Евгений Леган
Подлежит удалению
Мы медленно завернули за угол и подошли к центру фасада здания. Миру ещё больше поразило столь непривычное, очень знакомое здание. Понимаю её.
– (Воодушевлённо) Я тысячу раз проезжала мимо, но так близко подойти – никогда… Это… чудо-то какое-то! – задрала голову вверх.
Хотелось разное, но ещё больше хотелось прилечь на диван. Провоцировать на эмоции крайне нежелательно. Если Мира чего-то захочет – экскурсии не избежать. Устало молчу. Максимально тихо прокрадываюсь ко входу. Меня как всегда встречает пара массивных дверей. Что необычно для себя… замираю. Непременно что-то кажется… Не понимаю. Тут встаёт главная проблема. Ключ. Его… нет…
Непоседа как специально, на пакость, подтачивает скорее войти. Рядом жмётся. В спину дышит. Ой, как натерпеться, скорее, очутиться внутри. Всё сильнее пробивает уши девичий визг. Всюду пальчики тыкают руками. То скол на стене хочет прощупать, то ручку двери наспех отодрать. Именно над ручкой зиждется дилемма. Человек от удивления резонный задаёт вопрос:
–
Ой… – посмотрела на дверь выше, – а это что?
Прямо над дверью располагается бледный бюст женщины. Странная надо сказать скульптура. Вместо рук у неё лозы, которые оплетают по бокам вход от двери. Взгляд самый обычный. Непринуждённый. Внешность стандартная, эпохи возрождения наготы и любви. Ещё страннее кажется то, что она так… рьяно охраняет. И не сказать, что это самый уютный очаг. Наоборот. Структура двери до одури обманчивая. Резная древесина кофейно-медового оттенка с зеркалами. Тонированные. Тёмные. Отдаёт неким таким… холодком. Всё бы и ничего, но ажурная ковка метала поверх стёкол, придаёт очень… суровый вид. Сложишь все кусочки пазла воедино и суть проблемы до жути ясна. Глаза и пасть, в которую нужно зайти. Металлические завитки в виде ресничек и глаз, помогают достичь главную цель. Придание человеческих черт неодушевлённым вещам. Акцента на условной пасти нету, за то он есть на условных зубах. Горизонтальные перемычки пересекают вертикаль, плавной дугой изображая парные клыки. Полость рта отождествляет… буквально съеденного тебя. Тут, не то, что мистика, а страх.
Её рука напрочь застыла, по чуть-чуть вживляясь в мою кожу ноготками. Интерес пропал. Стало как-то не по себе. Не до смеха.
– (Угрюмо) Ну и… жуть… – вздрогнула. – Не представляю, как к этому можно привыкнуть…
– Точно… – осторожно толкнул дверь.
Половинки легонько распахнулись. Складывалось впечатление, что никто их в жизни ни разу не закрывал. Накопленные ожидания со временем дают брешь.
В отличии от двора, внутри всё более-менее удобно. Свободного места хоть отбавляй. Нет этой… скупердяйской захламлённости. Да, отсутствие предметов быта порождают глухой звук, но не это главное. Главное ощущается: свобода. Свобода от всего. В холле стоит единственный диван и больше ничего. Вообще. По сути, большего и не надо, так как часть своего бодрого времени, я валяюсь в полудрёме. Разница предпочтения только где.
Особняк сам по себе тихонько ожил, заслышав заранее осторожные шаги. Включилась тусклая подсветка. Даже при небольшом освещении, первое время он казался куда мрачнее обычного из-за отсутствия дневного света. Обстановка для первого впечатления смазанная. Единственный плюс – привыкаешь ко всему. Глаза успокаиваются, а нервы остывают. Мира, наконец, отпускает мою руку. Настаёт очередь смело рассматривать всё вокруг. Врач начала с порога.
