bannerbannerbanner
Нацистская оккупация и национальный вопрос

Ф. Л. Синицын
Нацистская оккупация и национальный вопрос

Полная версия

В довоенный период германские власти, реализуя свои внешнеполитические интересы, пытались создать себе имидж «друзей» православия. С этой целью они оказывали поддержку Русской православной церкви за границей (РПЦЗ). В 1938 г. была завершена постройка нового православного кафедрального собора в Берлине (Свято-Воскресенский собор), что благоприятно повлияло на отношения Германии с русской диаспорой, а также с Болгарией, Румынией и Югославией. После разгрома Польши оккупанты возвратили православному населению бывших польских территорий отобранное польскими властями церковное имущество[92]. Такая политика имела своей целью заигрывание с восточнославянскими народами и являлась апробацией религиозной политики на планировавшейся к оккупации территории СССР.

К практическому воплощению своих планов в отношении народов СССР нацистское руководство планомерно двигалось все годы после прихода к власти в 1933 г. В Германии была развернута массированная антисоветская пропаганда[93]. Однако в начале 1939 г. руководство Германии в связи с необходимостью обеспечить невмешательство Советского Союза во время захватнических действий рейха в Европе снизило накал пропаганды, направленной против СССР. После подписания пакта о ненападении в августе 1939 г. и Договора о дружбе и границе в сентябре 1939 г. произошло еще более серьезное ослабление антисоветской пропаганды, в том числе были закрыты некоторые периодические издания и изъяты из проката некоторые фильмы[94]. Й. Геббельс приостановил в Министерстве пропаганды деятельность «антикоминтерновского аппарата»[95]. Хотя официального запрета на издание антисоветской литературы не существовало, тем не менее Министерство пропаганды поручило некоторым издателям воздерживаться от этого[96].

Кроме того, были изданы публикации, в которых дореволюционная история России излагалась без откровенно славянофобских или антисемитских тенденций. Эмоционально напоминалось об исторических и культурных связях России и Германии, в том числе со ссылкой на изречение Ф. Ницше: «Нам, безусловно, следует сойтись с Россией»[97]. Генерал-майор в отставке Б. Швертфегер писал в изданной в 1939 г. книге «Германия и Россия в трансформации европейского альянса», что эти страны «вместе устранят опасное положение в Европе и каждая в своем пространстве будет содействовать благу… людей и, тем самым, европейскому миру»[98]. Однако заключение советско-германского пакта и проявившиеся тенденции к «дружбе» с Советским Союзом были негативно встречены некоторыми ортодоксальными нацистами. В частности, А. Розенберг считал, что пакт «трудно совместить с двадцатилетней борьбой нацистской партии против большевизма»[99]. Й. Геббельс, который испытывал трудности с объяснением германскому народу необходимости заключения пакта[100], 16 июня 1941 г. – в преддверии нападения на СССР – сделал запись в дневнике: «Сотрудничеством с Россией… мы замарали наш кодекс чести. Теперь мы очистимся от этого»[101].

Тем не менее, как известно, заключение пакта было лишь политической уловкой Гитлера. Вопрос о войне с Советским Союзом для нацистов был экзистенциальным и никогда не снимался с повестки дня. В середине 1940 г., решив задачи по захвату Центральной, Северной и Юго-Восточной Европы, германское руководство приступило к разработке плана нападения на СССР, получившего известность под названием «Операция «Барбаросса». Цель нападения на Советский Союз была сформулирована в Инструкции по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса от 2 мая 1941 г.: «Война против России – один из важнейших этапов борьбы за существование немецкого народа. Это древняя битва германцев против славянства, защита европейской культуры от московитско-азиатского нашествия, оборона против еврейского большевизма»[102]. 8 мая 1941 г. А. Розенберг разъяснил своим подчиненным, что целью войны против СССР является «избавление на грядущие столетия Германской империи от великорусского… давления»[103].

Судьба народов и территории СССР была окончательно решена нацистским руководством к моменту нападения на Советский Союз. Гитлер планировал против СССР особую войну, коренным образом отличавшуюся от тех военных действий, которые Германия вела на территории Западной Европы, – войну на уничтожение[104]. В решении вопросов судьбы народов Советского Союза самое непосредственное участие принимали рейхсфюрер СС Г. Гиммлер и министр пропаганды Й. Геббельс[105]. Однако основную практическую работу в этой сфере проделал А. Розенберг, который 20 апреля 1941 г. был назначен уполномоченным по «централизованному решению вопросов восточноевропейского пространства» и разработал проект создания на оккупированной территории СССР административно-территориальных единиц в ранге «рейхскомиссариатов», указав при этом, что оккупация должна проводиться по-разному в разных регионах[106].

