Ф. Л. Синицын
Нацистская оккупация и национальный вопрос
§ 3. «Злейший враг советского патриотизма»: советская религиозная политика
Как известно, советское правительство провозгласило отделение Церкви от государства и введение института свободы совести в качестве одного из своих приоритетов[279]. Норма о свободе совести была представлена в статье 13 Конституции РСФСР 1918 г. и статье 4 Конституции РСФСР 1925 г., а также в Конституциях других союзных республик. Таким образом, Советское государство выбрало путь, на который в XIX – начале ХХ в. уже встали некоторые страны Европы и Америки. Декларированные советской властью цели в религиозной политике соответствовали потребностям модернизации общества и в то же время не ущемляли прав верующих – религия запрещена не была, и Россия формально стала «светским», но не атеистическим государством.
Однако на деле религия рассматривалась большевиками как крайне враждебный общественный институт. В.И. Ленин резко отрицательно относился к религии, называя ее «одним из видов духовного гнета» и «опиумом для народа»[280], и призывал с ней бороться[281]. Разумеется, нацелившись на искоренение религии, власти молодого Советского государства не намеревались использовать конфессиональные организации в качестве одного из проводников своей национальной политики.
На практике свобода совести в Советском государстве трактовалась однобоко и некорректно – только как свобода не верить в Бога, свобода вести антирелигиозную пропаганду[282]. Свобода совести не только не гарантировалась, но открыто нарушалась, в том числе было законодательно закреплено поражение духовенства в гражданских правах[283]. Религиозное обучение детей и миссионерская деятельность в СССР были запрещены. В 1929 г. в Конституцию была внесена поправка, отменившая свободу религиозной агитации[284]. В то же время государство открыто поддерживало и финансировало антирелигиозную пропаганду. Массовым тиражом выпускалась антирелигиозная литература и периодическая печать, работали 47 антирелигиозных музеев[285]. 13 октября 1922 г. при ЦК ВКП(б) была создана Комиссия по антирелигиозной пропаганде, руководителем которой был назначен видный партийный и советский деятель Е.М. Ярославский[286]. Решающую роль в развитии антирелигиозного движения в стране сыграли издававшаяся с 1922 г. газета «Безбожник» и созданное в 1925 г. всесоюзное антирелигиозное общество «Союз безбожников», переименованное в 1929 г. в «Союз воинствующих безбожников» (СВБ)[287], который при полной поддержке властей вел агрессивную антирелигиозную пропаганду.
Религиозные институты в СССР подверглись жестоким преследованиям. Только в 1928 г. в связи с началом коллективизации И.В. Сталин три раза призывал к борьбе с религией. В 1929–1933 гг. и 1933–1937 гг. СВБ провозгласил две «безбожные пятилетки», воплощение в жизнь которых выражалось в агрессивной атеистической пропаганде[288]. В 1920-х и 1930-х гг. были закрыты и разрушены тысячи православных храмов и монастырей, уничтожено или арестовано 80–85 % священников Русской Православной Церкви (более 45 тыс. чел.)[289]. РПЦ не позволили избрать патриарха, были закрыты духовные академии и семинарии, церковные периодические издания.
Положение других конфессий было схожим. Подверглись репрессиям католические и протестантские священнослужители. В 1935 г. полностью прекратил свою деятельность Федеративный союз баптистов СССР, и хотя Союз евангельских христиан формально продолжал существовать, фактически его деятельность была парализована[290]. В 1920-х гг. были упразднены исламские суды, закрыты религиозные школы, конфискован весь вакф[291], прекращен выпуск исламских периодических изданий и литературы[292]. В 1932 г. начались преследования верующих-мусульман и исламских священнослужителей, тысячи которых были казнены или погибли в лагерях[293]. В 1936 г. были репрессированы члены Центрального духовного управления мусульман России и Духовного управления мусульман Башкирии[294]. С 1929 г. была развернута целенаправленная деятельность государства по ликвидации буддийской конфессии. Власти активно разрушали такие сферы буддийской деятельности, как монастырское образование, культура и искусство, тибетская медицина. Большинство буддийских священнослужителей было расстреляно или отправлено в ГУЛАГ[295]. С 1920-х гг. в СССР началось массовое закрытие синагог, были осуществлены репрессии в отношении раввинов, а также ученых-гебраистов[296].