Я никогда не находил интересным копаться в мелочах. Миру же наоборот, вечно куда-то тянуло. К стенкам она не притрагивалась, за то всячески ласкала взглядом рельефы, переходящие из арки в потолок. То одна колонна. То другая. Ей наверняка нравилось расхаживать в зале, мельком выхватывая отражения из глянцевой плитки пола. Обоев в центре зала нет. Где-то камень. Где-то древесина. Выделяется на общем фоне только диван. Чёрный. Дырявый по серёдке с обугленной обивкой. Практически разваливается на по полам. Неудивительно, учитывая из каких он ранее прибыл мест.
– Погоди… – заметила мебель. – Это же… мой, – подошла ближе, – диван… Кай, – обернулась, – скажи мне, пожалуйста, откуда он у тебя? Как… Как ты сюда его притащил? Я же вроде как… рабочих попросила на свалку вывезти… Ладно, – отступила. – Если тебе нравиться, то пусть и дальше… стоит… Мог бы… Э-э-э…
Аккуратно, тонко, изящно – можно обозвать чем угодно, если вкладывать в дело душу и в дальнейшем следить. Гостю негоже упрекать в халатности хозяина. Девка на удивление заткнулась… быстро.
Если сравнивать всё подряд, то хуже всего выделялись стены. Выпирающий снизу по пояс потёртый бортик, потерял первоначальный блеск. От изумительно молочного оттенка осталась маргариновая рябь. Где-то плесень, а где-то сколы. Только обои сохранили вменяемый вид, пряча под собой трещины несущих стен и неряшливую кладку. Поблёкшие. Местами потёртые, однако, имитация гранита читается чётко. Не мелкой точкой обставлено, а широким размазано мазком. Расплывчатые, плавные движения линий. Друг на друга нахлёст волны. В местах скопления градиента читается некое… подобие… древесной коры. Интересно смотреться. Есть на что поглазеть. Сразу ассоциации всплывают. Дежавю.
Некоторые схожие черты, легко улавливаются в нашей библиотеке, когда наступает моя очередь сгребать в одну кучу гурьбу ненужных книг. Определённо сходство есть, правда академический расклад, выглядит на порядок хуже, проигрывая по всем параметрам и мелочам. Слишком много друг друга портили две противоречивые составляющие. Современность и старина. Минимализм, с его чуткой расстановкой вещей в пространстве и наоборот, нарядность. Традиции и помпезность в исполнении вариативных идей.
Потолок максимально обычный, касательно сравнения самого здания и его отдельных частей. Дробное соединение расписных квадратов в обрамлении охры. Местами штукатурка, кажется, сыплется на пол, но это отваливается не она, а кусочки звёзд. На одном квадратике изображено созвездие. На другом планета. Так они чередуются между собой. С первого яруса рисунок не понять. Только с парадной лестницы на этаж выше, получиться хоть что-то рассмотреть. Вроде бы, все детали указывают на то, что это старинный особняк, а вот ни фото владельца, ни картины – нигде по дому не висят. Нет ни единого упоминания, кому подобное может принадлежать. Единственное, есть дневник, правда он никак не связан с этим домом. Перечень повествования разни́ца. У меня очень стойкое ощущение… Блокнот в этом городе не может существовать.
Миру постепенно отпустило, чтобы на этот раз паст в раж. В изумлении, как ужаленная пчёлкой, прочёсывает все комнаты подряд, не упуская возможности заглянуть в каждую на этаже. Увидеть. Найти. Обязательно всё прощупать. Ничем не остановить. Такой прыткости позавидовал бы ребёнок. Отнюдь.
Свои башмаки, я скидываю обычно перед кроватью, так как мёрзлый, мозаичный пол, подмораживает ноги. Если лень – брякнусь прямо на диван. Если найдутся силы – дойду до спальни. Нет смысла заправлять или переодеться. Завтра всё в точности повторится. Делать излишние движения настолько… лень.
