Евгений Леган
Подлежит удалению
– (Облегчённо) Боже… Он жив, – повернула голову к мужу.
– (Напряжённо) Хорошо, – протянул руку. – Пошли.
– Подожди… – обратила внимание на левое запястье. – Тут что-то… есть.
Не всегда ответственный человек смотрится выигрышно. Прежде чем уйти, непременно захотелось всё перепроверить. Быстро глазами напоследок по телу пробежаться. Лучше бы и вовсе этого не делать. Ввиду общей беспомощности, ни он, ни она не могли больше ничем помочь, лишний раз убеждаясь, насколько ему сейчас плохо. Из любой неприятной ситуации ей всегда удавалось выцепить маленькие мелочи, которые реально могли облегчить душу. Подранная коленка – мама не поставит на горох. Погибший на улице щеночек – ему не придётся больше страдать. Первая любовь – ожоги всякий раз напоминают, к чему ведут необдуманные последствия. Всё, так или иначе, имеет смысл даже в плохих вещах. Девушка вычленяла позитивные моменты, обманывая себя. Набиралась сил, чтобы бросить во второй раз.
Характерная позолота поблёскивала на левом запястье. Очень знакомая и дорогая этикетка. Уже одной этой мелочи должно было хватить, чтобы оправдать себя. Потрогала. Повертела головой. Убедилась. От сердца немного отлегло. Не тут-то было. Кай мгновенно зацепился за несколько пальцев кисти.
Вопль агонии пронёсся по ближайшей окрестности. Девичий крик.
В отличии от ожогов Марка мелкие покраснения на первый взгляд, несли не столь мощный, внешний характер, сопоставимый разве что с жаром от горячей сковороды. Проблемы схожие, но обстоятельства разные. Концентрация плохого в худшей прогрессии стремительно продолжает расти. Беды обстоят несколько иначе. Боль как раз скрывается внутри. Под кожей. Как будто вкололи шприц с паром, однако, принцип действия не пойми какой. Её истощали совершенно не мысленным способом. Не наносили глубокие раны, а иссушали плоть. Внешние и внутренние особенности увечья. Кожа истончается и бугриться. Уплотняется. В точности как ранее у самого. Главная суть проблемы – нет, той минимальной прочности как у него. Именно поэтому ткань довольно быстро стала пузыриться и лопаться. Рваться. Красными, мясными жилками наружу грубеть. От кистей до самого плеча. Мракобесие прервала чужая нога. Он как следует, дал ему в тык.
– (Рьяно) Отпусти СУКА!!! ОТПУСТИ!!!
Супруг моментально среагировал, хотя секунда простоя, стоила руки.
Одного удара вполне достаточно. Кровь хлынула из-под носа. Кто-то снова забыл выключить кран воды. Второй более-менее голову накренил. Последующие приёмы особой разницы не принесли, размазывая по лицу ещё больше брызгав крови. То, с какой силон он лупил, подкреплялись её криками. Сильнее. Быстрее. Чаще и мощнее. Изо всех сил супруг пытался разбить объятия, стараясь насквозь проломить дурню башку. Тщетные попытки разбавились последним ударом в грудь. Помогло. Первые секунды после прогремели, если слышным затишьем.
Несоизмеримая боль, которая иссушила её руку, на мгновение разжала кандалы, чтобы заново троекратно стиснуть, усилив свой порыв. Тихие стоны переросли в натужный плач, ещё сильнее истощая супругу. Она и так еле-еле держалась, а сейчас окончательно сошла с ума. Хаотичное мельтешение рук и нечеловеческие вопли. Резвые, короткие попытки руку остудить. Катание по земле – эффекта никакого не даёт. Трава и грязь делают только хуже, не позволяя остановить себя и помочь. Всё двигается к удручающему концу.
Как бы муж ни старался, но попытки усмирить жену тщетны. Ей всегда удаётся клубком от него уйти. Абсурд с ума сводит и крайне тяготит. Без разбора бросается за ней, получая в ответ лишь пригоршню тумаков. Боль не острая, но положение злит. Виновник всё ещё жив. Гортань всхлипом взрывается. Мужчина предпринял единственно верный шаг.
– (Слезливо) Я убью тебя тварь, – обернулся, – слышишь?!!! Нахуй задушу паскуду!!! – стал живо ползти обратно. – Я шкуру с тебя сдеру… УРОД!!!
