Евгений Жаринов
История тела сквозь века
Ренессанс
Средневековый иконописец мало интересовался реальными пропорциями человеческого тела, поскольку тело было для него только носителем духа; гармония тела заключалась для него, скорее, в аскетической обрисовке, в плоскостном отражении на нем сверхтелесного мира. Философия Возрождения основывалась на гуманистическом подходе и являлась антропоцентричной, рассматривая человека как самоценное существо. Отсюда берет свое начало и чисто ренессансная концепция человеческого тела. И это тело становилось выразителем артистической мудрости, согласно А.Ф. Лосеву.
Тело, благодаря открытию перспективы, становится трехмерным даже в живописи, не говоря уже о скульптуре Микеланджело, например, у которого эта телесность буквально подавляет собой. Пятиметровая статуя Давида тому яркое доказательство. Так, когда Давид предстал перед флорентийцами, они онемели от величия и красоты мраморного исполина. Джорджо Вазари писал: «Тому, кто это видел, ни на какую скульптуру любого мастера наших или других времен и смотреть не стоит». «Давид» Микеланджело кажется статуей античного героя, обнаженного, стоящего в контрапосте – классической позе, при которой положение одной части тела контрастно противопоставлено другой части, что придает фигуре динамичность. Это произведение – возрождение античной красоты, но с очень актуальным в тот период значением.
Микеланджело. Давид. 1504
Глыба имела массу повреждений, и разметка статуи должна была быть максимально точной: что-либо переделать было бы невозможно. Именно поэтому работа началась с создания левой руки Давида, согнутой в локте – сделать по-другому не позволила бы большая выбоина в глыбе. Кисть левой согнутой в локте руки не гармонирует со всей фигурой. Она непропорциональна телу. Кисть представляется огромной. Это рука Бога. В дальнейшем именно божественная кисть и будет изображена на плафоне Сикстинской капеллы в «Сотворении Адама». Здесь левая рука Адама соприкасается с божественной десницей.
Левая кисть Давида превращается в зеркальное отражение божьей десницы, то есть происходит подмена левого на правое, а за фасадом христианства угадывается языческая античность.
Микеланджело. Сотворение Адама. 1512
Стоящему на высоких шатких лесах Микеланджело пришлось изрядно потрудиться над теми частями глыбы, к которым нельзя было прикасаться резцом, чтобы не нарушить пропорции будущего Давида. Эти части можно было обработать только полировкой. Он трудился над Давидом в одиночку, без подмастерьев, и днем, и ночью, и под палящими лучами летнего солнца, и в пронизывающий до костей зимний холод (работа шла под открытым небом). Это был каторжный труд. Работа заняла 2 года, но еще в течение 4 месяцев Микеланджело полировал статую, придавая ей завершенный и совершенный вид.
По одной из легенд, закончив работу, он водрузил на голову Давида лавровый венок из начищенной меди. Это было не просто украшение – таким образом Микеланджело подчеркнул духовную связь своей статуи с античными традициями скульптуры. Да и за образец Микеланджело выбрал не столько библейского героя, а надо помнить, что из рода Давидова произошел и сам Христос, сколько античного бога Гермеса. Это был тот самый Гермес, или Гермес Трисмегист, считавшийся автором первого алхимического трактата «Изумрудная скрижаль». Возрождение почти все без малейшего исключения было увлечено герметическими науками (название происходит от имени Гермес) и, в частности, алхимией.
В отличие от Средневековья, эпоха Ренессанса не будет слепо принимать все на веру. Ренессанс начнет изучать Природу, и тело здесь сыграет очень важную роль. В этом видели влияние античного искусства, но между Ренессансом и Античностью пролегала целая пропасть. Под скульптурностью возрожденческого мышления лежал не античный вещевизм, а антропоцентризм и стихийно утверждающая себя индивидуальная человеческая личность.
Гюстав Доре. Трапеза Гаргантюа. XIX век
В гротескной форме это увлечение телесным наиболее ярко даст знать о себе в творчестве Франсуа Рабле.
