Евгений Гузеев
Аэротаник
– Ну-с, милейший Федор Тимофеевич, а теперь прошу на прогулку. Возьмем свободный таксолет и отправимся в столицу. Тут ведь рядом – километров 300 всего от нашего городка. Дана у нас как раз проживает в Москве, все вам и организует. Даночка, вы договорились насчет экскурсии на Луну для Федора Тимофеевича?
– Да, товарищ Тартир, как раз одна из подмосковных школ собирается отправить группу школьников, победителей астрономической олимпиады, в космос, кажется именно на Луну. С Марсом сейчас сложновато что-либо организовать, но уж на спутник слетать – это не сложная задача, это получится. А ничего, что с детьми?
– Ничего, ничего, нет проблем. Все отлично. Так что собирайтесь, Федор Тимофеевич. Ах, да… Кибер 18 вас проводит в сортир-блок и покажет, где находится ионодуш.
Я поплелся за роботом через самооткрывающиеся двери по светлым, с лампами дневного света, коридорам. На стенах были также какие-то небольшие приборы, цветы и диковинные растения под потолком, портреты Ленина, Хрущева и еще каких-то неизвестных мне деятелей политики, возможно нынешних, еще живых вождей. Стены в некоторых местах были почти зеркальными, и я поглядывал на свое нынешнее лицо и стройную фигуру, пытался привыкать. Иногда створки каких-то дверей распахивались, и из помещений выходили люди в таких же серебристых и белых костюмах, как у меня и у моих новых знакомых. Другие шли по коридорам навстречу. Заглядывая в открывавшиеся помещения, я заметил, что в комнатах очень много аппаратов, похожих на те, что были в кабинете Тира. И вот, что удивительно. Во многих лабораториях я заметил телевизоры с очень большим, чуть ли ни метр шириной, экраном, и, главное, картина на них была цветная, как в кино. Люди, проходящие мимо, мягко улыбались и, чуть ударив себя в грудь, здоровались друг с другом и даже со мной, произнося не «доброе утро», а просто «утро». Робот Кибер 18 тоже приветствовал сотрудников, приветливо мигая лампочкой, той, что заменяла ему нос. Между прочим попадались и другие роботы, но моего проводника они почему-то не приветствовали, и он их тоже – им, видимо, не обязательно. Некоторые киберы несли на своих металлических руках какие-то грузы, приборы, коробки и т. п. Наконец мы остановились у двери, на которой было написано «Гигиеническое обслуживание 12». Дверь отворилась, и мы с Кибером 18 зашли в помещение, вроде предбанника, где робот остановился. Две двери вели в те помещения, которые мне нужно было посетить, хотя я побаивался и того и другого, вдруг что не так, а мне уж больно хотелось по полной программе. Я решил начать с сортира, то есть с сортир-блока. Когда я подошел к двери, сзади вроде кто-то попытался войти в предбанник, но робот заботливо объявил:
– Сор-тир-блок-но-мер-две-над-цать-за-нят – сор-тир-блок – но-мер-две-над-цать-за-нят.
