переименован по-румынски, украинцев заставляли брать румынские фамилии. При помощи фальсификации результатов переписей искусственно завышалась доля румын в населении Северной Буковины[448].
Правительство Румынии было вынуждено согласиться с требованиями СССР и передать ему Бессарабию и Северную Буковину. К 3 июля 1940 г. советские войска заняли эти территории. 2 августа Молдавская АССР была преобразована в союзную республику с передачей ей большей части территории Бессарабии[449]. Северная Буковина, северная (Хотин) и южная части Бессарабии (Буджак) были включены в состав Украинской ССР. Советская пропаганда провозгласила «освобождение Бессарабии от румыно-боярского ига» и «воссоединение молдавского народа» в качестве «новой победы сталинской внешней и национальной политики»[450].
Возвращение населенных украинцами и русскими территорий (Северная Буковина, Хотин, Буджак) в состав СССР следует оценить положительно – как воссоединение разделенных народов. Вопрос о вхождении в состав Советского Союза территорий, населенных молдаванами, также нельзя оценить негативно, хотя этот вопрос пока не может быть разрешен однозначно ввиду продолжающихся споров вокруг молдавской идентичности. В то же время перегибы в советизации Бессарабии и Северной Буковины, осуществленные в предвоенное время, оказали отрицательное воздействие на часть местного населения[451]. В июне 1941 г. из Молдавской ССР, Черновицкой и Измаильской областей УССР было депортировано 30 тыс. чел. из числа неугодного для советской власти «элемента»[452]. «Германский фактор» в решении бессарабского и буковинского вопроса проявил себя в основном в «добровольно-принудительной» репатриации 124 тыс. немцев из вновь присоединенных к СССР территорий в Германию[453].
Оценка реализации политических устремлений СССР в «лимитрофной зоне» была дана советской пропагандой в виде констатации «огромных побед внешней политики партии и правительства… обеспечившей свободную и радостную жизнь народам западных областей Украины и Белоруссии, Северной Буковины, Литвы, Латвии и Эстонии и значительно укрепившей границы нашей Родины»[454], а также увеличения демографического потенциала страны на 23 млн чел.[455]
Несмотря на такие заявления, власти СССР не доверяли новым гражданам страны. Так, 12 августа 1941 г. в Указаниях по отбору танковых экипажей, изданных ГлавПУР Красной армии, говорилось: «Подбирать людей, хорошо владеющих русским языком (русских, украинцев, белорусов)», однако «в состав боевых экипажей не включать: призванных из западных областей Украины и Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины»[456]. По некоторым сведениям, в начале Великой Отечественной войны в Красную армию не принимали добровольцев из Латвии[457].
Еще один аспект международных отношений в предвоенный период, который косвенным образом отразился на взаимодействии интересов СССР и Германии, – военно-политическое противостояние Советского Союза и Японии. В октябре 1936 г. Германия и Япония подписали Протокол о военно-политическом сотрудничестве, через месяц переросший в «Антикоминтерновский пакт». В июле 1937 г. Япония начала агрессию против Китая. В том же году при помощи японских спецслужб во Внутренней Монголии был созван «Монгольский конгресс» и образовано прояпонское «автономное правительство»[458], которое возглавило созданное на территории центральной части Внутренней Монголии марионеточное государство Мэнцзян. Это образование наряду с Маньчжоу-Го могло рассматриваться как плацдарм для будущей «большой войны» Японии с МНР[459] – ближайшим союзником СССР. Советская пропаганда отмечала, что «японское командование придает большое значение вопросу об объединении монгольских ламаи[с]тов и японских буддистов»[460]. Действительно, японская разведка и военные пытались использовать в своих целях идеологию панмонголизма. Япония призывала все народы монгольской группы, в том числе бурят и калмыков, к созданию единого монгольского государства, при этом пропагандируя культурную и расовую близость монголов и японцев[461].
Напряжение советско-японских отношений вылилось в вооруженный конфликт у озера Хасан в июле – августе 1938 г. Призывы «уничтожить врага» были воплощены советскими воинами в жизнь: японцы были отброшены на территорию Маньчжоу-Го. В то же время советская пропаганда стремилась отделить «правящую верхушку» Японии от ее народных масс, которые якобы были «не заинтересованы в войне с Советским Союзом»[462]. С мая по сентябрь 1939 г. развернулся широкомасштабный вооруженный конфликт на реке Халхин-Гол между СССР и Монголией с одной стороны и Японией и Маньчжоу-Го с другой стороны. После этого конфликта советско-японские отношения постепенно вошли в стадию относительной нормализации, которая ознаменовалась подписанием 13 апреля 1941 г. пакта о нейтралитете между СССР и Японией сроком на четыре года.
