Ф. Л. Синицын
Нацистская оккупация и национальный вопрос
«Советский патриотизм» был тесно увязан с русским национальным фактором[189]. Характерной особенностью этой идеологии, сохранившейся на многие десятилетия, стало смешение русской и советской идентичностей[190] и последующее размывание русской идентичности среди «советской». В частности, культурные, научные и другие достижения русского народа были объявлены «общим достоянием» всех народов СССР[191], русская культура – «интернациональной – общечеловеческой культурой»[192].
Кроме того, было объявлено, что советский патриотизм «совершенно чужд и в корне враждебен всякому шовинизму, всякому чувству национальной исключительности»[193] – в первую очередь это касалось русского народа. Так, введение обязательного изучения русского языка не должно было перейти в «русификацию». Его целью было лишь создание условий для билингвизма (двуязычия) или, самое большее, формирования «двойной культуры»[194] у «нерусских» народов СССР. В сентябре 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) дало указание партийным и советским работникам в национальных республиках изучать язык титульной нации[195]. Отсутствие «русификационных» намерений проявилось в отказе властей от реализации предложений по обязательному введению полностью русифицированных фамилий и отчеств для коренных народов Азербайджана, Казахстана и Средней Азии[196].
Пропаганда активно прославляла «безнациональные» проявления «советского патриотизма»[197], в том числе в военной сфере[198]. «Воспитание трудящихся в духе советского социалистического патриотизма»[199] – в особенности молодого поколения[200] – стало важнейшей государственной задачей. Одно за другим создавались патриотически ориентированные литературные[201] и музыкальные[202] произведения. Поставленная перед советским кинематографом задача снимать «фильмы, воспитывающие советского патриота»[203], была реализована в художественных кинолентах «Петр Первый» В.М. Петрова, «Минин и Пожарский» и «Суворов» В.И. Пудовкина, «Александр Невский» С.М. Эйзенштейна, «Богдан Хмельницкий» И.А. Савченко. Высокую оценку получил известный пропагандистский фильм «Если завтра война» (1938) за то, что «он вызывает чувства советского патриотизма»[204].
Несмотря на реабилитацию многих героических страниц истории России, власти признали недопустимым «чрезмерное увлечение» прославлением «царского прошлого», так как это могло поколебать основы «советского патриотизма». Особенно это касалось присоединения к России «национальных окраин». Е.М. Ярославский в опубликованной им в 1939 г. в журнале «Историк-марксист» статье сетовал, что историки «договариваются до того, что считают наименьшим злом вообще всю колониальную политику, все колониальные завоевания русского царизма». Он утверждал, что так «можно прийти к оправданию всех и всяческих насилий царизма» и это «таит опасность развития квасного патриотизма, ничего общего не имеющего с советским патриотизмом». Е.М. Ярославский призвал «решительно бороться против того, чтобы в качестве героев прославлять людей, которые свой ум, таланты и энергию отдавали на угнетение народов, населяющих Россию» (в качестве примера был указан генерал М.Д. Скобелев)[205].
Чтобы сбалансировать реабилитацию героических страниц русского дореволюционного прошлого с «советским патриотизмом», историки не оставляли своим вниманием тему «российского колониализма». Институт истории АН СССР в 1939 г. разрабатывал такие темы, как «Колониальная политика царизма в Казахстане 1785–1828 гг.» и «Борьба горцев Дагестана и Чечни под руководством Шамиля», в 1941 г. – «Борьба горцев Северо-Западного Кавказа за независимость (1849–1856 гг.)»[206]. История народов СССР и борьба против самодержавия были отражены в литературе[207], кинематографе[208] и музыке[209].
В качестве составной части доктрины советского патриотизма в СССР культивировалась концепция братства и непоколебимой дружбы его народов[210]. Советский Союз был провозглашен «братской семьей»[211], «великим содружеством народов и наций», которые «достигли подлинного расцвета»[212]. Дружба народов СССР была признана «нерушимой»[213] и подавалась в качестве закономерного результата «правильной» национальной политики государства[214]. Констатировался «процесс развития и сближения языков, который происходит на базе тесного сотрудничества народов СССР»[215], а в перспективе предполагалось укрепление «братства народов» Советского Союза вплоть до «постепенного слияния наций»[216]. Очевидно, этот процесс должен был завершиться в будущем созданием «советской нации» (наподобие американцев США, австралийцев, новозеландцев и пр.).