Однако в связи с переменой курса национальной политики в середине 1930-х гг. власть осознала необходимость использования в идеологии традиционных ценностей российской цивилизации, сложившихся под влиянием православия[297]. В постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1936 г. Крещение Руси было признано «положительным этапом в истории русского народа»[298]. Материалы пропаганды, включая антирелигиозную печать, стали утверждать, что Крещение Руси было «крупнейшим историческим событием», имевшим «большое значение»[299]. Христианство стало рассматриваться как «прогрессивное явление» в истории страны[300]. Как уже говорилось, была положительно оценена деятельность князя Александра Невского, канонизированного РПЦ.
Настрою советского руководства к пересмотру роли христианства в истории страны и использованию патриотических страниц истории русского православия (а также, возможно, и других конфессий) в государственной идеологии без опасений усилить положение религии способствовало убеждение, что религия в СССР к середине 1930-х гг. якобы пришла к окончательному упадку и перестала быть «социально опасной». Считалось, что в стране «религия не играет уже никакой роли», «многие молятся Богу лишь ради страховки, на всякий случай»[301]. В феврале 1936 г. лидер советских безбожников Е.М. Ярославский на юбилейном вечере по случаю десятилетия СВБ доложил, что атеисты к тому времени составляли как минимум половину населения СССР и даже «переваливали за вторую половину»[302]. В августе 1937 г. Ярославский уверял, что безбожие «распространяется гигантскими шагами», верующих и священнослужителей «становится все меньше и меньше»[303]. Из некоторых высказываний Ярославского, сделанных в том же году, можно сделать вывод, что, по его мнению, максимальное число верующих в СССР не должно было превышать 1/3 населения[304].
Одним из подтверждений тезиса об уверенности властей в упадке религиозности населения стала отмена нормы о дискриминации духовенства в отношении избирательных прав, закрепленная в статье 135 Конституции СССР 1936 г. [305] После принятия новой Конституции были назначены выборы в Верховный Совет СССР (на 12 декабря 1937 г.), верховные советы республик (на июнь 1938 г.) и местные советы (на декабрь 1939 г.). Несмотря на предоставление избирательных прав священнослужителям (равно как и другим «чуждым элементам»), власти не опасались того, что выборы могут перерасти в нечто неуправляемое[306]. Антирелигиозная пропаганда уверяла, что после опубликования Конституции священники будут массово слагать сан[307] и даже что «часть служителей культа уже сейчас просит дать какую-нибудь работу, лишь бы уйти из церкви»[308]. Очевидно, по причине уверенности, что религия больше не представляет опасности, И.В. Сталин ратовал и за менее агрессивное ведение антирелигиозной пропаганды[309].
Проведенная в январе 1937 г. Всесоюзная перепись населения была призвана оправдать ожидания советского правительства по поводу «изживания» религии. Прогнозировалось наличие в стране низкого процента верующих[310]. Однако результаты переписи стали неприятной неожиданностью для советского руководства: доля верующих среди советских граждан оказалась высокой – 57 % взрослого населения (в сельской местности – примерно 2/3 всего населения, в городах – не менее 1/3). При этом часть верующих при проведении переписи опасалась указывать свое отношение к религии. В марте 1937 г. начальник ЦУНХУ Госплана СССР И.А. Краваль сообщил И.В. Сталину и В.М. Молотову, что «число верующих оказалось больше… чем ожидали»[311]. Результаты переписи в отношении религиозности скрывались не только от народа, но и как минимум до июня 1937 г. – даже от Комиссии по вопросам культов при ВЦИК[312]. В дополнение к результатам переписи, которые разрушили ложное представление об искоренении религии в СССР, не оправдались надежды на массовое сложение сана священнослужителями.