«Германский фактор» незримо присутствовал во время советско-японских вооруженных конфликтов. В июле 1939 г., в период конфликта на Халхин-Голе, представители МИД Германии сообщили советским дипломатам, что германские «отношения с Японией строятся на основе прочной дружбы, которая, однако, не нацелена против России»[463]. Подписание советско-германского пакта проходило в самый разгар этого конфликта, что влияло на позиции советской и германской сторон. На решение о вступлении советских войск в Польшу 17 сентября 1939 г. оказало воздействие подписание за два дня до этого соглашения с Японией о прекращении военных действий[464].
Таким образом, реализация политических устремлений СССР и Германии в «лимитрофной зоне» в 1939–1941 гг. фактически стала первым после 1918 г. опытом практического противоборства двух стран в сфере реализации национальной политики на смежных территориях.
Масштабность использования национального фактора в процессе реализации Советским Союзом своих устремлений в «лимитрофной зоне» была широкой. Этот фактор был использован в качестве основного инструмента обоснования присоединения Западной Украины, Западной Белоруссии, Северной Буковины и Бессарабии. В советско-финляндской войне финский национальный фактор был использован для придания войне статуса «освободительной». В присоединении Литвы, Латвии и Эстонии национальный фактор советским руководством задействован не был, однако проявился в том, что антигерманские настроения прибалтийского населения в некоторой мере позволили сделать вхождение Прибалтики в состав СССР более гладким.
Германия, которая рассматривала «лимитрофную зону» как особый регион («Промежуточная Европа»[465]), строила собственные планы на эти земли (кроме Финляндии и Бессарабии), в том числе пытаясь широко использовать национальный фактор. Однако ввиду необходимости урегулировать отношения с Советским Союзом Германия сознательно снизила свои геополитические аппетиты, согласившись на то, чтобы значительная часть «лимитрофной зоны» перешла под контроль СССР. Однако масштабность использования германским руководством национального фактора оставалась высокой в процессе «закулисного» взаимодействия с национальными организациями и диаспорами народов «лимитрофной зоны».
Вариативность национальной политики СССР в «лимитрофной зоне» была невысокой. В частности, советские органы власти не смогли развернуть в Прибалтике открытую антигерманскую пропаганду, на которую после заключения советско-германского пакта был наложен запрет. Пожалуй, единственным значимым проявлением вариативности политики стало использование молдавского и украинского факторов в процессе возвращения Бессарабии.
Германская национальная политика была достаточно вариативной, в том числе нацистское руководство корректировало свою политику после вхождения Западной Украины и Западной Белоруссии в состав СССР в 1939 г., вело мониторинг антисоветских настроений, усилившихся в Прибалтике в 1940–1941 гг.
Советская национальная политика в «лимитрофной зоне», с одной стороны, показала свою эффективность. Украинцы и белорусы, ранее претерпевавшие гнет со стороны Польши, получили возможность реализовать национальное бытие в рамках своей национальной государственности – УССР и БССР. Была сохранена национальная государственность прибалтийских народов, которая получила высший из возможных в СССР статус (союзные республики). Создание молдавской национальной государственности в статусе союзной республики (которая формально стала наследницей Молдавской АССР) также можно оценить положительно. В результате реализации военно-политических акций в «лимитрофной зоне» СССР отодвинул свои границы далеко на запад, что должно было предоставить ему территориальное преимущество в будущей войне с Германией, а также сорвало оккупацию этих территорий Германией уже в 1939 г. Получив в результате своего расширения дополнительные 23 млн чел. населения, Советский Союз усилил свой демографический потенциал.
В то же время эффективность советской национальной политики была снижена в результате непродуманных действий властей, которые привели к тому, что СССР не смог в должной мере реализовать полученные преимущества. Ускоренная советизация привела к антагонизации населения вновь присоединенных территорий, возникновению или усилению антисоветских и антирусских настроений в его среде. В Прибалтике произошла определенная переориентация традиционно антигермански настроенного населения на Германию. Усилились антисоветские настроения среди польского населения Западной Украины и Западной Белоруссии.