Низ рубашки насытился пылью песков. Через несколько ползков, полоской грязи. Ближе к оппоненту, трава оставила взмокшие расточки зелени и крохотные кусочки коры. Когда руки коснулись шеи – кровь оросила ткань. Пальцы твёрдо вцепились в глотку. Мальчика плотно вдавили в землю. Голова монотонно стала бурить затылком место для гроба.
– (Рьяно) Умри, СУКА!!! УМРИ!!! УМРИ!!!
Кай своей беспомощностью дело усугубил. Нежные, миниатюрные ладошки юноши, едва ли могли конкурентно противостоять медвежьим лапам в цепях. На его жалкие, невзрачные попытки выжить, мужской голос раздавался слезливым криком. Диким. Душещипательным. Ярым. Самым мерзким, отвратительным и отчаянным, но правдивым. Безумец долбил что есть мочи не жалея сил. Темп постепенно спадал, но шея продолжала под гнётом хрустеть в руках. Становилось очень жарко. Душно. Невыносимо. Пот скатывался со лба в глаза. Кай постоянно терял сознание. Оболочка снова становилась горячее.
– (Запыхавшись) Так тебе и надо… – со всей силы шмякнул, – сука… Вот и мозг уже потёк… – всмотрелся в кровь из глаз. – Пизда тебе… – в последний раз стукнул об землю.
Ладони внезапно обожгла раскалённая кожа. Издался вскрик:
–А–А–А–А!!! КАК ЖЕ БОЛЬНО!!! – немного расслабил хватку. – (Тяжело дыша) МОИ РУКИ!!! СУКА!!! – стиснул глаза и зубы. – МОИ РУКИ!!! БЛЯ-А-А-А-А-ТЬ!!! КАК ЖЕ СУКА… БОЛЬНО!!! БОЛЬНО!!! – отхаркнулся в лицо.
Переполненный болью оскал содрогнулся. Человек пытался душить, правда, силы с каждым разом интенсивнее тускнели. Максимум хватило выносливости продержаться ещё секунду и всё. С выкриком оторвались. Кровавая часть отлипших лоскутков расплавленного скальпа, осталась отпечатками на шее. В щёку тут же воткнулся локоть, едва ли не расплющив нос. Мужик во всю глотку провопил:
– (Яро) НА СУКА!!! – замахнулся локтем. – НА БЛЯТЬ!!! ПОЛУЧИ!!!
Следующие два удара полностью попали в одну и ту же точку. Теперь лицо представляло фарш из кусков кожи и оторванных хрящей. Всюду струится кровь. Полностью затёк правый глаз. Несколько выбито верхних зубов. Вмятая вовнутрь скула. Порванная губа. Третий удар попадает в землю мимо, а четвёртый зависает прямо над головой. Боль окончательно берет своё. Он не может больше терпеть. С воплями и визгом, катится по траве. От прожжённых до мяса ладоней исходит горячий пар. Очень схожий ожёг как у другого мужчины, но не насквозь.
– (Болезненно) Бля-а-а-ать… – прокусил губу, – как же больно… Что это за хуйня?!!! Что ты со мной сделал?!!! Я убью тебя… слышишь?.. – поднял голову. – УБЬЮ!!! Дай только паскуда встать… – с локтей попытался встать на колени. – Дай только сука встать… Боже, – посмотрел на руки, – как же сука ЖЖЁТ!!! БОЛЬНО!!! Хы-ы-ы-ы-ы… – скорчился от боли. – Ы-ы-ы-ы-ы… – пустил слезу.
Гнев не только подпитывал, но и не давал окончательно отрубиться. Он и бодрил, и мотивировал, и заставлял двигаться вперёд. У него ничего не осталось кроме того, как мстить, даже ценой своей жизни. Несколько кривых кувырков. Парочку ложных выпадов. Удар по больному ребру через собственный болевой порог. Соперник тут же пришёл в чувства. Застонал. Вот он. Лежит перед тобой. Осталось лишь забить гол, скинув вратаря в пропасть. Ни секунды на передышку. Главное – не дать заглотнуть жизненно важного воздуха, выбивая одновременно остаточную дурь. Дело постепенно близилось к финалу.
