Евгения Геннадьевна Коньшина
Встреча
– Вы никакой не растяпа и вы очень, очень на многое способны!
На лице Павлика появилась первая улыбка. Наконец-то…
Тут начальник, несколько изумленно взглянул на меня, осведомился:
– Лисицын, скажи, а ты давно в психологи-то записался?
– С тех пор, как в отпуске подлечился, – честно ответил я. Он вновь отвернулся, обдумывая все, что слышал, и вдруг предложил:
– Выпьем?
…Вечер давно кончился, и все разъехались по домам. Мы с Павлом Игоревичем шли по темной улице, покачиваясь и держась друг за друга, чтобы не упасть. Наши Детские Ипостаси бежали впереди и резвились.
– Лис… сицын… Как же хорошо, – пытался выговорить сквозь икоту Павел Игревич, – чт-то есть… кто-то… кому я не безразличен!
– Не дрейфь, Игорыч… – Как и следовало ожидать, количество выпитого алкоголя сильно сблизило нас и позволило мне общаться с шефом куда свободнее. – Мы с тобой… Ик!
– Хто это – мы? – непонимающе уставился директор.
– Ну, мы… Я, Славик… Ой, – Из пьяной моей головы совершенно вылетело, что, кроме меня, Детей никто не видит. Вспомнив это, я сперва несколько смутился, но потом решил ему все рассказать:
– Знаешь, Паш… А я ведь тебя вижу!
– Кого – меня?! Да ла-адно! – широко заулыбался он.
– Нет, правда, ты такой смешной, вон бежишь… Рядом с моим. Пухленький, в шортиках, – глупо захихикал я.
– Давай сядем, – указал Пал-Игрыч на видневшуюся в паре метров скамейку. Заняв ее, мы продолжили разговор:
– Я т-тебя… То есть, твоего Р-ребенка… Вижу.
– Эт как?
– Ну, у каждого есть Ипостаси… Ик! И они, эти Ипостаси… Иногда дружат, иногда ссорятся… Когда ссорятся, тебе плохо… – Как мог, я заплетающимся языком пытался объяснить директору, каким образом воспринимал окружающую действительность, вспоминая лекции Тарасова. С грехом пополам мне это удалось, во всяком случае, Пал-Игрыч внимательно выслушал меня.
– Ух ты… Как интересно, – прибалдел он с такой «сказки». – А я так смогу?
– Ты – вряд ли. Хотя, кто знает: Тарасов вон смог…
– А Тарасов – эт кто?
– Эт мой психолог… Ик!.. Я у него лечился.
– Так ты, выходит, псих?..
– Ага…
Мы немного помолчали. Обняв меня, начальник проникновенно сказал:
– Хороший ты человек, Слав… Душ-шевный.
Видя такое к себе расположение разомлевшего руководства, я пожелал разобраться с тем, что уже давно подспудно не давало мне покоя:
– Паш, скажи, пожалуйста… Что зря на меня тогда наорал.
– За «Маяк-Компани»? К-канеш зря… Они сами накосячили. Д-дураки несчастные…
– Во-от, – многозначительно поднял я палец. Перед глазами у меня двоились Дети, один из которых вдруг обратился к другому:
– Прости, что вредничал…
– Прости, что орал, – одновременно услышал я слева.
– Да без проблем! – хором ответили мы со Славиком.
– А хошь… Ик! Я т-те зарплату подниму? – расщедрился директор.
Я немного опешил, но возможность решил не упускать:
– О… Хочу!
– Ну так подниму, – веско сказал он. – А если что – ты ко мне обращайся… Я их всех… – и неизвестно кому пригрозил в темноту кулаком.
…Мы сидели почти до утра, ведя задушевные беседы и клянясь друг другу в вечной дружбе. Было уже начало воскресения, а в понедельник нам обоим вновь предстояло появиться на работе.
Проснувшись вечером, я почувствовал себя на редкость скверно… С трудом встав, с чугунной головой поплелся, хватаясь за стены, на кухню.
– Сла-ав, – где-то ныл Ребенок, – у меня живот болит, меня тошнит…
– Это пройдет, – прохрипел я и, добравшись до чайника, выдул пол-литра воды за раз. Так паршиво с похмелья мне давненько не было…
На утро в понедельник мое состояние все еще было, мягко говоря, неважным. Помятые, небритые коллеги смотрели на меня опухшими красными глазами. Я, скорее всего, выглядел не лучше. Внезапно заспанный голос секретаря Людочки объявил, что меня вызывает директор.