Другим негативным аспектом стало ухудшение отношений СССР с соседними странами. В 1939 г. были разорваны советско-польские отношения. После советско-финляндской войны руководство Финляндии заключило союз с Германией. А. Розенберг в речи 20 июня 1941 г. назвал «Великую Финляндию» в числе государственных образований, которые будут созданы на территории СССР[466]. Финляндия предоставила свою территорию для германских военно-воздушных и военно-морских сил, а 25 июня 1941 г. сама вступила в войну против Советского Союза. Румыния вступила в войну против Советского Союза 22 июня 1941 г.
Эффективность использования Германией национального фактора в своей политике в «лимитрофной зоне» не поддается точной оценке. С одной стороны, Германия сознательно снизила масштабность своих интересов (от «лимитрофной зоны» Германии достались только Польша и Клайпедский край). С другой стороны, нацистское руководство смогло наладить отношения с ОУН, потенциал которой впоследствии был использован при нападении на СССР.
Германия смогла извлечь уроки из военно-политических акций СССР, выявивших сильные и слабые стороны властей Советского Союза, в том числе в сфере национального фактора. Недовольство населения новых территорий СССР советизацией, репрессиями и депортациями, а также восприятие присоединения к Советскому Союзу как «оккупации» впоследствии были использованы германской пропагандой на оккупированной территории СССР. Из опыта советско-финляндской войны нацистские пропагандисты получили доказательство того, что национальные мотивы обладают гораздо более сильным мобилизационным потенциалом, чем «пролетарский интернационализм» и «классовая солидарность». (Советская пропаганда в войне с Финляндией, а также во время вооруженных конфликтов с Японией в 1938–1939 гг., напротив, использовала классовые, а не национальные мотивы, необоснованно отделяя «простой народ» страны-противника от ее «правящей верхушки», что снизило ее действенность.) Из опыта советско-финляндской войны руководство Германии могло почерпнуть опыт создания альтернативных «правительств» и «армий». Советско-японское военно-политическое противостояние могло дать нацистским пропагандистам опыт использования в политике буддийского религиозного фактора.
Глава II
Начало войны
Развертывание германской национальной политики на оккупированной территории СССР и контрмеры национальной политики Советского Союза (июнь 1941 г. – ноябрь 1942 г.)
§ 1. «Сделать управляемо-послушными»: политика Германии – деполитизация национального фактора, разжигание межнациональной розни
22 июня 1941 г. германская армия вторглась на территорию СССР. Началась Великая Отечественная война. На протяжении первого периода войны численность населения СССР, находившегося под германской оккупацией, постоянно оставалась значительной: на декабрь 1941 г. – 39,1 %, март 1942 г. – 36,5 %, ноябрь 1942 г. – 41,9 % населения страны. (Всего на оккупированной территории за годы войны оказалось население численностью до 84,8 млн чел., что составляло 44,5 % населения СССР[467].) Под оккупацию в первый период войны попали этнические территории украинского, белорусского, литовского, латышского, эстонского, крымско-татарского народов полностью, русского народа – частично, значительная часть дисперсно расселенных еврейского и цыганского народов, а также представители других народов (поляки, немцы[468], армяне, болгары, греки[469] и др.).
На захваченной территории СССР германские власти в рамках установления своего суверенитета создали две административно-территориальные единицы – «рейхскомиссариаты» (РК) «Украина» и «Остланд» (Литва, Латвия, Эстония, центральная часть Белоруссии). Главы гражданской администрации «рейхскомиссариатов» (рейхскомиссары) подчинялись непосредственно Гитлеру и министру «восточных территорий» А. Розенбергу. Администрацию РК «Украина» с центром в Ровно возглавил Э. Кох (он же являлся главой администрации в Белостокском округе (присоединенная к рейху часть БССР). Главой гражданской администрации РК «Остланд» был назначен Х. Лозе. Восточная часть Украины и Белоруссии, а также вся оккупированная территория РСФСР оставались под военным управлением. Таким образом, оккупированная территория СССР была разделена на «политическую» (в составе «рейхскомиссариатов») и «оперативную» (под управлением ОКВ)[470]. Часть оккупированной Германией территории Советского Союза была передана Третьему рейху (северо-западная часть БССР) и Генерал-губернаторству (Галиция), а также находилась под оккупацией Румынии (Молдавия и юго-западная часть УССР) и Финляндии (северо-запад Ленинградской области и запад Карело-Финской ССР).