Второй удар произошёл менее бодро, хотя человек полностью стоял на ногах. Поджилки тряслись. Тело бесконечно юлило. Себя по инерции на лопатки повалил, однако заставил противника откатиться чуть ближе к краю. Несколько удачных пинков и оппонент грохнется в овраг. Опять прокатится с трёхметровой высоты. Почва, рано или поздно, обязательно добьёт. Остаётся только докатить.
Ещё один юркий толчок выбил все силы из-под ног, не давая даже толком подняться на четвереньки. Его в этом плане опередили. Другой человек первее преодолел тяготы и боль. Переступил через себя. Как зверь боролся за свою жизнь. Земля под ногами как назло препятствовала мести, однако, раз за разом он поднимался и давал бой. Следующий пинок жахнул чуть ниже области живота.
– (Запыхавшись) Нравиться, СУКА?!!! – согнулся практически до земли. – Подохни уже блять… Умри…
Никакого спуску. Никакой жалости. Акт возмездия продолжился.
От некоторых нападков с трудом, но возможно было хоть как-то откатиться. Лишь бы ботинок не попал по голове. В лучшем случае подобный трюк на треть силы удавался. Чаще мазал просто в никуда. Исключительно благодаря ожогам, мужчина попросту не мог как следует ударить. Боль затмевала всё. Из-за кривых подачек и упущенных возможностей, самому приходилось терпеть ничуть не меньше. Один неуклюжий приём, не хуже нанесённых побоев, отдачей лупил взамен. Его на пару секунд после каждого замаха клинило, молча взвывая от боли. Лёгкая передышка. Каждый кусочек тела отдельно трясёт. Дрожь способствует бесконечной боли в руках. Мутит в глазах. Очень сильно хочется спать.
Почти у самого обрыва, малец таки сдюжил привстать хотя бы на одно колено. Резвый удар с ноги. Непонятно, кому повезло.
– (Устало) Отпусти меня… урод… – встряхнул. – СУКА, отпусти!!!
Несколько хаотичных взмахов и ботинок в одночасье выскользнул из рук. Столь незначительного импульса хватило. Кай потерял равновесие и слетел.
Хотя бы на этот раз маленький склон его простил. Он так и не упал в центр оврага. По краюшку скатился. Вольности есть, но жалости нет. Каждая косточка, так или иначе, почувствовала неровный спуск. Лесная чаща по старой традиции отблагодарила колкой растительностью и небольшими буграми от молодых пней. Короткий, не менее щадящий спуск. В руках вращалась чужая туфля.
Он так бы и катился кубарем до толстоствольных деревьев, если бы не куст. Задел пятой точкой. Разворошил. Повезло. Перестала мерцать трава, а голова снизила обороты кружения. Тело как магнитом тянуло к земле. После подобного, уже никаких сил не оставалось. Хватало разве что на подышать. Хрипло. Голос взахлёб утопал в воздухе. Болезненно давящий на кадык, что невозможно глотать.
Разочарованный взгляд зачинщика стоит на холме. Раздосадованная гортань одновременно пытается продохнуть и остудить раны. Мысли сейчас только о нём. Как быстрее его добить. Как быстрее унять тупую боль. Состояние пассии вообще не волнует. Её жизнь как-то вылетела из головы. Не это сейчас главное. Капли крови смешались со слюной. Багровый оскал смотрелся со стороны, как намёк на трупоеда. Образ выжившего, подранного самозванца, подстать пацану.
Голова ели поднимается, чтобы снова упасть на бок. Единственный зрачок с первых же секунд опешил. Агрессор не собирался отступать. Он намеревался спуститься и прикончить. Груз пиздюлей отправился по тому же маршруту.
Сердце съёжилось. Сил убегать как таковых больше нет, но жук, всё равно старается. Кряхтит. Пыхтит. Выгребает из-под себя почву. Траву. Хватается за ветки и листву. Пытается себя как можно дальше от канавы проволочь. За жизнь, как никогда цепляется. Как не в себе. Любой ценой. Очень хочется выжить. Даже полностью истощённый, всё равно тянется вверх. Вяло карабкается и смотрит. Смотрит на то, как на полном ходу с горы летит оголтелый человек.
