Евгения Геннадьевна Коньшина
Встреча
– Выход всегда есть, – успокаивающе произнес Михаил. – Скажите, когда у вас наступают затруднительные минуты, нет ли ощущения, что вы что-то не хотите услышать или понять из того, что пытается донести вам Славик?
– Да чего тут можно донести?! – возмутился я. – Нет бы просто сказать: ну, извини, мол, руки у меня не из того места растут, криво полку прибил…
– Просто я постоянно вижу скрытое напряжение в его глазах, – пояснил Тарасов и улыбнулся: – Вы же помните, я его тоже вижу, мне теперь легче, от меня мало что утаивается. Славушка, он тебя измучил? Ты многое хотел бы поведать, правда? – посочувствовал он и добродушно предложил: – А может, мне расскажешь? Можешь на ушко, он не услышит и ругаться не будет, обещаю.
Эти мягкие уговоры привели лишь к тому, что Славик метнул на меня боязливый и недоверчивый взгляд и вновь молча уставился на психолога.
– Та-ак, – выдохнул Тарасов и потер лоб. – Поговорите-ка вы с ним. Пообщайтесь, я хочу видеть, как это у вас происходит. – Он выжидающе скрестил руки. Я, усмехнувшись, обратился к Мальчишке:
– Че, понравилось сегодня мороженое? Правда, я на тебя снова наорал… мысленно… когда ты его уронил. Ну ты сам виноват, растяпа, надо ж было смотреть…
– Стоп, – хлопнул в ладоши Михаил, не дав Ребенку расплакаться. – Вы его опять третируете.
– Да потому что…– раздраженно цыкнул я.
***
«Дело ясное, он сам себя на дух не переносит. Но почему…» – размышлял Тарасов, глядя на обе враждующие Ипостаси своего клиента: Родителя с презрительно поднятой верхней губой и Ребенка с обиженно опущенной нижней…
***
– Нет… – произнес вдруг в глубокой задумчивости Михаил, заставив нас отвлечься от взаимных претензий. – Нет, тут что-то не то… – Он машинально погрыз авторучку, которой записывал наши «показания». На некоторое время воцарилось молчание…
***
– Подскажи ему, а? – теребил за руку Светозар Варфоломея. – Подскажи, ему трудно!
– Сейчас, сейчас, пусть еще поищет, – внимательно прищурил глаза Хранитель психолога. – Сейчас… вот… Все, можно! – И, ловко подскочив к подопечному, он что-то шепнул ему на ухо…
***
– Хм… – Тарасов пристально поглядел на Славика. – Тут что-то не так… – Несколько секунд он силился понять, что конкретно. Вдруг в глазах его зажглась искра, и он, наклонившись поближе к Ребенку, ласково спросил:
– Славушка, милый, а не припомнишь ли ты, может, у вас с дядей Славой что-то стряслось?
– Мало ли чего у него стряслось, – буркнул я. – Это же не повод портить мне жизнь.
– Вот именно, что повод! – воскликнул, ясно взглянув на меня, Тарасов. – Посудите сами: вы, совершая в повседневной жизни какие-то ошибки или вполне осознанные действия, которые сначала ошибкой не считаете, – например, такие, как выпивка, которую я вам, помнится, запретил…
Я съежился от легкого стыда:
– Откуда вы узнали?..
– По вашей реакции на это слово, – внимательно глядя на меня, ответил он. – Главное, что я уже вторую неделю вижу вашего Ребенка и все никак не могу свободно поговорить с ним, так как он постоянно замыкается. Почему? Совершая, как я уже сказал, ошибки в повседневной жизни, вы неизменно вините в них Славика, вы срываетесь на нем, тогда как, я уверен, очень часто вы с ним оказываетесь совсем не виноваты в том, что случается. Однако раз за разом на него сыплется град самых жестоких и обидных высказываний, – не правда ли, мой дорогой? – да таких, которых не заслужил бы и реально провинившийся взрослый, что уж говорить о пятилетнем малыше. Вы фактически, делаете его козлом отпущения! Абстрагируйтесь, взгляните со стороны: вы не находите здесь ничего странного?..