Огромную роль у Рабле играют мотивы разинутого рта, глотания, сосания, обжорства, пищеварения и вообще животного акта еды, пьянства, чрезмерного роста тел, их совокупления и беременности, разверзшегося лона, физиологических актов отправления. Героями отдельных эпизодов романа прямо являются кишки, требуха, колбасы и т. д. Так, образ жаркого на вертеле является ведущим в турецком эпизоде Пантагрюэля, пиром и обжорством кончаются вообще все многочисленные войны Гаргантюа и Пантагрюэля. Из разверзшегося лона рожающей матери Пантагрюэля выезжает обоз с солеными закусками.
Вторая книга начинается эпизодом убоя скота и обжорства беременной матери Гаргантюа Гаргамеллы, которая объелась кишками, в результате чего у нее самой выпала прямая кишка и ребенок, вылезший через ухо, сразу же заорал на весь мир: «Лакать! Лакать! Лакать!» В четвертой книге дается прославление Гастера (желудка), превозносимого как изобретатель и творец всей человеческой культуры. Рассказывая о происхождении рода гигантов, потомком которых является Пантагрюэль, Рабле изображает чудовищно громадные горбы, носы, уши, зубы, волосы, ноги, невероятной величины половые члены (своим фаллосом они могут шесть раз обернуться вокруг своего тела) и т. п. В первой книге много страниц занимает перечень подтирок, которыми пользовался Гаргантюа, и их сравнительные оценки, причем в качестве подтирок здесь выступают бархатные полумаски, шейные платки, шляпы, наушники, чепцы, простыни, одеяла, подушки, занавески, туфли, сумки, куры, петухи, цыплята, зайцы, голуби, кошки, розы, репа, укроп, анис, ботва разных растений и пр. и пр. Исключительное место занимают испражнения. Так, в конце четвертой книги Панург, наложивший от страха в штаны и затем оправившийся, дает 15 синонимов кала.
Большую роль у Рабле играют также забрасывание калом, обливание мочой и потопление в моче. Гаргантюа обливает своей мочой надоевших ему любопытных парижан, которые тонут в количестве 260 418 человек; Пантагрюэль затопляет мочой лагерь Анарха; кобыла Гаргантюа также затопляет в своей моче войско врага.
Одной парижской даме, не ответившей ему взаимностью, Панург подсыпает в платье размельченные половые органы суки, в результате чего за этой дамой шли 600 014 собак и мочились на нее. Находят свое место и другие выделения – слюна, рвота, пот и т. д. Недаром Гюго говорил, что у Рабле «весь человек становится экскрементом».
Брюхо, утроба, кишки, зад, детородные органы упоминаются и описываются здесь в огромном количестве со всеми возможными подробностями и преувеличениями, с неимоверным смакованием и упоением. Зад у Рабле – это «обратное лицо или лицо наизнанку». «Сивилла задирает юбки и показывает места, куда все уходит и откуда все происходит». В книге дается 303 эпитета для характеристик и мужского полового органа в хорошем и дурном состоянии, из которых 153 положительных и 150 отрицательных, причем Панург и брат Жан обмениваются ими в форме акафиста.
Для пущей убедительности приведем отрывок, взятый из романа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Глава XVII
О том, как Гаргантюа отплатил парижанам за оказанный ему прием и как он унес большие колокола с собора Богоматери
Отдохнув несколько дней, Гаргантюа пошел осматривать город, и все глазели на него с великим изумлением: должно заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или же уличный музыкант соберут здесь больше народа, нежели хороший проповедник.
И так неотступно они его преследовали, что он вынужден был усесться на башни собора Богоматери. Посиживая на башнях и видя, сколько внизу собралось народа, он объявил во всеуслышание:
– Должно полагать, эти протобестии ждут, чтобы я уплатил им за въезд и за прием. Добро! С кем угодно готов держать пари, что я их сейчас попотчую вином, но только для смеха.
С этими словами он, посмеиваясь, отстегнул свой несравненный гульфик, извлек оттуда нечто и столь обильно оросил собравшихся, что двести шестьдесят тысяч четыреста восемнадцать человек утонули, не считая женщин и детей.