Я зашел в уборную, двери, конечно, захлопнулись. Огляделся – никакого крючка. Да ладно, думаю, Кибер 18 не пропустит посторонних. Повернулся к очку, а там – сказка. Белый из твердой пластической массы унитаз, как в городе, только формы такой непривычной, вроде как полураскрытый цветок. А внутри блестящая поверхность – золото с голубым. На дне воды вроде никакой, но что-то непонятное виднелось, может облачко какое-то или дымок. Я глянул, есть ли за что дернуть и вообще бачок какой-нибудь должен же быть. Представь, Паша, никакого бачка! Ну, думаю, а если загажу ихнюю сантехнику, что делать, вот позорище. Короче, подхожу, змейку на комбинезоне расстегнул, значит, плавки тоже – красивые, найлоновые что-ли какие-то, со всей верхней одежей, вниз спустил. Думаю, как тут, может орлом каким пристроиться следует, или все ж по-городскому. Но нет, не рассчитана система на деревенских, не может того быть. Решил, ладно, не моя, в конце концов, задница. А как встал в правильную позу – листочки совсем разошлись в сторону. Короче уселся между ними на разогретое сиденье, и тут же возле меня столик такой, вроде журнального, появился, а на нем «Реполлюционные вести» – газета ордена Хрущева «Мать Кузьмы» в форме ботинка, лежащего на трибуне, ну и там всякие веточки вокруг него. Год, обратил внимание, 2005. Я пока до главного дела не дошел, думаю, гляну, что в мире происходит. Бумага, кстати, так и напрашивается в одно место, мягкая и белая. Не то что наша «Правда». Хотя «Известия» вроде получше. Но, думаю, успеется, а пока хоть глазами пробегу, какие новости. Первая страница, читаю, – награды космонавтам и ученым, ордена с медалями, грамоты, на другой странице цифры переработки плана, где 200, где 300 процентов, комсоревнование между роботами по производству питательных таблеток. О строительстве жилья и космодромов на Марсе и Венере и других планетах. Подводный город в центре Атлантического океана, как мол строительство проходит. Что-то промелькнуло о некотором всеобщем программировании. Дальше – спорт, неизвестные нам соревнования, в том числе в невесомости. Объявления о праздниках и концертах. Между прочим, я понял из газет, что физическим трудом уже не занимаются. Техника, роботы. Ну, ученые – их хлебом не корми, эти чего-то возятся, на работу ходят, также космонавты, архитекторы и инженеры всякие, а что б с лопатой – нет таких. Происшествия кой-какие описаны, но как-то все не связанны с человеческим фактором, а касаются, например, птиц или животных. Ну, например, лось из зоологической зоны каким-то непонятным образом пробрался в город, не отреагировал по неизвестным причинам на гигиеническую защиту, и нагадил на площади Хрущева. Роботы убирали. А чтоб там что-нибудь типа спьяну кто подрался или украл чего – про это вообще нет ничего. А газетные фотографии этих самых лосей и космонавтов, между прочим, все цветные, яркие. У нас даже в журналах цвета на фотографиях в сто раз хуже различаются, даже в «Советском экране». В общем просмотрел заголовки, как вдруг чувствую, готов хоть на Луну. Только собрался газетку порвать, и как бы начал привставать, как вдруг красный свет замигал, голос откуда-то спрашивает:
– Вы не сообщили, закончен ли физиологический акт.
А я что-то промямлил матерное. Ну случайно, от неожиданности. Голос снова:
– Ваш ответ не соответствует запрограммированному набору ответов. Повторите, закончен ли физиологический акт?
– Закончен, – поспешил я подтвердить. Глянул, а столик с газетой исчезли. Только успел подумать, а дальше-то чего, как вдруг подо мной что-то стало происходить, то ли чем облило и осушило, то ли вообще неизвестная нашей дореполлюционной науке какая-то реакция произошла с моей…, ну в общем ты понял. Вдруг все как оборвало, заиграла музыка, послышались звуки природы, птички всякие, лес, а на стене зеленый свет загорелся. Ну, догадался, газета и не понадобится. Встаю – все чисто и там и там. Вот такая петрушка. Выхожу, а этот, с мигалкой вместо носа, стоит, ждет. Я решил сходить проверить насчет душа, да и вообще как-то чужим телесам не доверяю. Спокойней будет. Захожу в этот самый ионодуш. Ну, ты понимаешь, ни тебе крана с горячей и холодной водой, как у дочки в общежитии, ни душа самого, вообще водой не пахнет. Но какая-то пустая камера с открытой дверцей все-ж предусмотрена, а в ней как бы свет неоновый. Ладно, рассуждаю про себя, зайду, может опять чудеса какие начнутся. А там около камеры ящичек такой выдвинулся прямо из стены и надпись: одежду мол сюда. Я разделся, все побросал туда в ящик. Думаю, потом разберусь и вхожу в эту самую кабину. Дверь, как уже привык, сама собой затворилась за мной, и пошло меня то ли теплом, то ли светом каким-то щекотать, приятно стало. Минута-две и все, дверь отворилась, пожалуйте следующий. Ну, следующего не было, робот стоит там, как часовой у мавзолея, не впускает никого. Я гляжу: батюшки, где же это одежа моя. Я ж голый, как намыленный укротитель этот самозванный в «Полосатом рейсе» (пел еще, помню, «левая и правая, две калоши плавают»). Позыркал везде, но ведь, представляешь, нашел на месте ящика кнопочку небольшую. Нажимаю, опять выдвинулся, а в нем все мое чистенькое, сухое, сложено аккуратненько, благоухает, как будто женское какое бельишко, и комбинезончик заодно прочищен как следует. Все, врубился, какого тут с гигиеной, то-то они все такие ухоженные ходят. В последствие я узнал, что даже в одежде можно мыться, если спешка какая. Все равно чистым будешь. Ну, а тогда выхожу и чувствую себя прямо будто из бани, чуть даже пар как будто бы от меня исходит и состояние такое легкое от чистоты своего временного тела. В деревне так не намоешься, вечно лист березовый на интимном месте присохнет или сажа от бани случайная на физиономии остается, иной раз и голова разболится, без пива не проходит. Ну, я, как оделся, выхожу в предбанник и заговорнически так роботу:
– Дядя, как у вас тут насчет этого… ну пивка. Я уж и без воблы, так просто готов. Хоть кружечку. Не отказался бы малость укрепить беленьким чем-нибудь. Что скажешь?