Этот его вдумчивый вопрос вдруг как будто протрезвил меня. Серьезно, что такого сделал мне бедный Славик, что я так нещадно ору на него? Да еще смакуя каждое оскорбление…
А потом я представил себе, как вновь что-то нечаянно разбиваю или ломаю, и почувствовал, что просто не в состоянии сдержаться… Сделанное открытие изумило меня.
– Михаил, я не могу… Не могу на него не орать, – признал я. Психолог поднял палец вверх, давая понять, что я сам только что произнес один из ключевых моментов:
– По-че-му? По какой причине у вас не выходит разорвать этот порочный круг – ведь, согласитесь, чем больше вы злитесь на Ребенка, тем больше ошибаетесь, тем больше испытываете вину – и снова злитесь! Что не дает вам прекратить все это? Что-то же не дает, верно? Что-то стопорит лечение, несмотря на наши общие усилия…
Михаил замолчал, видимо, предоставляя мне время подумать. Я мог лишь растерянно пожимать плечами, зато Славик…
Когда я случайно взглянул на него, мне стало не по себе. В глазах его читалась какая-то дикая смесь страха, вины, боли, обиды, недоумения и мольбы о помощи… Я отвернулся и сглотнул.
– Ничего не хотите мне рассказать? – поинтересовался Тарасов, также прекрасно видевший выражение лица Ребенка.
– Я… не знаю, – пробормотал я в замешательстве. Для меня самого была тайной причина такой расстроенности Славика.
– Ясно. Может, ты что-то знаешь? – мягко обратился Тарасов к Мальчонке. – Не бойся, расскажи все, как было.
Но тот лишь насупился и молчал, словно партизан на допросе.
– Он не ответит, – сказал я. – Когда он так смотрит, он не отвечает.
– Не решайте за него, – произнес Михаил и вновь попробовал: – За что ругается на тебя твой Родитель? Что он не может простить ни тебе, ни себе? – перевел он взгляд на меня…
Спрашивая Славика, он спрашивал меня, а, спрашивая меня, пытался вывести на откровения Славика… Ничего не выходило, мы молчали оба, как истуканы. Я просто не помнил, что там было – в далеком прошлом, а Славик… Видно, он был чем-то слишком напуган и подавлен.
– Ты как ежик, – ласково прокомментировал Тарасов его поведение. – Надо тебе помочь, и я знаю, как! – Он живо вскочил и принялся за какие-то приготовления, одновременно объясняя нам:
– Вы, мои дорогие, находитесь в перманентной ссоре. Чтобы выявить, наконец, ее причину, нам с вами необходимо вернуться на исходную точку отсчета – в тот момент вашей, Вячеслав, жизни, когда вам было пять лет и вы ходили в полосатой кофточке и кушали бабушкины пирожки с любимым братом. – Он извлек из ящика стола музыкальный диск и приспособления для ароматерапии. – Славушка не случайно является вам именно в таком виде: ваша психика отчаянно старается вернуться в то самое счастливое и беззаботное время и, опять же судя по Малышу, ужасно страшится оказаться в определенном моменте после, где произошел некий излом, травмирующее событие, после которого, – Тарасов зажег ароматическую смесь, подошел к шкафу, – вы оба и стали такими несчастными. И сейчас я, господа мои, – и обернулся, держа в руках плеер, – постараюсь помочь вам совершить путешествие в тот злополучный день и разобраться с тем, что за беда у вас там случилась. Про гипноз слышали? – улыбнулся он, глядя на наши удивленные лица.