Лишь немногим благодаря проворству ног удалось спастись от наводнения; когда же они очутились в верхней части Университетского квартала, то, обливаясь потом, откашливаясь, отплевываясь, отдуваясь, начали клясться и божиться, иные – в гневе, иные – со смехом:
– Клянусь язвами исподними, истинный рог, отсохни у меня что хочешь, клянусь раками, клянусь чревом святого Кене, ей-же-ей, клянусь святым Фиакром Брийским, святым Треньяном, свидетель мне – святой Тибо, клянусь Господней Пасхой, клянусь Рождеством, пусть меня черт возьмет, клянусь святой Сосиской, святым Хродегангом, которого побили печеными яблоками, святым апостолом Препохабием, святым Удом, святой угодницей Милашкой, ну и окатил же он нас, ну и пари ж он придумал для смеха!
Так с тех пор и назвали этот город – Париж, а прежде, как утверждает в кн. IV Страбон, он назывался Левкецией, что по-гречески означает Белянка, по причине особой белизны бедер у местных дам.
А вот как Гаргантюа поглощает паломников, и те оказываются у него в глотке:
Тут он подцепил посох, поднял вместе с ним паломника и скушал его за мое почтение; потом запил это чудовищным глотком пино и вместе со всеми стал ждать ужина.
Будучи препровождены таким порядком в рот, паломники приложили все усилия, чтобы не попасть под жернова его зубов, и уже начали думать, что их заточили в какое-то глубокое подземелье; когда же Гаргантюа как следует отхлебнул, им показалось, что они сейчас утонут у него во рту, и точно: поток вина чуть было не унес их в пучину его желудка; однако, опираясь на посохи и перепрыгивая с места на место, ни дать ни взять – паломники, идущие на поклонение св. Михаилу, они наконец выбрались из подземелья и уже достигли зубов. К несчастью, один из них, на всякий случай ощупывая посохом дорогу, ткнул им в дупло одного зуба и, задев челюстной нерв, причинил Гаргантюа столь сильную боль, что тот, невзвидев света, завопил. Чтобы успокоить боль, Гаргантюа велел подать ему зубочистку и, приблизившись к ореховому дереву, мигом выковырял господ паломников. Одного вытащил за ноги, другого за плечи, третьего за суму, четвертого за кошель, пятого за перевязь, а того беднягу, которого угораздило долбануть его посохом, зацепил за гульфик; как бы там ни было, для Гаргантюа это вышло к лучшему, ибо паломник проткнул ему гнойный мешочек, мучивший его с той самой поры, как они миновали Ансени.
Выковырянные паломники что было духу пустились бежать через виноградник, а боль у Гаргантюа мгновенно утихла.
А.Ф. Лосев в своей «Эстетике Возрождения» дает уничижительную характеристику творчества Рабле, утверждая, что его насыщенная телесность, его воспевание тела как такового есть не что иное как воплощение кризиса всей эстетики Ренессанса: «У Рабле с неподражаемой выразительностью подана как раз безыдейная, пустая, бессодержательная и далекая от всякого артистизма телесность. Вернее даже будет сказать, что здесь мы находим не просто отсутствие всяких идей в изображении телесного мира человека, а, наоборот, имеем целое множество разного рода идей, но идеи эти – скверные, порочные, разрушающие всякую человечность, постыдные, безобразные, а порою даже просто мерзкие и беспринципно-нахальные».
Существовала еще и так называемая теневая сторона эпохи, которую еще называют «обратной стороной титанизма». Приведем для наглядности примеры «обратной стороны титанизма», на которые указывает А.Ф. Лосев в своей книге «Эстетика Возрождения». Всякого рода разгул страстей, по мнению ученого, своеволия и распущенности достигает в возрожденческой Италии невероятных размеров.
Священнослужители содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома, так что приходится неоднократно издавать декреты, запрещающие священникам «ради денег делаться сводниками проституток», но все напрасно. Монахини читают «Декамерон» и предаются оргиям, а в грязных стоках находят детские скелеты как последствия этих оргий. Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Тысячи монахов и монахинь живут вне монастырских стен. В Комо вследствие раздоров происходят настоящие битвы между францисканскими монахами и монахинями, причем последние храбро сопротивляются нападениям вооруженных братьев.