«Это ж какой надо быть заразой, чтоб прям с утра мозги иметь», – возмутился я про себя, но тут вспомнил, что позавчера мы пили с ним на равных, и подумал, что, возможно, ему самому сейчас так же плохо, как мне, и он вовсе не по работе желает меня видеть.
Зайдя к нему, я понял, что предположение мое оказалось верным: перед несчастным директором стоял коньяк и две стопки. Зыркнув на меня сычом, он пробурчал:
– Сядь-ка. Помнишь, мы тогда с тобой говорили… Все это между нами?
– Конечно. – Я посмотрел на сидевшего в углу и державшегося за голову Павлика. Заметив мой взгляд, он слабо улыбнулся и снова погрузился в себя.
– Спасибо, – тихо произнес начальник и кивнул на бутылку: – Будешь?
– Не откажусь, – скромно ответил я.
Выпив, он вдруг смущенно кашлянул:
– Насчет зарплаты я поразмыслю…
Я промолчал, ибо больше ничего не оставалось. Подумав немного, Павел Игоревич усмехнулся:
– Ну и фантазия у тебя: Ребенок, Детские Ипостаси… Ты где нахватался-то?
– Хех, да, фантазия… Чего по пьяни в голову не взбредет. – Может, оно и к добру, что он мне так и не поверил.
Глава 12. Родственная душа
С тех пор жизнь моя на работе заметно улучшилась. Павел Игоревич сдержал-таки обещание насчет повышения зарплаты, чему я был несказанно рад. Он по-прежнему орал на меня, но делал это уже более сдержанно и тут же остывал. Я и не сердился: в некоторых случаях я действительно того заслуживал.
Маленький Павлик стал относиться ко мне гораздо уважительнее, прекратив считать меня «ничтожеством». Он всякий раз счастливо улыбался Славику, когда мы заходили.
Вдобавок ко всему, начальник милостиво сократив количество полагавшихся мне штрафных суббот, и я получил возможность приходить в церковь пораньше, чтобы успевать пообщаться с Машенькой.
Она с удовольствием посвящала меня в основы православной веры, терпеливо отвечая на мои глупые вопросы. Мы очень быстро подружились и перешли на «ты». Она была настоящей верующей: я диву давался, откуда в ней столько разума и чистоты. Меня тянуло к ней с непреодолимой силой, но довольно скоро я уяснил, что она не из тех, кого следует брать нахрапом. И я смиренно принялся ждать, надеясь, что когда-нибудь посчастливится понравиться ей…
– Почему это я должен любить и прощать своих врагов? – спрашивал я, когда мы перед службой прогуливались вокруг церкви.
– Потому что они глубоко больны, как и ты, как и все мы.
– Ну и что – раз он болен на голову, с какой стати я-то терпеть обязан?..
– С такой, что тебя тоже кто-то терпит, и ничего – молчат. И прекрати уже осуждать: в больнице ты же не винишь безногого за то, что он без ноги.
– Сравнила…
– Да, сравнила. Но это слабое сравнение, потому что духовные болезни гораздо страшней.
– То есть, по-твоему, я должен его пожалеть?
– Не по-моему, а по-Божьему. Да, должен.
– А меня кто пожалеет? Вряд ли враг снизойдет…
– А тебя пожалеет Господь и приютит в Своих Небесных Чертогах, – сказала Маша с улыбкой. Аргументы мои исчерпались.
Это было как раз за неделю до памятного корпоратива, и речь я вел, разумеется, про Павлушку. После я не раз вспоминал ее слова и поражался, насколько справедливы они оказались.
Вообще, каждый наш спор неизменно заканчивался фразой о Боге. Я стал приходить к мысли, что все же есть что-то в словах: «Я есть Начало и Конец»…
Машенька посвящала мне много времени, особенно с того момента, как я освободился по субботам. Устраивая мне экскурсии по храму, она подробно рассказывала про каждую висевшую икону и святого, изображенного на ней, разъясняла, что за чем идет на службе, учила всем правилам поведения и тому, как что называется. Казалось, ее целью было сделать меня ярым христианином, чему я, в общем-то, не особо сопротивлялся.