Спустя пару минут я лежал и ждал с интересом: это был первый в моей жизни сеанс гипноза. Славик раскрыв рот глазел на психолога, который мягким, бархатным голосом о чем-то повествовал нам. Фоном звучала приятная негромкая музыка. Нежный успокаивающий запах наполнял комнату. Рассказ Михаила тек и переливался, подобно кристально чистой воде из горного родника, потихоньку становясь все бессвязнее, но оттого не менее прекрасным, неторопливо уносящим в какую-то безбрежную туманную даль…
Я почувствовал, как веки мои отяжелели и сами собой закрылись глаза…
…Утро. Лето. Яркие солнечные лучи игриво поблескивают на покрытой росой траве. Веселые синицы щебечут в березовой кроне за окном. Мы с Федькой, миновав аккуратно коридор между дверей, ведущих в комнаты, где спали взрослые, уже наперегонки бежали на речку, искупаться в бодрящей воде и насобирать на берегу малины…
…Полдень. Знойный воздух поднимает тучи обезумевшей мошкары, асфальт с гадкой вонью плавится на глазах… Но все это – в далеком душном городе, откуда, слава Богу, нас с братом благополучно вывезли на все лето родители, о чем с радостью говорит мама. Мы все: мама, папа, бабушка, Федька и я, – сидим за столом на террасе бабушкиного дома, со смехом слушаем мамины восторги и кушаем вкуснейшие на свете горячие пироги, запивая свежим ромашковым чаем, вместе с принесенной мной и Федькой малиной. За общей беседой кто-то из взрослых предлагает сфотографироваться на память…
…Солнце нещадно бьет в глаза. Я стою, по папиному приказу широко улыбаясь и стараясь при этом не моргнуть. Вся наша семья несколько томительных секунд ждет, когда заветная створка объектива защелкнется и раскроется вновь, дав понять, что мы отныне и навеки запечатлены на пленке. Затвор, наконец, срабатывает, мы облегченно вздыхаем и папа, взглянув на меня, замечает: «Смотри-ка, Славик, все глаза слезятся. Так и не моргнул ни разу? Молодец, вытерпел!» – И хлопает меня по плечу. Счастью моему и гордости нет предела…
…Четыре часа дня. Полуденный зной постепенно стихает, уступая место предвечерней прохладе.
Я в комнате с бабушкой, играю в солдатиков. Федька убежал гулять с большими соседскими мальчишками, меня туда еще не пускают, потому что я маленький.
«Он за ними не поспеет», – аргументирует мама.
«Зашибут еще», – вторит ей бабушка.
Таким образом, в это время я обычно разыгрываю пластмассовые баталии на ворсистых просторах бабушкиного ковра. Родители в данный момент тоже отлучились – вроде, как говорила мама, навестить соседей.
Ветерок за окном негромко шелестит листвой. Бабушка, задремав, покачивается в кресле-качалке, забыв вязать. Мой Генерал Прямоног расставляет фаланги, готовясь к решающей битве с грозным Рыцарем На Коне, чья армия до сего дня не знала поражений. Страсти накаляются, противники начинают бой и несут первые потери…
Вдруг всхрап. Я, досадуя слегка, что меня отвлекли, поднимаю голову. Но всхрап был одиночный, и снова воцаряется тишина. Я, подумав про себя, зачем это взрослые всегда храпят, погружаюсь обратно в свои боевые действия, и вот уже лазутчик Рыцаря вовремя пойман и убит, а вражеский стрелок натянул тетиву, чтобы вероломно попасть отважному Генералу прямо в глаз…
Снова всхрап. Потом – еще, еще… Всхрапы участились, бабушка как будто проснулась и начала пытаться что-то нащупать руками, отчего-то при этом не открывая глаз.
Я удивленно посмотрел на нее:
– Ба?..
Сперва мне показалось, что ей снится, будто она танцует или играет. Но потом я понял, что что-то не так. Бабушка двигалась очень уж активно, зачем-то хватая воздух ртом, как рыба, и все еще не открывая глаз.
– Ба, ты чего?
Недовязанная жилетка свалилась с ее колен… Вдруг она широко раскрыла глаза, громко застонала и резко откинулась всем телом назад, застыв в какой-то нелепой позе…
«Умерла что ль?» – пронеслось у меня в мозгу. Вся эта сцена длилась несколько секунд, но я четко запомнил каждую деталь…
Дверь сзади скрипнула. Я обернулся и, увидев на пороге вернувшегося папу, собрался было сказать:
– Пап, а…
– Мама?.. – едва войдя, недоуменно спросил он.
– Мама!!! – закричал он в ужасе, поняв, что произошло и подскочив к ней. Долго хлопая ее по щекам, трогая руку и шею, тряся за плечи, он наконец обнял ее и как-то странно задрожал. Я некоторое время сидел на полу, потом поднялся и подошел к нему. Лица его я не видел.
– Пап… А бабушка умерла, да?..
Он поднял голову. Глаза его покраснели, щеки были мокрые от слез. Глядя на меня в упор, он спросил полным отчаяния и боли голосом:
– Что ж ты не помог?..