В Ферраре герцог Альфонс среди бела дня голым прогуливается по улицам. В Милане герцог Галеаццо Сфорца услаждает себя за столом сценами содомии. В Италии той эпохи нет никакой разницы между честными женщинами и куртизанками, а также между законными и незаконными детьми. Незаконных детей имели все: гуманисты, духовные лица, папы, князья. У Поджо Браччолини – дюжина внебрачных детей, у Никколо д’Эсте – около 300. Папа Александр VI, будучи кардиналом, имел четырех незаконных детей от римлянки Ваноцци, а за год до своего вступления на папский престол, уже будучи 60 лет, вступил в сожительство с 17-летней Джулией Фарнезе, от которой вскоре имел дочь Лауру, а уже пожилую свою Ваноццу выдал замуж за Карло Канале, ученого из Мантуи. Имели незаконных детей также и папа Пий II, и папа Иннокентий VIII, и папа Юлий II, и папа Павел III; все они папы-гуманисты, известные покровители возрожденческих искусств и наук. Папа Климент VII сам был незаконным сыном Джулиано Медичи. Многие кардиналы поддерживали отношения со знаменитой куртизанкой Империей, которую Рафаэль изобразил на своем Парнасе в Ватикане.
Станца делла Сеньятура. Парнас. Изображение Сафо. 1511
Империя – прозвище куртизанки Лукреции Коньяти Парис, она родилась в Риме 3 августа 1486 года. Ее отцом был папский церемониймейстер Парис де Грасис, но фамилию ей дали материнскую. Мать Диана Коньяти была «жрицей любви», а таким женщинам позволялось давать детям свою фамилию. В 14 лет она родила дочь Лукрецию Коньяти Парис, которую воспитывали в религиозном колледже, девочка выросла без склонности к развлечениям. В юности она пыталась покончить жизнь самоубийством из-за настойчивых ухаживаний кардинала Рафаэля Петруччи.
Рафаэль Санти. Дама с Единорогом. 1506
Империю называли Божественная и Неотразимая, ее любили могущественные люди. Банкир Агостино Киджи, который снабжал деньгами принцев, королей и римских пап, с 1508 года ее официальный любовник. Среди ее клиентов были епископ и поэт Матео Банделло, епископ Якопо Садолето, поэт Бернардино Капелла, литератор и гуманист Анжело Колоччи, библиотекарь папы Томмазо Ингирами (снес дверь ее дома в ярости после ссоры), Джакомо Стелла (покончил с жизнью из-за несчастной любви к Империи). Кому только не вскружила голову Несравненная Империя.
Вот как описывали ее в хрониках: «Белый возвышенный лоб, корона вокруг из волос цвета золота, длинная шея, ее грудь большая, но изящная». Империя была образованна, воспитанна и талантлива – сочиняла стихи, играла на лютне и арфе, знала латинских авторов. Ей посвящали сонеты, в ее честь отливали медали.
Ее сосед по кварталу Рафаэль, возможно, был ее любовником. В 1508 году художник писал фрески для зала Ватикана. Империя стала моделью для Галатеи и Сафо на фреске «Парнас».
С 1511 года божественная Империя жила на углу улиц Пеллегрино и Монсеррато.
Империя совершила ошибку, которая не была позволена куртизанкам, – она влюбилась в аристократа Анжело дель Буфало.
Он был женат, и она отравилась из-за безответной любви 13 августа 1512 года. Агостино Киджи позвал самых известных врачей, чтобы спасти ее, папа Юлий II послал ей благословление и своих врачей, но 15 августа она умерла. День выдался странным и необычным, это отмечают все летописцы, – в день смерти Империи 15 августа ужасная гроза с градом пронеслась над Римом.
Весь Рим был потрясен смертью Империи – от могущественных людей того времени до простого народа и поэтов.
Поэт Джан Франческо Вияле писал: «Два божества подарили Риму великое богатство: Марс – империю, Венера – Империю. Смерть и Судьба ополчились против них, Судьба унесла империю, Смерть – Империю. Отцы оплакивают империю, а мы потеряли свое сердце – Империю».
