Евгений Николаевич Бузни
Пером по шапке. Книга третья
Горноспасатели. Как часто думают, что работа у них, как у пожарников, почти лежачая. Да, не каждый день трагедии в шахте. Не каждый день нужно, рискуя своей жизнью, спасать чужие. Но то, что им достаётся один раз, другому хватит на целую жизнь. Прорываясь через завалы, сквозь дым, навстречу огню, когда температура всё выше и выше, в масках, с носилками и другими приспособлениями они должны были идти километры в поисках живых, но находили только погибших то ли от удара, то ли от огня, то ли от газа. И вдруг в районе гезенка номер пять снизу с центрального конвейерного уклона раздался голос, зовущий на помощь.
Спасатели подскочили к краю котлована, посветили вниз – там был живой человек.
– Ты кто? Как твоя фамилия? – закричали.
– Не знаю, – донеслось снизу.– Вытащите меня.
Это был пришедший в сознание Спешилов. Он явно родился в рубашке. Взрыв пощадил одного человека: отшвырнул в сторону, но не убил, оставив лежать без сознания пока не послышались чьи-то голоса наверху.
Ему бросили конец верёвки, но он ничего не понимал и только просил о помощи. Пришлось Олегу Чужикову самому спускаться в котлован на верёвке и вытаскивать товарища, не сознающего ни кто он, ни почему здесь оказался, ни что вообще происходит. Только на больничной койке под наблюдением врачей да и то далеко не сразу он постепенно вернулся в нормальное состояние, если можно его таковым назвать, когда в памяти постоянно всплывает красный туман в глазах и кромешный мрак подземелья.
Я не стану описывать работу государственной комиссии, прилетевшей срочно самолётом МЧС для расследования причин аварии. Не стану рассказывать как все помещения управления шахты Баренцбурга превратились в круглосуточный штаб по ликвидации последствий аварии, куда ежеминутно поступали сообщения о том как одно за другим выносятся тела из шахты, как ведётся борьба с огнём в нескольких местах, как стало совершенно невозможным хорошо оснащённым спасательным командам пробиться к семи телам, оставшимся лежать предположительно в эпицентре взрыва и тогда только было принято решение заливать шахту водой, чтобы загасить пожары, после чего можно было начинать восстановительные работы.
Темой других описаний может быть работа норвежской комиссии, сотрудничавшей параллельно с российской на основе своих законов о Шпицбергене. Можно долго рассказывать о том, как в первые же дни улицы Баренцбурга заполнились норвежскими журналистами газет, журналов, телевидения, которых с трудом сдерживали от чрезмерной назойливости норвежские полицейские, чувствовавшие себя здесь хозяевами, как появилась на норвежском судне в сопровождении губернатора Шпицбергена министр юстиции Норвегии, что ни мало удивило норвежскую прессу.
Любопытно было бы читателю узнать, что норвежские власти незамедлительно провели две телефонные линии в Баренцбург и предложили жителям российского посёлка в течение трёх дней бесплатно звонить своим родственникам на материк, чтобы сообщить о том, что они живы и здоровы и не попали сами в эту страшную катастрофу, о чём в тот же день узнали на всей территории бывшего Советского Союза.
Но речь у меня сегодня о другом. Почему двадцать три человека не вышли из шахты? Мне опять вспоминается восемьдесят пятый год и девяносто первый, когда разрушились окончательно все связи.
Здесь же на Шпицбергене, в норвежском посёлке Нью-Олесун произошёл однажды взрыв в шахте, когда погибло семь человек. Тогда всё норвежское правительство вынуждено было подать в отставку, ибо поняли в маленькой Норвегии, что виноват был не только шахтёр, нарушивший технику безопасности.
Поймут ли это когда-нибудь у нас в России, где катастрофы сыплются как из рога изобилия?
ж. «Вокруг света», 1.01.1999 «Красный туман»
Чего не видели министры
В этот день я зашёл в столовую в начале второго дня. Меня встретила очередь, спускавшаяся из зала на лестницу. Сразу понял, что до окна раздачи можно простоять не менее получаса. Решил не терять времени, а пройтись к морю в ожидании пока схлынет поток едоков. Большой наплыв народа можно было объяснить несколькими причинами: во-первых, в порту стояло пассажирское судно, которое привезло новых полярников, прибывших на смену отработавшим двухлетний контракт, стало быть, на обед могли придти и те, кто с корабля, и те, кто на корабль; во-вторых, в Баренцбурге находится большая представительная группа различных российских министерств, прилетевших вчера самолётом на празднование семидесятилетнего юбилея треста «Арктикуголь», а потому обед должен быть вкуснее, дабы случайно зашедшее руководство не могло обвинить в плохом питании трудового народа; ну и, в-третьих, сам день шахтёра, который отмечается завтра, уже требует праздничного обеда, чему весьма помогло прибывшее грузовое судно, на котором своевременно к прибытию начальства привезли давно отсутствовавшие в посёлке овощи и фрукты. Так что народ, уставший от скудной пищи, ринулся в столовую на хороший обед.