…Далее, как в тумане, калейдоскоп печальных событий: слезы семьи, длинный деревянный гроб на столе, какие-то чужие люди, прощание и похороны бабушки, стол с невкусной едой… холодные жесткие пироги из магазина… расстроенная мама… молчаливый папа. Его взгляд… Холодная фраза: «Люд, детей домой отвези…» Душный город без папы…
Потом папа возвращается. И очень долго молчит… Мама его не трогает. Брат плачет по ночам…
И все это – из-за меня. Это я не помог… я…
«Что ж ты не помог?..» – звучит из глубины папин отчаянный голос. Все смешивается, превращается в самый настоящий хаос, вертится вокруг меня с бешеной скоростью, какая-то дикая смесь из холодных пирогов, застывшей бабушки и папиного крика: «Что ж ты не помог?!» Этот неистовый водоворот затягивает меня все сильнее, грозя совсем утопить…
***
– Нет, нет, нет!!! – Вячеслав заметался на кушетке, крича, что есть мочи. Тарасов, выронив от испуга ручку, торопливо выключил плеер и стал готовить клиента к пробуждению. Впервые за все время работы он по совершенно неизвестной причине потерял контроль над гипнозом.
– На раз… два… три… вы просыпаетесь, – нетвердым голосом начал он, но, сразу поняв, что это не поможет, решил действовать силой на свой страх и риск. Поймав с трудом бушевавшего Лисицына за плечи…
…Мягко ухватив подопечного за плечи, Светозар, как следует тряхнув его, крикнул…
…Михаил, как следует тряхнув его, крикнул:
– Вячеслав, проснитесь!!!
Совместными стараниями Ангела и человека успех был достигнут: Вячеслав, вдруг замолчав, уселся на кушетке, ошалело глядя по сторонам.
***
– Я… кричал?.. – хрипло спросил я, не понимая еще до конца, что со мной произошло.
– Да… И очень громко, – выдохнув, с облегчением произнес Тарасов. Вид его был запыхавшийся и слегка напуганный, выбившаяся прядь волос свидетельствовала о том, что я, похоже, здорово оторвался тут…
***
– Что это было?! – потрясенно воскликнул Светозар.
– Побочное явление вашего с Николаем предприятия, – разъяснил Варфоломей. – Ведь для того, чтобы видеть детское составляющее своей души, психика человека определенным образом перенастраивается, и тогда самый обычный гипноз может иногда приводить к непредсказуемому результату… Но не бойся, с ним теперь все хорошо, опасный момент миновал, а цель достигнута. Ты молодец, здорово справился! Растешь, – утешающе приобнял он друга.
***
Михаил налил мне воды. Я все еще приходил в себя:
– Так это я… значит, бесился тут… А где Славик? – вспомнил вдруг я и, оглянувшись, заметил вжавшегося в угол горюющего Малыша. Таким я его еще не видел…
– Слав…
Мне впервые стало настолько жаль его, я всем существом почувствовал, что это ужасно несправедливо – бросать на такого несмышленыша всю тяжесть серьезных взрослых проблем…
Я встал и сделал шаг по направлению к нему:
– Славушка, родимый, ты ж ни в чем не виноват…
Ребенок, глядя на меня, сильнее вжался в стену и тихонько захныкал…
***
Михаил попытался было вмешаться, но Светозар удержал его на месте и заградил ему рукой рот, заставив молчать, чем снова вызвал одобрительный кивок Варфоломея.
***
– Славушка, да это не ты… Не ты, слышишь?.. – пытался я достучаться до Ребенка, но, сделав еще шаг, дальше идти не посмел.