Наоборот, проведение выборов всколыхнуло религиозные круги. Священнослужители во многих регионах СССР развернули бурную деятельность по мобилизации религиозного актива, подбору и выдвижению своих кандидатов в депутаты[313]. Это вызвало серьезную озабоченность у властей, которые осознали свою ошибку в восприятии религиозности населения как решенной проблемы. На февральско-мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б) А.А. Жданов объявил, что Церковь – это единственная сила, «не подконтрольная правящей партии»[314]. В марте того же года Е.М. Ярославский констатировал: «Поповщина переходит в наступление»[315]. В ответ была развернута широкая программа противодействия «религиозникам» во время предстоящих выборов[316]. Во-первых, пресекалась деятельность по выдвижению религиозными активистами кандидатов в депутаты[317]. Во-вторых, была развернута агрессивная пропагандистская кампания, направленная на убеждение населения, что все священнослужители – это «враги народа», «шпионы», «агенты фашизма»[318]. В-третьих, было усилено давление на священнослужителей. В результате налоговых и других административных мер только в 1937 г. было закрыто 8 тыс. церквей[319]. По «церковным делам» в 1937 г. было арестовано 136 900 чел., из них расстреляно – 85 300 чел.; в 1938 г. – соответственно 28 300 и 21 500 чел.[320] В 1937 г. были брошены в тюрьму 50 православных епископов (для сравнения: в 1935 г. – 14, в 1936 г. – 20 епископов)[321]. В дополнение в апреле 1938 г. была ликвидирована Комиссия по вопросам культов, которая пусть и предвзято, но все же занималась разбором жалоб верующих на незаконные притеснения, признавая некоторые решения о закрытии храмов незаконными. С этого времени вопросами религии занимались только специальные структуры НКВД.
Выявление высокой религиозности населения привело власть к пониманию того, что реабилитация отдельных аспектов истории русского православия и других конфессий может ударить по всей системе государственной идеологии. В итоге в ней не появилось никаких новых «религиозных мотивов», кроме ранее введенной положительной трактовки «прогрессивности» Крещения Руси. В то же время пропаганда педалировала утверждения об «антипатриотичности» Церкви: «История русского народа знает немало примеров измены и предательства со стороны служителей церкви: выступление новгородских попов в 1567 г. против Ивана Грозного, создававшего единое крепкое государство, и изменническая деятельность высшего духовенства в пользу Литвы; измена поповщины во главе с патриархом Иовом во время польской интервенции начала XVII в.; подлая деятельность наемника царской охранки и японского шпиона попа Гапона». Пропаганда утверждала, что религия «разжигает национальную рознь, пытается натравить трудящихся разных национальностей друг на друга»[322]. Так, в Кабардино-Балкарии муллы и представители других религиозных культов были обвинены в провоцировании преступлений по националистическим мотивам[323].
В 1940 г. Президиум Академии наук СССР заслушал доклад Е.М. Ярославского о мерах по усилению научно-исследовательской работы в сфере истории религии и атеизма. Институту истории АН СССР было поручено подготовить к публикации работы, раскрывающие «реакционную роль церкви в истории народов СССР»[324]. В июне 1941 г. в журнале «Безбожник» была опубликована статья, в которой утверждалось, что «Русская церковь в эпоху монгольского завоевания пресмыкалась перед ханами», а также была «антинациональной» в другие периоды истории: «Когда народ подвергался нашествию врагов, церковь часто предавала его и продавала завоевателю. Когда он копил силы для освобождения, религия ослабляла его проповедью покорности и безволия. Когда он, наконец, сокрушал иго и очищал свои земли от чужеземных поработителей, церковь обкрадывала его, приписывая все заслуги Богу и себе». Был сделан вывод, что «религия является злейшим врагом советского патриотизма»[325]. В условиях активного внедрения доктрины «советского патриотизма» такая оценка была уничтожающей для религии.