Про своего Ангела-Хранителя я, честно говоря, вспоминал гораздо реже, чем, наверное, следовало бы: тяжело постоянно держать в голове того, кого не видишь. Но, когда это все же происходило, я доставал бедного Славика расспросами.
– Скажи, а ты только Светозара видишь, или всех вообще? – поинтересовался я как-то раз по дороге в церковь.
– Нет, только нашего.
– А он какой? Крылатый?
– Я не разбираю… Он светлый очень.
– А у них там как на небе все устроено?
Помолчав и, видимо, выслушав ответ, Славушка передал мне:
– Говорит, когда умрешь, увидишь.
– М-да, – коротко сказал я.
***
Нынешнее поведение подопечного сильно нравилось Светозару. Единственное, что немного досаждало, – приходилось всякий раз отбиваться от назойливых попыток Вячеслава влезть туда, куда человеку влезать не стоит.
– А можешь у него спросить, – продолжил тот после минутного раздумия, – какова цель жизни?
– Через тщательное исполнение Заповедей придти к Богу, тебе же Маша говорила, – терпеливо сказал Ангел.
– А если не исполню?
«Бедный Ребенок, он ж его замучает…»
– Тогда – каяться, и Господь простит.
– А мы одни во Вселенной? Есть ли жизнь на других планетах?
– Тебе это знать ни к чему.
– А про Атлантиду – правда?
– Еще бы про пирамиды спросил… Оракула тут нашел.
– А пирамиды…
– Все!
Но Лисицын, видимо, понял так, будто это уставший Славик сам от себя сказал.
– Да ладно тебе, Слав, жалко, что ль? Ты маленький, тебя это все не волнует. А мне-то каково, представь!
– Какое же блаженство иметь с вами дело, пока вы маленькие, – вздохнул Светозар. – Ни до чего не докапываетесь, а здесь же неостановочный фонтан…
– Ему это все передать? – учтиво осведомился Славик.
– Пожалуй, не надо, обидится еще.
***
Немного совестно было донимать Небесного Посланника простым человеческим любопытством, но и упустить шанс враз узнать все тайны мироздания было бы поистине глупо! Поэтому я, покуда мог, пользовался терпеливым характером Светозара:
– А рептилоиды существуют? И про полтергейсты – неужели выдумки?
– Все эти ваши мифические существа – никто иные, как бесы в разных обличиях, приходящие к людям, которые сознательно отворачиваются от Бога, – например, к шаманам, пьяницам… Или, напротив, к великим святым, чтобы победой над этими бесами они стяжали еще большую славу на Небесах, – повторял Славик надиктованный ответ.
– Так, про полтергейсты я понял… А как стать святым?
– Молись, исполняй по возможности Заповеди и надейся на Бога – Он в свое время подаст тебе Благодать. Все ведь в Библии написано, почитай ее повнимательнее.
– А что со мной будет? Он будущее видит?
***
Светозар устало закатил глаза.
– Не на все вопросы вам полезно знать ответы. И передай ему, что я заканчиваю разговор.
Славик послушно передал.
– Ну-у… – обиженно протянул Лисицын.
***
Таким образом, я услышал намного меньше откровений, чем хотелось бы, но не так уж сильно расстроился, решив, что, должно быть, у Светозара тоже есть начальство, которое по каким-то причинам не разрешает все нам рассказать.
Так проходили дни за днями. Постепенно холодало, лужи по ночам, а затем и в светлое время суток стали покрываться тонкой корочкой льда, выпал первый снежок.
Я уже давно привык к своей способности видеть Детские Ипостаси окружающих людей. Мне было теперь гораздо легче понимать глубинные мотивы человеческих поступков, я довольно хорошо разобрался, как добиваться к себе расположения, воздействуя в нужные моменты на определенную часть собеседника: давнишний случай с Пал-Игрычем многому научил меня.