Мало по малу, растягиваю своё удовольствие, двигаясь к лестнице в полном одиночестве. Ноги свободно шоркают. Мне хорошо. Ботинки охотно скользят по гладкой поверхности мраморной плитки. Мира всё ещё влетает из одной комнаты в другую как ненормальная. Никогда бы не подумал о такой подвижности. С её активной подачей и проворной улыбкой, нормальному человеку невозможно в полной мере за темпом повествования уследить. Мельком осматривает антураж за несколько секунд и тут же выбегает в следующую комнату. Кухня, столовая, зал. Комнаты для гостей. Все выходы пересекаются в центре. Раз за разом нарезает новый круг. Приглушённо ощущается лепет ярких эмоций. Чистый азарт как в беззаботном детстве. Как же хочется… обратно в него нырнуть…
Минутка гостеприимства, а уже утомлён по самую вусмерть. Чуть на чуть по лестнице жопу тащу, пока поручень не заканчивается. Не представляю, какого жить без него. Ощущаю себя в такие моменты как старый дед. Не ворчу, за то без конца ною. То пол деревянный скрепит, то заноза вопьётся в стопу. Это ещё ерунда. Мне, как тому же деду, до толчка ночью бывает не достать. В кровати не обоссываюсь, однако… разбрызгиваю всю ванну кругом. Знаете ли, этакая… спидозная моча. Крайние ценители копрофилии меня поймут… Едкая, забористая. Концентрированный аммиак цвета кофеина. Так и хочется кружечку другую навернуть… Если серьёзно, то это плавная подводка к помпезности, которой на половину нет. Первый этаж – царские хоромы. На ярус выше – убранство отстаёт.
Оттенки древесины смотрятся сносно, вот только… нет в этом и дольки элегантности. Внизу располагается песочная крошка праздничного торта, облитая молочными сливками шоколадной плитки. Кое-где вкрапление красной пастилы. Ещё больше украшают торт съестные элементы декора. По краям плавно стекает карамельная глазурь. Вот оно первое впечатление. Чтобы удивить. А вверху что? Да ничего. Спущенное в унитаз настроение. Сгоревший блин, который так и не отважились попробовать, не то что съесть. Гамма холодных, тёмных оттенков, где сразу виден резкий переход. Больше серого, выцветшего, блеклого, но-о-о… мне это нравиться. До сих пор нравиться. Мне нравиться… незавершённость. Мне нравиться ремонт протяжённостью в пару тысяч лет. Есть в этом своя изюминка. Прозябать в недостроенном раю. Сколько его не обещают, а до конца довести не могут. Дело не то, что брошено на половине. Оно толком не начато… Как может существовать абстрактное то, чего в реальности по факту нет? Обязательно вам расскажу, когда в очередной раз вернусь с того света.
Я уже Миру не жду. Вхожу в свою спальню под шум быстрых скачков на шпильке. Она упорно пытается догнать, не замечая очевидных предпосылок.
В предвкушении самого сочного затихают охи и слова. Первое впечатление опешило сразу возле дверного проёма. Я правда умею менять настроение людей.
– (Удивлённо) Ты-ы… что… именно здесь… спишь?
– Да. Именно так, – обессилено упал на кровать.
Обстановка моментально накладывает отпечаток. По лицу сразу видно, как не хочется задавать следующий вопрос. Неприятная тишина ложится на плечи. Мире тотчас же захотелось услышать собственный голосок:
– (Неуверенно) А-а-а… можно задать ещё один… вопрос?
– Конечно.
– Ты тут живёшь, один? Совсем один?
– Я думал, вы обо мне всё знаете… Да, живу. Один.
– Да, извини… Глупый вопрос получился. (Виновато) Просто… Я знаешь… Ты один, в таком особняке… Не мог же он тебе на голову случайно свалиться? Такое же не бывает… или нет?
– Наверное, – лёг на спину, – бывает, а может и нет… Я вообще нахрен не помню, что было месяц назад, а как домишко достался – тем более. Мутно всё, как во сне, только просыпаться не хочется.
