Ф. Л. Синицын
Нацистская оккупация и национальный вопрос
§ 4. Первое столкновение: национальный аспект в реализации политических устремлений СССР и Германии в «лимитрофной зоне» (Польша, Финляндия, Прибалтика, Бессарабия и Северная Буковина)
23 августа 1939 г. СССР и Германия подписали Договор о ненападении, к которому прилагался Секретный дополнительный протокол, касавшийся разграничения сфер влияния в Восточной Европе. В результате достигнутых соглашений Советский Союз получил возможность реализовать свои устремления по присоединению ряда территорий, на которые, по мнению руководства страны, СССР имел права. В их числе были Западная Украина и Западная Белоруссия, населенные единокровными народами (бóльшая часть этих территорий ранее входила в состав Российской империи), Финляндия, Литва, Латвия и Эстония, получившие независимость от России в 1917–1918 гг., а также Бессарабия, входившая в состав России до декабря 1917 г. и впоследствии оккупированная Румынией[352].
СССР оспаривал польскую принадлежность Западной Украины и Западной Белоруссии еще с начала 1920-х гг.[353] После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 г. советское руководство начало наряду с военной политическую подготовку к занятию территории Западной Украины и Западной Белоруссии, в рамках чего был в полной мере использован «национальный фактор». 7 сентября 1939 г. И.В. Сталин в беседе с Г. Димитровым сказал: «Польское государство раньше (в истории) было национальное государство, поэтому революционеры защищали его против раздела и порабощения. Теперь фашистское государство угнетает украинцев, белорусов и т. д.»[354]. 10 сентября В.М. Молотов на встрече с германским послом В. фон Шуленбургом отметил, что так как «Польша разваливается на куски», то «Советский Союз должен прийти на помощь украинцам и белорусам»[355]. 14 сентября советское правительство официально объявило, что «национальная политика правящих кругов Польши характеризуется подавлением и угнетением национальных меньшинств, и особенно украинцев и белорусов». Утром 17 сентября польскому послу в Москве была вручена нота, в которой говорилось, что СССР «не может… безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались беззащитными»[356].
В тот же день Красная армия перешла границу Польши, выступив, как было объявлено, «на защиту жизни и имущества населения Западной Украины и Западной Белоруссии»[357]. К этому времени подразделения польской армии, сформированные на восточных окраинах Второй Речи Посполитой, самораспустились. В тылу польских войск происходили восстания, отмечалось массовое неподчинение властям. Значительная часть белорусов, украинцев и евреев с радостью и надеждой встречала Красную армию[358]. «Польская операция» советских войск не являлась войной в полном смысле этого слова, но и не была бескровной – Красная армия потеряла 737 чел. убитыми и 1862 чел. ранеными[359].
28 сентября 1939 г. СССР и Германия подписали Договор о дружбе и границе, который легитимировал раздел, или «распад», Польши на основе национального фактора: «Обеспечить народам, живущим там, мирное существование, соответствующее их национальным особенностям». СССР получил исключительно украинские и белорусские этнические территории, еще с 1919 г. определенные как таковые на международном уровне (линия Керзона). Отклонение новой границы от этой линии к западу было допущено лишь в районах Белостока и Перемышля, но и на этих территориях имелось значительное украинское и белорусское население.
В Западной Белоруссии и Западной Украине были созваны народные собрания, которые подали ходатайства о вхождении этих регионов в состав СССР. 1–2 ноября 1939 г. Западная Украина (88 тыс. кв. км и 8 млн чел. населения) и Западная Белоруссия (108 тыс. кв. км и 4,8 млн чел. населения) были приняты в состав Советского Союза (в рамках УССР и БССР соответственно)[360].
Для объяснения советскому народу присоединения новых территорий был использован национальный фактор. Во-первых, говорилось об исторически и политически справедливом воссоединении разделенных народов – украинцев и белорусов. Во-вторых, утверждалось о спасении западных украинцев и белорусов от «ига» Польши, правители которой были «не в силах разрешить национальный вопрос, создать атмосферу дружбы и доверия между народами»[361], а после начала Германо-польской войны бросили украинцев и белорусов на произвол судьбы[362]. В-третьих, обоснованию советских притязаний на восточные регионы Второй Речи Посполитой служили заявления о том, что они являются «исконно русской землей»[363]. С этой целью были организованы научно-исторические мероприятия, посвященные освобождению Западной Украины и Западной Белоруссии[364].