Однако, несмотря на то, что жизнь моя в целом складывалась очень даже неплохо, с каких-то пор я стал иногда тосковать. Сперва приглушенно, до конца не осознавая этого. Но постепенно необъяснимое щемящее чувство стало расти внутри, и вот однажды, проснувшись поутру, я со всей ясностью и определенностью вдруг понял, как я одинок… Все эти люди – они же и понятия не имеют о моей особенности, о том, какими я их вижу. И, самое страшное, если рассказать об этом всем, совершенно неизвестно, какие могут быть последствия, в первую очередь, для меня самого. В лучшем случае, меня никто никогда не поймет…
От этой мысли в соседней комнате заревел Славик. Да, он неразлучно находился со мной, но это не в счет: ведь это был я сам…
Миша Тарасов на очередном сеансе несколько облегчил мое состояние. И все же я ощущал настоятельную потребность открыться кому-то еще.
Я осознал, что, если в ближайшем будущем не сделаю этого, то просто сойду с ума.
Но кому рассказать…
Коллегам на работе? Я уже пытался тогда на празднике поделиться с Павлом Игоревичем – в результате меня сочли за обладателя бурной фантазии. А начни я настаивать – чего доброго, дурку вызовут…
Пооткровенничать со случайным собутыльником или барменом в баре? Во-первых, небезопасно, во-вторых, проблему не решит, так как, протрезвев, я все равно буду отрицать все, что наболтал. Ну, и в-третьих, в бар я не ходил вот уже полтора месяца по той причине, что стыдно было бы появиться на следующий день с перегаром в церкви. И перед Машенькой…
Машенька! Этот чистый, светлый человек выслушает меня и не осудит, не подумает, что я псих и что меня надо изолировать. Ну и, главное, она ни за что никому на свете не выдаст моего секрета. Эта девушка просто не способна на предательство!
Перед тем, как идти в церковь, я задал Славушке, вернее, Светозару через него, крайне важный для меня вопрос:
– Слав, пусть он скажет… Пусть ответит, стоит ли мне рассказать все Маше? Ну, про то, что Детей вижу… Я понимаю, я тебя в свое время достал, – обратился я уже от отчаяния напрямую к Агнелу, – но ты подскажи, пожалуйста, помоги советом…
– Не беспокойся, – произнес Славик, – я вовсе не сержусь на тебя за то праздное любопытство, оно свойственно почти всем живущим. Девушке можешь доверять, у нее добрая, светлая душа. Тебе очень полезно с ней общаться. По-моему, – предположил Ребенок, – он не против.
– Супер! Спасибо тебе, Светозар! – воскликнул я с облегчением.
***
Малыш улыбнулся, глядя на засиявшего от счастья Хранителя. Подумать только, еще три месяца назад он и мечтать не мог о какой-либо благодарности!..
***
Итак, я с легким сердцем отправился на службу. После нее я намеревался остаться помочь Маше в ее работе, а заодно и раскрыть ей свою тайну. Я был твердо уверен, что она отнесется с пониманием к тому, что услышит.
Мы сидели в служебной каптерке и разбирали вещи, которые принесли прихожане для пожертвования в детский дом. В комнате кроме нас никого не было, и я мог не опасаться лишних ушей.
– Маш, – позвал я, улучив момент. – Я хочу с тобой серьезно поговорить. Я должен тебе кое-что рассказать. Только обещай выслушать до конца, не перебивай.
Она подняла умные внимательные глаза и промолвила:
– Хорошо, обещаю.
Собравшись духом, я поведал ей всю свою историю. Лишь про Светозара я умолчал, решив, что это будет для нее уже слишком, да и не полезно, как он сам утверждает.
Она слушала меня, сосредоточенно глядя на детскую кофточку у нее на коленях. Я все говорил, говорил… Казалось, прошла целая вечность. Когда же наконец я сказал все, что хотел, то с трепетом стал ждать ее ответа.
Он последовал не сразу.
– Все это очень интересно… Но зачем выдумывать небылицы, если много других тем для беседы…
– Ты считаешь, я это сочинил?! – Я решил во что бы то ни стало доказать ей обратное. – Знаешь, какой Ребенок у вашего отца Герасима? Добры кудрявый Мальчонка в клетчатых штанишках и желтой футболочке, очень умный, я б даже сказал, мудрый не по-детски. А какой у отца Сергия? Весь дерганный, злобный, смотрит волчонком…
– Да, верно, – согласилась Маша, – отец Сергий немного странный, это видно невооруженным взглядом. А насчет отца Герасима – ты мог видеть в интернете его детские фотографии, они выложены на сайте нашего храма.