Что-то хрустнуло. На два шага спустился вниз. Через секунду таранная кость вышла наружу. Открытый перелом стопы. Шматки плоти и свежие струйки крови. Былой уверенности нет. Потеря равновесия и оглушительная скорость. Кубарем влетел в ближайший ствол дерева. Размозжил свою дурацкую башку. Грудой бестелесного мяса обрушился со склона. Труп в кротчайшие сроки скатился вниз. Никаким состраданием тут и не пахло. Правосудие и озлоба. Только и всего.
Это был откровенный пиздец. Лучшего слова и не подобрать. Сердце так бешено колотилось, словно хотело взорваться и вылететь нахер из груди. Опять, и опять, и снова по кругу. Адреналин бил через края. Хотелось просто подохнуть. Как минимум один раз. То в глазах стремительно меркло, то за секунду до смерти тошнотворно рвало. Организм сам не знал, как ему пережить этот момент. Как ему справиться со всей ситуацией. Даже такой спокойный, безжизненный, тихий и неподвижный – мужик представлял собой ещё тонну угрозы. Кай никогда в жизни так не боялся. Глаза застыли. Останки лица скорчились в ужасной гримасе. Первородный страх. Тот самый. Именно он пинает ногой под жопу. Заставляет вставать, кряхтеть и пердеть. Заставляет превозмогать страдания и муки. Чужой ботинок всё ещё плотно оставался держаться в руке.
Первые несколько минут, невозможно нормально отдышаться. Слишком частые скачки давления, бьют тревожной нотой по всему. То покалывание, то нескончаемый гул в голове. Зрение почти что упало под ноль. Минимальное освещение. Тошнота. Онемение. В общем – одна сплошная дрожь, шум и боль. Даже в таком блеклом мирке, он отчётливо видел лицо почти что убийцы. Напоследок, хозяину прилетел запачканный башмак в грязи. Хоть что-то на миг улыбнуло. Ненадолго. Радость быстро сошла на нет.
* * *
Я-я-я… вообще-то… гулял… Ну то есть как… бежал… Бегал. Я ничего из вышеупомянутого не помню. Звучит как… полный бред… По моим меркам, это была совершенно обычная прогулка. Идёшь такой себе прочь неизвестно куда, лишь бы никого, ничего больше не видеть. Самая примитивная, подростковая обида. Не вижу смысла разбираться в том, в чём нет никакой логики. Максимум, куда я мог забрести – в очередной бурелом. У меня тяга ко всему неизвестному. Ну, вот… нравиться мне страдать. Падать без конца от здешней склоки. Снова пониматься. Снова бежать. Этакое… издевательство над собственным телом. Нескончаемый бег в никуда. Движения неуклюжие. Громоздкие. Сложные. Оно и неудивительно. Там повсюду творится ерунда. Там и люди нормальные не ходят. Только я. Вечно цепляешься… Спотыкаешься за всё подряд… Прохода нет. Ни тропинки цивилизованной, ни дорожки… Я всё ещё настаиваю, что это был, не побег. Я просто хотел в окрестностях прогуляться. Думайте, что хотите. Плевать.
Можно, конечно, сетовать, что я был не в себе, но это звучит как неправда. Я всё прекрасно помню, просто немного это, забыл… Местность там – загляденье. На мгновенье закрываешь глаза, как обстановка резко меняется. То ничего, то вдруг птички поют. Древесную кору кто-то грызёт. То чаща лесная, то вполне ощутимая тропа. Нескончаемый вид. Вечно гнетущий, опьяняющий пейзаж… У берега, кстати, отличная песчаная насыпь. Там-то я в пару метров от воды и прилёг. То самое место, где узкое русло реки протекает к «старому городу». Я крайне рад, что мы используем это сочетание слов, а не другой, более обидный огрызок. По-разному можно к этому месту относиться. Да, своеобразное захолустье… или глушь… Мне вот больше нравится слово: «Дыра». Оно не настолько грязное и густонаселённое друг на дружке, как принято называть трущобы. Совсем нет. Оно скорее тихое и спокойное, но не безлюдное, как глушь. Трущобы – это днище мира, а у нас всё же не дошедшая вовремя реновация. Для вашего понимания прекрасно подходит слово – дыра. Очень скромно, серенько и уныло… Пропасть на удивление, недостаточно высока. Нет огромного расслоения между гражданами, за, то есть бесконечные высотки, с которых хочется сигануть и разбиться… Не такой долгожданный полёт как у птиц. Ни капли, не изящный. Обычные пикирование, однако, под алое сияние заката. Очень странный окрас, словно кусками небо трескается повсюду… Ладно, хватит слушать меня. Так можно на всю голову… отупеть…
Глава 2. Познание
Глава 2
Познание
Отличный сон… Крайне редко себе говорю.