Общие выводы советской пропаганды гласили, что произошло «освобождение угнетенных народов от ига империализма и добровольное объединение их на базе социализма в качестве равноправных членов СССР»[365]. Такое обоснование вполне выписывалось в концепцию «советского патриотизма», духом которого, как утверждала пропаганда, «проникнут был поход… Красной Армии на Западную Украину и Западную Белоруссию»[366]. Советская пресса рассказывала о том, как улучшилось положение всех национальностей на вновь присоединенных территориях – например, «уничтожена процентная норма, ограничивающая прием в высшее учебное заведение украинцев, русских, евреев»[367]. Идеологическое обоснование продвижения Советского Союза на запад как освобождение единокровных украинцев и белорусов оказалось удачным для восприятия общественным сознанием в СССР[368], хотя встречалось и восприятие этой внешнеполитической акции как «агрессии»[369].
С точки зрения национальной политики вопрос о воссоединении разделенных народов, каковыми к 1939 г. являлись украинцы и белорусы, действительно стоял очень остро. Польское правительство осуществляло на Западной Украине и в Западной Белоруссии систему национального гнета. Проводилась ликвидация учреждений культуры, общественных организаций и образовательных учреждений. Так, в 1919 г. на Западной Украине было 3600 украинских школ, к 1934–1935 гг. осталось 457 школ, к 1939 г. – 200[370]. В Западной Белоруссии к 1934/35 учебному году было всего 16 белорусских школ, а к 1937–1938 гг. – ни одной[371]. Польские власти преследовали православную церковь, 1300 храмов которой насильственным образом были преобразованы в католические, а часть храмов – разрушена. На белорусские и украинские земли заселялись польские колонисты – «осадники», которые были наделены полицейскими полномочиями[372]. Польские власти боролись с недовольными украинцами и белорусами: так, в 1930 г. была проведена погромная военно-полицейская акция на Западной Украине («пацификация»). Таким образом, воссоединение украинского и белорусского народов в одном государстве с точки зрения решения национального вопроса можно расценивать положительно. Эта акция встретила понимание в массах западноукраинского и западнобелорусского населения.
Особенностью этнической ситуации в Западной Белоруссии и на Западной Украине было присутствие многочисленного польского населения, в основном дисперсно расселенного. Согласно переписи 1931 г., на территории восточных воеводств Польши проживали 5,6 млн поляков (43 %), 4,3 млн украинцев, 1,7 млн белорусов, 1,1 млн евреев, 126 тыс. русских, 87 тыс. немцев и 136 тыс. представителей других национальностей. Наличие польского населения создавало трудности для советских властей. На территории Западной Украины и Западной Белоруссии уже с 1939 г. развернуло свою деятельность польское подполье, в котором приняли участие «осадники», бывшие военнослужащие польской армии, государственные служащие Второй Речи Посполитой[373]. В свою очередь, некоторые украинцы и белорусы стремились отомстить полякам за предыдущие унижения. В частности, новые органы власти во Львове не оказывали помощь польским беженцам с оккупированной Германией территории, боролись с употреблением польского языка, не принимали поляков на работу. В июле 1940 г. И.В. Сталин потребовал от Львовского обкома КП(б)У «незамедлительно ликвидировать эти и подобные им перегибы и принять меры к установлению братских отношений между украинскими и польскими трудящимися»[374].
В то же время с целью урегулировать национальный вопрос на вновь присоединенных территориях советские власти осуществили «деполонизацию» руководящих кадров[375] и прибегли к репрессивным акциям. В феврале и апреле 1940 г. была осуществлена депортация «осадников» и «лесников» (работники Польской лесоохраны) в отдаленные регионы СССР – всего было выселено около 201 тыс. чел. В мае того же года были депортированы беженцы, прибывшие из Польши, в количестве 75 тыс. чел., в мае 1941 г. – члены семей участников украинских и польских националистических организаций (11 тыс. чел.), в июне 1941 г. – «контрреволюционеров и националистов» из Западной Белоруссии (21 тыс. чел.)[376]. Еще раньше в результате «добровольно-принудительной» репатриации в Германию из Западной Украины выехали 86 тыс. немцев[377].