Для подкрепления доктрины советского патриотизма была доработана политическая концепция «национального вопроса». В опубликованной в 1939 г. статье «Марксизм и национально-колониальный вопрос» И.В. Сталин дал определения нации, народности, национальной группы[217]. Советская пропаганда утверждала, что место межнациональных противоречий, неразрешимых при капитализме, при социализме «занимает национальная свобода и национальное равноправие, братская помощь одних народов другим народам»[218]. Вследствие сохранения неравенства наций в СССР (имелся в виду уровень развития национальной культуры и пр.) была поставлена задача по «ликвидации этого неравенства на основе нового, несравненно более высокого уровня, достигнутого передовыми частями нашего Союза»[219]. Эта концепция объясняла особую роль «русского фактора» в доктрине советской национальной политики необходимостью использовать потенции русского народа как «наиболее передового» для оказания помощи другим народам СССР[220].
«Выдвижению и воспитанию национальных кадров» в СССР продолжали придавать «огромное политическое и практическое значение»[221]. Была реабилитирована «национальная экзотика», прославлялась (а кое-где – и создавалась «с нуля») национальная культура народов СССР[222]. В 1939–1940 гг. в Москве были проведены «национальные декады», в том числе армянского, белорусского и бурят-монгольского искусства, азербайджанской литературы. В 1939 г. праздновалось 1000-летие армянского эпоса «Давид Сасунский», в 1940 г. – 500-летие калмыцкого эпоса «Джангар». Выдвижение национальных кадров и развитие национальной культуры служило целям «сближения» народов СССР, взаимного проникновения культур на базе «советской общности». Эту же задачу решало принятое 7 марта 1938 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР постановление «О национальных частях и формированиях РККА», которое предусматривало переформирование национальных частей, военных училищ, школ РККА в общесоюзные с экстерриториальным комплектованием, изменение дислокации соответствующих частей и соединений и призыв граждан всех регионов «на общих со всеми национальностями СССР основаниях»[223].
Для поддержания баланса в национальной политике в СССР осуществлялась борьба с обоими «экстремальными уклонами» в сфере национального фактора – «великодержавным шовинизмом» (со стороны русских) и «буржуазным национализмом» (в основном направленным против русских или «советской общности»). Так, комсомолу была поставлена задача «вышибить националистов»[224]. Достоверность многих обвинений в отношении сторонников обоих «уклонов» сомнительна, так как они были сделаны в рамках кампании массовых репрессий. Однако некоторые сигналы о проявлениях национализма и шовинизма, очевидно, были достоверными[225]. Советское руководство стремилось пресекать проявления национальной розни. Местные органы власти получали указания исправлять допущенные ущемления прав коренных этносов – например, в Киргизии[226] и Бурят-Монголии[227]. В целом массовых фактов национальной розни в СССР выявлено не было.
Таким образом, предвоенный период характеризовался общим повышением в СССР значимости национального фактора. Советское государство недвусмысленно заявило, что национальность – это одно из самых существенных отличительных свойств человека[228]. Еще в 1935 г. в аппарате ЦК ВКП(б) была введена новая форма учета кадров, в которой была впервые предусмотрена графа «национальность». Затем был введен учет национальности работников всех государственных учреждений. С 1937 г. НКВД СССР стал фиксировать сведения о национальности заключенных. 2 апреля 1938 г. вышла директива НКВД, установившая новый порядок указания национальности при выдаче или обмене паспортов: если раньше в паспорте записывалась та национальность, к которой причислял себя сам гражданин, то теперь следовало исходить исключительно из национальности родителей, предъявляя при этом их паспорта и другие документы. Этот подход сохранился на многие десятилетия[229].
Процесс повышения значимости «национального фактора» имел и негативные аспекты – в первую очередь формирование деления наций на «свои» и «чужие». В СССР произошло свертывание работы с национальными меньшинствами – особенно с теми, которые были признаны «некоренными». По решению Оргбюро ЦК ВКП(б) от 1 декабря 1937 г. был ликвидирован ряд национальных районов и сельсоветов[230]. На Украине были закрыты пионерские газеты на немецком и еврейском (идиш) языках, вместо них началось издание всеукраинской пионерской газеты на русском языке[231]. В марте 1938 г. были ликвидированы некоторые национальные (финские, латышские, немецкие[232], греческие и др.) педагогические училища[233]. Такие меры были направлены не только на сокращение чрезмерной этно-территориальной чересполосицы, но и на форсирование растворения «малых народов» в советской общности.