– А знаешь, какой у тебя? – Я повернулся к ее Девочке, сидевшей рядом и хихикавшей надо мной. – Белокурая Девчушка с бездонно синими глазами…
– Если это вновь попытки ухаживания…
– …в ситцевом зеленом платьице с длинным рукавом, белых гольфиках и черненьких сандаликах. На голове – розовая заколка. На ней написано… Не разгляжу, – прищурился я, и смешливая Девочка угодливо наклонилась поближе. – «Хеллоу Китти», – закончил я.
– Хм, – Маша вновь задумалась. Ясно было, что она все еще не верит мне.
– Я надеюсь, ты свои детские фотки не выкладывала? – уточнил я.
– Нет, я личное не помещаю в Сеть. Но ты бы мог с таким же успехом сказать, что я в красном платье, я же совершенно не помню, в чем ходила в пять лет.
Я было расстроился, но вовремя узрел на Ребенке спасительную зацепку.
– А веревочку на левой руке ты тоже не помнишь? Синяя ниточка – зачем она у тебя была?
Маша округлила глаза.
– Это подарок одного мальчика… Ты не мог об этом знать, – серьезно взглянула она на меня.
– Конечно, не мог! – обрадовался я. – Да и на кой мне тебе вообще врать? Чтоб завоевать твое внимание?.. П-ф-ф, я не такой круглый дурак, как ты думаешь. Есть способы гораздо эффективнее. – Я посмотрел ей прямо в глаза.
Маша размышляла, что сказать, и тут ее Девочка, заинтригованная уже происходящим, прошептала ей что-то на ухо с заговорщическим видом.
– В таком случае, отгадай число, которое я загадала, – ты ведь можешь видеть мысли других людей…
Девчушка, весело улыбаясь, растопырила ладошку.
– Пять, – без промедления ответил я.
Показала «Козу».
– Два.
Собралась показать обе ручки…
– У нее синяк на внутренней стороне предплечья, – заметил я.
– Это я в детстве с велосипеда упала и ушиблась о бордюр, – смутилась Маша.
– Пластырь под гольфиком на коленке оттуда же?
– Да… – Она изучающе глядела на меня. – Я не понимаю, как ты это делаешь. Вижу, что это не может быть правдой, но не могу взять в толк, как…
– Почему же не может? – обиделся я. – Ты же веруешь, хотя тебе и недоступно знать многое. Отчего же не поверить мне? Или я мало доказательств привел? Вот слушай еще…
– Господи, – вдруг произнесла она, прикрыв глаза. Неужто дошло, что я не вру?!
– Если это правда… – прошептала Маша и снова взглянула на меня. – Если то, что ты рассказал, правда, Слав, это же настоящий Божий Дар! – торжественно заключила она.
– Да? – с удивлением спросил я. – А я боялся, что это проклятье.
– Нет, я так не думаю… Скажи, что делает моя Девочка?
Реакция Ребенка меня изумила.
– Она спряталась за тебя… Ты боишься меня.
– Это так, – Машенька опустила взор. – Мне действительно немного страшно.
Мне стало стыдно, что я втянул ее.
– Прости, – тихо произнес я. – Давай забудем наш разговор, не хочу волновать тебя.
Внезапно Девочка кинулась ко мне под слова своей Взрослой:
– Нет, это ты прости меня! Ты пришел довериться мне, обратился за помощью, а я так малодушно испугалась! Прошу, расскажи еще! – Обе они держали меня за руки: Маша за левую, Девчушка за правую… В голове мелькнула сама собой мысль:
«Эй, так я ж могу ей через это понравиться!»
Заметив едва уловимое изменение в моем взгляде, они тут же отпустили меня, и Маша с ироничным вздохом сказала:
– Конечно, твое необычное умение – Божий Дар… если сумеешь воспользоваться им как следует. – И стала перебирать вещи, отвернувшись.
– А как мне им воспользоваться? – примирительно заглянул я ей в лицо. Она смягчилась:
– Людям помогай, вот как. Начальнику своему помог – хорошо, не останавливайся. Пользуйся этим не для своих личных целей, а в угоду Господу.
Мы хорошо поговорили в тот день. Я чувствовал себя по-настоящему счастливым оттого, что нашем такого понимающего друга. Маша посоветовала мне больше никому не открываться, хотя я и сам не собирался. Она очень настаивала на том, чтобы я причастился. В этот момент в разговор некстати влез Славик, закричав:
– Светозар тоже так говорит!