Несмотря на заключенный по итогам событий сентября 1939 г. между СССР и Германией Договор о дружбе и границе, освободительный характер действий советских войск в Западной Белоруссии и на Западной Украине не устраивал нацистское руководство[378], так как такая идеологическая установка дискредитировала Германию в глазах украинского и белорусского населения. Кроме того, Третий рейх имел собственные планы на эти территории. Еще в декабре 1938 г. в оккупированной Праге под контролем германских властей было создано «Украинское ведомство» под руководством Н. Сушко. Немногим ранее, в сентябре 1938 г., когда Закарпатье, входившее в состав Чехословакии, получило автономию, во Внешнеполитическом управлении НСДАП решили использовать этот факт для игры на «украинском вопросе»[379], создав в Закарпатье плацдарм для влияния на украинские области Польши и СССР. Эти планы отпали после того, как в марте 1939 г. Закарпатье было аннексировано Венгрией и украинская автономия была упразднена.
До нападения на Польшу германское руководство вынашивало планы создания из восточных провинций этой страны зависимых от Германии государств, которые стали бы плацдармом для нападения на СССР. Эти планы в определенной мере согласовывались с программой «Организации украинских националистов» (ОУН), созданной в 1929 г. [380], которая ставила своей целью создание самостоятельного украинского государства. Программа ОУН была построена на синтезе интегрального национализма, фашизма и национал-социализма[381]. Хотя ОУН боролась с польским владычеством на Западной Украине, ее антисоветской направленности способствовало реализованное в 1920-х и 1930-х гг. заигрывание властей Польши с украинскими националистами с целью направить их активность против СССР. Так, в сентябре 1937 г. гестапо сообщало, что «заинтересованность Польши в дирижировании украинским вопросом в своем духе очевидна… Варшава ежемесячно платит не менее 6 тыс. марок парижской группе украинцев, чтобы влиять на них в дружественном полякам духе»[382]. На Западной Украине во времена польского владычества распространялись националистические издания, направленные против СССР[383].
Весной 1939 г. были установлены контакты между германскими властями и одним из лидеров ОУН А. Мельником[384]. В июне 1939 г. сотрудник Внешнеполитического управления НСДАП А. Шикеданц направил в рейхсканцелярию меморандум под названием «Восточноевропейские вопросы», в котором представил Западную Украину и Западную Белоруссию как ядро будущих марионеточных образований, с помощью которых Германия могла бы приступить к расчленению СССР[385]. После начала Германо-польской войны нацистская агентура на Западной Украине развила кипучую деятельность по подготовке провозглашения «независимого государства» при подходе германских войск. Руководитель абвера адмирал В. Канарис получил приказ поднять с помощью ОУН восстание в украинских районах, «провоцируя восставших на уничтожение евреев и поляков». Этот приказ был отменен лишь после вступления на польскую территорию Красной армии[386].
Нацистские планы захвата восточных территорий Польши были разрушены вхождением Западной Украины и Западной Белоруссии в состав СССР. Планировавшийся с весны 1939 г. официальный переход всех украинских эмигрантских организаций под крыло ведомства А. Розенберга был отменен, чтобы предотвратить ухудшение отношений с Советским Союзом[387].
Тем не менее в 1939–1941 гг. власти Третьего рейха развивали тайное сотрудничество с украинскими и белорусскими националистами[388]. Германский консул в венгерском Закарпатье открыто содействовал деятельности «мельниковского крыла» украинских националистов (ОУН-М)[389]. Хотя в сентябре 1940 г. гестапо отмечало «радикальное антигерманское направление» у украинских националистов в Генерал-губернаторстве, в том числе у С. Бандеры[390], к началу 1941 г. были налажены отношения и с его крылом ОУН (ОУН-Б), которое получило от Германии финансирование[391]. В феврале 1941 г. абвер провел переговоры с референтом разведки и связи ОУН-Б Р. Ярым, в результате которых было достигнуто соглашение о военном обучении оуновцев. Из числа обученных 800 чел. в составе абвера были созданы диверсионные отряды «Нахтигаль» и «Роланд»[392], которые в июне 1941 г. приняли участие в германском вторжении в СССР.