– (Скомкано) Плохо помнишь прошлое, да? Пять лет назад? Два года? Год?
– Скорее вы больше знаете про меня, чем я сам…
– (Неловко) Ну да… Извини, – осмотрелась, – я это, немного… Растерялась.
Следующие пять минут тянулись безбожно долго. Невыносимо. Молча. Ещё хуже, чем могла себе представить. Ей вот-вот хочется что-то важное произнести, но прежде чем сказать – мысль обрывается. Её непременно волнуют некоторые привычные вещи, а точнее, полное отсутствие их в нормальной, человеческой среде. Отчасти, именно поэтому общее настроение кардинально сходит на нет. От былой улыбки и игривости не остаётся намёка. Сплошное расстройство на лице. Подобный поворот, несомненно, испортил окончание дня. С трудом удавалось скрыть новоявленные, негативные эмоции.
Перед глазами практически пустая комната. Полностью облезлая и жуткая для восприятия. Стоило сперва обговорить с ней некоторые обстоятельства, но как всегда попросту… забил. Мира без спроса всё-таки зашла, хотя явно заходить внутрь комнаты опасалась. Осторожно остановилась в центре. Поморщилась. Обняла ладонями плечи. Стала резво растирать. Не случайно сработал защитный рефлекс. Место не нравиться, но привыкаешь ко всему. До одури серые, словно промёрзлые морозом строительные плиты, не вызывают ничего. Ни хорошее, ни плохое. Ничего. Обнажённые. Мёртвые. Статичные. Красивая обёртка содрана, чтобы смаковать всю суть.
Не сказать, что прямо воротит от одного взгляда, но уже нахождение здесь, стоит как минимум похвалы. Брезгливость и неприязнь, читаются в каждом неловком движении. Человек держится. Подстать образцовому гражданину в узде. Всячески старается потопить в себе разбухающую аверсию. Смотреть в округе попросту не на что, кроме единичных лоскутков обоев, поэтому взгляд почти сразу падает на стол. Он то же знаете ли, выглядит не очень. Лучшие годы давно позади. Чересчур дряблый и хлипкий. На него лучше смотреть, разве что в дали. Вблизи он выглядит всё таким же жутким.
Не так ярок и цел. Царапины и трещины не особо усугубляют. Всю погоду делает крышка бугром. Отовсюду, где есть проломы, торчат прессованные опилки и деревянная стружка. Деформации хватает. Не до конца надо сказать, иначе бы стол однозначно сложился пополам. Разбитые створки ящиков с оторванными ручками дополняют паритет. В нижней секции и вовсе зияет насквозь дыра. Стол слишком долго находится в плачевном состоянии. Оставалось только догнить.
Можно долго гадать, откуда он привезён, но лично я, не вижу в этом никакого сакрального смысла. Таинство – может быть. Оно есть, но точно не в той области, где его отрыли. В лучшем случае хранилось сие добро в подвале или на чердаке. В худшем отрыт на свалке. Он не то, что выцвел, а краской обвалился. Обшарпанный. Грязный. Неуместный, а рядом стоит стул из совершенно другого комплекта мебели. Совсем новый с закосом «под старину». Обивка смотрится свежей, хотя тоже с изъяном, стоит лишь немного повертеть головой. Спинка и само сидение местами разорваны до такой степени, что больше напоминают раны. Раны, нанесённые тупым, ржавым ножом. Как запёкшиеся порезы в виде шрамов с вывернутыми наружу внутренностями. Омерзительно, за то правдоподобно… Мне не нравиться. Я просто так живу.