Из-за него я не разобрал последнюю Машину фразу и слишком громко шикнул:
«Да успокойся ты, оставь уже Светозара в покое!»
– Кого? – удивленно спросила Мария.
– Гхм, это его… То есть, мой… воображаемый друг детства, – смущенно ответил я, опасливо подумав: «Надеюсь, он не обидится…»
«Не обидится, он добрый!» – опять встрял Ребенок.
«А ты молчал бы в тряпочку!..» – Я мысленно погрозил ему кулаком, и Славик с озорной улыбкой прикусил язык.
– Ты имел воображаемых друзей… – задумчиво произнесла Маша. – Я тоже с детства была одна.
– А что так? – удивился я. – Ты ж вроде нормальная, общительная.
– Да так… – вздохнула она. – Довериться никому нельзя. В целом мире человека не найдешь. Так, чтоб по-настоящему… Ты вот искал, с кем поделиться, и нашел меня. А мне поделиться не с кем…
– Поделись со мной. Как с другом.
– Как с другом? – с сомнением уточнила она.
– Да. Ты дала мне излить душу, я хочу ответить тебе взаимностью.
– Что ж… – Девочка ее зажалась и опасливо поглядывала на Славика. Видно было, что Машенька не привыкла рассказывать кому-либо о себе.
– Я родилась в Зеленограде. Мы жили там с родителями, я ходила в детский садик. Потом папу убили… Это были девяностые, папа влез в какую-то историю. Мама после похорон быстро собрала вещи, и мы покинули родной Зеленый, как я его называла. Новый город, новые люди… Здесь я пошла в школу. Было тяжело очень, я скучала по папе, ни с кем не общалась. Потом случайно попала на занятие в православном кружке, где встретила первую подружку. Она собиралась начать ходить в воскресную школу, и я упросила маму отпустить меня с ней. Там я впервые оказалась окружена сплошь добрыми, понимающими людьми… Вот я где занималась. – Она, обернувшись, указала на окно, за которым виднелось небольшое бревенчатое здание. – Постепенно я многое узнала о вере и пришла к Богу. Он всюду устраивал мой путь, сводил с хорошими людьми, хранил от бед. Я именно здесь научилась доверять Ему… По окончании средней школы я поступила в швейное училище, но все равно продолжала ходить сюда – помогать. А после училища устроилась тут работать, как мечтала.
Она закончила, глаза ее были слегка влажные. Лица Девочки я не видел, она уткнулась своей Взрослой в плечо и беззвучно всхлипывала. «Не плачь», – сочувственно сказал Славушка, но подойти и погладить не решился. Я тоже ограничился лишь фразой:
– Мне жаль твоего отца. Он был замечательным человеком, раз у него такая дочь.
– Спасибо, – шмыгнула Маша. – Я никогда никому этого не рассказывала… А тебе как-то сразу легко доверилась.
– Я никого так рано не лишался, но соболезную. Я тоже открылся только тебе, как ты могла заметить. Наверное, мы с тобой родственные души.
– Наверное… – Немного помолчав, она попросила: – Обещай мне, что не испортишь нашей дружбы глупыми ухаживаниями.
Пришлось скрепя сердце обещать: такое участие в своей ситуации я вряд ли нашел бы где-либо еще.
Домой я в тот день шел в смешанных чувствах. С одной стороны, больно жгло осознание невозможности развития более глубоких отношений… С другой – стало неимоверно легко оттого, что теперь я был не один на один со своей проблемой, а приобрел настоящего, верного друга, что, в конечном итоге, пожалуй, все же дороже всякой романтики.
«Тебе полезно с ней общаться…» Хитрый Светозар не упомянул о том, что я попаду в так называемую «френдзону». Что ж, оно и к лучшему: знай я это наперед, нашего разговора никогда бы не состоялось.