После вхождения Западной Украины в состав СССР ячейки ОУН начали «приобретать оружие и готовить вооруженное восстание»[393]. Количество реализованных вооруженных выступлений ОУН в конце 1939 – начале 1941 г. было относительно невелико. Однако благодаря германской помощи перед началом войны оуновцы на территории СССР существенно активизировались. В апреле 1941 г. они совершили 47 терактов, в мае 1941 г. – 58 терактов. На 1 мая 1941 г. в УССР было зарегистрировано 22 бандгруппы (105 чел.), на 1 июня 1941 г. – 61 бандгруппа (307 чел.), на 15 июня 1941 г. – 74 бандгруппы (346 чел.)[394]. Под влияние ОУН попали некоторые представители западноукраинской молодежи, призванные в Красную армию, которые дезертировали из Красной армии и пытались перейти через границу на германскую сторону[395].
Нацисты заигрывали и с белорусскими эмигрантами. В сентябре 1939 были организованы «Белорусское представительство в Германии», «Белорусский комитет самопомощи» и «Белорусский клуб». С 1940 г. в Варшаве начал работу «Белорусский комитет в Генерал-губернаторстве», в ряде польских городов были созданы «Белорусские отделы», молодежные лагеря, школы и курсы по подготовке кадров для будущей оккупированной Белоруссии[396].
В пользу Германии играли настроения части населения Западной Украины и Западной Белоруссии, разочарованной политическими и экономическими реформами, проведенными советскими властями[397]. Депортированные в отдаленные местности СССР поляки («осадники» и «лесники») возлагали надежды на свое освобождение и восстановление Польского государства Германией[398]. Негативизм по отношению к Третьему рейху, который напал на Польшу, оккупировал исконно польскую этническую территорию и ликвидировал польскую государственность, отошел на второй план. Очевидно, поляки не знали подробностей о германском оккупационном режиме в Польше, который был весьма жестоким. Польша стала плацдармом для апробирования программы порабощения «недочеловеческой расы» (оккупированная Германией в 1938 г. другая славянская страна – Чехия – не совсем подходила для этих целей, так как она перешла под контроль рейха мирным путем, имела высокий уровень жизни, развитую промышленность и «сильную примесь немецкой крови»)[399]. В перспективе на территории Польши планировалось создать моноэтническое немецкое пространство. Образованный класс поляков подлежал уничтожению уже на первом этапе, остальная часть польского населения должна была использоваться в качестве рабов. «Генерал-губернаторству» предписывалась временная роль «резервации» для поляков и евреев. К лету 1941 г. в этот регион из рейха было переселено около 1 млн чел. Специальные отряды СС охотились за светлоголовыми польскими подростками, которых отбирали у родителей и отправляли в интернаты для «онемечивания». Оккупированная Польша была не только «трамплином» для нападения на Советский Союз, но и служила моделью для его будущей оккупации[400].
Следующим участком «лимитрофной зоны», где проявились внешнеполитические устремления Советского Союза в предвоенный период, стала Финляндия. В результате провозглашения независимости этой страны в декабре 1917 г. граница СССР стала проходить всего в 20 километрах от северной окраины Ленинграда. В 1938 г. проведенные по советской инициативе переговоры с Финляндией о заключении военного союза на случай нападения Германии через финскую территорию закончились безрезультатно. Заключению союза помешали в том числе амбиции финских националистов, которые претендовали на Советскую Карелию и Кольский полуостров с целью создания «Великой Финляндии». В Финляндии было широко распространено «чувство ненависти и презрения к русским», которое не было ничем обосновано[401].
После подписания в августе 1939 г. советско-германского Секретного протокола, согласно которому Финляндия вошла в советскую «сферу влияния», СССР получил возможность форсировать решение «финского вопроса». После того как переговоры с правительством Финляндии о заключении пакта о взаимопомощи и об обмене территориями зашли в тупик, советское руководство решило пойти на обострение ситуации. 28 ноября 1939 г. было объявлено о денонсации Договора о ненападении с Финляндией (заключен в 1932 г.), а 30 ноября 1939 г. советские войска получили приказ о переходе в наступление. Началась советско-финляндская война (Зимняя война). Следует согласиться с мнением, что ввиду упорного нежелания финской стороны идти на компромисс у СССР не было иных возможностей, кроме как силовым способом решить проблему обеспечения безопасности своих границ, проходивших в непосредственной близости от Ленинграда[402]. Эта проблема не была надуманной. Как до, так и после Зимней войны ее признавала, например, германская сторона – в частности, генерал-лейтенант К. Дитмар, командир 169-й пехотной дивизии вермахта, с 1941 г. дислоцированной в Финляндии[403].