Ее похоронили с почестями в церкви Сант-Грегорио-аль-Челио, памятник для нее в часовне создали по инициативе Агостино Киджи. Надпись на ее надгробии: «Империя, римская куртизанка, достойная великого имени, пример редкой красоты. Прожила 26 лет и 12 дней, умерла в 1512 году в день 15 августа». Могила Империи была вынесена под портик церкви через сто лет и разрушена.
Скандальный брак
Агостино Киджи – удачливый банкир, умный политик и любитель красивых женщин. После смерти жены Маргериты (детей у них не было), он стал официальным покровителем знаменитой куртизанки Империи. Считают, что он был отцом ее дочери Лукреции, хотя он и не был единственным ее клиентом. Галатею на фреске в своей вилле он велел Рафаэлю изобразить с лицом Империи. Но, когда Рафаэля спросили, кто эта красавица, он ответил, что он ее придумал.
После смерти Империи 15 августа 1512 года Агостино недолго горевал – он привез из Венеции молоденькую куртизанку Франческу Ордеаски и сожительствовал с ней 7 лет, пока папа Лев X не настоял на браке. Сам папа венчал их, и свадебный пир на вилле Киджи вошел в историю Рима. Крещение первенца тоже прошло богато: рассказывают, что в Тибр была выброшена вся золотая и серебряная столовая посуда после банкета на глазах у изумленных гостей. В реке растянули сети, чтобы потом поднять посуду, говорили злопыхатели.
Пятерых детей родила Франческа, последнего сына он никогда не увидел, мальчик родился после смерти Агостино. В преддверии запоздавшей свадьбы Агостино заказал Рафаэлю, самому дорогому художнику Рима того времени, роспись лоджии на вилле. Рафаэль написал историю любви Амура и Психеи в лоджии, ведущей в сад, расписал семейную спальню, а Перуцци украсил зал перспектив для свадебного банкета с мифологическими сценами на потолке.
Рафаэль в то время был влюблен в куртизанку по имени Форнарина (Маргерита Лути), не мог без нее жить и работать. Агостино Киджи пришлось поселить ее на вилле, чтобы художник мог закончить работу.
Рафаэль. Лоджия Психеи на вилле Фарнезина, украшенная ко второй свадьбе Киджи с куртизанкой Франческой. 1510-е
Захоронение Агостино Киджи. 1520
Только год прожила вместе семья после свадьбы, вызвавшей немало пересудов, – женитьба на куртизанке самого влиятельного богача Рима спровоцировала скандал. В апреле 1520 года Агостино умер в возрасте 55 лет, через семь месяцев умерла его молодая жена Франческа. Предполагали, что ее отравила семья Киджи, чтобы ей не досталось несметное наследство Агостино. От этого брака осталось пятеро детей, о судьбе которых ничего не известно.
И, наконец, мы расскажем о самой знаменитой модели великого Рафаэля. Именно с Маргериты Лути по прозвищу Форнарина Рафаэль писал «Сикстинскую Мадонну». Жизнь этой римлянки окутана множеством загадок. За давностью лет доказать достоверность многих фактов уже невозможно, но существует две версии, касающиеся судьбы Форнарины, и две версии ее отношений с Рафаэлем.
По одной из версий, скромная темноволосая красавица росла в семье булочника (отсюда и прозвище, переводящееся с итальянского как «пекарь» или «пекарня»). До наших дней сохранился ее дом с небольшим окошком на втором этаже. Там была ее комнатка.
Легенда гласит, что в этом окошке ее заметил великий художник Возрождения, когда писал фрески во дворце Агостино Киджи. Образ тоненькой очаровательной девушки так потряс Рафаэля, что тот начал изображать ее на многих работах. А потом художник сделал ей предложение, но отец красавицы согласился отдать ее только за выкуп в три тысячи золотых. И Рафаэль выкупил Маргериту-Форнарину.
По другой версии, в этом скромном строении во времена Рафаэля располагался дом терпимости, и из окна «жрица любви» Маргерита махала прохожим, зазывая мужчин. Прозвище Форнарина («пекарня») имело обычное тогда вульгарное значение. А познакомился Рафаэль с Маргеритой, когда та купалась нагой в Тибре.