В отношении «некоренных» народов были осуществлены репрессивные меры, которые в первую очередь коснулись немцев. После прихода Гитлера к власти в 1933 г. руководство СССР стало все более склоняться к мысли, что советские немцы – это «пятая колонна», которая обязательно «проявит себя при начале военных действий»[234]. В период репрессий немцы были «вычищены» из оборонной промышленности, и вместе с ними – представители других национальностей, признанных «некоренными» (например, поляки, латыши, эстонцы)[235]. В июне – июле 1938 г. была произведена аналогичная чистка в Красной армии[236]. После прихода в мае 1939 г. В.М. Молотова на пост наркома иностранных дел было уволено до 90 % ответственных работников наркомата, многие из которых были представителями «некоренных» национальностей[237]. Были осуществлены депортации по национальному признаку: в 1936 г. из Украины в Казахстан было переселено 45 тыс. немцев и поляков, в 1937 г. с Дальнего Востока в Казахстан и Среднюю Азию – 172 тыс. корейцев, из приграничных районов Закавказья, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана в Киргизию и Казахстан – 2 тыс. курдов. В 1939 г. депортации подверглись польские колонисты («осадники» и «лесники») из Западной Украины и Западной Белоруссии. В 1940 г. из Мурманской области были депортированы «граждане ино[странных] национальностей»[238].
В предвоенной советской политике и пропаганде был широко представлен «германский фактор». Известно, что приход НСДАП к власти в Германии в 1933 г. был резко негативно встречен в СССР. Антифашистская пропаганда в Советском Союзе была решительной и бескомпромиссной[239], а эпитеты для нацистов и их предшественников – германских империалистов – самыми жесткими[240]. Подчеркивались давняя история экспансионистских намерений Германии[241], «исконное противостояние» русского и других соседних народов, с одной стороны, и германцев – с другой[242]. Агрессивные намерения нацистской власти в отношении СССР были отражены в литературе[243]. Обвинение в «шпионаже в пользу Германии» было общим местом кампании массовых репрессий в 1930-х гг. В такой политике прослеживались аналогии с противодействием «пятой колонне» в странах Европы[244], где НСДАП вела среди местных немецких общин усиленную пропаганду[245]. Однако в СССР возможности для германских нацистов вести свою пропаганду и вербовать «пятую колонну» практически не было, и поэтому обвинения репрессированных советских граждан в сотрудничестве с нацистами в основном были надуманными.
Антифашистская пропаганда, осуществлявшаяся в Советском Союзе, тем не менее не переходила в антинемецкую. Наоборот, народ Германии был записан в союзники СССР как «жертва дикого фашистского изуверства»[246], «с нетерпением ждущая падения фашистского режима»[247]. Советская пропаганда выражала солидарность с еврейским населением Германии, регулярно помещая материалы о гонениях, погромах, зверских расправах в отношении евреев. В СССР проводились акции протеста против антисемитской политики нацистов[248].
До середины 1939 г. советская пропаганда вела последовательную воспитательную работу в духе ненависти к фашизму[249] (нацизму). Однако затем, в связи с неудачей установления союза с Великобританией и Францией, конфликтами с Японией и другими внешнеполитическими обстоятельствами, советское руководство берет курс на сближение с Германией. 23 августа 1939 г. был подписан советско-германский пакт о ненападении. Через восемь дней на внеочередной 4-й сессии Верховного Совета СССР В.М. Молотов торжественно объявил о «конце вражды между Германией и СССР»[250]. В Советском Союзе произошло резкое свертывание антифашистской и антигерманской пропаганды. Произведения искусства, в которых имелись соответствующие мотивы, были «отсеяны»[251], – в том числе из проката был изъят кинофильм «Александр Невский»[252]. Цензура пресекала антифашистские и антигерманские мотивы в публикациях[253]. Через Коминтерн было оказано давление на компартии западных стран – им была дана директива о сворачивании борьбы против германского фашизма[254].