Разработанная советской пропагандой установка гласила, что война с Финляндией имела своей целью как обеспечение безопасности северо-западных границ СССР, так и «освобождение финского народа из-под ига маннергеймовской шайки»[404]. Обоснованием такого характера войны служило создание советскими властями альтернативного, просоветского финского «правительства» и провозглашение «Финляндской демократической республики» (ФДР) 1 декабря 1939 г. в городе Терийоки[405] на занятой советскими войсками территории. Правительство ФДР было представлено как единственно легитимный представитель воли финского народа. Главой правительства и министром иностранных дел ФДР был назначен финский коммунист О.В. Куусинен, который с 1921 г. находился в СССР. 2 декабря 1939 г. между Советским Союзом и ФДР был заключен Договор о взаимопомощи и дружбе, основные положения которого соответствовали требованиям, ранее предъявленным СССР к Финляндии (передача территорий на Карельском перешейке, продажа ряда островов в Финском заливе, сдача в аренду полуострова Ханко). В обмен предусматривалась передача Финляндии 10 районов Советской Карелии (с преимущественно карельским населением), территория которых в 17 раз превышала территорию, передаваемую СССР[406]. Потеря этих районов не имела для Советского Союза большого значения, так как ФДР, власть которой советское руководство планировало распространить на территорию всей Финляндии, была бы полностью зависимым от СССР государством. Кроме того, на территории СССР была создана «Финская народная армия» из военнослужащих – советских граждан финского и карельского происхождения, численностью до 25 тыс. чел. Эта армия популяризовалась среди советского населения, производился сбор подарков для ее воинов[407].
Создавая «правительство ФДР» и «Финскую народную армию», советское руководство преследовало далекоидущие планы по советизации Финляндии[408]. Однако О.В. Куусинен и его марионеточное правительство крайне негативно воспринимались не только большинством населения Финляндии, но даже руководством финляндских коммунистов[409]. Искусственное происхождение и подконтрольность СССР всех вышеупомянутых структур были слишком очевидны.
Пропагандистам, призванным доказывать населению СССР жизненность лозунга «освобождения Финляндии», пришлось столкнуться с большими трудностями. Многие красноармейцы чувствовали зыбкость юридических и моральных оснований войны с Финляндией. Классовые идеи «освобождения» Финляндии от «белофинской власти» явно проигрывали мобилизационным установкам финской стороны – продолжению «Освободительной войны» 1918 г. и другим национальным мотивам[410].
Следует отметить, что идея создания альтернативных «правительств» и «армий» была реализована и финляндской стороной. В ответ на создание «правительства ФДР» Финляндия начала формирование «Русского эмигрантского правительства», на пост председателя которого рассматривались такие разноплановые кандидатуры, как А.Ф. Керенский и Л.Д. Троцкий. В январе 1940 г. Финляндия приступила к созданию «Русской народной армии», в которую вербовали советских военнопленных. По некоторым данным, эту деятельность возглавлял бывший секретарь Сталина Б.Г. Бажанов, бежавший из СССР в 1928 г. К этой деятельности также был привлечен РОВС[411].
К марту 1940 г., после прорыва Красной армией линии Маннергейма, поражение Финляндии в войне стало очевидным. Правительство этой страны обратилось к СССР с предложением заключить мир, что и было достигнуто 12 марта 1940 г. Советский Союз получил Карельский перешеек, часть Западной Карелии и Лапландии, острова в восточной части Финского залива, а также в аренду на 30 лет полуостров Ханко.