Глава 13. Бунт Лисицына
В один прекрасный день я сидел у Тарасова на очередном сеансе. Миша с большим вниманием слушал о том, что происходило сейчас в моей жизни. Я с удовольствием описывал множество случаев нашего со Славиком сотрудничества и взаимных уступок, налаживания отношений с людьми через их Детей, упомянул вскользь о своем знакомстве с церковью и о Машеньке… От души порадовавшись за меня, Михаил удовлетворенно заметил:
– Что ж, вижу, первый этап излечения прошел на ура, вы с ним сблизились и породнились. Настала пора делать следующий шаг…
– Хочешь сказать, что я все еще не в порядке? – удивился я. – Вроде же и на работе все супер, и девушка… Хотя, девушкой я ее пока называю слишком смело. Но со Славиком же мы вообще одна команда, с полуслова понимаем друг друга! Мне иногда даже кажется, что он понимает меня больше, чем я его… Словом, мы с ним вполне счастливы друг с другом!
– Но он все еще здесь, – беспощадно вдруг заявил Михаил. – Следовательно, не совсем «вполне».
– Ну и что? Знаешь, меня это уже прекратило беспокоить. И потом, вижу я ведь не только Славика.
– Думаю, остальные исчезнут вслед за ним, поэтому на них не стоит заострять внимание. Но они – знак того, что проблема может усугубиться.
– А разве это проблема? По-моему, это Дар… – Слово «Божий» я на всякий случай добавлять не стал.
– Гм. – Видно было, что Тарасов не ожидал, что я начну с ним спорить.
– Слав, – сложил он по обыкновению пальцы в замок. – Послушай меня, Слав. То, что ты видишь Детские Ипостаси людей, – это ненормально, пойми. Ты пришел ко мне с этим в острый кризис ваших со Славиком отношений, которые мы, как видно, наладили. Теперь – следующий шаг. Помнишь, мы с тобой говорили? Сперва – принять сам факт существования Ребенка, далее он постепенно становится тебе другом, а затем – почти что сыном.
– Это правда, он мне как сын! – Я с любовью взглянул на счастливого Славушку.
– Вот и отлично, значит, мы на верном пути. А теперь, – неумолимо продолжал Тарасов, – дело за тем, чтобы осознать и принять, что он – не просто любимый, но сторонний мальчик, но – часть тебя, и притом очень важная. Он – это ты, Вячеслав. И он должен будет исчезнуть, как только ты это поймешь.
– Но… – Мы со Славиком переглянулись. Он тоже был несколько расстроен тем, что услышал. Я принял волевое решение в первый раз возразить психологу:
– Миш, но мы привыкли друг к другу. И потом, моя жизнь благодаря этой способности только улучшилась, разве нет?
– На данный момент кажется, что это так, – ответил он. – Однако если ничего не предпринимать, то, боюсь, это может зайти слишком далеко. Есть вероятность опасных последствий, вплоть до сумасшествия…
– Ты реально считаешь, что я могу съехать с катушек?! – со смехом воскликнул я.
– А откуда такая уверенность, что нет? – спросил он серьезно. – Или ты настолько хорошо знаешь свою психику? На твоем месте я бы поостерегся с этим. – И, повернувшись к Славику, мягко добавил: – Малыш, я ни в коем случае ничего не имею против тебя, но твое место не здесь, оно – внутри него, пойми, пожалуйста.
– Но ты же тоже видишь меня, – растерянно произнес Славик.
– Да, вижу, и именно потому, что вместе с вами должен исправить положение. Я бы с радостью согласился с тем, что это дар свыше, и позволил бы оставить все, как есть. Но тот факт, что я разговариваю сейчас напрямую с тобой, доказывает мне, что это вовсе не так. Или почему, ты думаешь, тебя кроме твоего Взрослого, вижу лишь я, а не Маша, священник в церкви или кто-либо из коллег на работе? Не потому ли, что ты таким образом сам же и намекаешь мне, что хочешь, чтобы я помог вам с этим разобраться? Заметь, – Миша поднял глаза на меня, – я говорю «помог», а не «сделал все за вас». Вы со Славиком в конечном итоге должны сами довершить все дело, я лишь даю направление и советы.
– А что, если… мы не хотим? – несмело сказал я.
– Как – не хотите? – изумился Тарасов. – Ведь ты ко мне пришел ради этого.
– Ну, тогда все было по-другому, мы друг друга ненавидели… А теперь, вот, любим. Мне будет плохо без него, и ему без меня.
– Слав, но Ребенок же никуда не исчезнет, – попытался он убедить меня. – Просто он будет внутри, на своем месте. Да, сперва станет, возможно, несколько тяжелее угадывать намерения других людей, после того, как прекратишь видеть их Детские Ипостаси, как вечную подсказку. Однако, мне кажется, ты быстро адаптируешься, за эти три месяца ты хорошо научился наблюдать за окружающими.