А робот замигал глупо так как-то своим носом, видно от неразрешимости задачи, и прямо вроде даже дымить стал. Я то и сам испугался и ему:
– Ладно, ладно, это я так, пошутил. А ты уж и обиделся. Обойдемся. Таблетку-то какую бы дал, послебанную.
Ну Кибер 18 вроде успокоился (а так чуть инфаркт, наверно, не схватил) и выдал своей клешней маленькую капсулу с красной жидкостью. Проглотил я ее залпом, думаю может портвейн это на худой конец. Но, видать, слишком уж размечтался, а ощутил всего лишь, будто литр лимонада «Буратино» или какой другой газировки выдул залпом. Ладно, думаю, пока сойдет и так. Хоть жажду утолил.
Короче, после этой дезинфекции с дезактивацией вернулся я под конвоем робота, а через пять минут оставили мы с Тиром и Даной это здание из стекла и алюминия и на улицу выходим. Как описать первые ощущения, ну, убей, не умею. Одним словом здорово. Воздух чистый, будто даже разряженный какой или, наоборот, как-то особо ионизирован. Дома над головой хоть и не ахти какие высокие, но однако ж такие завихрастые, что рот открываешь от удивления. Солнце отражается в чистейших, как хрусталь, стеклах. Ни тебе трещинки, ни пятнышка. Все новое, чистое, ровное, крепкое и надежное и, главное, красивое, ни один дом не похож на другой. Материалы – алюминий и стекло, а еще много и неизвестных, каких-то полиэтиленовых что ли, конструкций. Ну и дороги тоже – не асфальт, а плиты какие-то серебристые, ровные. И растения растут между домами, деревья всякие и кусты с цветами. Может искусственные, потому как не осыпаются. Но от живых не отличить. Наверно и пахнут цветы цветами, сосны соснами. Машины… эх, если б ты видел, какие все шикарные, чистые, блестящие, загляденье одно. Помнишь земляк наш, заместитель директора кремлевской птицефабрики Василий Павлович, на «Чайке» в деревню заезжал из Москвы? Так это гроб, по сравнению с их легкими, обтекаемыми машинами. А светофоров с постовыми нет нигде. У них на транспорте специальные датчики стоят, предупреждают аварии – это я потом узнал. Голову задираешь, там тоже летают какие-то серебристые аппараты. А у Тира на руках такие большие полиэтиленовые часики были. Он покопался в них и выдвинул длинную антенну, поднес часы ко рту, ну и заказал, короче, по рации такси специальное – летающее. Пяти минут не прошло – мягко и бесшумно приземляется такая лодочка с маленькими крылышками – ну прям дельфин. Внутри белые сиденья. Робот, что впереди сидел за прозрачной перегородкой, нажал на кнопку – часть прозрачной кабины приподнялась, мы, значит, вошли, уселись. Меня, конечно, мандраж захватил в плен, боюсь летать. И успокоительных таблеток не взял я у Кибера нашего, тем более не было и другого какого-либо заменителя – «для храбрости». Но ничего. Думаю, никто не боится, техника совершенная в 21 веке, чего мне мандражировать. Это ж не Ан-2 какой-нибудь и даже не Ту-104. Может у них антигравитация на службе человека. Ну я насчет энергии спросил перед полетом. Тир говорит, что бензин и солярка – это давно пережитое прошлое, а уж керосин и подавно. Теперь все на солнечной энергии работает, даже на ночь подзарядки хватает. Потом еще какая-то атомная химия в их двигателях примешена и, действительно, начинают антигравитацией потихоньку овладевать. Сложно, конечно, все объяснить человеку прошлого. Да и мне, мол, всего знать не положено, так как в наше дореполлюционное время, случись утечка, эти знания реваншисты могли бы использовать в своих коварных целях и тогда сложнее было бы совершить реполлюцию на земном шаре. Ну и насчет рублей я спросил, кто, мол, платить за транспортировку нас до Москвы будет, а то у меня ни рубля, ни копейки. Хотя, конечно, думаю, на хрена этому киберу деньги, только батарейки подзаряжай, а так сена не просит. А Тир с улыбочкой так мягко:
– Милейший Федор Тимофеевич, ведь 21 первый век на планете, коммунизм уже построен, какие же, батенька, деньги. Все бесплатно, все – и магазины, и транспорт, и питание.