 

В уже упоминавшейся речи 20 июня 1941 г. А. Розенберг представил свои планы нацистскому руководству. Он предлагал вычленить из СССР «Россию» в пределах «пространства между Петербургом, Москвой и Уралом». Белоруссия должна была стать «резервацией» для переселения «антиобщественных элементов» из Прибалтики, Генерал-губернаторства[107] и отобранной Германией у Польши в 1939 г. области Вартеланд. Другие три территориальных образования – «Украина», «Прибалтика» и «Кавказ» – предполагались в качестве новой «лимитрофной зоны», служащей для изоляции России с запада. «Украина» должна была простираться на восток до Тамбова и Саратова. О западных границах и форме потенциального «украинского государства», которое в будущем могло возникнуть под протекторатом Германии, пока не говорилось. Границы «прибалтийских территорий» должны были пройти от Ленинграда к Новгороду, затем западнее Москвы до границ «Украины». В каждом из этих регионов предполагалась реализация особой политики[108]. На Кавказе А. Розенберг выдвинул план создания «федеративного государства с германским полномочным представительством»[109]. В качестве его северной границы он определил линию от Ростова-на-Дону к Волге[110]. На территории Кавказа и республик Центральной Азии нацисты предполагали провести «эксперимент» с предоставлением населению определенных прав взамен на обеспечение охраны территории рейха от внешних посягательств[111]. В целом возлагались серьезные надежды на поддержку со стороны народов Кавказа и казаков[112].

Нацисты планировали осуществлять свою политику на оккупированной территории СССР на основе известного метода «Разделяй и властвуй», используя «возможное наличие противоречий между украинцами и великороссами», «напряженные отношения» между прибалтийскими народами и русскими, «противоречия между туземцами (грузины, армяне, татары и т. д.) и русскими» на Кавказе (отмечалось, что «следует считаться с тем, что грузины и татары[113], в противоположность армянам, дружественно настроены к немцам»). Для повышения эффективности управления планировалось выдвижение местных кадров, лояльных к Германии, – в частности, нацисты считали, что в Прибалтике этот вопрос мог быть решен достаточно легко, то есть там можно было «опереться на местных немцев, а также на литовцев, латышей и эстонцев»[114]. Сотрудничества с русским народом предписывалось избегать, в том числе русские не «могли быть использованы в качестве консультантов [германских] административных органов» на оккупированной территории СССР[115].

Несмотря на положительное отношение к проектам А. Розенберга по устройству оккупированной территории СССР, Гитлер рассматривал их только в качестве временных мер, необходимых для обеспечения военной победы Германии. Нацистские руководители были уверены, что рейх не нуждается в поддержке национальных устремлений народов СССР и способен самостоятельно создать мощную колониальную империю[116]. В итоге вся европейская территория Советского Союза так или иначе подлежала «германизации», а коренное население не имело перспектив к сохранению не только государственности, но и национального бытия. Г. Гиммлер планировал, что 75 % славянского населения СССР после оккупации будет «депортировано» в Сибирь. Вполне возможно, что на деле это означало его уничтожение (геноцид еврейского народа также часто именовался нацистами «депортацией»)[117].

Перед самым нападением на Советский Союз нацистское руководство дало армии и гражданскому персоналу рейха последние указания о национальной политике на территории СССР. С целью не антагонизировать его население нацисты считали необходимым тщательно скрывать свои планы. Декларация Гитлера от 22 июня 1941 г., в которой он обозначил причины и цели войны, начатой против Советского Союза, ни слова не говорила о запланированном Германией геноциде и уничтожении государственности народов СССР. Целью войны Гитлер лицемерно и лживо провозгласил наказание «иудейско-англосаксонских поджигателей войны и их помощников, а также евреев и московского большевистского центра»[118]. Й. Геббельс записал в своем дневнике 16 июня 1941 г. (очевидно, это были его указания, данные сотрудникам Министерства пропаганды): «Большевизм должен быть низвергнут… Отрава большевизма должна быть искоренена в Европе… В России царизм восстановлен не будет, а в противовес еврейскому большевизму будет построен истинный социализм»[119]. Однако он не указал, что плодами этого «социализма» будут пользоваться отнюдь не народы России.

В то же время в выступлениях нацистских лидеров звучали слова и об истинных планах рейха в отношении СССР. А. Розенберг в речи 20 июня 1941 г. прямо сказал, что «борьба с большевизмом» – это лишь пропагандистское прикрытие: «Мы ведем «крестовый поход» против большевизма не для того, чтобы освободить «бедных русских»… от этого большевизма, а для того, чтобы проводить германскую мировую политику и обезопасить Германскую империю». Розенберг подчеркнул, что с русской государственностью должно было быть покончено, а «остаткам» русской этнической территории суждено превратиться в колонию без права на «появление… какого-либо… национального вождя». Расчленение завоеванных территорий Розенберг оправдывал тем, что Россия «никогда не была национальным государством, она всегда оставалась государством национальностей», и поэтому он ставил задачу «органически выкроить из огромной территории Советского Союза государственные образования и направить их против Москвы, освободив тем самым Германскую империю на будущие века от восточной угрозы»[120]. Й. Геббельс беззастенчиво указывал на экономические (фактически грабительские) цели войны против СССР: «Сырьевые ресурсы этой богатой страны теперь мы сможем использовать… Итак, вперед. Богатые поля Украины манят»[121]. Таким образом, заявления, – в частности, сделанные после войны И. фон Риббентропом, – о том, что целью нападения на Советский Союз являлось «предотвращение будущего нападения» СССР на Германию[122], не соответствовали истине.