Но так или иначе, а обе версии приводят нас к тому, что гениальный живописец Рафаэль встретил Форнарину и полюбил ее. Множество картин, выполненных на холстах, но чаще – на досках, сохранили для нас образ загадочной итальянки, то ли добродетельной, то ли распутной.
Двенадцать лет, до самой смерти Рафаэля, Маргерита-Форнарина была рядом с ним. По одной версии, они безумно любили друг друга, по другой – легко изменяли и оба вели распутную жизнь. Но так или иначе, они были вместе. Форнарина была музой и моделью мастера.
Рафаэль Санти. Мадонна делла Седиа. 1514
Она рыдала над постелью умирающего Рафаэля так, что даже пришедший представитель папы римского попросил вывести ее из комнаты.
И снова, одна из версий: Рафаэль умер после безумной любовной ночи с Маргеритой, но есть и такой вариант: скоротечная болезнь легких унесла художника в могилу.
Форнарина была уничтожена горем. Никто не ожидал, что великий живописец Рафаэль умрет в возрасте всего-то 37 лет. Исследователи утверждают, что спустя четыре месяца после смерти возлюбленного, в апреле 1520 года, она ушла в монастырь Святой Аполлонии в Трастевере под именем вдовы Санти, где довольно быстро скончалась.
Но вопреки этой драматической истории бытует версия, что Маргерита-Форнарина после смерти Рафаэля стала одной из самых знаменитых римских куртизанок. Кем бы ни была Форнарина, она осталась на полотнах великого мастера и его учеников.
Известно, что в Риме в 1490 г. насчитывалось 6 800 «жриц любви», а в Венеции в 1509 г. их было 11 тысяч. До нас дошли целые трактаты и диалоги, посвященные этому ремеслу, а также мемуары некоторых известных куртизанок, из которых можно узнать, что публичных женщин ежегодно привозили из Германии, что средний возраст для занятия этим ремеслом – от 12 до 40 лет. Женщины занимались также физиогномикой, хиромантией, врачеванием и изготовлением лечебных и любовных средств. Из мемуаров эпохи мы узнаем, чем славились венецианки, в чем заключалась неодолимая сила генуэзок и каковы были специальные достоинства испанок.
Некоторые папы, например Пий V (1566–1572), пытались бороться с этим явлением; но, впрочем, если верить автору одной хроники, бывали времена, когда институт куртизанок приходилось специально поощрять, поскольку уж слишком распространился «гнусный грех», грех содомии. «Жрицам любви» запрещалось одеваться в мужскую одежду и делать себе мужские прически, чтобы таким образом вернее заманивать мужчин.
Когда вместе с войском французского короля Карла VIII в конце XV в. так называемая французская болезнь (сифилис), раньше вспыхивавшая в Италии эпизодически, начала распространяться в ужасающей степени, жертвами ее пали не только многие светские, но и высокопоставленные духовные лица.
Эпоха Возрождения выдвигала на первый план сильных духом людей, которые утверждали в той или иной форме свою неограниченную власть. Эти люди отличались беспощадной жестокостью и какой-то неистовой яростью. Вся история Флоренции XIII–XIV вв. заполнена дикой и беспощадной борьбой. Казни, убийства, изгнания, погромы, пытки, заговоры, поджоги, грабежи непрерывно следуют друг за другом. Победители расправляются с побежденными, с тем чтобы через несколько лет самим стать жертвой новых победителей. То же самое в Милане, Генуе, Парме, Лукке, Сиене, Болонье, Риме. Когда умирал какой-нибудь известный человек, сразу же распространялись слухи, что он отравлен, причем очень часто эти слухи были вполне оправданны. Утверждалось, что и Лоренцо Медичи, и Пико делла Мирандола были отравлены ядом.