Во время войны Баренцбург был полностью разрушен бомбардировкой пушками знаменитого немецкого линкора «Тирпиц», который вскоре сам был потоплен возле берегов Норвегии. В музее Баренцбурга «Помор» можно увидеть снимок разрушенного посёлка, от которого практически ничего не осталось, кроме остова здания столовой. Впрочем, сохранились ещё и стены хранилища угля, сложенные давным-давно голландскими строителями. Я вспоминаю об этом потому, что спускаюсь к морю как раз от этой самой столовой мимо той самой старой стены. Меня она особенно интересует, как память о годах основания Баренцбурга. Первый дом здесь был построен в 1912 году. В сорок третьем не осталось ни одного. В первые же послевоенные годы вырос целый посёлок. Сначала появились портовые деревянные домики. Сейчас осталось лишь несколько, но и в них уже никто не живёт, поскольку им на смену давно пришли кирпичные здания. Мимо этих деревянных памятников старины и ведёт лестница от столовой к конторе капитана порта. Там я обычно спрыгиваю с подпорной стенки, что удерживает дорогу от сползания, на береговую полосу и начинаю свою прогулку в направлении к ГРЭ.
Что такое ГРЭ, знают не только жители Баренцбурга, но и многие норвежцы. Так сокращённо называлась геолого-разведочная экспедиция в период советской власти, и располагалась она тогда на территории вертолётного подразделения. В экспедиции работали люди в погонах. Тогда многое в Баренцбурге было военизировано. До сих пор этот период вызывает нездоровые интересы у тех, кто ищет нечто жареное в истории СССР. А всё было до удивительности просто и прозаично. Никакой военной базы на Шпицбергене у нас не было, поскольку она запрещалась международным парижским договором о статусе архипелага. Но была мощная радиостанция, располагавшаяся по соседству с вертолётной площадкой. Хотя площадкой её можно назвать только сегодня. В те годы это был прекрасный комплекс, оснащённый пятью вертолётами МИ-8, великолепной ремонтной базой, двумя жилыми зданиями, собственной столовой и даже детской площадкой для ребятишек сотрудников вертолётной службы. В настоящее время от прежнего могущества остались два вертолёта, едва доживающие свой срок службы. Лишние здания снесли, никто теперь здесь не живёт – на работу из Баренцбурга ездят крытой машиной с надписью «Аэрофлот». От былой роскоши осталась только биллиардная комната. Что же до мощной радиостанции, способной принимать и посылать сигналы в любой уголок земли, то её разобрали на части, то есть попросту уничтожили, на что ушло определённое количество средств. И понятно, что ещё больше денег потребовалось на создание новой радиосвязи между посёлками Баренцбург и Пирамида, когда оба посёлка ещё функционировали почти на равных. И теперь только бедненькая почти любительская радиостанция обеспечивает жителей немногими радиопрограммами.
Не торопясь, я иду по неширокой береговой полосе. Сейчас отлив. Не знаю, когда начнётся прилив, и потому внимательно слежу за водой. Если не замечу вовремя, то назад придётся возвращаться по набегающим волнам. Так уже было однажды, когда я загулялся и пропустил начало прилива. В море-то от него не спрячешься, а по другую сторону горы довольно круто обрываются к берегу, и в редких местах по расщелине можно забраться наверх, да и то, немало рискуя сорваться при неосторожном движении ноги.
Шелестит под ногами мелкая галька. Непонятно откуда возникающие морские волны лениво набегают на серый песок и тянут его за собой в море. Это залив, и больших волн практически не бывает. Сегодня незаходящее августовское солнце особенно приятно. В небе ни облачка. Греешься по-летнему, как на материке, хотя повсюду видишь ледники. В самом конце Гренфиорда сползает к морю пятикилометровый ледник Альдегонда. Так звали одну португальскую принцессу, которая в 1892 году рискнула со своим бурбонским принцем Генри принять участие в далёком путешествии на Шпицберген и Новую Землю. В честь неё и назвали эту ледовую массу. Однако я иду в противоположную сторону, к выходу из фиорда.
Слева западный берег. Он кажется совсем близким. Но это обманчивое впечатление. На самом деле до противоположного берега не менее четырёх километров. Большинство жителей Баренцбурга знают о нём только то, что там расположена гора, напоминающая собой спящего рыцаря. На фоне этой горы любят фотографироваться. Её рисуют начинающие художники и профессионалы. В последние годы экскурсии для шахтёров и их семей не проводятся. Между тем западный берег весьма интересен во многих отношениях.