Преступные намерения нацистского руководства в отношении народов СССР подтверждают указания, данные руководством рейха германской армии: «Инструкция по развертыванию и боевым действиям по плану «Барбаросса» от 2 мая 1941 г. предписывала «беспощадное тотальное истребление противника» и «в особенности никакой пощады по отношению к представителям русско-большевистской системы»[123]. 13 мая 1941 г. были изданы Указ о применении военной подсудности в районе «Барбаросса» и об особых мерах войск и Директива об обращении с политическими комиссарами, на основании которых военнослужащие вермахта фактически освобождались от ответственности за убийства гражданского населения на оккупированной территории Советского Союза – они получили право расстреливать партизан, всевозможных «несогласных» и «подстрекателей» без суда и следствия, а также брать и убивать заложников[124].

 

Санкционированию жестокости в отношении граждан СССР способствовала уверенность нацистского руководства в быстрой победе. Й. Геббельс считал, что «большевизм рухнет, как карточный домик», а вермахту «предстоит триумфальное шествие, не имеющее себе равных». Он был уверен, что уже в первые дни войны будут устранены любые сомнения германского народа в необходимости войны с Советским Союзом и возможные симпатии к СССР: «Нашим солдатам представится возможность лично познакомиться с отечеством рабочих и крестьян. Все они вернутся ярыми противниками большевизма»[125].

Таким образом, основу нацистских планов с самого начала существования НСДАП составляли уничтожение Советского (Российского) государства, колонизация завоеванных территорий, порабощение, уничтожение и депортация народов СССР. Война против Советского Союза имела для нацистов экзистенциальное значение как воплощение их планов по завоеванию «жизненного пространства» и в конечном итоге мирового господства. Заявления германского руководства о «борьбе с еврейским большевизмом», наказании большевиков за уничтожение «германской правящей верхушки» Российской империи и т. п. были лишь побочными аспектами главной цели нацистов, а заявление об «освобождении порабощенных народов» – полностью лицемерным.

Сложно сделать однозначный вывод о том, какой фактор – национальный или экономический – превалировал в целях Германии по захвату и колонизации территории СССР. Безусловно, нацисты стремились к захвату экономического потенциала Советского Союза. Однако при этом они планировали истощение одной из главных составляющих экономики завоеванной территории – ее трудового потенциала посредством уничтожения и депортации значительной части населения по «расовым признакам». Такие цели не были характерны для традиционных войн в Европе, когда завоеванное население обычно оставлялось на месте в качестве новых граждан или подданных страны-завоевательницы, которые должны были вносить свой трудовой вклад в развитие новой родины. Таким образом, экономические цели сочетались с «расовыми» – оттеснением с границ Германии и уничтожением представителей неугодных народов.

Можно говорить об абсурдности нацистских планов по захвату силами небольшой Германии такой могущественной страны, как СССР, который к тому же являлся наследником Российской империи. Однако они не казались таковыми нацистам, которые были уверены, что своему могуществу Россия была обязана властвовавшему в ней до 1917 г. «германскому элементу» и что после вытеснения этого «элемента» она лишилась своей силы. Нацистские власти считали, что под руководством «расово неполноценных» большевиков Россия противостоять Германии не сможет.

§ 2. «Национал-большевизм»: Усиление национального фактора во внутренней политике СССР

После Октябрьской революции национальная политика в Советской России была сведена к определенным образом понимаемому интернационализму. Созданные на обломках Российской империи советские республики рассматривались как стартовая площадка для «мировой революции». Образование СССР в 1922 г. декларировалось как «решительный шаг по пути к объединению трудящихся всех стран в мировую Социалистическую Советскую Республику»[126].

В Советском государстве представители всех наций и рас получили равные права[127], что, несомненно, было прогрессивным шагом. Внутренняя структура СССР была построена по национально-территориальному признаку. С одной стороны, это дало возможность для развития национального бытия всех этносов. Однако, с другой стороны, такое устройство государства создало проблемы: из-за этнической чересполосицы во многих случаях было невозможно адекватным образом разграничить этнические территории разных народов.