Рука лениво сползла со лба. Немного позевал и наконец, встал. Совсем недавно казалось всё предельно плохо, но на утро накопленная боль исчезла. День начался с чистого листа. Местами даже… хорошо.
Глаз после капель невероятно чешется на утро. Он самую малость припух. Унять небывалый зуд удастся в лучшем случае во вторую половину дня. Веко легонько поерзало, умеренно хлюпая местами. Зуд спал на короткий промежуток, но потом ещё сильнее засвербел. И да, я кое-где вчера наврал. Я отчётливо помню сны. Некоторые. Примерно, как этот.
Бывает… иногда прокручиваю образы в своём воображении. Представляю. Пытаюсь воспроизвести, прежде чем снова встать, но каждый раз забываю какую-то важную делать. Именно поэтому я всегда так долго лежу. Пытаюсь наладить ключевые цепочки воспоминаний. Я вижу, как зарождается самое начало. Как переплетаются яркие полосы лучей в неимоверном количестве связей. Даже простое созерцание со стороны, оборачивается созданием «нечто», а не крахом целой планеты всего. Это больше, чем просто «нечто». Это «нечто» ни на что не похоже. Оно… идеально. Я пытаюсь как можно детальнее обосновать мозгу.
Разрастается это дело из абсолютного ничего. Пустые края и широты вдруг заполняются искорками. Лучами. Всё больше, хаотичнее и длиннее. Плавные движения закручиваются в общем потоке энергии. Сфера, которая нагнетая свой объём, не может остановиться. Вечная гонка, ведущая в никуда. Там, вокруг тебя, нигде нет как такового пространства. Один лишь ты наедине с собой. Обстановка начинает… накалятся.
Оно начинает потихоньку вращаться, базируясь в высь как можно дальше. К тому же параллельно нарастает общий объём. Становится шире. Вокруг своей оси постепенно преобразуется область. Поясок. Кольцо, как у некоторых планет. В конечном счёте кутерьма ускоряется до такой степени, что больше невидно чётких граней. Смазанный поток. Не в силах сдерживать такой бурный скачок энергии – шар… взрывается… Извилины потихоньку плавятся в мозгу.
Яркость света, буквально разрывает сферу изнутри. Такой тихий, приятный звук, мало на что похожий. Ангельское пение на сошествие из ворот рая прыжком в бездну. Что самое забавное, его не хочется забыть, а хочется слушать ещё и ещё, наслаждаясь мимолётным падением… Любое хорошее начало, обязательно в моём случае заканчивается пиздецом. Нагнетающий атмосферу звук внезапно раздаётся вместе с взрывной волной, деля её на две половинки, словно фрукт. Парящие витки, медленно ударяются друг об друга, разделяясь на более мелкие паводки. Время не повернуть вспять. Разлученные сферы распадаются на множество зёрнышек. Их сопровождают яркие лучи света наподобие солнца. Ключевая разница – тебя не слепят. Они гаснут единожды, ничего не оставляя после себя, словно ничего и не было. Миф. Мираж. В мгновении ока всё затихает… Опять остаюсь один. Разочарование гнетёт сердце… Увы.
Остаётся лишь… е-е-еле заметный источник, уходящий далеко вдаль. Там нет ни конца, ни края и только смутное отражение лица, выдаёт поверхность под твоими ногами. Становиться уже поздно, когда случайно замечаешь. Водная гладь начинает трепетать. Зыбко дрожать. Создаётся воронка, которая поглощает в себя громадное количество воды, но не тебя. «В чём собственно дело?», однако картинка резко пропадает. Сменяется кадр и вместо скоротечной впадины, я вижу влажный, закрытый бутон. Спиральный кулон, свитый из остатков воды. Зрелище завораживающее если честно. Первые секунды отчётливо видно, как струиться потоком яркий ручей по растительной ткани, расплёскивая свои излишки вокруг. Эластично, друг за другом, внезапно распускаются водные лепестки. Неимоверно синхронно, с последней возможностью красиво воспеть.