Во-первых, именно оттуда, с озера Стемме поступает питьевая вода в Баренцбург. Трубопровод оттуда проложен по дну фиорда, в связи с чем заходящим судам не разрешается становиться здесь на якорь. Мне неоднократно приходилось связываться с неожиданно появившимся иностранным судном по рации, чтобы сообщить о невозможности бросать якорь во фиорде. Но это я проделывал на всякий случай, поскольку соответствующая информация существует на всех лоциях. Перестраховка в таких случаях не помешает, так как случайный якорь может порвать водопровод и создать нам весьма серьёзную проблему.
Неподалеку от озера Стемме рядом с другим озером с интересным названием Конгресс российскими геологами был обнаружен источник минеральной воды. Компетентные службы определили, что качество воды очень высокое и позволяет использовать её не только обычным порядком для питья, но и в лечебных целях. Отсутствие средств для организации производственного использования минеральной воды не позволило тресту «Арктикуголь» самим наладить выпуск и продажу ценного продукта, а спонсоров или компаньонов найти не удалось, хоть и уверяли мы, что к самой чистой в экологическом отношении воде будет большой интерес у потребителей. Однако идея наша не пропала. Появилась-таки норвежская фирма, производящая минеральную воду со Шпицбергена, но не с нашего участка и не нам в прибыль. А мы так и остаёмся с носом.
Неподалеку от упомянутых мною небольших озёр на четыре с половиной километра в длину раскинулось озеро Линне. В начале прошлого века оно было названо так в честь Карла Линнея, шведского естествоиспытателя, хотя прежде это озеро называлось Русским, как были река Русская и долина Русская, которым также позднее было присвоено имя шведского ботаника. Однако и сегодня этим озером чаще всего пользуются русские. Дело в том, что оно, во-первых, находится близко от российского посёлка, а во-вторых, в нём водится рыба голец, но не та, что речная маленькая, а прекрасный морской голец из семейства лососевых. Понятно поэтому, что приехавшую министерскую команду пригласили на это озеро порыбачить. Август месяц – самое хорошее время для такого занятия.
У меня, правда, от этого сейчас самое неприятное воспоминание. Причина в том, что в тот же день, когда в аэропорт норвежского посёлка Лонгиербюен специальным самолётом с броской надписью «РОССИЯ» прилетели высокопоставленные гости треста, я встречал участников международной конференции, прибывших из Америки, Германии, Норвегии и Польши. Только мои гости прилетели вечером, когда московские чиновники уже осуществляли предложенную им программу.
Тогда я не знал, что наши планы могут в чём-либо помешать друг другу с самого начала. Хотя в процессе подготовки конференции, которая началась за пол года до знаменательной даты, коей она посвящалась, – столетия со времени первой российско-шведской экспедиции на Шпицберген по измерению дуги меридиана – главный организатор её профессор Старков возражал в московских кабинетах треста «Арктикуголь» против совмещения таких крупных мероприятий, как научная конференция и празднование юбилея треста, каждое из которых само по себе требует больших усилий и средств, тем не менее, руководство угледобывающей компании решило показать руководящей верхушке страны, что оно и углём способно заниматься, и туризмом, и науку любит, и может предложить гостям выступление знаменитых певцов и соревнование пловцов в экстремальной ситуации холодных вод Ледовитого океана. Всё было запланировано на два выходных дня конца августа.
Встретив участников конференции, я со спокойной совестью сел с ними в вертолёт, и через пятнадцать минут мы благополучно прибыли в Баренцбург. Тут нас подстерегла первая неожиданность. Пассажиров попросили выгрузиться из вертолёта при невыключенном пропеллере, поскольку машина должна была сразу отправиться куда-то в другую сторону.
Тот, кто летал на вертолётах МИ-8, знает, что значит выходить на площадку, когда ветер от вращающегося над головой бешено винта готов сорвать с тебя не только шапку, но и всю одежду, если она не крепко застёгнута. Обычно в таких случаях пассажиры, покидающие салон, садятся или приседают возле корпуса, где ветра нет, и выжидают, пока вертолёт не поднимется и не улетит восвояси, унося с собой ветер. Но мы так сделать не могли, поскольку у нас было много вещей. Вот и потащили тяжёлые чемоданы с аппаратурой и различные тюки, преодолевая ураганный ветер, в сторону от вертолёта.
Ну ладно, к подобной высадке за девятилетний период моей работы на Шпицбергене я привык. Только гости мои несколько были удивлены. Однако к нам вскоре подъехал большой автобус, мы погрузились, и я думал, что всё в порядке. Однако не тут-то было. Отъехав на безопасное расстояние от вертолётной площадки, автобус стал. Я поинтересовался, почему не едем, и тогда только узнал, что ожидаем возвращения вертолёта, который отправился на западный берег к озеру Линне забрать участников рыбалки. Ну и в самом деле, зачем гонять огромный автобус от площадки до посёлка два раза, на что ушло бы добрых двадцать-тридцать минут, когда можно постоять немного и отвезти сразу всех, тем более что нас-то – не рыбаков было всего шесть человек.