Ну, разговор мы, конечно продолжили в полете, хотя вначале мне было не до бесед. Ведь лечу я в первый раз в жизни. Я все ям воздушных боялся. Мне учитель географии Георгий Захарыч рассказывал, что когда он летел в 1945 году над Берлином – случайно попал со своим командиром, то сильно боялся за свои казенные штаны и, как оказалось, не зря. Воздушные ямы его из солдата превратили в летающее дерьмо. Вот так то. Ну и я под впечатлением рассказа сижу, жду взлета. Хорошо, думаю, успел в сортирблок наведаться. А сидели мы втроем на заднем сиденье. Меня с краю посадили, чтоб мог сверху на планету 21-го века глядеть. Маленько сердце поекало, когда стали подниматься, а потом и забыл все страхи, когда красота эта неписаная развернулась перед моим жадным взором. Город, где моя Светка проживала, не узнать сверху. Нельзя сказать, что б огромный был, наоборот компактный такой, сразу с птичьего полета его полностью становится видно. Но блестит под нами, как капельки ртути, что иной раз попадают на пол из градусника при разбивании последнего. В общем город остался позади, пролетели мы его. Под нами теперь леса ухоженные появились, дороги переплетаются, по ним крошечные средства передвижения гонят наверно больше 200 километров в час. Но мы то еще быстрей летим. А в воздухе тоже немало таких же, как наш, летательных аппаратов то здесь, то там. Но не сталкиваются, тоже, видно, датчики срабатывают. Сверху кое-где космодромы виднеются с ракетами на старте, локаторы огромные крутятся-вертятся, обсерватории всякие то там, то здесь высятся белыми куполами, вышки, антенны. Ну и небольшие деревеньки попадаются. Там домишки поменьше, чем в городе будут, но уж все деревянное дерьмо снесено давно. Стоят аккуратные из полиэтиленовых, возможно, материалов, домики – красота. Ну, а когда я попривык и расслабился, решил тему бесплатных магазинов продолжить.
– Как же, – говорю, – товарищ Трактир…
– Тартир, извините, моя фамилия, – поправил мой сосед-попутчик и слегка покраснел.
– Ой, прошу пардон. Так как же, господин Тартир, допустим, магазины не опустеют от товара, если, не дай бог, все население ринулось бы покупать какую-нибудь появившуюся в продаже дефицитную, скажем, вещь, ну там белые рубашки нейлоновые японские, допустим, которые гладить и крахмалить не надо или спиннинги какие импортные. А машины-то, батюшки, это что же, пошел и взял «Москвича» или даже «Волгу» без очереди и без денег?
– Понимаю, Федор Тимофеевич, ваши недоразумения. Ну представьте, милейший, что вы сыты так, что не можете даже думать о хлебе насущном, а перед вами стол, заваленный вашими дореполлюционными яствами, и вы знаете, что это не исчезнет никогда, не уменьшится в количестве, и все это есть и будет всегда и везде, куда бы вы ни пошли. Ну, не станете же вы, батенька, запасы в таком случае держать у себя за щекой, или насиловать себя – переедать, если уже и так некуда. Это одна часть вопроса, но есть более важная – это сознание другого, гораздо более высокого, чем дореполлюционное, уровня. Вот как воспитанный новой системой человек рассуждает: в магазине есть полезная вещь, но мне она пригодится может быть только в следующем году, а может и не пригодится. Эту вещь человек, воспитанный реполлюцией, значит, не купит, то есть в нашем случае не возьмет себе. По крайней мере загодя или на всякий пожарный. А ведь у нас сильно развита система временного пользования. Сознательный человек себе лишнего не позволит, а если разочек-два понадобится что-либо, то заберет вещь на временное пользование и вернет обратно на распределительную потреббазу. То есть магазинов, что были при старом режиме, у нас, как таковых, нету. И название-то слух режет. Ну также, например, как вам, скажем, слово трактир, существовавшее до вашей социалистической революции. Другое дело, вещь, которой он пользуется ежедневно, – это пожалуйста, бери и пользуйся. Ну, что касается питания, то вы видели – вопрос решился, таблеток на любой вкус хватит всем. Обратите внимание, что при минимальных количествах используемого вещества у человека поддерживается ощущение сытости, и при этом такой способ питания ни в коей мере не вызывает патологических изменений фигуры. Хотя последнее нам более важно с точки зрения физического здоровья и в целях стирания внешних различий между людьми, нежели в том патологическом смысле, который придавался фенотипу в дореполлюционное время. Должен признаться, определенные условия, специальные ферменты, добавляемые в питательные капсулы, гигиена, массовые занятия спортом и многое другое содержат организм длительное время в состоянии нестарения и постоянности внешнего вида. Фиксируется как бы определенный оптимальный возраст человека, и с этого момента процессы старения резко замедляются. То есть человек остается здоровым и красивым до определенного предела, где-то около 100 лет.
– А я уж думал, что у вас и смерти-то нет. Стариков, действительно, пока не видел ни одного.
– Ну, пришелец вы наш, зачем же сильно преувеличивать наши достижения. Нет, братец, против смерти пока, как говорится, с вилами не попрешь. Этот процесс неизбежен, и, пройдя определенную возрастную черту, старение начинается достаточно быстро, и бороться мы, хоть и пытаемся, но особо и не стараемся. Перенаселение, знаете, дело такое, не приветствуется народом… Люди сами обращаются в соответствующие инстанции за несколько дней до начала процесса старения и своей кончины, так как получают определенные сигналы-импульсы с прибора-индикатора, который выдается всем, кто перешагнул эту границу, скажем после 90 лет. Индикатор прикрепляется вот сюда, под левую ключицу и вживается под кожу, а импульсы постепенно усиливаются и обращают, так сказать, на себя внимание. Хотя, должен сказать, будущее поколение в такой вот неудобной системе нуждаться больше не будет. Коррекция всеобщего програмирова-ния населения уже устранила эту устаревшую методику, и наших детей программируют теперь по-новому. Потребность сдаться в утиль у них возникнет сама собой. Но это, конечно, пока еще им не грозит. Так вот, родственники и близкие будущего покойного, ну и сам, так сказать, главный герой драмы, тотчас обеспечиваются необходимой обработкой психо-неврологической системы с помощью психоиммуноотражателя или при желании более легкими по воздействию желудочно-кишечными препаратами. Ну и всеобщее программирование делает людей сознательными уже загодя. Поэтому родные и близкие легко и спокойно прощаются со стареющим и умирающим, и далее будущий жмурик, как у вас говорят, переводится в специальный летальгический санаторий, где после смерти тело аннулируется, а некоторые важные полума-териальные части мозга в виде сконцентрированных сгустков различных полей используются на благо живущих на этой планете.
Всю эту короткую речь Тир Тартир прочитал мне, не снимая с лица своей спокойной и милой улыбки первого учителя, дающего урок первоклашкам в самый их первый школьный день.
– Спасибо, – говорю, – за подробную оптимистическую информацию. Но у меня вопросов не счесть, а сейчас, как поленом по голове ударило, пока не сообразить, о чем еще расспросить.
– А вы, Федор Тимофеевич, особо не спешите, переваривайте то, что видели и что услышали только что от меня. Нам ведь важно, чтобы ваш рассказ об обществе будущего, то есть нашего настоящего, дошел до жителей вашей дореполлюционной эпохи. Подсказка это, так сказать, ориентация на правильный путь. На вас возложена огромная историческая миссия, космическая, если хотите. Люди будут знать лучше, что их ждет и соответственным образом себя совершенствовать, готовить на этот путь, распространять информацию о грядущем менее развитым обществам – вот так процесс и пойдет в нужном направлении. И очень быстро, кстати. Повторяю, молниеносно. Это, как мы уже говорили, историческая аналогия ядерной цепной реакции, только происходящая в обществе – вот что это значит. И вы сыграете в данном процессе очень важную роль… А что это вы, Даночка, матушка моя, все тихоней да тихоней нынче сидите? Понимаю, понимаю. Непривычно видеть своего любимого супруга и вроде как бы не узнавать его. Да-с. Нам ученым приходится и не на такие эксперименты решаться и терпеть, терпеть… Что ж поделать, наука, прогресс, и хлебушка не надо, так увлекает.
Какой, думаю, хлебушек – пилюли что ли ихние? Ну и я тоже, грешным делом, подумал, а чего это эта дамочка помалкивает так, что я и забыл о ее существовании. Глянул через Тира – командира нашего, что она там кумекает по ту сторону сиденья, а она – на меня перекрестно тоже взглянула, хотя я-то ей как раз ничего насчет претензий каких. Это все этот, начальник ейный, над ней подтрунивает. И тут-то меня дважды будто кипятком ошпарило. Во-первых, только сейчас дошло до меня, что Дана эта – вылитая баба моя – покойница, только доведенная здоровым нынешним образом жизни до совершенства. Ну та, моя, конечно, только по молодости такой была стройной, когда мы, еще до деревни, в городе жили, ходили в парк, где по вечерам духовой оркестр играл, танцевали, прогуливались. Время то, помню, еще до ужасов военных очень уж располагало к повышенным чувствам всяческим, в том числе и романтическим. Ну потом-то она замуж за меня вышла и, как родила, маленько расплылась, что поделаешь. Ну и я опять же отошел от того времени ранимого, успокоился как бы, возраст тоже прошел горячий, казалось бы. А тут, в данный момент, находясь в молодом теле, хоть и чужом, будто все вернулось, да еще с такой удвоенной будто бы силой, что хоть брому проси. А бабу-то эту постреполлюционную я вначале, хоть и понял, что красивая стерва, но не разглядел там в лаборатории по причине нахлынувших впечатлений. Сейчас, конечно, попривык ко всему, что окружало, или просто не воспринимается уже все это – больше, чем чайник вмещает, не нальешь ведь. Или к хорошему, видать, привыкаешь быстро. Вот сижу, лечу и хоть бы хны. А в тюрьму попади – долго бы пришлось приспосабливаться. Ну, а во-вторых, обжег меня еще и взгляд Даны. Ненормально как-то она на меня оказывается поглядывала. Были в ее взглядах и удивление, и испуг, и влечение, и сомнение и уж не знаю, что еще. Хотя, казалось бы, чего она во мне, то есть как бы в своем муже, не видела. Я как-то не по-взрослому разволновался, и вроде бы, к стыду своему, про чудеса 21 века вовсе стал забывать. Сижу и думаю о ней. Что за черт такой, ведь хоть 21-й, хоть 30-й век, а сердцу чего-то, оказывается, другого иной раз хочется. Материя материей, а эти сердечные дела как-то вне физических законов находятся, и ты хоть грудь разрывай на части, а он жрет и жрет, червь невидимый, душу, по нервам ползает. В общем, Павлуша, в этой бане ты еще не парился, может чего не поймешь. А кой-какие места моего описания может тебе лучше пропустить, да потом, когда подрастешь, прочитать. Но ведь это, прости, не только для тебя я делюсь впечатлениями и мыслями, это ж для всего нашего несовершенного общества информация. Короче, мысли мыслями, а время пришло приземляться – Москва показалась. Ну, я тебе скажу, это чудо какое-то. Даже сверху краев не видать. Я, правда и раньше не знал, как выглядит столица с самолета, но, думаю, за 45 лет стала в два раза обширней. Домов высотных – где уж там Нью-Йорку этому грязному. Хотя, конечно, на том континенте я не был, но пишут, что очень уж грязно в их западных столицах, вонь сплошная. Но дома там, правда, тоже высоченные строят.
Тир объяснил, что основные исторические объекты в центральной части города не снесены, Кремль мне сверху показал и Большой театр. Малого я, правда, не разглядел, может смели бульдозером, а может в связи с более мелкими размерами здания не видать его отсюда из таксолета. Действительно, в центре вроде дома встречаются знакомые по моей эпохе. Но вокруг – это как водоросли какие, так вот переплетаются все эти серебристые и зеркальные строения. Я таких архитектурных форм своими куриными мозгами не мог бы даже по сильной пьяне представить, хотя «Технику молодежи» выписываю и книжки «Эврика» многие читал, брал в библиотеке. Там о будущем много чего пишут, и картинки попадаются, как оно в 21 веке будет-то. Ну и фантастику почитываю периодически. Вроде в этом отношении грамотный.
Так вот, значит, продолжаю. Транспорту, смотрю, в столице всякого – и внизу, и сверху: ползет, бежит, едет, летит. Тир говорит, что под землей, считай, вторая Москва находится. Зайдем, говорит, если успеем. Но нам, мол, срочно на другой конец города к учебному космодрому, откуда небольшая ракета отправляется с группой школьников сегодня же вечером в космос. Та прямо и сказал, а я все равно не мог до конца понять, на что подписываюсь. Как это – раз и на Лун7у, а мне хоть бы что. Правда подумалось, ведь я ж подготовку не прошел и все такое прочее. А Тир Тартирыч этот, когда я намекнул, мне опять свою улыбочку скорчил:
– Ну миленький вы мой, Федор Тимофеевич, Белка-Стрелка вы наша, какая ж подготовка. Не волнуйтесь, не прошлый же век на этом белом свете. Да вы особо ничего и не почувствуете. День сегодняшний, ночь грядущая, подремлете, а утром попылите по лунным дорожкам, гулять будете по кратерам, на горки лазить, лунными камушками бросаться – волновать Море Спокойствия. Дана вас будет развлекать всю дорогу. Правда, Даночка? А я, ваш покорный слуга, должен на время полета расстаться с вами, родные вы мои, тотчас как прибудем на место. Дела, знаете, в Кремле. Наука не дает отвлекаться. Но мы вернемся еще к нашим баранам, как только вы сами возвратитесь. Да вы Дану-то нашу разговорите. Она вам много чего расскажет. Она для нашей с вами встречи получила соответствующую подготовку.
– А кто-ж, – задаю последний вопрос, – у власти нынче, или из Кремля теперь за ненадобностью научно-исследовательский институт какой сделали?
– Видите ли, заинька вы мой, отчасти есть правда в ваших предположениях. Нет у нас конкретного вождя, как вы говорите. Под Кремлем действительно существует одно такое подземное заведение, где находится гигантский биокибернетический центр управления – Главная Организационно-Вычислительная Машина Общества. Сокращенно – ГОВМО. Это устройство сочетает в себе биоэнергетические материальные структуры и поля, выращенные из тканей головного мозга товарищей Владимира Ильича Ленина и Карла нашего, понимаете, Маркса, соединенные с кибернетическими, созданными учеными, исскуственными системами памяти и интеллекта. Короче, супер-ЭВМ, как раньше модно было говорить. Размер машины – 18 зданий типа Мавзолей.
– Ого! А он самый-то не пустой уже случайно? В смысле – Мавзолей. Покоится ли до сих пор в нем вождь нашей революции?
– Ну, обижаете, Федор вы наш Неверующий. А как же иначе? И не только он. Нынче основатель вашего советского государства не страдает от одиночества, как это было в течение некоторого времени в начале 60-х годов прошлого века. Теперича рядышком с ним бальзамированный Никита Сергеевич Хрущев соседствует, первый автор программы построения коммунизма, ну и еще, должен вам доложить, один вождь почивает, о котором, к сожалению, Вам, Федор Тимофеевич, знать не желательно. Ах, вы, наверно, скажете, что мол про Никиту Сергеевича заикнулся, а про другого молчу. Ну, вы же понимаете, это ваш вождь, вы его знаете, но, наверно, и так догадываетесь, что не мог бы он дожить до коммунизма, пожилой ведь был человек. А вот дату его кончины я вам не скажу, и не уговаривайте. Ну и обо всем остальном, что связано с развитием власти того предреполлюционного периода, придется умолчать. Имею ввиду, конечно, его самого – преемника Никиты Сергеевича. Мы также будем оберегать вас от щекотливых тем, связанных с судьбой ваших знакомых, родственников, родных. Иных уж нет, а кое-кто все еще среди нас, трудится на благо общества, но как складывается судьба того или иного, мы не можем вас ознакомить, тем более организовать какую-либо встречу. Ну и о вас самом, о вашей судьбе, спаситель вы наш, придется темы разговоров отложить. Круг общения с ныне, так сказать, живущими будет, простите, у вас весьма ограничен, да и вас самого, прошу, избегать лишних и случайных контактов с кем-либо, в том числе и во время полета. К сожалению официальной гласной информации в связи с экспериментом мы не можем дать пока народу, а только после того, как вы покинете наш мир, извините за эту двусмысленность невинную.
– Ах, да, – говорю, – точно, ведь и про вино и водку надо было еще спросить. Есть ли у вас…
– Нет, Федор Тимофеевич, и нет. Не пьем-с. И таблеточек таких давно не делаем-с. Нет, знаете ли, у народа необходимости закрывать зеленой этой змеиной чешуей глаза на сей прекрасный мир. Это ведь еще Карл Маркс, царство ему небесное, предсказал, глядя на обездоленных рабочих, что в будущем такая потребность у них отпадет. Ну помилуйте, было бы от чего прятаться. Представьте, почемучка вы моя ненасытная, нет нынче причин уходить временно из этого мира в болезненное сие состояние. Зачем же, наше вы ваше сиятельство, пить горькую и не видеть этого мира таким, какой он есть? Ведь наоборот, хочется смотреть трезвыми и прозрачными, широко раскрытыми глазами на достижения, на успехи, на хороших, окружающих тебя, людей, радоваться. Нет таких проблем, чтобы голову свою в песок зарывать и прятаться от них. И опять же вред здоровью – да разве станет кто-нибудь сам себя по башке лупить лаптем этим и мучиться так, как раньше-то до реполлюции. Ну что мне вам объяснять, знаете вы все. О, вот и приехали…
На огромной площади космодрома в разных точках высились белые ракеты – и высоченные, и более мелких размеров. Два космических аппарата, где-то там далеко, один за другим отправились в полет на моих глазах. Огромные локаторы и здания, похожие на планетарии, вышки и антенны находились в основном в той части космодрома, куда мы только что приземлились. Перед нашим полетом зашли в главное здание космодрома, получили от дежурного робота таблетки, чтобы подкрепиться перед полетом. Я выбрал себе салатик столичный, соляночку, на второе любимые биточки с макаронами и с подливкой, ну и компот, конечно. Сели за столик, принялись за таблетки. Вроде до еды как-то непривычно не видеть тарелки со жратвой, ну и опять же запахи, пережевывание – все это, родное и знакомое, напрочь отсутствовало. Но как принял пилюльки эти – все, вроде сыт. Будто даже вспоминается, как только что видел, нюхал и ощущал горячую пищу во рту. Вот какая техника. Сходил по малой нужде. Тут опять придется остановиться, описать особенности. В лаборатории тогда я как определенным образом повернулся к унитазу, так он соответственно и отреагировал на мои потребности – створки раскрылись. А сейчас я приготовился туда в унитаз ихний сделать малую свою физиологию и повернулся, как говорится, к избушке передом, к лесу задом. Ан нет, лепестки вдруг захлопнулись, а вместо них выдвигается из стены на нужном уровне писуар не писуар, а в общем какая-то саксофоноподобная золотая емкость и удобно так останавливается наготове, чтоб принять продукт жизнедеятельности. Я дело свое сделал, а под конец, как мне показалось, эта штука произвела местную ионную обработку моего хозяйства – облачко такое розовое вдруг появилось, ну и проделало эту функцию. Это ж на тебе, думаю, инопланетяне чертовы, ексель моксель, гигиенисты проклятые. Вот бы врачихе Регине Матвеевне из районной санэпидемстанции всю эту профилактику показать. Выхожу из сортир-бокса в предбанник, там робот, не знаю как звать, со скафандром стоит, поджидает меня. И еще какой-то препарат сует мне упорно. Как потом объяснили мне – чтобы на время полета не мучить себя физиологическими потребностями типа пожрать, сходить и прочее. Ну я таблетки проглотил, не почувствовав особо ничего, все напялил на себя, шлем прозрачный – под мышку и выхожу в коридор. Там Дана моя ненаглядная уже разодетая в такие же, как у меня, доспехи, и Тир (в штатском), провожающий нас, ждут.