Последней стояла кровать, на которой собственно… лежал я. Совершенно обычная. Непримечательная. До жути примитивная. Коробка из сколоченных досок. Дряблый матрас на твёрдой поверхности толком не ощущается. Настолько плотно истощил себя. Его дополняет пожелтевшая подушка с потом и слюнями. Ничем не выделяется на общем фоне. Одеяло из комплекта выглядит на порядок хуже, даже самой наволочки. Мятое. В катышках. Без стирки и уборки. Если всё же сравнить, то подушка… как мне кажется, смотрится-таки… отвратнее всего. Жёлтые разводы кофейной насыпи. Пушинки местами торчат, а кое-где и вовсе протёрлась. Даже боюсь представить, что именно кроется под ней. Вшами навряд ли пропитана, но почти на каждое утро чешусь. Мира смотрит на меня с таким… одновременно… укором и жалостью. Ей не понять мой быт. Для неё вообще далеко восприятие… одичалости. Жизни скупого аскетизма. Хочет высказаться, да начать нет сил… Это она ещё не знает, что у меня нет… простыни…
Всё могло быть не так уж… скоропостижно плохо, будь вместо кровати, стола и стула хоть… что-нибудь ещё. Даже лампочки на потолке нет. Только висящий, голый провод. Наличие окна даёт надежду и тут же её отбирает. На пыльном подоконнике видна побелка, которая бесконечно сыплется с потолка. Лучше на него внимания не обращать. Отсутствие ремонта и запустелый быт – две разные точки зрения схожие в одном. Плохое бывает абсолютно во всём.
Из кармана брюк выкатился небольшой флакончик. Колбочка отдавала приятным, голубым отблеском. Первое время достаточно сильный свет, однако спустя короткие секунды, лучик затухает. Его некому банально тревожить.
– Давно… закапывал? – неожиданно спросила Мира. – Я про это, – пальцем указала на спиральную колбочку.
– А, – оглянулся, – про это, – обратно положил в кармашек. – Ну да. Пару дней назад. А что?
– Что-нибудь… интересное приснилось? Природа там… Реки, горы… Небо звёздное… Пейзажи необычные может…
– (Вдумчиво) Ну-у-у… что-то… около того… Всегда сниться разное. Иногда просто… не мысленное… Тяжело описать, но это в сто раз круче, чем снова переживать эти… небылицы. Гораздо хуже и вовсе не спать.
– И как часто? Как часто ты принимаешь?
– Раз в неделю… Может и два… если позволяет… здоровье.
Тишина. Мы находимся напротив друг друга и опять не можем начать. Она стыдиться. Я своим взглядом сверлю потолок. Мы оба показываем неуважение. Если хочется помочь, то чем? Обратно пережёвывать заезженный круг? Нет, уж лучше всё оставить как есть. Так будет проще для всех… Лично для меня.
– Знаешь…
– (Отчуждённо) Вам лучше идти пока не поздно… Вечер скоро…
– …Да, – спохватилась, – наверное, ты прав. Тогда я, пожалуй, пойду. Не хочу тебя больше тревожить… Не проводишь меня?
– Нет.
– Хорошо, тогда. До завтра…
– Да…
– Хотя… знаешь, – взглотнула, – позволь мне перед уходом высказаться, иначе я-я-я… чувствую, без таблеток и сыворотки, сегодня не усну. Хорошо?
Я промолчал. Ни «за», ни «против», она не услышала.
– Хорошо…Это будет не долго. Просто… выслушай меня напоследок.
После коротенькой паузы, Мира набралась смелости и с духом высказала самую суть происходящего:
– (Нервно) Кай… Я знаю, что мне не понять каково это быть тобой… Страдать каждый день в попытке пережить его как можно… менее болезненней. К сожалению, наша обстановка в академии, безусловно давит на тебя и твои сверстники… они… скажем, сторонятся тебя. Весь этот огромный ком, что ты в одиночку тащишь на своих плечах… Это неправильно. Не нужно так, – голос вздрогнул. – Ты посмотри, посмотри, куда ты себя загнал? Здесь, – осмотрелась, – здесь же… жить… невозможно. Мне больно смотреть на… – запнулась, виновато отводя взгляд в сторону. – …Мне страшно подумать. Не хочу… (Повышено) Ты как узник, добровольно себя запечатал, где вокруг ничего нет!