Заключение пакта вызвало в СССР неоднозначную реакцию, внесло дезориентацию и в массовое сознание, и в деятельность пропагандистских структур. Официально провозглашенный советским руководством курс на сближение и даже «дружбу» с нацистской Германией не находил широкого отклика среди общественности, ведь такой курс разрушал формировавшийся годами враждебный стереотип германского фашизма[255]. Многие советские граждане восприняли заключение пакта негативно[256], отмечая его «временный характер», понимая его как «дипломатическую уловку» или обман со стороны нацистов. Однако заключение пакта привело к появлению и прогерманских настроений. Осенью 1940 г. было выявлено, что «некоторые красноармейцы войну между Германией и Англией считали справедливой со стороны Германии». Назначение в Германию советского посла В.Г. Деканозова (он сохранил за собой пост заместителя наркома иностранных дел СССР) рассматривалось как «новый этап дружбы… с Германией»[257]. Очевидно, такие настроения были результатом воздействия новых мотивов в советской пропаганде.
Однако в 1940 г. в отношениях двух стран вновь наступило охлаждение. По указанию властей СССР с августа 1940 г. деятельность Коминтерна приобрела замаскированную антигерманскую направленность[258]. После визита В.М. Молотова в Берлин в ноябре того же года произошло усиление антигерманских настроений советского руководства[259], тем более что в через месяц в руках советской военной разведки оказались основные положения плана «Барбаросса»[260]. В материалы советской пропаганды стали возвращаться антигерманские мотивы: в закрытых пропагандистских материалах они появились уже осенью 1940 г. В марте 1941 г. Cталинская премия была присуждена фильму «Александр Невский», а через месяц фильм был снова выпущен в кинопрокат. В марте – апреле 1941 г. в ТАСС была создана новая редакция пропаганды, которая начала подготовку к идеологической войне с геббельсовским Министерством пропаганды[261]. Передовица «Правды» от 1 мая 1941 г. гласила, что в СССР «выброшена на свалку истории мертвая идеология, делящая людей на «высшие» и «низшие» расы»[262] – в этой фразе содержался ясный намек на нацистскую идеологию. Кульминацией возврата к антигерманской политике в преддверии войны стала речь И.В. Сталина перед выпускниками военных академий РККА 5 мая 1941 г. – помимо констатации захватнических устремлений Германии в Европе Сталин прямо указывал на нее как на страну, начавшую новую мировую войну. Люди, слышавшие эту речь, сделали однозначный вывод о неизбежности войны с Германией[263], что и сбылось 22 июня 1941 г.
В преддверии войны «национализация» советской политики была усилена в том числе в виде пропаганды изоляционизма и культивирования уверенности в том, что Советский Союз живет в условиях «враждебного окружения»[264] (что подкреплялось самой реальностью – конфликтами между СССР с Японией у озера Хасан и на реке Халхин-Гол в 1938–1939 гг., советско-финляндской войной 1939–1940 гг., исключением СССР из Лиги Наций 14 декабря 1939 г.). В Советском Союзе была развернута борьба с «низкопоклонством перед заграницей», которое на состоявшемся в 1939 г. XVIII съезде ВКП(б) было осуждено как нетерпимое для советского человека чувство[265]. Было объявлено о неприемлемости и даже преступности пропаганды «западной и восточной буржуазной культуры» (немецкой, английской, польской, турецкой, иранской, китайской и др.)[266]. Необходимость борьбы с «низкопоклонством» усилилась после присоединения к СССР в 1939–1940 гг. «западных территорий», где многие советские военнослужащие, включая агитаторов и пропагандистов, были поражены зажиточностью населения и изобилием товаров[267]. С такими настроениями властям приходилось бороться. В частности, Политбюро ЦК ВКП(б) категорически осудило восторженный очерк писателя А.О. Авдеенко о жизни Северной Буковины[268].