Несмотря на задекларированное равенство всех наций, русские – самый многочисленный этнос в СССР – не получили своего национально-территориального образования. Для новой власти русские были прежде всего государствообразующим народом Российской империи, которую В.И. Ленин в статье «К вопросу о национальной политике»[128] охарактеризовал как «тюрьму народов»[129]. Под влиянием историка М.Н. Покровского и его соратников история дореволюционной России подверглась поруганию[130], как патриотизм и национальные чувства в целом. В школах и вузах фактически было ликвидировано историческое образование. Снижению «русского влияния» в СССР служила кампания по «коренизации», которая заключалась в выдвижении национальных (нерусских) кадров, дискриминации «русских кадров» и минимизации использования русского языка[131]. При государственной поддержке развивалось изучение эсперанто как «языка международного общения»[132]. В рамках кампании по созданию нового латинизированного алфавита для большинства народов СССР рассматривались планы по латинизации русской письменности[133], что, безусловно, еще больше обрубило бы связь русского народа с дореволюционной Россией.

Однако неуспех коммунистических революций в других странах мира (просоветские режимы удалось установить только в Монголии и Туве, которые на мировой арене играли малую роль) привел руководство СССР к более трезвой оценке перспектив развития социалистической системы. В 1924–1925 гг. руководство страны сформулировало политику построения социализма «в одной отдельно взятой стране»[134]. Таким образом, политические интересы новой власти, установившейся в России, сузились до ее государственных границ. «Национализацию» советской политики, произошедшую в середине 1920-х гг., правовед и политический деятель Н.В Устрялов, живший в те годы в эмиграции, назвал «национал-большевизмом»[135]. Тем не менее во второй половине 1920-х гг. были только заложены предпосылки к формированию новой национальной политики, а реальные перемены обозначились лишь во второй трети 1930-х гг. Таким изменениям способствовали как внутренние реалии страны, так и приход в 1933 г. нацистов к власти в Германии, которая издавна рассматривалась большевиками как одна из главных надежд на продвижение «мировой революции». Массовая поддержка ультранационалистической партии в этой стране оказалась для советских руководителей неприятной неожиданностью, окончательно разрушившей «революционные иллюзии»[136].

В декабре 1933 г. СССР подал заявку на вступление в Лигу Наций (был принят в сентябре 1934 г.), что знаменовало согласие Советского государства следовать нормам международной политики, отказавшись от экспорта «мировой революции». Решения XVII съезда ВКП(б), состоявшегося в январе – феврале 1934 г., окончательно обозначили «мировую революцию» лишь в качестве одного из вспомогательных инструментов внешней политики СССР по обеспечению собственных интересов. Руководство страны взяло курс на осторожное возвращение к патриотическим ценностям. Понятие «Родина» (часто с приставкой «советская») теперь получило большое значение в государственном лексиконе[137].

В условиях перехода к политике развития государства в традиционном понимании этого слова, а не в качестве стартовой площадки для «мировой революции», власть решила вернуть русскому народу государствообразующий статус. В мае 1933 г. И.В. Сталин заявил: «Русские первыми подняли знамя Советов вопреки всему остальному миру. Русский народ – самый талантливый в мире народ»[138]. Хотя Конституция СССР 1936 г., на основе которой строилась советская государственная политика, не предусматривала первенства какой-либо нации[139], к 1938 г. руководящая роль русского народа в Советском государстве как «великого»[140], «старшего среди равных»[141], определилась окончательно. Русскому народу был возвращен статус «великой и передовой нации», присвоены самые лучшие эпитеты – «бессмертный… народ»[142], «самый храбрый солдат в мире»[143], подчеркивались «сила духа русского народа, его мужество и упорство»[144]. Советская пропаганда показывала выдающиеся успехи русского народа в науке, литературе, живописи, архитектуре, музыке[145]. Русская культура было объявлена «единственной пролетарской социалистической культурой»[146]. Признание «первенства» и «величия» русского народа зазвучало из уст официальных представителей национальных регионов СССР[147].

В систему государственной идеологии СССР были введены героические страницы истории России и русского народа. Положительно была оценена деятельность таких исторических деятелей, как А. Невский, К. Минин, Д. Пожарский, Петр I, а также роль некоторых исторических событий – в частности, Отечественной войны 1812 г. [148] Советский военно-морской флот был назван преемником «славных дел и боевых традиций русского флота»[149]. В Красной армии в рамках политической подготовки красноармейцев и командиров проводились лекции на тему «Борьба русского народа за свою независимость»[150]. В мае 1938 г. широко отмечалось 750-летие «Слова о полку Игореве». В августе того же года в Эрмитаже была организована выставка «Военное прошлое русского народа в памятниках искуcства и предметах вооружения»[151]. 2 апреля 1939 г. в Большом театре состоялась советская премьера оперы «Иван Сусанин» – в советской прессе еще на стадии репетиций писали, что в этом произведении М.И. Глинка «сумел… показать глубину и силу чувств и мыслей народа, его мужественный и простой в своем величии героизм»[152]. Финальный эпизод оперы был описан как «чудесное, незабываемое мгновение», когда «народ приветствует свое героическое прошлое»[153].