Из самого центра, за секунду, расцвёл луч и, кажется, он запросто пронзит собой свинцовое небо. Цветок полностью созрел. Его листочки переливаются энергией разных оттенков… Оттенков разных планет. Мне хочется лишь одного –прикоснуться. Почувствовать то самое, мимолётное тепло, но лишь дотронувшись единожды – всё в миг разрушается. Остатки подхваченным ветром, устремляются прямо в лицо. Я закрываю глаза, но не спешу их открыть обратно. Я догадываюсь, что дальше произойдёт… Ничего хорошего. Мельком просачивается один зрачок. Просыпаюсь… Прекрасные, абстрактные образы, являются ко мне во всём своём великолепии, но их крах всегда огорчает. Этот сон я назвал просто: «Цветение апельсина». На том и порешили.
Солнце уже давно встало, а значит – я проспал. Подобное случалось не в первое и в моём случае давно уже вошло в стабильную привычку. Хорошо, хоть вообще просыпаюсь. Каждый сделанный шаг, постепенно стирает из памяти моё прошлое и мысли по поводу сна нещадно увядают. И так каждый раз.
Мятая форма ни капельки не придаёт шика и скорее смотрится удручающе. Тёмно-синий пиджак, выглядит откровенно пожёванным. Честно, неудивительно, учитывая, где находится после сна простыня. Тонюсенькая, белая кайма одёжки, стала больше серой, нежели чем наоборот. Особенно заметно, если сравнивать с теми же пуговичками. Они-то как раз сохранили свой первоначальный цвет. По центру застёжки и полоской на рукавах. Не будь отличительных линий, это бы никоим образом не бросалось в глаза. Толщинка неоднозначно поблёскивает пятнами желтизны. Испачкаться для меня совершенно плёвое дело. Другая плохая особенность – вещи, дай боже, раз в месяц стираются. Хотя нет, не правда… Мне всегда каждый месяц подгоняют новый комплект.
На тон светлее кажутся брюки, но это не вина закройщика. Они попросту выгорели. Белая рубашка на удивление белая, правда, неопрятно торчащая концами вокруг. В общих чертах образ не замысловатый, но другое дело сама подача. Именно она предостерегает всей своей неаккуратной безнравственностью. Я быстро встряхиваю костюм, разминаю замлевшие ноги в обуви и ухожу. По ощущениям, я всё знаю. Уже почти восемь утра…
Пропустить ванную комнату – дело меня совершенно обычное. Не потому, что я не хочу или лень. Уж так иногда получается. Увы. Даже самое примитивное забывается. Не представляю, какого тогда из моей пасти разит. Размениваться за частую на всякие мелочи, попросту нет сил. Секундные фрагменты бодрости испаряются и… такое чувство, будто всю ночь вагоны разгружал. Холодный поток немного бодрит, но не этого мне надо. Пару глотков помогут сдержать беснующийся желудок. Именно вода не позволяет окончательно подохнуть с голодухи.
– Твою-ю-ю… мать… – неприятно вздрогнул, увидев отражение в зеркале. – Кажется, – потянул за веко, – стало только хуже… Пиздец…
Жутко… Неприятно… Бр-р-р… Красной сеткой, тонкие капилляры покрыли весь белок, не оставляя на нём живого места. Покрасневшая кожа вокруг глаза – остаётся ещё одним долгим напоминанием после сладких снов. Раздражённая кожица отдаёт незначительной сыпью. От того то синяки под глазами смотрятся ещё кошмарнее в довесок с растёртым румянцем. Налитые синевой мешки под глазами фиолетового оттенка. Будто ненароком словил двойную порцию тумаков. Время поджимает, а вопрос полностью не решён. Хорошо, хотя бы голова через раз не болит. Хоть в этом на сегодня повезло.
Рядом стоит вездесущая баночка с таблетками. Порой она мне мерещится по всему дому, но всегда находиться на своём месте. Одной или парочку, хватает на целый день, но натощак глотать куда более болезненно и мерзко. Желудок словно… пытается переварить полиэтиленовый пакет. Безрезультатно выходит. Жмурюсь, и максимально быстро, глотаю 2 капсулы, запивая из-под крана двумя стаканами воды. Боль настаёт чуть позже. Вещи неряшливо возвращаются на свои места. Мокрое полотенце падает с умывальника на пол. Я быстро заглатываю ещё одну пилюлю и отправляюсь в путь.