– Славик, не нужно было в себе это носить… – И тут меня как током прошибло ясное осознание того, что это никто иной, как я сам столько лет винил его – именно в нечаянной смерти бабушки, маскируя это событие под каждую мелкую оплошность… Я был тем самым ужасным «взрослым», который так долго и яростно ковырял эту рану, тогда как я и никто иной должен был всеми силами защищать своего Малыша. Передо мной он беззащитней всего, и я же третировал его и мучил, я, который обязан был встать за него горой перед целым миром…
Огромная лавина вины, сожаления и жгучего стыда перед несчастным Ребенком накрыла меня…
– Слав…
И весь этот ужас длился столько лет… бессмысленно, нелепо…
Я упал на колени и прошептал:
– Славик, прости меня… Прости, если сможешь, ты ни в чем не виноват. Мы оба ни в чем не виноваты… Прости, Слав…
Перестав на время хлюпать, Малыш во все глаза смотрел на меня. Наконец, внутри него что-то дрогнуло, и он, поднявшись, доверчиво подбежал ко мне, уткнулся в мои объятья и заревел что есть мочи… Я зарыдал вместе с ним. Я чувствовал его горе как свое, оно и было моим, я сам выплакивал многолетние горечь, обиду, досаду, ощущая при этом, как освобождаюсь от их тяжкого груза…
***
Светозар, не скрывая слез, смотрел на эту сцену. Повернувшись к Варфоломею, он печально спросил:
– Зачем Господь такое допускает?
– В тебе говорит жалость и сочувствие любимому человеку, но ты знаешь ответ, – успокаивающе произнес старший друг. – У каждого свой путь к Небу, каждому человеку надобно свое лекарство от греха. К тому же, как ты помнишь, Он всегда посылает только то, что по силам, и только то, что в данный момент крайне необходимо.
– Но ведь речь-то шла о гордыни, а тут – такое горе… Хотя, стой, кажется, я понял: без этой многолетней боли не вскрылась бы и не показалась гордыня, а вслепую как лечить ее! – просиял Светозар.
– Молодец! Делаешь успехи, – похвалил Варфоломей.
***
Не знаю, долго ли мы со Славиком стояли так, обнявшись и впервые в жизни так доверившись друг другу… Вдруг я почувствовал теплую ладонь у себя на плече. Все еще всхлипывая, я поднял глаза: рядом стоял Михаил, поддерживая меня. Тут я обнаружил, что стою на коленях один, обнимая сам себя за плечи. Я поднялся. Михаил улыбнулся мне, взгляд его выражал сочувствие и сожаление по поводу моей давней трагедии.
– Миш… Те документы, из папки, – сказал я дрожащим голосом. – Это завещание было и свидетельство о смерти… И другие, дарственная там, на дом и землю… Я словно специально не замечал их. Как слепой был…
– Наше подсознание оберегает нас, – мягко ответил он. – Так уж мы устроены, что порой не замечаем очевидных вещей, и бывают случаи, когда такая защитная мера оказывается действительно необходимой. Но это временное состояние. Приходит день, в который всякий гипс и всякую повязку снимают. Вы уже поняли, что вашей вины здесь никакой нет и не было. Когда ваш отец сказал вам эту фразу, он, как вы и сами прекрасно помните, был в отчаянии, мало соображал, что говорил и делал,– ведь он только что потерял горячо любимую мать. Вы же, в силу своего возраста и неумения пока мыслить критически, восприняли его слова слишком буквально. А далее молчаливость отца по возвращении домой и его холодное, как вам тогда казалось, отношение лишь подтвердили ваш неверный вывод. Кроме того, чтобы справиться с горем, надо было также организовать похороны, разобраться с домом и завещанием… Естественно, взрослым в такое время самим нелегко, им не до сюсюканий с детьми, но вы опять же отнесли это на свой счет… После в целях самозащиты ваша психика заставила вас забыть обо всех этих событиях, затолкав их в глубины подсознания. Однако рана требовала исцеления и со временем стала напоминать о себе все больше и больше, прорываясь наружу проблемами со Славиком. Кстати, он исчез, вы заметили?
Даже если бы до этого я не заметил себя одного посреди комнаты, мне совершенно не потребовалась бы словесная констатация факта отсутствия Славика: я хорошо чувствовал, что он сейчас наконец-то обрел покой внутри меня.
– Миш, знаешь… Ты мне так помог… Давай на ты? Ты так помог… Спасибо! Спасибо, Миша, спасибо! – Неумело пытаясь выразить столь горячую благодарность, переполнявшую меня, я крепко обнял его. Тарасов несколько смущенно засмеялся от неожиданности и тоже меня приобнял:
– Ну на ты, так на ты, не за что, Слав, все в порядке… – Отсмеявшись, он сказал:
– А ведь дело не во мне, Слав. Ты сам захотел излечиться, это ты настоящий молодец! Поверь, мне как психологу доставляет огромное удовольствие наблюдать воочию, на какие чудеса способны по-настоящему желающие исцеления клиенты! – Миша вновь счастливо засмеялся и похлопал меня по плечу.