Одной из акций, осуществленных в рамках нового курса советской политики, стала реабилитация казачества, которое ранее рассматривалось как носитель идей «империалистического прошлого», а теперь было признано «советским не только по государственной принадлежности, но и по духу, по устремлениям, по преданности советской власти»[154]. 20 апреля 1936 г. ЦИК СССР принял постановление «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА».

В СССР были исправлены некоторые перегибы национальной политики, связанные с избыточной «коренизацией». Хотя в Конституции СССР отсутствовало положение о государственном языке, такой статус был теперь де-факто закреплен за русским языком. Он получил статус «первого среди равных»[155] в стране и должен был «стать достоянием каждого советского гражданина»[156]. Русскому языку предписывалось отвести «подобающее место в системе народного образования»[157]. В марте 1938 г. было принято постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и областей»[158]. Повысилась официальная роль русского языка на местном уровне: так, в 1938 г. началось издание русскоязыных комсомольских газет в ряде союзных и автономных республик, русский язык был признан вторым государственным в Белорусской ССР[159]. Ввиду того что преподавание русского языка в национальных школах к началу 1940 г. не везде удалось вывести на должный уровень[160], 6 июля 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об обучении русскому языку призывников, подлежащих призыву в Красную Армию и не знающих русского языка»[161].

Укреплению статуса русского языка послужил перевод письменностей многих народов СССР на кириллицу, который начался в 1936 г. и завершился к 1941 г. Кириллизация была обозначена как «вопрос глубоко политический» и обосновывалась в том числе «укреплением братского союза с русским народом» и «распространением знания русского языка» среди «нерусских» народов[162]. На кириллический алфавит была переведена письменность почти всех народов РСФСР, а также титульных народов Азербайджанской, Узбекской, Таджикской, Туркменской, Киргизской, Казахской ССР и Молдавской АССР. Введенные ранее латинизированные алфавиты подверглись критике как «путаные, усложненные», «малопонятные широким массам трудящихся», «не соответствующие задачам социалистического строительства». Кириллизация алфавита провозглашалась как «величайшее событие»[163]. Действительно, введение кириллицы для национальных языков было обосновано практическими соображениями – кириллица имеет больше букв по сравнению с латиницей, исключалась путаница с написанием и чтением букв на русском и родном языке, облегчалось изучение русского языка. По завершении кириллизации алфавитов были выдвинуты предложения о полной унификации национальных кириллических алфавитов, чтобы как можно теснее сблизить их с русским алфавитом[164].

Советское руководство предприняло шаги по борьбе с пропагандой русофобии. Еще в декабре 1930 г. Секретариат ЦК ВКП(б) подверг критике поэта Д. Бедного за антирусские настроения, выраженные в его фельетонах «Слезай с печки», «Без пощады» и др. 14 ноября 1936 г. русофобские произведения поэта были заклеймены в постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О пьесе «Богатыри» Демьяна Бедного» – указывалось, что она «огульно чернит богатырей русского былинного эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа». Пьеса была снята с репертуара как «чуждая советскому искусству»[165]. В июле 1938 г. в «Правде» была дана низкая оценка Малой Советской энциклопедии за то, что в ней «встречается стремление принизить великий русский народ»[166].

Борьба с русофобией проявилась и в рамках кампании массовых репрессий 1937–1938 гг.: в вину некоторым «изменникам Родины», «буржуазным националистам» и «троцкистам» вменялось то, что они «пытались противопоставить русский народ другим народам СССР и насаждали отрицательное отношение к русской культуре». В частности, в русофобии обвинялся Н.И. Бухарин за то, что называл русских «нацией Обломовых»[167], а также глава Российской ассоциации пролетарских писателей Л.Л. Авербах и его коллеги из Российской ассоциации пролетарских музыкантов, которые, как утверждала пропаганда, провозглашали русскую музыку «чуждой и непонятной для других народов Советского Союза», «объявляли Бородина и Глинку… великодержавными шовинистами»[168]. Особое внимание было уделено обвинению «буржуазно-националистических агентов фашизма» в противодействии изучению русского языка в национальных регионах[169]. Обязательность «штудирования немецкого языка» (основной иностранный язык, преподававшийся в школе в тот период) в ущерб русскому языку была признана преступной[170].

Взяв на вооружение национально ориентированную идеологию, Советское государство не обошло своим вниманием историческую науку. В 1934 г. история СССР была восстановлена в правах учебной и воспитательной дисциплины в школах и вузах. В 1936 г. в структуре Академии наук СССР был создан Институт истории. В постановлении ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г. «О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «Краткого курса истории ВКП(б)» была закреплена линия на дискредитацию «школы М.Н. Покровского», которую обвинили в «вульгаризаторстве» и «извращенном толковании исторических фактов»[171]. Были изданы статьи историков, направленные «против взглядов Покровского», которые, по мнению советской пропаганды, имели «положительное значение» для борьбы «с антимарксистскими теориями на историческом фронте»[172].