Роль религии в мире оценивалась так же отрицательно. Пропаганда сообщала, что «церковь не только организационно и политически связана с фашизмом», «находится… на службе фашизма», но и «пытается внушить верующим мысль о примирении с фашистами»[326]. Резко негативная оценка давалась католической церкви – в частности, что она «не несла с собой высокой культуры, науки, искусства, как это было с православной церковью при христианизации Руси», а «христианизация прибалтийских народов, совершавшаяся силами немецких «псов-рыцарей» в XII в… была средством уничтожения самостоятельности и независимости… служила делу закабаления местного населения, его истреблению, физическому уничтожению»[327]. Подчеркивалось, что в Западной Белоруссии и Западной Украине «ксендзы… мечтают о возвращении ненавистного народу панского строя»[328]. Утверждалось о связи муфтия Иерусалима М.А. эль-Хусейни и мусульман Эфиопии с итальянскими фашистами[329].
Положение всех конфессий в СССР в конце 1930-х гг. было крайне тяжелым. К началу войны Русская Православная Церковь имела 3021 действующий храм, но при этом около 3000 из них находились на территориях, вошедших в состав СССР в 1939–1940 гг. Cвященнослужителей у РПЦ насчитывалось 6376 человек (в 1914 г. их было 66 100), монастырей – 64 (в 1914 г. – 1025)[330]. У Церкви не было духовных учебных заведений и периодических изданий. К концу 1930-х гг. в СССР не осталось ни одного евангелическо-лютеранского прихода[331], а католическая церковь имела два храма (в Москве и Ленинграде), не считая храмов на традиционных территориях проживания католического населения (Прибалтика, Западная Украина, Западная Белоруссия), присоединенных к СССР в 1939–1940 гг. Религиозные учреждения Армянской апостольской церкви за пределами Армении были ликвидированы. Подавляющее большинство мечетей в СССР было закрыто: в 1941 г. осталось 1312 мечетей и 8052 мусульманских священнослужителя[332] (максимум 9,3 и 17,9 % к их дореволюционному числу соответственно). Так, в Башкирии количество мечетей сократилось в 201 раз[333]. В период с 1917 по 1941 г. в Бурятии было репрессировано не менее 12 тыс. буддийских священнослужителей, в Калмыкии – более 1500[334]. Буддийская конфессия как религиозный институт была полностью разгромлена – в СССР не осталось ни одного действующего буддийского храма. Власти требовали принять меры по окончательному «очищению» сознания масс от буддизма[335]. В 1938 г. был расстрелян раввин Московской хоральной синагоги Ш.-И.-Л. Медалье. К 1941 г. подавляющее большинство еврейских религиозных учреждений было закрыто, хотя некоторые синагоги, в том числе в Москве и Ленинграде, продолжали работать: вполне возможно, их оставили для профилактики антисоветских настроений в еврейских кругах зарубежных стран.
Пропаганда пыталась убедить население СССР в падении религиозности в стране, утверждая, что все конфессии «влачат незавидное существование», испытывают «недостаток кадров» и что «религия не имеет опоры ни в экономике, ни в общественном строе»[336]. Однако партийные органы на местах признавали, что в народе «глубоко засел религиозный дурман». Неподатливость значительной части населения к антирелигиозной пропаганде сочеталась со слабой работой антирелигиозников. Например, в Амурской обл. к маю 1941 г. не было районных советов СВБ, а из семи членов областного совета этой организации, избранных в июле 1939 г., были активны только два человека[337].
По причине высокой религиозности населения, которую невозможно было победить с помощью репрессивных мер, в 1939–1941 гг. в отношении Советского государства к религии произошли изменения. Антирелигиозную деятельность было предписано проводить более мягкими способами. Планировавшаяся третья «безбожная пятилетка» не была санкционирована руководством страны[338]. Государство создало видимость религиозной терпимости в стране, с 1939 г. значительно уменьшив масштабы антицерковных акций. В 1939 г. по «церковным» делам было арестовано 1500 чел. и расстреляно 900 чел., в 1940 г. – 5100 и 1100 чел., в 1941 г. – 4000 и 1900 чел.[339] В июне 1940 г. была отменена «шестидневка», восстановлен традиционный для христианского календаря воскресный отдых.