– Итак, что мы имеем? – подвел он итог, заняв свое кресло. – Славик исчез…
– Надолго ли?.. – с сомнением вставил я.
– Разумеется, ненадолго, – сразу ответил Тарасов и, отвечая на мой недоуменный взгляд, пояснил: – Ты столько лет вел одну линию поведения и теперь хочешь, чтобы всего за день твои привычки кардинально поменялись? Нет, дорогой друг, так не бывает, вам со Славиком теперь предстоит научиться жить, взаимно удовлетворяя потребности, узнавая и доверяя с каждым днем все больше и больше, и в конце концов начать наслаждаться тем, что вы друг у друга есть. Зато могу поздравить вас обоих с огромным прорывом, вы молодцы! Так и передай Славушке, скажи, что он большой умничка!
Глава 8. «Оторвемся, Малыш?»
На улицу я вышел совершенно другим человеком. Ярко светило солнце, голуби громко ворковали и с шумом взлетали. Свежий ветерок, игравший рыжей опавшей листвой, дунул мне в лицо, я вдохнул его полной грудью и неторопливо выдохнул, мне было легко, словно внутри меня был белый пушистый пух. Пританцовывающей походкой я направился домой.
…Утро. Свет пробивается сквозь веки, прогоняя остатки какого-то чудного сновидения… Я открыл глаза и увидел перед собой Славика. Он улыбнулся мне. Я улыбнулся в ответ. Сегодня я впервые был по-настоящему рад ему.
– С добрым утром! – дружелюбно произнес он.
– С добрым утром, Малыш, – ласково сказал я и взглянул на часы: – О-ля-ля, пора вставать, заспались мы с тобой!
Запрыгав от радости, мой Ребенок умчался – видимо, в ванную, встречать меня там. А может, на кухню, ведь я с аппетитом подумал в тот момент о вкусном хрустящем тосте с поджаренной на сливочном масле колбаской и сочной, дымящейся яичнице, приправленной остреньким соусом…
Пока я ел, Славик с обожанием глядел мне в рот. Меня это ничуть не смущало: напротив, я старался посильнее смаковать получаемое удовольствие, чтобы доставить Малышу как можно больше счастливых секунд. Он громко зачмокал, я предположил, что, возможно, чавкаю точно так же, и в голову мне пришла идея провести эксперимент: сосредоточившись на приятных ощущениях, я стал чавкать в унисон с ним. Поймав некий ритм, мы с ним какое-то время «хором» нарушали правила культурного поведения за столом. Было забавно, но цели своей я так и не достиг: Славик, даже находясь на пике, как мне казалось, нашего общего блаженства, не исчез, не слился со мной… Видимо, я пока делаю что-нибудь не так.
Поев и помыв посуду, я задумался. До конца отпуска оставалась еще неделя, прошедшие три до нее я в эти часы обыкновенно занимался тем, что садился читать еженедельную прессу или смотрел телевизор. Не скажу, чтобы мне особенно нравилось, скорее, я таким образом пытался побольше времени не замечать Мальчишку. Но теперь вводные поменялись: Славик стал мне гораздо ближе, и я не хотел отныне терять ни одной драгоценной минуты общения с ним.
Передо мной встал вопрос: чем заняться? Первое, что пришло в голову, – надо бы по-хорошему отпраздновать наше с ним примирение. Как – я пока понятия не имел…
– Мороженое хочешь? – спросил я у него. Вопреки моим ожиданиям, Славик не сильно радостно отреагировал, энтузиазма, свойственного всем детишкам при звуках слова «мороженое», он не выказал. Тут я догадался, в чем дело: ведь я сам не хотел сейчас сладкого.
Последовала логическая мысль: а чего бы я хотел? Ответ был найден на удивление быстро.
– В кино хочешь? – Я очень давно не был в кинотеатре и здорово соскучился по большому изогнутому экрану в темном зале, оглушающим звукам блокбастерских взрывов и соленому вкусу запиваемого колой поп-корна…
– А потом мы с тобой пойдем на аттракционы. Гулять так гулять, верно? – Под «аттракционами» я имел ввиду вовсе не детские качельки, а электрические бамперные машинки – давнюю мою страсть.