Мира сильнее обняла плечи в надежде не сорваться и не впасть в отчаяние. Высоко задрала голову, превозмогая нахлынувшие чувства. Рано или поздно, кто-то обязательно напрудит кучу слёз.
– Вот значит… – сморкнула, – какую жизнь ты для себя выбрал… Ничем не интересуешься. Ни людьми, ни вещами… Ответь мне – ты доволен? Тебя всё устраивает?
Я не смог дать вразумительного ответа. Опять промолчал.
– Значит да… Так и есть. (Нервно) Хорошо, – тяжело вздохнула, – хорошо. Я уважаю твоё решение, – немного шмыгнула носом. – …Да, ты прав. Как всегда, прав. Кто я такая, чтобы тыкать тебе в лицо, говоря – как тебе жить и чему именно учится… Нет. Ты и сам всё давно прекрасно знаешь, просто я… Извини…
Врач тотчас же рванула прочь. Последнее слово, так и осталось загадкой. Я ничего не почувствовал. Не ощутил никаких признаков настроения. Простое, обыденное уныние. Смотрю в единственную точку на потолке и всё. Со временем становиться даже легче, когда слышится глухой стук от двери. И вот опять… один. Всё, как и всегда. Ничего не меняется. Единственное отличие плохого дня от посредственного – хочется в конце удушиться. Каждый день почти что плохой. В остальном же хочется… не проснуться…
Надежда – самая сучная из трёх сук. На какие только меры она заставит пойти. Ходить вокруг. Маяться. Страдать. Названивать, писать. Авось выйдет. А вдруг заметит? Простит? Нет, мне так не кажется. Это одна из главных поступей зависимости. Она мешает здраво мыслить и логически размышлять. Связующая часть из трёх сестёр, уже на пороге стоит, но ей нет места. Веры – так точно нет. Её давно вместе с правдой похоронили. Любовь же вечно напарывается на штыки и воскресает. Обе стоят и издеваются надо мной. Заставляют чувствовать себя дураком. Злиться, нервничать. Бесноваться. Кричать. Выход как я вижу только в одном – убить всё человеческое в себе. Прекратить поток бесконечной боли или… заставить так же думать, только уже… всех…
Нахожу в себе силы подняться и подойти к окну. Честно говоря, лучше бы не подходил. Стало только хуже. Куда-то вдаль устремлялась знойная, однако… разбитая печалью фигура. Глупо надеяться на что-то большее. В такие моменты люто ненавижу себя, но затем всё проходит. Особенно на следующий день.
Самое тяжёлое время для памяти – перед сном. Именно тогда суицидальная печаль, вновь режет тупым ножом горло, заставляя захлебнуться в повседневной рутине однообразия и лжи… Хочется остаться мёртвым пережитком прошлого, но это слишком много… Слишком много я для себя прошу. Единственное, что реально остаётся – смириться… и дальше пытаться жить… Всё повторяется ровно так же до следующего эмоционального всплеска. Только утро и спасает. Я тот ещё на деле трус…
Не люблю такие моменты, когда уже вот-вот начинаешь привыкать к постырному одиночеству. Когда один невнятный сюжет, ломает привычный расклад мировоззрения. Сеет смуту и сомнения. Напоминает порою насколько ты убог и зависим от чужой прихоти. Пустые слова, хоть и скрашивают страдания, но ни капельки не лечат душу. Невозможно порою нормально жить. В памяти отпечатывается только плохое, затмевая минутные вспышки радости… Так мне видимо и быть…
Ещё с минуту у окна ничего не происходит. Отваживаюсь повиснуть над столом. Взгляд уныло прочёсывает поверхность. Как же не хочется… Покрытие бугристое, колкое, не ровное. Занозу легко подцепить. Секунду погодя, я всё же… намереваюсь открыть ящик. Как же дурно, но нужда таки… острее всего.