* * *
Поход с утра выдался вялым. Солнечное утро ни капельки не бодрит, а наоборот, лишает сил. Шёл медленно, безрадостно волоча за собой ноги. Шоркаю по привычке ботинками по дороге. Кругом поля и единственная дорога. Ничего интересного. Скажем так… можно-о по пути свернуть не туда, в парк, но даже он выведет по тропинке обратно к школе. Не получиться случайно, потеряться среди трёх сосен. Печально. Каждый раз одна и та же беспросветная полоса. Серая. Однотипная. Буквально нечем разнообразить себя. Сменить направляющую ногу. Перейти на другую сторону. На этом всё разнообразие заканчивается. Самый идеальный вариант – развернуться. Уйти обратно, ненароком осознавая. Завтра будет хуже, чем вчера. Я никогда не закрываю ни дом, ни калитку. Неизвестно в каком состоянии смогу вернуться туда.
После пяти минут шорканья виднеются черты Академии. С небольшого пригорка плавно вниз. Небольшая пробежка. Несколько фигур учеников плотно стоят у ворот. Проверяющий, практически не реагирует на плеяду опазданцев. Тот самый, ненавистный мною жирный охранник. Индюк. Он, как никто другой, может неожиданно подстегнуть отстающих ярко выраженными словами. Я не знаю таких людей, которые любили бы или… хоть как-то его уважали. Чистая неприязнь и откровенная ненависть. Он вот-вот должен был снизойти до нас.
Внизу стояло ровно 7 человек. Все абсолютно разные, но такие одинаковые. Одного я видел вообще впервые. Никогда его раньше в окрестностях школы не встречал. Двое других поодиночке более-менее мелькали. То один попадётся на опоздании, то второй. Ничем они, по сути, не отличались от своих сверстников. Обычная молодежь, которая грешит одним и тем же. Поздние за полночь посиделки. Короткий сон. Гораздо большую смуту вводили третьи, предпочитая стоять в маленькой группе на злобу всем. Приподнятое настроение. И ладно бы тихо. Так нет же, шутят. Балуются и галдят. Наверняка, впервые опоздали за всё время. Наше маленькое большинство, обособлено стоит в стороне. Кто-то зевает. Кто-то пытается на железной ограде проснуться как я. Очень сильно рубит. Прям на корню. В глазах всё чаще мерцают чёрные туфли вперемешку с асфальтом. Смотрителя соответственно это злит. Он всё ещё молча бухтит на крыльце.
Прошло не так много времени, а трясусь и ною как старая бабка. Ноги ели держат. Со злости хочется… обматерить. За версту чувствую скверную тушёнку. Несколько секунд в аморфном состоянии погружают обратно в сон. Очень хочется вздремнуть и именно в этот момент широченные ворота открываются. Как специально. На западло. Я задницей чуть ли не приземлился на асфальт. По идее нас не должны были вообще впускать, но иногда, из-за великой щедрости и нехватки рабочей силы, таки могли опоздавших пощадить. Не сразу, надо сказать. «Обязательно надо, чтобы в соку детишки поварились.». Бидл частенько эту фразу в тихую употреблял. На этот раз не повезло. Впустили… И зачем мы вечно торчали у ворот? Все же хотят домой? Кто знает… Я так до конца и не понял.
С этого момента лица окружающих поникли до невозможности. Люди всё же надеялись обратно уехать, но тут случился… облом. Хозяйственные работы не приговор, но-о… осадочек всегда есть. Кто боится ответственности и труда, тому максимально не повезло. Уж слишком сотрудники школы ушлые в оценивании страха и риска с подростками. Уж очень сильно разница степень наказания между учениками. Я бы даже больше сказал, везения. Можно, скажем… тяпкой землю рыхлить в течение трёх часов, а можно, коробку из одного места в другое за минуту перенести и всё, считай целый день свободен. Можно в фартуке целую смену на кухне отпахать, а можно на лавочке в каморке часик переждать. Многое нельзя и многое можно… Тут уж опять же, как… повезёт.