Ученые по заданию властей занялись переоценкой истории страны. В июле 1938 г. в журнале «Большевик» вышла статья академика Е.В. Тарле, в которой утверждалось, что «Россия оказывала от начала и до конца XIX в. колоссальное влияние на судьбы человечества», а русский народ «властно занял одно из центральных, первенствующих мест в мировой культуре»[173]. Ревизии подверглась доктрина «Россия – тюрьма народов»: известный полярник И.Д. Папанин писал в «Правде», что хотя «по справедливости называли царскую Россию тюрьмой народов», но «в этой тюрьме томился и русский народ»[174]. Ученые Института истории АН СССР в предвоенные годы работали над темами «История русского народа», «Образование русского национального государства», «Военное прошлое русского народа», «История русской культуры», «История развития русской общественной мысли», «История Москвы», подготовили к печати сборник материалов «Война 1812 г.»[175]. В то же время историкам и пропагандистам пришлось объяснять прежний «антипатриотизм» большевистской партии: так, ее «пораженческие» выступления в 1914–1917 гг. против «защиты буржуазного отечества в империалистической войне» были обыграны как «величайший образец интернационализма и вместе с тем – подлинной любви к родине»[176].

Власть поставила задачу разработать и издать учебники, содержащие новую концепцию истории. В октябре-ноябре 1937 г. в школы поступил «Краткий курс истории СССР» (под редакцией А.В. Шестакова), в котором красной нитью проходила тема патриотизма. И.В. Сталин принимал личное участие в редактировании этого учебника[177]. Было предписано осуществить его перевод на языки народов СССР (например, на чеченский и ингушский[178]). В том же году был издан дореволюционный «Курс русской истории» В.О. Ключевского[179]. Сам Шестаков, говоря об этой книге, призывал «не отказываться от буржуазного наследства в области исторической науки»[180]. В 1940 г. вышел учебник «История СССР» под редакцией А.М. Панкратовой[181].

В то же время обратной стороной усиления русского национального фактора стало недостаточное внимание к истории других народов. Как выяснилось во время обсуждения учебника по истории СССР для вузов, проведенного в январе 1940 г., истории народов Кавказа в XVIII в. было «посвящено каких-нибудь 1½ странички», а также было мало сказано про воздействие нашествия Батыя на страны Азии и Западной Европы[182]. В августе 1940 г. секретарь ЦК КП(б) Грузии К.Н. Чарквиани написал И.В. Сталину о том, что «в учебнике допущены совершенно нетерпимые искажения и игнорирование истории грузинского народа»[183]. Критика не была оставлена без ответа: в октябре 1940 г. ЦК ВКП(б) предложил Институту истории АН СССР переработать этот учебник[184].

Подъем национально ориентированной пропаганды также вызвал негативную реакцию со стороны тех коммунистов, которые жестко придерживались идеологии «пролетарского интернационализма». 7 марта 1938 г. Н.К. Крупская написала письмо И.В. Сталину, в котором выразила озабоченность тем, что «начинает показывать немного рожки великодержавный шовинизм»[185]. Некоторые критики оценивали произведения литературы и искусства, посвященные патриотической тематике, как олицетворение «квасного патриотизма» и пропаганду национализма. Однако такая позиция не получила поддержки у власти. В сентябре 1939 г. ЦК ВКП(б) принял постановление, осуждавшее «вредные тенденции огульного охаивания патриотических произведений»[186].

В то же время советское руководство стремилось удержать усиление русского национального фактора и «великодержавия» в заданных границах с целью сохранить диктат коммунистической идеологии и предотвратить возможный всплеск негативизма на «национальных окраинах». Для поддержания «идеологического баланса» была разработана и активно внедрялась доктрина «советского патриотизма», который определялся как «любовь и преданность своему отечеству… чувство ответственности за судьбы своей страны, желание и готовность защищать ее от угнетателей и интервентов»[187]. Этой доктрине придали «исторические корни»: М.И. Калинин на собрании партийного актива Москвы в октябре 1940 г. заявил, что «советский патриотизм является прямым наследником творческих дел предков, двигавших вперед развитие нашего народа»[188].