Следовало, как можно быстрее отвлечься, даже ценой остаточной рухляди. Спокойно подхватываю за щель. Вырываю с корнями верхний ящик. Скрепит, разламывается и гремит. Из полуразбитой, деревянной коробки, достаю такой же полуразвалившийся блокнот. Записная книжка. Крохотный дневник… Дневничок. Тоже с лёгкостью помещается на ладони…
Он был настолько ветхим и потрёпанным, что буквально… разваливался в руках. Неудивительно, что бумага особо не пригодна для длительного хранения информации. Причём абы как, но-о-о… всё же… Имеем, что имеем… Сел на стул сперва. Бережно положил на самый краешек стола. Предельно аккуратно начал пролистывать странички практически с самого начала. Я, правда, не знал, чьи это заметки, но уверенность, что это прямиком относиться ко мне, придавало чуточку сил и той самой, надежды… Особенно в такие моменты. Увы, хватает не на много.
Первое, на что невольно обращаешь внимание – страницы. Большинство попросту выдраны. Уж сильно блокнотик худоват. Уж очень часто остатки встречаются на корешке. Если не вырваны, то обязательно испачканы, залиты чем-то, а то и вовсе размочены, прилегая друг к другу бугристыми волнами. Несколько десятков пустых изначальных страниц и следом, внезапно, небольшие записки. Заметки. Рассуждение. Запечатлённый фрагмент на бумаге, нежели чем описание громоздкой доктрины. Время изрядно подкосило. Края и углы ободраны насквозь. Бумага практически полностью пожелтела, а текст на её поверхности, стал расплывчатым и неясным. Обложка наверняка ещё давно отвалилась, а переплёт остался держаться на добром слове. Грустное это дело смотреть на то, что болезненно и отчасти противно…
Не хочу утверждать, но по описанию, вся правда сходится. Конкретно тут, автор описывает о 10-м дне рождении. О подарке. Всё как у меня. Далее о любимом кафетерии в центре, и о поздних до ночи посиделках с друзьями. Свои печали, радости и переживания, находят место в отрывках памяти. Кратко, но уместно. Вскользь прочитывая, неоднократно понимаю, что этого человека я и вовсе не знал. Его личность, ни на каплю не всплывает из недр памяти. Одно знаю точно. Это мужчина. Вот краткий отрывок, о котором ранее упоминал:
«Сегодня особенный день. Она выглядит счастливой и слегка растерянной. Она ещё не знает, какой сюрприз её ожидает вечером. Приготовление заняло половину дня, но оно того стоит. Этот вечер запомнится. Мы никогда не забудем, как хорошо нам бывает вместе».
Маленький отрывок. Слащавый… По описанию однозначно упоминается некая… женщина и таких ситуаций довольно много. Где-то отображены эмоции, в преддверья праздника, а где-то упоминается обычный рецепт пирога и таких сценок… много. Сливочное масло, ванильный сахар, мука, кефир, дрожжи сухие, сахар, соль… Яйцо две штуки и фруктов один стакан… Те некоторые, что имеют повествование дольше шестой половинки листка, обладают более развернутым характером. Располагают ценностью превыше вырванных из контекста фраз, хотя и грешат всё тем же. Они, пожалуй, самые интересные. Неоднозначные. Чем дальше, тем тон повествования становиться куда менее опрятным. Одно из них имеет собственный заголовок в отличии от прежних заметок:
«Сегодня у меня повышение. Следует это отметить. После работы куплю чего-нибудь этакого. Очень хочу их порадовать. Наконец-то наши доходы станут стабильнее и дела пойдут в гору. О переводе стоит пока умолчать. Не хочу их расстраивать. За то мы сможем позволить себе почти абсолютно всё. Я не могу сдержать собственной радости…».