Я бы не стал пояснять иностранцам причину задержки, но сидевший с нами поляк прекрасно понимал по-русски и тут же рассказал о нашем разговоре с представителем треста, как и то, что на озере высокое начальство из Москвы. Иностранцы понимающе кивали головами. Но через несколько минут, когда вертолёт возвратился, понимание сменилось явным недовольством, просматривавшимся даже за улыбками приличия. На борту никого из пассажиров не оказалось. Рыбалка была удачной, и любителям рыболовного спорта не захотелось прерывать пришедшегося по сердцу занятия.
Простояв таким образом напрасно, мы наконец то отправились в посёлок. Я с трудом сдерживал своё негодование, хорошо зная, что в Баренцбурге достаточно рафиков, газиков и меньшего размера автобусов, которые можно было послать отдельно для участников конференции, не связывая их с высокопоставленными рыбаками. Но наши злоключения на этом не кончились.
Тут следует сделать ещё одно отступление. За неделю до дня совместных мероприятий мы знали, что из Москвы должно прибыть не менее ста сорока человек гостей. Гостиница Баренцбурга могла вместить лишь половину. Дирекции рудника вместе с генеральным директором треста пришлось чуть ли не как в шахматы играть с каждой фамилией и номерами гостиницы, местами в жилых домах, переселяя на две ночи людей из одной квартиры в другую, чтобы освободить как можно больше мест. И всё же комнат для всех иностранцев, а я просил лишь десять номеров, не хватило.
В посёлке помимо домов треста, на самой окраине у мыса Финнесет, стоит вполне комфортабельный домик губернатора Шпицбергена, в котором глава норвежской администрации и его служащие (в основном полицейские, приезжающие для расследования смертельных случаев на шахте) останавливаются в случае посещения россиян. Узнав от меня о трудностях с размещением, губернатор любезно предложил свои апартаменты для устройства американца и своих норвежских участников конференции. Поляков, как менее прихотливых, пригласили к себе в слабо благоустроенные помещения, как обычно дружески бесплатно, учёные российского научного центра. А что значит «слабо благоустроенные помещения»? Я был шокирован, узнав, что туалеты в некоторых номерах есть, но не работают, поскольку трубопроводы проржавели, а денег на ремонт нет. Собственно, этим всё сказано. Приезжим предлагалось ходить по естественным надобностям в гости друг к другу. Ну, это уже детали.
Доехав до гостиницы, наш автобус остановился, и водитель попросил всех выйти. Я сообщил, что нам надо отвезти часть людей к мысу Финнесет, на что водитель спокойно возразил, пояснив, что его автобус туда просто не пройдёт, поскольку габариты его транспорта не позволяют идти по той дороге. А у меня в автобусе сидел американец с почти неподъёмной видео аппаратурой, которую он прихватил с собой для сопровождения своего доклада показом слайдов через компьютерную программу. Не нести же эту тяжесть на спине.
Трудно описать, какими эпитетами удостоил меня директор рудника, когда я по телефону попросил у него другую машину для завершения перевозки иностранцев. Мне показалось, что я его кровно обидел или оскорбил. Одно было ясно, что мы своей международной конференцией стали ему поперёк горла.
Министры между тем продолжали, как ни в чём не бывало ловить рыбу на озере Линне, не подозревая, что тем самым создают кому-то неудобства. Но на то они и министры, чтобы не знать таких мелочей.
Вот что мне вспомнилось, когда я смотрел на горы, прятавшие за собой чудесное озеро Линне. Кстати, рядом с этим бывшим Русским озером, в которое впадает бывшая Русская река, протекающая по бывшей Русской долине, находится ныне существующий мыс Старостина, последнего русского помора, прожившего пятнадцать лет безвыездно из тридцати девяти лет постоянных зимовок на Шпицбергене. Он ушёл из жизни здесь же в 1837 году. На месте его бывшего обиталища в Русекейле сохранилась могила помора и создан музей его имени.
Не менее интересно то, что совсем неподалеку, в этом же районе были найдены отпечатки следов динозавра. Слепок одного из отпечатков был подарен нашему музею «Помор» сотрудниками норвежского музея города Тромсё. Я пытаюсь представить себе, как здесь, где сегодня нет ни одного деревца и лишь голые скалы да белые языки ледников украшают пейзаж, миллионы лет назад шумели джунгли и среди огромных деревьев бродили гигантские животные. Надо иметь хорошее воображение, чтобы увидеть такое. Интересно, а что будет на этом же месте ещё через миллион лет. Это уж никак не представляется, и я иду дальше, обратив теперь внимание на правую сторону.