Если везенье обходит тебя стороной, можно вообще уехать на сутки чёрт знает куда. Привезут на голое поле, и давай, коряги грязные с одного места в другое таскай. Таких бедолаг как ты, наберётся целая гурьба. Ходи да таскай. Улыбайся. Работай. Не смей ныть и возмущаться. В твоём положении виноват только ты, а то, что солнце столбом, и тучки ни одной нет – так это не важно. Ни воды, ни деревца нет – ерунда. Вообще ничего рядом нет, только школьная заброшка в овраге, и ты весь… относительно… чистый такой. Грязный, чумазый, голодный… Уставший. Пить очень сильно хочется, а ничего кругом нет. Вот люди злятся и беснуются. Один учитель кричит на другого, другой на третьего, третий звонит, чтобы нас забрали и так сие бесовство продолжается вплоть до полдника. Обеда и близко не видать. Все свои потребности приходится держать в себе. Да, безусловно, забирают, но это самый отвратный опыт. Наплевательское отношение во всём. В выигрыше только заказчик и директор. Все остальные, получается… помучались за просто так, за то сделали целое «добро». Ничего просто так не бывает. Предчувствие как всегда… только… дурное…
Мы самовольно пошли на построение. Отвратительно. Хотелось сблевануть.
Калитка за спинами максимально быстро закрылась, едва успев впустить всех внутрь. Стало не по себе. Сколько бы раз не пропускал, но каждый новый поход считай неповторим. Свежие эмоции. Взбучка разница от «пару неприятных слов» до «полного изнеможения под гнётом» и никогда не угадаешь, что именно попадёт тебе. Ох, если бы этим всё заканчивалось. Считай полбеды, но нет.
Самое отвратительное, лично для меня, насколько я помню… это… быть в кухмистерской разносчиком еды. Да-а-а… Гораздо хуже, чем разгребать те же ветки. Одну веточку поднял. Отнёс. Отдохнул. Тут же, весь день стоишь на ногах. С учётом отработки выговор не дают, за то гоняют в два раза чаще. «Не хочешь учиться? Вот и поработай. Попробуй так сказать, все прелести жизни». Кажется, не самый плохой опыт, но на деле всё обстоит гораздо хуже. Если ты интроверт, то тебе фактически… пизда. Так люд морально заебёт, что повеситься хочется, но нельзя. Надеваешь робу и дуешь вперёд. Все смотрят на тебя в переднике как на дурака. Клоуна. Разносишь подобно прислуге подносы с едой. Драишь шваброй полы. Моешь тарелки… Убираешь столы… И так до бесконечности, пока не сжалятся над тобой и не отпустят. Главное правдоподобно и качественно ныть, иначе вместо жалости получишь нагоняй. Именно так это и работает. Увы.
Единственный в этом плюс – раза три за день можно на халяву пообедать. Вкусно, безусловно, но сам подход огорчает. На тебя частенько орут. Смотрят как на гавно, а за косяки особо жёстко карают. До рукоприкладства дело конечно не доходит, однако излюбленные крики и мат демотивируют похлеще издёвки среди своих. И не дай бог ты поднос с мисками развернёшь. Всё, пизда. Записываешься в добровольное рабство. Это как полсмены дополнительно отпахать после учёбы. И так на протяжении целой недели. Тут-то как раз обязанности рабочего резко расширяются. Ты и дворник, и прачка, и кухарка. Лучше уж вести себя молодцом и не выёбываться, но моя карма под конец учёбы окончательно… засорилась…
Охранник, наконец, оживился. Пошла возня. Жирами встряска. Остаётся единственное – ждать. Ждать, пока он дотянет свою вспотевшую тушу. Мерзкое наказание. Лучше уж сразу казнить, чем выжидать приговора, прибывая в страхе и покаянии. Почти каждый из нас заранее чувствует неизбежность. Потухает последняя надежда на помилование. Как же… по-детски это звучит…
Один за другим, ученики быстро встают в ряд напротив фасада здания едва смотритель зашевелился. Новички же и близко пока не дёрнулись. Они должны в точности повторять за нами, но нет. Продолжают наоборот держаться в стороне, глупо посматривая на шеренгу. Групешка дурачков. Селекция долбаёбов. Сердце дребезжит как шальное, а им хоть бы хны.