Ближайшие цели германской политики на захваченной территории СССР предполагали прежде всего максимально эффективное использование ее экономических ресурсов, для чего руководитель РСХА Р. Гейдрих предписал добиться «политического умиротворения»[471]. В октябре 1941 г. главнокомандующий ОКХ В. фон Браухич подчеркнул, что обращения германских властей к населению «должны заканчиваться призывом посвятить себя мирной работе и возделыванию полей»[472]. В июле 1942 г. СД издала указание, гласившее, что «вновь занятые восточные области будут экономически использоваться с колониальной точки зрения и колониальными методами» и «значительное производство промышленных товаров и обрабатывающая промышленность… созданы не будут» (исключение было сделано только для Прибалтики, где уже в ближайшее время планировалось развить деятельность по «германизации»)[473]. В декабре 1942 г. Г. Геринг сообщил А. Розенбергу, что объем потребления продуктов питания местным населением оккупированных территорий необходимо удерживать максимально низким – для того чтобы обеспечить поставки сельхозпродукции в Германию[474]. Таким образом, оккупированная территория СССР подлежала деиндустриализации и превращалась в сельскохозяйственную и сырьевую колонию Третьего рейха. Несмотря на заявления о разрушении колхозного строя, нацистские власти в июле 1941 г. дали указания о продолжении работы колхозов и боролись со «стремлением населения к разделу земли»[475]. Весной 1942 г. колхозы были преобразованы в «общинные хозяйства»[476]. Однако возвращение единоличных крестьянских хозяйств оккупационными властями реализовано не было.
Германские власти также поставили задачу по максимальной эксплуатации рабочей силы населения оккупированных территорий для нужд рейха, в том числе в сфере дорожного, железнодорожного и аэродромного строительства, уборочных работ и разминирования[477]. На оккупированной территории СССР была начата кампания по «добровольно-принудительной» вербовке на работу в Германию советских граждан, получивших название «остарбайтеры»[478], которые должны были «разгрузить» немцев от работы. К началу 1943 г. было отправлено около 2 млн «остарбайтеров» и мобилизовано не менее 300 тыс. чел. на строительство оборонительных сооружений[479].
Вторая цель нацистских властей состояла в обеспечении безопасности вермахта, германского гражданского персонала и имущества на оккупированной территории СССР. Для этого нацистские власти осуществили разоружение населения и ввели жестокое наказание за хранение оружия без разрешения[480]. Германским войскам было дано указание «применять решительные и жестокие меры» не только в отношении партизан, но и всего «мужского населения с целью предотвращения возможных… покушений»[481].
Германская национальная политика на оккупированной территории СССР являлась одним из основных средств решения перечисленных выше задач. Эту политику на практике воплощали Министерство «восточных территорий», администрации РК «Украина» и РК «Остланд», местные (гебитскомиссариаты, администрации городов и пр.) и военные (ОКВ, ОКХ, командование подразделений вермахта) органы власти. Пропаганда на оккупированной территории осуществлялась Министерством народного просвещения и пропаганды, в составе которого имелся Восточный отдел со структурным подразделением «Винета» («Служба пропаганды в восточных районах»), Управлением по пропаганде среди населения оккупированных территорий, созданном при Генеральном штабе вермахта, а также батальонами пропаганды при каждой группе армий[482]. Пропаганду осуществляли также Министерство «восточных территорий», органы СС[483] и «местное самоуправление» (например, созданное в 1941 г. Управление народного воспитания при Эстонском самоуправлении[484]).
Средства пропаганды, посредством которых до населения доводились основные посылы германской национальной политики, включали в себя печатные издания (газеты, листовки, книги, брошюры, фотожурналы, плакаты), беспроводное и проводное радиовещание, театр, музыку, кинематограф, изобразительное искусство и пр.[485] Советская разведка отмечала, что печатная пропаганда среди населения оккупированных районов «велась довольно энергично»[486]. Крупные полиграфические предприятия функционировали во многих городах Украины, Белоруссии, Прибалтики и России[487]. По состоянию на 14 июля 1942 г. на оккупированной территории СССР издавалось 133 газеты на русском, украинском, латышском, эстонском, литовском, польском, белорусском и татарском языках[488], журналы (например, в Минске – «Новый шлях» и «Белорусская школа»), фотоальбомы (например, «Гитлер освободитель» и «Современная Германия»[489]), книги, брошюры, календари, плакаты, листовки и пр. Нацисты широко распространяли свои печатные материалы и на неоккупированной территории СССР: только с 22 июня по 31 октября 1941 г. они сбросили на нее 400 млн экз. листовок[490]. После военных поражений зимой 1941–1942 гг. нацистские власти усилили выпуск газет и журналов, организовали ряд новых издательских центров. Советская разведка сообщала, что в 1942 г. оккупанты наводнили красочными журналами и плакатами даже глухие села[491]. Сельские старосты получали газеты бесплатно и обязывали крестьян их читать[492].