В результате заключения мира «правительство ФДР» самораспустилось. Однако советское руководство не было в полной мере удовлетворено итогами войны с Финляндией и поэтому 31 марта 1940 г. осуществило политическую акцию по преобразованию Карельской АССР в Карело-Финскую ССР, которая стала 12-й союзной республикой в составе СССР. Пропаганда утверждала, что этот акт «явился новым торжеством ленинско-сталинской национальной политики»[412]. На самом деле образование КФССР было инспирировано стремлением доказать советскому народу, что, несмотря на многочисленные жертвы, война с Финляндией принесла положительные результаты[413]. Создание КФССР, очевидно, имело также цель сформировать политический плацдарм для будущего решения «финского вопроса», которого не удалось достичь в Зимней войне. Так, М.И. Калинин при посещении в мае 1941 г. Карельского перешейка высказался, что после расширения территории СССР в 1939–1940 гг. неплохо было бы присоединить еще и Финляндию[414].
Хотя уровень карельской национальной государственности был повышен с автономной республики до союзной, во вновь образованной КФССР карелы разделили «титульность» с финнами и фактически утратили первенство, так как новой республике была принудительно навязана «финскость», в том числе государственным языком вместо карельского стал финский. В целом преобразование Карельской республики в «Карело-Финскую» было абсурдной идеей. По данным переписи 1939 г., финно-угорские народы Карелии составляли 27 % населения, причем финны – только 2 %. Не помогло увеличить этот процент и присоединение к СССР новых территорий, так как практически все финны эвакуировались оттуда в Финляндию. В итоге «финской» республика так и не стала – ни морально, ни демографически. Среди финского населения отмечались антисоветские настроения. Кроме того, в КФССР даже произошло уменьшение доли финно-угорского населения – в новые районы республики, согласно постановлению СНК СССР от 6 января 1941 г., были переселены 20 тыс. семей колхозников из других регионов СССР[415]. К 1956 г., когда КФССР была ликвидирована, доля финно-угорского населения в ней снизилась до 18–20 %.
Определенную роль в советско-финляндской войне сыграл «германский фактор». Хотя Германия объявила нейтралитет и официальная пропаганда рейха возлагала ответственность за разжигание войны на Великобританию, на деле нацистское руководство заняло антисоветскую позицию и снабжало Финляндию оружием и боеприпасами[416]. Изменение Советским Союзом тактики в войне с Финляндией (отказ от полного разгрома и советизации этого государства) было сделано руководством СССР с учетом позиций не только Великобритании и Франции, но и Германии, для которой было нежелательным улучшение советских на Балтике[417].
Следующим этапом реализации советских планов в «лимитрофной зоне» стало присоединение к СССР Литвы, Латвии и Эстонии, осуществленное по однотипному сценарию. В сентябре – октябре 1939 г. с этими странами были заключены пакты о взаимопомощи, согласно которым на их территории были размещены советские военные базы. В июне 1940 г. СССР выдвинул правительствам прибалтийских стран ультиматумы, потребовав немедленного ввода дополнительного контингента советских войск и отставки правительства. Эти условия были приняты. В следующем месяце были проведены внеочередные выборы в парламенты, на которых победили просоветские силы. Парламенты приняли решение об установлении советской власти и вступлении Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР, что и состоялось 3–6 августа 1940 г. Советская пропаганда утверждала, что «установление советского строя в Прибалтике… является непосредственным результатом революционизирующего влияния СССР на народы других стран, результатом могучей тяги народных масс зарубежных стран к социалистическому строю, под знаменем Сталинской Конституции»[418].
Восприятие присоединения к СССР как за рубежом, так и в самой Прибалтике было противоречивым. Русский философ, эмигрант И.А. Ильин 24 июня 1940 г. писал, что страны Прибалтики вошли в состав СССР с целью избежать оккупации Германией. Он полагал, что Советское государство, предпочтя в случае возможной войны иметь народы «балтийского форпоста» на своей стороне, не будет «разочаровывать и… озлоблять их коммунистической экспроприацией и террором»[419]. Действительно, для гладкой реализации советских планов в Прибалтике имелись предпосылки, связанные с национальным фактором. Народы этого региона питали исторически сложившиеся антигерманские настроения (в частности, в конце 1930-х гг. их проявляли латыши[420] и эстонцы[421]), поэтому они могли положительно воспринять вступление советских войск как защиту от потенциальной германской агрессии. Известно, что население Литвы в июне 1940 г. приветствовало части Красной армии[422].