Потом видимо, ручка заканчивается, и человек пытается её расписать. Только на следующей странице видно продолжение, и оно написано другим по тону цветом. Более жирным. Повествование становиться импульсивным. Тяжелее становится разобрать:
«Вот, теперь записала… Особенно, я хочу порадовать свою кроху. Нужно не забыть купить хотя бы подарок, а то неловко с пустыми руками возвращаться домой. Не забыть купить подарок. Подарок. Подарок. За окном сейчас прохладно и пасмурно. Нужно было одеваться теплее. Не хватало ещё простудится. Болеть мне никак нельзя. Больше уже нельзя. Ах да, вот ещё. Скоро в городе состоится праздник, и на этот раз, мы пойдём на него все вместе. Нужно только не забыть записать – В 12.00. В ВОСКРЕСЕНЬЕ! НА ПЛОЩАДИ!Теперь думаю, точно не забуду. Теперь мне не придётся работать в выходные и в праздничные дни. Я смогу уделить больше времени своей семье. Всё теперь будет хорошо. Всё будет иначе. Время почти подходит к концу, так что мне пора… Последнее можно было и не писать».
Дневник лёг в сторону. Взгляд упал на окно.
– А может?
Непреодолимое такое чувство. Словно, знаете ли, снаружи ждут. Внезапная чуйка потащила обратно к окну, а там – ничего, кроме бескрайней природы. Вот и доверяй себе после всего…
– Ушла…
Выдохнул с горестью, как вновь брошенный и никому не нужный.
Горечь подбирается к горлу, не давая возможности нормально дышать. Карабкаюсь к постели сгорбившись. Ели дополз и снова упал. На этот раз, на порядок громче, как бренный кусок дерьма. Весь неуклюжий. Несграбный такой. Дневник брякнулся на пол. Наплевать. Хочется подохнуть в очередной сука раз.
И вот оно самое обыкновенное и привычное – остаться наедине со своими мыслями. Они не дают покоя, особенно в такие дни как этот. Снова мучают, лезут в голову, не дают спокойно уснуть: «На!», «Получай!», «Умри, сука!», «Дебил». Невозможно так жить. Если бы не «особый» случай, то скорее за место красивой колбочки, каждый раз вспарывали мозги. А так можно сказать, легко отделался… «Слеза Грёз» – хорошо, нет, даже отлично справляется с этим. Минуты хватает на полное погружение в сон. Если чувствуешь себя хуёво, тогда засыпаешь гораздо быстрее. Я уповаю на шанс от передозы однажды не проснуться.
В итоге всегда снится сон. Его невозможно описать никоим образом. Он всегда непонятный, сумбурный, непредсказуемый и это неимоверно… приятно. Каждый раз что-то новое. Новое и новое, и так без конца и начала. Кажется, вот-вот всё станет доступным, ясным, однако, резко вклинивается чужеродный поворот. Снова и снова. Раз за разом повторяется ситуация в подобном ключе. Никогда не надоедает. Помнится, после такого сна – лишь бурные цвета и больше ничего. Вообще… ничего. Они обволакивают. Просачиваются сквозь меня. Под ногами расстилаются и уносят вихрем. Сон ни о чём. Как раз это мне… и нужно.
Подношу «Слезу» как можно ближе, которая порой сверкает даже сквозь ладонь. Рука отчаянно трясётся. Ей всего-то надо одну каплю в глаз. Происходит… нарушение… работы правого полушария мозга. Это и влечёт к таким дивным последствиям. И местам. Тонкая струйка жидкости, зависает на некоторое время и обрывается вниз. После попадания кожа немного зудит. Побаливает. Вскоре, и боль утихает. Остаётся не так много времени, прежде чем настигнет сон. Мысли больше не беспокоят. Тело мякнет. Голова, как будто становится тяжелее. Перед глазами темнеет. Пространство немного скошено. Местами кажется будто плывёт. Впрочем, уже не так важно. Глаза закрываются, и я… засыпаю. Спокойного сна…