В советской военной пропаганде на второй план была выведена ранее превалировавшая в ней идеология «пролетарского интернационализма»[269]. Партийные органы указывали на необходимость изживания вредного предрассудка, «что будто бы в случае войны население воюющих с нами стран обязательно и чуть ли не поголовно восстанет против своей буржуазии, а на долю Красной Армии останется пройтись по стране противника триумфальным маршем и установить Советскую власть». Поэтому было предписано вести пропаганду на основе доктрины «советского патриотизма»: «Где [бы] и при каких бы условиях Красная Армия ни вела войну, она будет исходить из интересов своей Родины». Было объявлено, что советские люди не должны заботиться о том, кто победит в войне – Германия или Великобритания, но «должны укреплять оборонную мощь нашей страны»[270]. Таким образом, приоритет получила развернутая ранее идеология защиты СССР своими силами как продолжения дела «справедливых, незахватнических войн» русского народа[271], без расчета на помощь «мирового пролетариата».
К маю 1941 г. советское руководство, дав органам пропаганды указание расширить публикацию материалов «на тему о советском патриотизме»[272], склонилось к еще большему усилению «национализации» политики. И.В. Сталин сказал лидеру Коминтерна Г. Димитрову: «Нужно развивать идеи сочетания здорового, правильно понятого национализма с пролетарским интернационализмом. Пролетарский интернационализм должен опираться на этот национализм»[273]. В том же месяце была опубликована написанная в 1934 г. работа Сталина «О статье Энгельса «Внешняя политика русского царизма», в которой глава Советского государства обрушился на «классика марксизма» с жесткой критикой его русофобских высказываний[274].
Однако комплекс мер в рамках нового курса до начала войны реализовать полностью не удалось. Многолетнее воспитание советских людей в «пролетарской» идеологии заставляло их отделять рабочих и крестьян – граждан враждебных стран – от «господ-эксплуататоров»[275]. Настроения, основанные на «пролетарском интернационализме», были губительны, ведь к этому времени руководство страны осознавало как призрачность расчетов на «мировую революцию»[276], так и изменившееся в негативную сторону восприятие СССР в мире после участия в разделе Польши в 1939 г., советско-финляндской войны 1939–1940 гг. и присоединения Прибалтики в 1940 г. Завершать перестройку политики и военной пропаганды на «национальные рельсы» советскому руководству пришлось уже в условиях начавшейся 22 июня 1941 г. войны.
Таким образом, роль национального фактора в советской политике предвоенного периода была масштабной: были отброшены «гиперинтернационалистские» перегибы политики 1920-х гг., разработана новая идеология на основе государствообразующего «русского фактора» (в будущем предполагалось сформировать «советскую нацию» на основе русской идентичности) и приверженности историческим традициям «великодержавия». Однако придание приоритета русскому национальному фактору не означало, что Советское государство стало «национальным». Новая национальная политика служила укреплению положения власти, которая осознала, что коммунистическая идеология в чистом виде не может быть фундаментом жизнедеятельности СССР в условиях отказа от «мировой революции». Русский национальный фактор был выбран в качестве «цемента» для объединения всех народов Советского Союза, поэтому «русская» идентичность не выпячивалась, а размывалась среди «советской», став достоянием всех народов СССР. Фактически «советское» стало означать «русское», что напоминало дореволюционную практику смешения «общероссийского» и «русского».
Советская национальная политика в предвоенный период была достаточно вариативной – в ней сочеталось несколько векторов: усиление русского национального фактора и «великодержавия», внедрение доктрины «советского патриотизма» и пропаганда «дружбы народов СССР» при одновременном ослаблении доктрины «пролетарского интернационализма». Доктрина «советского патриотизма» и пропаганда дружбы народов имели своей целью унификацию гражданственности всех народов СССР, создание морально-политической общности этносов, которых на протяжении веков объединил вокруг себя русский народ. Доктрина «пролетарского интернационализма» была отодвинута на второй план (но не отброшена).
Советская национальная политика в предвоенный период показала определенную эффективность. Возрождение «великодержавия», основанного на лучших страницах истории России и русского народа, было встречено советскими людьми с определенным пониманием[277], а за рубежом – даже как то, что «Сталин занял место Романовых»[278]. В стране был создан определенный базис для моральной подготовки народа к войне на основе национально-патриотического фактора. Однако советская политика имела противоречивый характер из-за неполного отбрасывания доктрины «пролетарского интернационализма». Советские власти стремились решить две противоположные задачи – и перестроить государственную идеологию на национальных основах (для укрепления страны изнутри), и сохранить международный имидж СССР как оплота коммунизма, «отечества мирового пролетариата». Такой дуализм в определенной мере дезориентировал советских граждан.