Однако новая власть не смогла в должной мере использовать мотивы, которые могли связать народы Прибалтики с СССР, – в первую очередь многовековое противостояние с германской экспансией. Реформы, проведенные в рамках советизации Прибалтики, антагонизировали население Литвы, Латвии и Эстонии по отношению к советской власти. И.А. Ильин уже в конце июля 1940 г. пересмотрел свое отношение к советизации Прибалтики, сказав, что «бушующая красная волна обрушилась на несчастные маленькие народы»[423]. В одном из писем, присланных в октябре 1940 г. из Таллина в Германию, говорилось, что «над страной царит бандитский террор»[424]. В феврале 1941 г. гестапо получило сведения, что «часто с эстонской стороны слышны пожелания, чтобы… солдаты Адольфа Гитлера пришли освобождать», а «предыдущие антинемецкие настроения» среди эстонцев снизились[425]. Произошло это и в Латвии, где форсированная советизация вынудила часть населения обратить взор в сторону Германии[426].
Ситуация усугублялась тем, что на массовую поддержку в странах Прибалтики новым властям рассчитывать не приходилось[427] – еще до присоединения к СССР здесь бытовали антисоветские настроения[428]. Мешала и неразвитость в Прибалтике коммунистического движения: как отмечали советские идеологи, «ввиду слабой марксистской подготовки значительного количества членов компартий прибалтийских стран компартии испытывали серьезное затруднение с пропагандой марксизма-ленинизма, освещением опыта социалистического строительства Советского Союза»[429].
Антисоветские силы Прибалтики оказали пассивное и активное сопротивление новым властям. Так, в Латвии старые политические партии «только внешне распустили себя, а по существу сохраняли связи и… кадры», пытаясь проникнуть в советские органы власти[430]. В апреле 1941 г. в республике проявилась антисоветская деятельность организаций «Тевияс саргс» (затем – «Латвияс сарги»)[431]. В Литве таутининки (члены Литовского союза националистов[432]) и другие националисты ушли в глубокое подполье. Первое время число их выступлений было невелико, но перед началом войны увеличилось[433]. С июля 1940 г. по май 1941 г. органами НКВД было ликвидировано 75 литовских националистических формирований[434]. В Эстонии члены полувоенной организации «Кайтселийт»[435] скрылись в лесах, на отдаленных и глухих хуторах[436]. Среди просоветски настроенной части эстонского населения бытовало мнение, что сохранению в республике «антисоветских кадров» способствовало мирное присоединение Прибалтики к Советскому Союзу (не произошло гражданской войны)[437].
В середине июня 1941 г., перед самым началом войны, в Прибалтике были осуществлены депортации «антисоветски настроенных лиц», в число которых были включены бывшие государственные служащие независимых Литвы, Латвии и Эстонии, члены политических партий, националисты, фабриканты и купцы, русские белоэмигранты, уголовные элементы. В Литве было арестовано 5664 и депортировано 10 187 чел., в Латвии – 5625 и 9546 чел., в Эстонии – 3173 и 5978 чел. соответственно[438]. Следует подчеркнуть, что советские репрессии в Прибалтике по преимуществу носили классовый, а не этнический характер[439]. Отмечалась также спешность проведения депортации, в результате чего многим «антисоветским элементам» удалось ее избежать[440].
«Германский фактор» в Литве, Латвии и Эстонии имел большую значимость. В предвоенный период Германия рассматривала Прибалтику в качестве плацдарма для экспансии. Для грядущего включения этнической территории литовцев, латышей и эстонцев в состав германского «жизненного пространства» руководство Третьего рейха готовило политическую почву. В июле 1937 г. советская разведка сообщала, что «немцы принимают все меры к тому, чтобы глубже внедриться в Эстонию»[441]. В марте 1939 г. Германия осуществила в Прибалтике территориальную экспансию, аннексировав у Литвы Клайпедский (Мемельский) край. До заключения пакта о ненападении советская пропаганда вполне обоснованно поднимала вопрос о «происках германского фашизма в Прибалтике» в рамках «подготовки «большой войны»… и захвата территорий на Востоке». Утверждалось, что «германский фашизм ставит себе задачей не только захват территории прибалтийских стран и восстановление господства баронов, но и прямое физическое уничтожение народов, населяющих эти страны»[442]. Реализации германских планов помешало вхождение Литвы, Латвии и Эстонии в «сферу интересов» Советского Союза. Немецкое население Прибалтики после ее вхождения в «сферу интересов» СССР было репатриировано в Германию[443].