– А потом… – мечтательно закатил я глаза. Моим намерением было оторваться в этот день на полную катушку, провести его самым незабываемым образом, выполнив максимально возможное количество своих давних желаний. В конце концов, когда, как не сейчас?!
…«Мстители» порадовали, такого количества жесткого экшена за полтора часа я не видел давно. Конечно, меня, как занудного «взрослого», который везде ищет глубинный смысл, не особенно устроили глупые диалоги героев, но Славик пребывал в восторге: спецэффекты и плотность событий были на высоте, и я легко мирился с поверхностным сценарием. Серьезно, это же не советская мелодрама!
…На электрических машинках мы оба получили неописуемое наслаждение. Мне было легко: я мог не бояться, что Славик выпадет, и полностью отдавался процессу, со смехом сталкиваясь и тараня всех вокруг.
…Единственным недостатком «МакДоналдса» было очень уж большое количество народа. Сперва я тщетно пытался найти столик на двоих, потом, запоздало сообразив уже в который раз, что Славику места не требуется, стал искать, где бы усесться одному, но и тут потерпел фиаско.
«Что значит выходной», – вздохнул я про себя и направил стопы в «Елки-Палки» напротив. Я и рад был бы сводить Малыша в дорогой фешенебельный ресторан, но приходилось экономить финансы… Впрочем, и в обыкновенном скромном кафе мы очень даже вкусно и сытно поели.
– Во-от, а в крутом заведении подали б тебе размазню на здоровой тарелке, – сообщил я Славику, и мы вместе посмеялись.
– Чем ты хорош, – заметил я, допивая сладкий черничный компот, – так это тем, что всегда солидарен со мной: ржешь над моими шутками и ловишь кайф от того же, от чего и я.
– Я солидарен с тобой в том, что хорошо, потому что ты был солидарен со мной в том, что плохо, – мудро ответил Ребенок.
«Наверное, это и имел ввиду Тарасов, говоря про сотрудничество», – подумал я.
Следующим пунктом нашего развлекательного «меню» стала велопрогулка по городу. Сначала, в рамках, так сказать, рубрики «Познаем неизведанное» мы решили взять в прокат гироскоп «Сигвей» – штуку новую, доселе незнакомую нашему дремучему поколению…
Получив небольшой инструктаж и встав впервые в жизни на это чудо техники, я тут же с непривычки наклонился, пытаясь удержать равновесие, и неожиданно разогнался, нелепо замахав руками. Спустя секунду, едва не врезавшись в столб, я с размаху приземлился на асфальт. Тяжелый «Сигвей» больно ударил по икре. Коленка, на которой я, тормозя, проехался, сильно саднила. Встав и кое-как отряхнувшись, я с помощью парня-прокатчика доковылял до ближайшей скамейки, сел и задрал штанину, дабы оценить масштабы бедствия. Как я и подозревал, колено было разбито в кровь. Пока я утирал его носовым платком, Славик, сидя рядом, жалобно хныкал. На коленке у него была такая же ссадина, что и у меня. Я ободряюще улыбнулся:
– Эй, ладно тебе, это всего лишь небольшая царапинка, помнишь, как Федька говорил: «Я не плачу, я же мачо!» А вообще, – доверительно понизил я голос, – мне тоже очень больно. Но это сейчас пройдет, обещаю тебе! – И Славушка благодарно заулыбался сквозь слезы.
Таким образом, потерпев неудачу с новомодным гироскопом, мы приняли решение сесть на старый добрый велосипед и уже через пятнадцать минут как ветер мчали по проспекту. Наши (мои, то есть) волосы развевались, лицо обдавало свежей прохладой, а хорошо разработанная кручением педали коленка уже совсем не напоминала о себе…
…Целый день мы, как могли, наслаждались жизнью. Под вечер нам пришло на ум «скрасить торт вишенкой» в виде похода в караоке. Выбрав подходящий клуб и отдав за вход и право пользования караоке последние деньги («Все, дружок, с завтрашнего дня начинаем дружно лапу сосать…»), я прошел в темный зал, со смешком вспомнив висевшую на входе табличку с надписью «+18». Хе-хе, а Славик-то здесь, тута Славушка!.. Однако хихикать без видимой причины стоило бы поосторожней: меня могли принять за пьяного или торчка и выкинуть на улицу…
Вопреки моим опасениям, этот сценарий не сбылся.