Известно своими злодействами и знаменитое семейство Медичи во Флоренции. Даже Лоренцо Медичи, с именем которого связан расцвет флорентийской культуры в XV в., при котором собиралась Платоновская академия и который вошел в историю как чистейшее воплощение Ренессанса, великий покровитель искусств и наук, отбирал приданое у девушек, казнил и вешал, жестоко разграбил город Вольтерру и отнюдь не пренебрегал интригами, связанными с ядом и кинжалом. Когда в 1478 г. был разоблачен заговор Пацци, сотни заговорщиков и их родственники были преданы смерти, так что улицы покрылись кусками человеческих тел. Многих вешали на окнах монастыря. Тело Якопо Пацци было вырыто из могилы, уже разлагающийся труп с песнями волочили по улицам и бросили в реку.
Когда в XVI в. Медичи восстановили свое господство во Флоренции, вся их дальнейшая история ознаменовывается убийствами, заговорами и зверствами. В 1537 г. герцог Алессандро Медичи был заколот своим родственником и товарищем по разгулу Лоренцино Пополано Медичи, которого через 10 лет убивает в Венеции наемник, подосланный преемником Алессандро, герцогом Козимо I. Говорили, что сам Козимо I в припадке бешенства заколол своего сына Гарциа. Сын Козимо, Пьетро, убил кинжалом жену Элеонору, а его дочь Изабелла была задушена своим мужем.
Уже с XIII в. в Италии появились кондотьеры, предводители наемных отрядов, за деньги служившие тем или иным городам. Сначала это были иностранцы, а затем сами итальянцы. Постепенно, как пишут историки, иноземцы вытеснялись итальянцами. Мы встречаем среди кондотьеров такие имена, как Бианкардо, Кане, Пиччинино, Аттендоло Сфорца. Чаще всего это простые, сильные и безграмотные люди, никого не боящиеся и никого не щадящие. Многие такие кондотьеры захватывают города и становятся родоначальниками итальянских династий. Так, в Милане уже с конца XIII в. воцаряется род Висконти, прославившийся убийствами и всякого рода жестокостями. Бернабо Висконти выстроил особый дворец, в котором в роскоши жило 500 громадных псов, и, кроме того, несколько сот псов было роздано на содержание жителям Милана, обязанным регулярно представлять отчет в особое собачье ведомство. В случае смерти собаки гражданин, на содержании которого она находилась, отправлялся на эшафот. Подати взыскивались в огромном количестве и беспощадно. Этот самый Бернабо объявил себя в своих владениях папой и конфисковал земли духовных лиц. Таким образом он скопил громадное состояние и выдал замуж семь дочерей, дав каждой в приданое 100 тысяч гульденов. На свадьбе его племянницы присутствовал Петрарка. Наконец, Бернабо был свергнут своим племянником Джан Галеаццо и заточен в тюрьму. Дети этого Джан Галеаццо – Джованни Мариа и Филиппо Мариа, правившие в начале XV в., также отличались бешеной жестокостью. Когда в мае 1409 г. во время военных действий народ в Милане встретил герцога Джованни Мариа криками: «Мира! Мира!», герцог выпустил наемников, усеявших город трупами. У него были собаки, разрывавшие людей на части.
Неизвестный художник. Портрет Бернабо Висконти. Гравюра. XVII век
После смерти последнего Висконти герцогом Миланским стал кондотьер Франческо Сфорца, человек бешеной энергии и способностей, который укрепил положение своего рода и сильно возвысил Милан. Наследовавший ему сын Галеаццо Мариа Сфорца закапывал живыми свои жертвы, выставлял на публичный позор соблазненных им женщин, заставлял крестьянина, укравшего зайца, съесть зайца живьем, с шерстью и шкурой; он обвинялся еще и в отравлении своей матери и был убит заговорщиками в церкви Сан-Стефано в 1476 г. Его брат Лодовико Моро лишил власти своего несовершеннолетнего племянника Джованни Галеаццо и через некоторое время отравил его. Моро вмешивался во все политические дела своего времени, непрестанно сея вокруг себя интриги, заговоры, тайные убийства, пока наконец французы не захватили Милан и Лодовико не умер во французском плену, где одно время его держали в железной клетке. Все Сфорца были весьма образованными людьми и меценатами, а Лодовико Моро отличался особенно блестящим латинским стилем и знанием классиков. При его дворе много лет жил Леонардо да Винчи.