– И тем не менее, я не хочу, – твердо повторил я. – Не сердись, Миш, я сейчас просто не смогу с ним расстаться.
– Да что мне сердиться-то, – усмехнулся он. – Мы взрослые люди, Слав, ты, как клиент, имеешь полное право диктовать свои пожелания. Только учти, что, скорее всего, в дальнейшем тебе будет еще труднее сделать это, так как твоя зависимость усилится. На случай, если ты все-таки изменишь свое решение, я расскажу тебе сейчас, какие действия нужно предпринимать для полного принятия Славика. В конце концов, ты заплатил за сеанс. Если же ты захочешь оставить Славика вовне, то сегодня мы можем с тобой завершить, я больше не вижу смысла в продолжении терапии.
Когда я уходил, Михаил еще раз сказал на прощание:
– Не забудь, если вдруг передумаешь, мой номер телефона у тебя есть!
– Это вряд ли, – пожал я ему руку. – До свидания, Миш, спасибо за все.
– До свидания. Пока, лохматик, – улыбнулся он Славику. – Давай-ка, убалтывай своего Взрослого вернуть тебя на место!
Домой я шел в несколько испорченном настроении. Я в первый раз раздражался на Тарасова за то, что он настаивал на моем расставании со Славиком. «Тоже мне, блин, психолог… Удивительно, как таких простых вещей не понимает. Ведь нам надо быть вместе, это же видно! Чудной он все-таки, хотя и помог здорово. Жаль, что дальше не хочет».
***
– Это ты не хочешь, чтоб тебя излечили! – воскликнул в отчаянии Светозар. Он шел позади Лисицына вместе с Варфоломеем, решившим проводить друга.
– Все, дальше тянуть нельзя, – покачал головой Хранитель психолога. – Он уже начинает вредить самому себе.
– Что мы будем делать? – с готовностью спросил Светозар.
– Тебе необходимо каким-то образом заставить его согласиться. – Варфоломей задумчиво прикусил губу.
– Вряд ли он станет слушать…
– Разумеется, не станет. Гм… Послушай, вроде у тебя же есть выход на него: ты говорил, он в курсе твоего существования?
– Да, мы общались через Славика. Постой… Точно! Попробую через Ребенка, может, будет успех… В храм-то я его когда-то так затащил.
***
Я шел и радовался про себя, что не позволил разлучить нас со Славушкой, как вдруг мой Малыш сказал:
– Слав, с тобой хочет Светозар поговорить.
– Отлично! – воскликнул я. – Интересно, что он думает по этому поводу? Наверняка согласен со мной!
– Э-э… нет.
– Что?..
– Я не согласен, Вячеслав. Тебе надо долечиться до конца.
– Но как же так… – Я был до того ошарашен, что стал на месте и глупо хлопал глазами. – Как же так, Светозар, ведь мне же будет плохо без него… Или… – Мозг прошибла болезненная догадка: я подумал, что Ребенок сам захотел уйти, но, чтобы не обижать меня, решил все свалить на Хранителя. – Слав, ты…
– Это не он, Ребенок не говорит сейчас с тобой, не сердись на него. Сравни наши голоса.
Тут я с немалым удивлением заметил, что интонация Славушки действительно поменялась: теперь не он передавал надиктованные слова, но мой Ангел сам, напрямую обращался ко мне посредством него.
– Время пришло, Слав. Тебе пора освободиться, отбрось костыли, ты отныне сможешь жить без них.
– Славушка не костыль! – нервно возразил я. – Он со мной не потому, что я на него опираюсь! Он потому… что я люблю его!
– Тогда позволь ему наконец занять свое место внутри тебя.
– Нет!! – Я резко озирался по сторонам, ища, куда обращаться. – Светозар, ты не можешь быть таким жестоким, ты же Ангел! Не отнимай его у меня, прошу тебя! С чего вообще вы все решили, что это необходимо?! Мне же будет плохо, пойми!.. – Острая тоска вдруг накрыла меня, я чувствовал, что от меня хотят оторвать самый важный, любимый кусочек моей души… Перспектива беспросветного одиночества замаячила передо мной.