Найдя первую понравившуюся минусовку, я начал петь… Голос не слушался меня, все время казалось, что я не попадаю в ноты. Может, я бы относился к этому более спокойно, если бы в голову постоянно не лезли воспоминания уроков по пению нашей строгой учительницы в школьном кружке. К несчастью, у меня имелся некоторый слух, и я кое-что все же усвоил в те годы. Это «кое-что» твердило мне противным альтом Ларисы Петровны, что я лажаю самым бессовестным образом…
Допев с горем пополам и получив свои позорные 83 балла, я со вздохом отложил микрофон и оглянулся. Взор мой упал на поддатого мужика с пивом в руке за ближайшим столиком. Он снисходительно усмехнулся. Он, даже несмотря на свое состояние, тоже слышал мою лажу…
Я вспомнил про Славика и повернулся к нему. Мальчик смотрел себе под ноги, сильно стесняясь. Мне вновь стало жаль его. В это время до микрофона добралась какая-то молодая девица и звонко, безо всякого смущения заголосила «Эй, моряк». Судя по качеству исполнения, слуха у нее не было и в помине. «Постой, – подумал я, глядя на нее. – А ведь если она может так вопить, и ее даже слушают, то почему я не могу?.. И вообще, Вячеслав, какое тебе дело до их мнения?! Ты, в конце концов, за это деньги заплатил!»
Не успел я раскрыть рот, чтобы сказать это Славушке, как он, мгновенно подняв глаза, с прояснившимся взглядом ответил:
– Наверное, никакого…
«О, а я и забыл, что мы можем мыслями общаться. Удобно», – пронеслось в голове. Ребенок радостно закивал.
Когда подошла наша очередь, я мысленно спросил Славика: «Ну что, какую хочешь?»
– Давай Чунга-Чангу? – предложил Мальчуган.
– Хм… Э-э…
Мне, взрослому джентльмену, петь детские песенки… Хотя почему нет? Эта песня мне нравилась всю жизнь, под ее веселый ритм я пританцовывал, когда меня взяли на работу… Да и потом, разве не у обоих нас праздник? Пусть уж Славушка тоже как следует порадуется и попоет то, что хочет! Будем с ним по очереди петь детское и взрослое.
– Ну что, оторвемся, Малыш? – тихонько спросил я, подмигнув. Он просиял. Началась музыка…
На этот раз получилось гораздо живее. То ли я распелся, то ли просто перестал оценивать себя со стороны. В конце я услышал громкие одиночные хлопки: это изрядно выпивший товарищ сзади давал мне понять, что теперь одобряет мое выступление. Остальные посетители клуба вроде улыбались, и мне показалось, что им тоже понравилось. Может, это только так показалось… Но какая теперь разница?
…Вечер подходил к концу. Мы со Славиком спели уже достаточное количество песен. Наши голоса звучали в унисон, мы нисколько не заботились на тему грамотного попадания в ноты, так мучившую меня сначала, и при этом умудрялись набирать почти максимальное количество баллов.
В завершение мы дуэтом драли уставшие глотки, исполняя известную песню Юрия Антонова:
«Поверь в мечту,
Поверь в мечту,
Поверь в мечту ска-а-арей!..»
На последнем припеве мы расстарались особенно, прижавшись друг к другу спинами, и в этот момент вдруг оба почувствовали неземное блаженство, как будто давным-давно разбитый замок теперь вновь склеил нас воедино, словно я, он, – мы стали новым Я, чем-то наконец завершенным, бо́льшим и целостным, хотя внешне я вроде оставался тем же самим собой…
Песня кончилась. На экране светилась надпись «100 баллов», звучала поздравительная мелодия. Я утер пот со лба и мысленно с нежностью произнес: «Спокойной ночи, Малыш!»
…Выйдя из караоке-клуба, я подумал, скорее, по привычке, что стоило бы отметить столь удачное завершение дня стопочкой-другой вискарика… Но до бара надо было еще добираться, а я слишком устал, мне было лень, да и Тарасов будет не в восторге… Короче, я пошел домой.