92Жуков Д. Оккультизм в Третьем рейхе. М., 2006. С. 146, 148.
93Кантор Ю.З. Указ. соч. С. 212.
94Токарев В.А. Советский культурный ландшафт в тени Пакта Молотова-Риббентропа (1939–1941) // РИ. 2010. № 5. С. 65–66.
95Дрожжин С.Н. Указ. соч. С. 144.
96РГВА. Ф. 500к. Оп. 3. Д. 48. Л. 2.
97Кенен Г. Указ. соч. С. 396.
98Schwertfeger Bernhard. Deutschland und Russland im Wandel der europäischen Bündnisse. Hannover, 1939. P. 72.
99Буханов В.А. Указ. соч. С. 53.
100Baird Jay W. Op. cit. P. 147.
101Дневники Йозефа Геббельса: Прелюдия «Барбароссы». М., 2005. С. 340.
102Сенявская Е.С. Противники России… С. 79.
103ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 1. Д. 1949. Л. 135а.
104Дрожжин С.Н. Указ. соч. С. 165, 179.
105Дневники Йозефа Геббельса. С. XXXVII.
106Кринко Е.Ф. Кавказ в планах Альфреда Розенберга // Кавказский сборник. Т. 3 (35). М., 2006. С. 107–109.
107Административно-территориальное образование, созданное нацистской Германией на захваченной территории Центральной и Южной Польши и – после нападения на СССР – Западной Украины.
108«…Уничтожить Россию весной 1941 г.». С. 89–91, 94, 96–97.
109Кринко Е.Ф. Кавказ в планах Альфреда Розенберга. С. 108.
110«…Уничтожить Россию весной 1941 г.». С. 97.
111Мюллер Н. Вермахт и оккупация: 1941–1944 гг. М., 1974. С. 258.
112РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 121. Д. 119. Л. 22–23.
113Имелись в виду азербайджанцы.
114ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 1. Д. 1711. Л. 19.
115Там же. Д. 1949. Л. 147.
116Кринко Е.Ф. Кавказ в планах Альфреда Розенберга. С. 107–109.
117Дрожжин С.Н. Указ. соч. С. 165, 179.
118«…Уничтожить Россию весной 1941 г.». С. 114.
119Дневники Йозефа Геббельса. С. 340.
120«…Уничтожить Россию весной 1941 г.». С. 85, 87.
121Дневники Йозефа Геббельса. С. 340–341.
122Риббентроп И., фон. Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи. М., 1996. С. 180–183.
123Сенявская Е.С. Противники России… С. 79.
124Дрожжин С.Н. Указ. соч. С. 186.
125Дневники Йозефа Геббельса. С. 339–340.
126История Советской Конституции: Сб. док., 1917–1957. М., 1957. С. 393.
127См.: Конституция РСФСР (1918 г.). Ст. 22.
128Написана в 1914 г., впервые опубликована в 1924 г.
129Ленин В.И. К вопросу о национальной политике // Он же. Полное собрание сочинений. Т. 25. М., 1969. С. 66. Впервые выражение «тюрьма народов» по отношению к России использовал французский путешественник А. де Кюстин в книге «Россия в 1839 году».
130См.: Покровский М.Н. Русская история в самом сжатом очерке. М., 1932.
131См., например: Чистяков О.И. Коренизация государственного аппарата национальных районов в первые годы советской власти: По материалам национальных районов Среднего Поволжья // Правоведение. 1965. № 1. С. 164–165.
132Власов Д.В. Эсперанто: полвека цензуры: Развитие эсперанто-движения и его журналистики в условиях цензуры в Российской империи и СССР (1887–1938 гг.). М., 2011. С. 86, 128–135; Линс У. Опасный язык: Книга о преследованиях эсперанто. М., 1999. С. 201–254.
133Луначарский А.В. Латинизация русской письменности; Яковлев Н. За латинизацию русского алфавита // Культура и письменность Востока. Кн. 20. Баку, 1929. С. 20–43.
134См.: Бухарин Н.И. О характере нашей революции и о возможности победоносного социалистического строительства в СССР. Л., 1926. С. 62–64; Сталин И.В. К вопросам ленинизма // Он же. Cочинения. Т. 8. М., 1948. С. 68–74. (Впервые опубликовано в 1926 г.)
135Устрялов Н.В. Национал-большевизм. М., 2003. С. 342–348.
136См.: Вдовин А.И. Русские в ХХ веке: Трагедии и триумфы великого народа. М., 2013. С. 83–84.
137См., например: За Родину! // Правда. 1934. 9 июня. С. 1.
138Мартин Т. Империя «положительной деятельности»: Нации и национализм в СССР, 1923–1939. М., 2011. С. 619.
139См.: Конституция СССР. М., 1936.
140Волин Б. Великий русский народ. С. 3.
141РСФСР // Правда. 1938. 14 февраля. С. 1.
142Трегуб С. Гениальный русский критик // Правда. 1938. 9 июня. С. 4.
143Оборона СССР и религия // Антирелигиозник. 1940. № 2. С. 1.
144Папанин И. Великий русский народ // Правда. 1938. 26 июня. С. 2.