Другой причиной, заставившей советское руководство проводить более «осмотрительную» политику в отношении религиозных институтов, стало присоединение к СССР в 1939–1940 гг. Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины, 22,5 млн чел. населения[340] которых ранее не испытало воздействия атеистической пропаганды. Хотя советская пропаганда утверждала, что в Западной Белоруссии и Западной Украине «вражда к попам и ксендзам… в народе очень сильна», а после вхождения этих территорий в состав СССР «многие трудящиеся открыто порывают с церковью и религией»[341], на деле это было не так. Поэтому руководство СССР обратило внимание на Русскую православную церковь как на потенциального союзника в советизации новых территорий[342]. Важность использования потенциала РПЦ была высокой, в том числе ввиду того, что на новых западных территориях страны ходили слухи о грядущих гонениях на религию[343]. Власти рассчитывали, что РПЦ сможет передать священнослужителям присоединенных областей опыт религиозной деятельности в условиях нового общественного строя. Хотя иерархи Церкви на новых территориях – митрополит Николай (Ярушевич) и архиепископ Сергий (Воскресенский) – иногда рассматривались местным населением почти как «агенты ЧК»[344], что мешало укреплению их авторитета, власть пыталась опираться на РПЦ и на вновь присоединенных территориях антирелигиозных гонений и репрессий не осуществляла[345].
Целью укрепления позиций РПЦ на новых территориях стала также «нейтрализация» потенциальной антисоветской активности других конфессий. Опасной для советской власти считалась Украинская греко-католическая церковь (УГКЦ), приверженцами которой были около 50 % населения Западной Украины[346]. Советская пропаганда не скупилась на антиуниатские посылы[347], в том числе стремясь подорвать авторитет главы УГКЦ митрополита А. Шептицкого, который был назван «представителем польской аристократии», «уполномоченным по окатоличиванию украинских народных масс». Было также объявлено, что украинцам «совершенно чужда» Римско-католическая церковь[348] (очевидно, в отличие от РПЦ). Руководство СССР выражало неудовольствие тем, что католическое духовенство «ведет явно антисоветскую работу среди населения» в Литве[349]. Однако в довоенный период пошатнуть положение униатства и католицизма на западных территориях страны не удалось.
Итак, в середине 1930-х гг. в рамках нового курса национальной политики СССР отдельные аспекты истории русского православия были включены в государственную идеологию. Такому пересмотру подходов способствовала уверенность советского руководства в том, что религиозность в стране искоренена. Однако после того как в 1937 г. выявился высокий уровень религиозности населения, власть сократила масштабность использования «православного фактора» в государственной идеологии, а религия подверглась агрессивным нападкам за «антинациональность» и «антипатриотичность». Таким образом, была снижена и эффективность религиозного фактора в национальной политике ввиду ограничений, наложенных властями на его использование в пропаганде, а также ввиду неверной оценки потенциала верующего населения СССР и последующей его антагонизации.
В то же время религиозная политика характеризовалась некоторой вариативностью. Во-первых, произошел отказ от программы поголовной атеизации населения. Во-вторых, в связи с присоединением к Советскому Союзу в 1939–1940 гг. новых западных территорий руководство страны узрело «полезность» Русской православной церкви в деле их советизации. В этих регионах также не осуществлялась агрессивная антирелигиозная политика. Однако, несмотря на определенные перемены, происшедшие в отношении Советского государства к религии, утверждения Н.А. Нарочницкой о «едва ли не полной ревизии ленинской линии по религиозному вопросу»[350] и С.М. Майнера об «ограниченной реставрации» Русской Православной Церкви[351] в довоенный период не представляются обоснованными.