Германские радиостанции работали в разных городах оккупированной территории, в том числе в Пскове[493], Смоленске, Минске, Барановичах, Мадоне. Оккупационные власти открыли кинотеатры и театры. К июню 1942 г. в Латвии работали 50 кинотеатров, из них 21 – в Риге. Здесь было также инициировано собственное кинопроизводство – как документальное, так и художественное. В Галиции работали 60 кинотеатров, из них 12 – во Львове (2 кинотеатра – «только для немцев»). В Минске с июня 1942 г. работал один кинотеатр (по выходным дням). В Запорожье было открыто четыре кинотеатра (а также один «только для немцев»), в которых демонстрировались немецкие кинофильмы. Там же работали два театра – русский (в нем ставили только иностранных авторов) и украинский[494]. В Смоленском театре ставили пьесы Н.В. Гоголя, А.Н. Островского, водевили А.П. Чехова, а также вновь написанные пронацистские пьесы[495].
Национальная политика реализовывалась германскими властями также с помощью собраний, митингов, выставок, музеев, выступлений музыкальных коллективов. В Смоленске проводились совместные собрания граждан и полицейских[496], на Украине – концерты с исполнением народных песен и сцен из произведений Т.Г. Шевченко, в рамках которых, по данным советской разведки, пропагандировались русофобия и антисемитизм. В Житомире были созданы «Украинский музей» и «Украинский архив». В Белоруссии пропаганда велась через «Белорусские народные дома» (подобие клубов или домов культуры), а художественная самодеятельность находилась под строгим контролем гестапо. Пропагандистским средством служили также ознакомительные поездки в Германию, организованные для представителей населения оккупированной территории[497]. Так, в апреле 1942 г. три делегации из России (Смоленск), Белоруссии и Украины были приняты А. Розенбергом, который держал перед ними речь на русском языке. Информация о поездках делегаций распространялась германской пропагандой[498].
Нацистская национальная политика имела три основные задачи: во-первых, мотивировать население оккупированной территории на оказание помощи германским властям и войскам; во-вторых, деполитизировать настроения местного населения, чтобы предотвратить его сопротивление оккупационным властям; в-третьих, разобщить народы оккупированной территории и тем самым предотвратить объединение представителей разных национальностей под антинацистскими лозунгами.
Для решения этих задач использовались разнообразные методы. В первую очередь оккупанты пропагандировали антисоветизм, сопряженный с антисемитизмом (евреи были обвинены во всех ошибках и преступлениях советской власти). Материалы на эту тему публиковались практически в каждом номере газет и журналов, множестве книг, брошюр и пр. Так, в июне 1942 г. на русском, украинском и белорусском языках была издана и распространена среди населения оккупированной территории книга В.И. Мальцева «Конвейер ГПУ», посвященная его пребыванию в советской тюрьме[499]. В Киеве оккупанты издали большим тиражом брошюры «Правда о прошлом Украины», «Еврейство и его роль в Восточной Европе», «История борьбы с еврейским коммунизмом». В Прибалтике были организованы выставки на тему «Жертвы красного террора»[500], изданы книга «Ужасный год» (о «советской оккупации» 1940–1941 гг.)[501] и аналогичного содержания иллюстрированный журнал[502]. Выпущенная нацистской пропагандой в начале 1942 г. брошюра Der Untermensch («Недочеловек») имела антисемитскую и антикоммунистическую направленность, выставляя народы СССР жертвами «Недочеловека» (некий собирательный образ) в лице «коммунистическо-еврейской» власти[503].
Нацистские власти пытались создать у населения оккупированной территории впечатление, что германская власть кардинально «лучше», чем советская. Пропагандировалась «освободительная миссия» Германии по «уничтожению советской системы» и необходимость сотрудничества местных жителей с оккупационными властями, чтобы «сделать невозможным возвращение большевизма». Солдаты и офицеры вермахта получили указание разъяснять населению, что они «пришли не как завоеватели, а как освободители», «спасители» от «большевистских зверств» и «массовой высылки в Сибирь». Пропагандировалось, в частности, что «только вступление на территорию Украины победоносных германских войск спасло эту когда-то цветущую страну от полного уничтожения и вернуло ей свободу». Распространялись сведения, что «население освобожденных от большевиков областей с радостью встречает германских солдат»[504]. Таким образом, воспитывались «благодарность за изгнание большевизма» и страх перед его возвращением, для чего нужно было уповать на германскую власть.
Оккупанты манипулировали сознанием населения, убеждая его в том, что если оно не будет помогать германским властям, то лишится будущего. Так, украинцам внушали, что в их интересах «помогать тому, чтобы эта война закончилась победоносно для освободителя Украины от большевистского ига», так как «национальная судьба Украины зависит исключительно от позиции ее населения в европейской борьбе за свободу». Белорусам говорили, что «в борьбе против Москвы» они «не могут праздно стоять в стороне… потому что только немецкий меч обеспечит их существование в качестве народа»[505]. Казакам было дано понять, что их судьба «в значительной степени будет зависеть от того… как… [они] дальше будут себя вести»[506].
Германские власти убеждали население в своей «близости» к нему, для чего часто выступали не от собственного имени, а через посредство местных СМИ и общественных организаций. Например, некоторые листовки, обращенные к русскому населению, издавались от имени мифической организации «За Родину»[507]. Оккупанты привлекали к этой деятельности местные «антисоветские элементы», убеждением и угрозами пытаясь преодолеть их пассивность и выжидательную позицию[508].
Много внимания уделялось «прогерманской» пропаганде. От имени участников делегаций, отправленных в ознакомительные поездки в рейх, публиковались хвалебные отзывы о жизни в Германии, информация о которой ранее «скрывалась большевиками»[509]. Пропагандистские издания помещали материалы о «красоте» городов Германии. В феврале – марте 1942 г. в Тарту была открыта «культурно-историческая выставка, наглядно и документально показывающая влияние германского искусства и германской науки на культуру Восточной Европы». Изданная германскими властями книга для чтения «Родная речь», предназначенная для использования в русских школах, содержала хвалебный очерк Г. Вагнер «На государственной трудовой повинности в Германии» и рассказ И. Шмелева «В немецкой деревне», прочитав который учащиеся должны были «указать отличительное свойство немецкого крестьянина»[510] (из рассказа следовало, что это хозяйственность и предприимчивость).
Одним из посылов пропаганды, направленной на завлечение населения оккупированной территории СССР на работу в Германию, был призыв «собственными глазами… увидеть условия жизни и работы в Великогермании и сравнить их с условиями в бывшем Советском Союзе»[511] (с характерным указанием, что СССР уже якобы прекратил свое существование). Пропагандировалось, что работа в Германии – это «великая честь»[512] и поэтому «рабочие едут в Германию веселые и с песнями и жаждут познакомиться с немецкими условиями жизни»[513]. Целью таких посылов было показать «превосходство» Германии, воспитать преклонение перед ней.
Особым аспектом германской политики была борьба с советской пропагандой. Прежде всего это касалось формирования образа войны как «превентивной», а не захватнической со стороны Германии. 5 июля 1941 г. в ответ на проникнутую патриотическим чувством речь И.В. Сталина, произнесенную двумя днями ранее, германское радио объявило: «Германия совершенно не нуждается для ведения войны в зерне Украины или в нефтеисточниках Кавказа»[514]. Впоследствии публиковались материалы под общим лозунгом: «Как СССР готовил нападение на Германию». Одной из мишеней нацистской пропаганды стал советский писатель И.Г. Эренбург, обращавшийся в своей яркой публицистике к русскому национальному фактору. Оккупанты стремились опорочить его – в первую очередь указывая на еврейское происхождение[515]. В то же время нацисты сами использовали посылы советской пропаганды, к которым до войны привыкло население СССР, – в частности, антикапиталистическую риторику (жизнь под властью рейха «без капиталистов, без помещиков»)[516].
Наконец, еще одной задачей германской политики была деполитизация национального фактора, сведение его к «этнографическим» аспектам. Издававшиеся оккупантами газеты и журналы старались надеть на себя маску «национальных органов» местного населения, часто пользовались народными пословицами и поговорками, публиковали народные песни, статьи о фольклоре, «возрождении национального самосознания», истории страны, материалы по краеведению. Жителям оккупированной территории внушали, что их чаяния должны быть ограничены удовлетворением бытовых нужд[517].