145См.: Заславский Д. Русская культура и Франция // Правда. 1938. 3 февраля. С. 4; Волин Б. Великий русский народ // Большевик. 1938. № 9. С. 28; Тарле Е. История XIX века: (предисловие редактора к новому изданию «Истории XIX века» Лависса и Рамбо, выпускаемому в ближайшее время в свет) // Там же. № 14. С. 40; Анохин П. Жемчужина русской физиологии // Правда. 1938. 26 сентября. С. 4.
146См.: РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 5. Д. 57. Л. 7.
147См.: Мамедова Ш. «Чем мы обязаны русскому искусству» // Правда. 1938. 9 апреля. С. 4; Хрущев Н.С. Доклад на XIV съезде КП(б)У // Там же. 16 июня. С. 3; ХVIII съезд ВКП(б): Стенографический отчет. М., 1939. С. 74; Бельгаев Г.Ц. К переводу бурят-монгольской письменности на русский алфавит // Записки БМГНИИ языка, литературы и истории. 1939. Вып. 1. С. 5–6; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 22. Д. 1172. Л. 91.
148См.: РГВА. Ф. 25871. Оп. 2. Д. 388. Л. 221.
149Ганичев Л. Страницы военно-морской истории // Правда. 1938. 21 марта. С. 4.
150РГВА. Ф. 38324. Оп. 1. Д. 67. Л. 121а.
151См.: Правда. 1938. 1 августа. С. 6.
152Хубов Г. Бессмертная опера о любви к родине («Иван Сусанин») // Правда. 1938. 3 сентября. С. 4.
153См.: Городинский В. «Иван Сусанин» // Правда. 1939. 4 апреля. С. 4.
154Советские казаки // Правда. 1936. 18 февраля. С. 1.
155Волин Б. Великий русский народ. С. 18.
156Русский язык – достояние советских народов // Правда. 1938. 7 июля. С. 1.
157Косых Т., Устинов И. О преподавании русского языка // Правда. 1938. 29 июля. С. 3.
158См.: Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 179.
159См: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. Кн. 2.: 1933–1945. М., 2009. С. 347, 419.
160См., например: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 21. Д. 1882. Л. 70.
161См.: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 559.
162См.: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 390, 618.
163Алфавит калмыцкого языка на русской основе. Элиста, 1938. С. 11, 20.
164См.: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 617–618.
165Максименков Л.В. Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революция: 1936–1939. М., 1997. С. 221.
166Потапов К. Большие изъяны Малой энциклопедии // Правда. 1938. 7 июля. С. 4.
167Равин С.М. Первая среди равных. Л., 1938. С. 19.
168См.: Городинский В. Музыка великого народа // Правда. 1938. 20 марта. С. 4.
169См.: РГАСПИ. Ф. М-1. Оп. 5. Д. 57. Л. 7–8; Фоменко Е. Русский язык в школах Крыма // Правда. 1938. 10 января. С. 3; Солодий Г. Гнилая позиция Наркомпроса Башкирии // Там же. 20 марта. С. 4; Золотов Б. Русский язык в карельской школе // Там же. 9 апреля. С. 3; Хрущев Н.С. Доклад на XIV съезде КП(б) Украины // Там же. 16 июня. С. 3; Русский язык – достояние советских народов // Там же. 7 июля. С. 1.
170См.: Косых Т., Устинов И. Указ. соч.
171См.: КПСС в резолюциях… М., 1953. Ч. 2. С. 861.
172НА ИРИ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 4; Там же. Д. 37. Л. 4.
173Тарле Е. Указ. соч. С. 38, 40.
174Папанин И. Указ. соч.
175НА ИРИ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 3–7; Там же. Д. 74. Л. 26–27; Там же. Д. 72. Л. 3; Там же. Д. 136. Л. 1.
176Каммари М. О пролетарском интернационализме и советском патриотизме // Большевик. 1940. № 15–16. С. 34.
177Фукс А.Н. Школьные учебники по отечественной истории как историографический феномен (конец XVII в. – вторая половина 1930-х гг.). М., 2010. С. 437.
178ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 345.
179См.: Ключевский В.О. Курс русской истории. М., 1937.
180См.: Шестаков А.В. За большевистское изучение истории СССР // Правда. 1938. 2 февраля. С. 3.
181См.: История СССР / Под ред. А.М. Панкратовой. М., 1940.
182НА ИРИ РАН. Ф. 1. Оп. 1. Д. 77. Л. 23, 54.
183РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 10. Л, 116, 118.
184См.: ЦК ВКП(б) и национальный вопрос. С. 571–572.
185Известия ЦК КПСС. 1989. № 3. С. 179.
186Вдовин А.И. Русские в ХХ веке… С. 121–122.
187Фиронов Н. Советский патриотизм // Тихоокеанская звезда. 1939. 5 августа. С. 2.
188Калинин М.И. О коммунистическом воспитании: Доклад на собрании партийного актива г. Москвы 2 октября 1940 г. // Правда. 1940. 30 октября. С. 3–4.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru