Евгений Браудо
Любовь и смерть

Во всех этих ссылках заключена только часть истины о творчестве композитора «Тристана и Изольды». Несомненно, что Вагнер избрал для своей первой музыкальной драмы средневековую легенду о любви и смерти потому, что в истории своей любви к Матильде Везендонк увидел подобие старинной поэмы о «Тристане и Изольде». «Я хочу, – так писал он Фр. Листу, – чтобы моя драма была памятником моей любви и потом – покрыться черным флагом, развевающимся в конце поэмы… и умереть». Но, вдумываясь в свою тему, Вагнер понял, что источник любовного трагизма находится не только в тираннии условностей повседневной жизни. Он увидел в этой легенде выражение основного закона жизни – стремление человека слиться с метафизической основой вселенной.

Тема Тристана, столкновение между вечной правдой закона любви и насилием общественного уклада, составляет, вообще говоря, основной мотив всего вагнеровского драматического творчества. Вагнер узнал впервые легенду о Тристане во время своего дрезденского периода (1842–1849). В эти годы он внимательно изучал старо-немецкий эпос и тогда еще познакомился со всем тем поэтическим материалом, переработка которого составила, впоследствии, важнейшую задачу его художественной деятельности. Изучая одновременно песнь о Нибелунгах и поэму Готфрида Страссбургского, Вагнер пришел к убеждению, что между всеми народными мифами есть коренное сродство.

«Великое сродство всех истинных мифов», так говорит он в VI томе собрания сочинений, «как я его познал, благодаря моим постоянным исканиям, раньше всего заставило меня понять, что мифы, интересовавшие меня, являются лишь вариациями одной общей темы. Эта мысль особенно сильно поразила меня, когда я сопоставил историю любви Тристана и Изольды с отношениями Зигфрида и Брунгильды. Подобно тому, как в истории языка одно слово, вследствие фонетического изменения, может дать происхождение двум совершенно различным по виду словам, так и один миф, вследствие изменения или аналогичного перемещения мотивов, порождает два весьма сходных, с первого взгляда, варианта».

А между тем обе легенды находятся в полной гармонии между собой, и Тристан, так же, как и Зигфрид, – жертва заблуждения, которое лишает его действия всякой свободы: он отыскивает в невесты для своего повелителя женщину, предназначенную ему законом природы, и находит смерть в водовороте событий, вызванных его собственной ошибкой. Но в то время, как поэт Зигфрида, стремившийся прежде всего воспроизвести в грандиозном целом миф о Нибелунгах, мог описать только смерть героя, погибающего от гнева и мести любимой женщины, принесшей себя вместе с ним в жертву року, поэт Тристана избрал своей главной задачей описание мучений, на которые были обречены до самой смерти два взаимно любящие сердца с той минуты, когда они впервые познали близость. В Тристане яснее и определеннее говорится о том, что составляет и тему Зигфрида, о смерти от «любовного страдания». Несмотря на глубокую пропасть, отделяющую проповедь коммунизма в «Кольце» от яркого индивидуализма «Тристана», мы, при внимательном изучении той психологической проблемы, которую Вагнер ставит себе в «Тристане и Изольде», можем открыть глубокую последовательность в развитии его мировоззрения, о которой Вагнер говорит в только что приведенном отрывке. Ведь вполне определенной чертой прежней Вагнеровской веры в религию революции, как теперь – в религию индивидуализма, является также то высокое значение, какое он придает чувственной любви, инстинктивному влечению мужчины к женщине. По его мнению, в ней лежит основа всякой нравственности, естественный источник альтруизма. Человеческая любовь есть «полное удовлетворение эгоизма в совершенном отречении от эгоизма». бесконечная «глубина, божественность и правда» любви заключается в том, что только в ней человек, отдельное явление жизни, получает абсолютную ценность, что только, благодаря любви, человек становится богом для своего ближнего («homo homini deus est»). «Чувство любви – есть сама вечность», так пишет он своему другу Рекелю. Итак, человек выполнит свое назначение и найдет свое искупление, сольется с абсолютом, когда с полным доверием отдастся влечению любви. Это основная тема всех больших драм Вагнера первого периода. Эту веру в искупляющее значение любви – «чувство любви есть сама вечность» – Вагнер сохранил и в период создания Тристана. Но, если утверждение жизни, желание всецело отдаться действительности, являлось в первом периоде творчества основой высшей нравственности человека и смыслом всей человеческой жизни, то теперь – в годы написания Тристана – когда его душу охватил мрачный и беспросветный пессимизм, отрицание воли к жизни, смерть представлялась ему итогом всей человеческой мудрости.