Ева Арк
Лоренца дочь Великолепного
– Мой предок упоминается в летописях времён первых крестовых походов. Можете ли Вы сказать о себе то же?
Лицо правителя пошло красными пятнами. Тогда Лоренца воскликнула:
– Вы не можете драться!
– Не вмешивайтесь, мадемуазель де Нери, – хмуро сказал Амори. – Это мужское дело!
– Я не могу допустить, чтобы один из вас был убит! – лихорадочно произнесла девушка. – Прошу Вас, оставьте в покое моего брата, мессир де Сольё!
Молодые люди, как по команде, повернулись к ней.
– Да, я – дочь Великолепного, – с мученическим видом призналась Лоренца.
– Это неправда! На самом деле ты – французская шпионка и подослана со своим любовником убить меня! – истерично выкрикнул Пьеро. – Только в последний момент ты испугалась и теперь пытаешься выкрутиться с помощью лжи!
– Клянусь честью дворянина, что она говорит правду, – эту фразу произнёс Монбар, который появился вместе с кардиналом Медичи.
– Но как это может быть?
– Мадемуазель де Нери показывала мне документ, в котором Великолепный признаёт её своей дочерью.
– Скажи хоть что-нибудь, Джованни, – с надеждой обратился к кардиналу Пьеро.
– Успокойся, брат, – ответил тот.
После чего перевёл взгляд на Лоренцу:
– Если у тебя действительно есть такой документ, то мы готовы рассмотреть его…
– Мне ничего не нужно от вас!
– А кто твоя мать? – после паузы спросил кардинал.
– Я не знаю. Бернардо де Нери, мой приёмный отец, сказал лишь, что она – знатная дама, француженка.
Джованни и Пьеро переглянулись, после чего последний официальным тоном заявил Монбару:
– Я принял решение относительно предложения короля Карла о заключении мирного договора. Вот мой ответ: наша связь с Неаполем имеет более давние корни и поэтому Флоренция не может изменить своему союзническому долгу.
– Это Ваше последнее слово, монсеньор? – поинтересовался внешне спокойный капитан.
– Да, барон. Надеюсь, Вы понимаете, что вашему посольству теперь нечего делать во Флоренции, – правитель метнул полный ненависти взгляд на Сольё.
– Погоди, брат, – попытался остановить его кардинал.
Но тот дёрнул плечом:
– Разве ты сам не говорил мне, Джованни, что я должен поступать так, как поступал наш отец? А ведь он почти всю свою жизнь поддерживал союз с Неаполем.
Больше так и не посмотрев на Лоренцу, Пьеро удалился вместе с кардиналом.
– Выходит, Вы – родственница этих чванливых Медичи?
– Да, – девушка потупилась под взглядом Амори.
– В таком случае, мне не с чем поздравить Вас!
– Подождите, мессир де Сольё! – Лоренца кинулась было вдогонку за молодым человеком, но её удержал Монбар.
– Сейчас Вы ничего не докажете моему другу.
В отчаянии дочь Великолепного закрыла лицо руками:
– Вы ничего не знаете! Я люблю его!
– Я почти с самого начала догадывался об этом.
Девушка недоверчиво посмотрела на капитана.
– Видите ли, мадемуазель… де Нери, поразмыслив на досуге после последней нашей встречи, я пришёл к выводу, что Вы отвергли меня не потому, что я Вам не нравлюсь, а потому, что Вы влюблены в другого. Сперва я подумал, что мой соперник – брат Вашей подруги. Но после того, как Вы явились ко мне в гостиницу и попросили взять Вас с собой во Флоренцию, мне всё стало ясно.
– Но Вы согласились исполнить мою просьбу.
– Скажем так: я преследовал личные цели, – признался барон. – Однако теперь убедился, что совершил ошибку: из-за Вас я не выполнил поручение короля.
– Что же касается Сольё, – добавил он, – то, насколько мне известно, ему больше нравятся блондинки.
– Что же мне делать? – этот вопрос девушка задала скорее себе самой, чем Монбару.
Однако тот ответил ей:
– Одно из двух: либо Вы едете с нами, либо остаётесь здесь. Возможно, Медичи и примут Вас в семью.
Вернувшись в гостиницу, Лоренца отказалась от ужина. Часа два она пролежала в постели, не в силах заснуть. В отличие от неё, вдова, не знавшая об инциденте в гроте, спала сном младенца. Воспользовавшись этим, девушка набросила на плечи накидку и вышла на лоджию, желая подышать свежим воздухом. Внезапно в боковой пристройке, где располагались комнаты Сольё и Монбара, скрипнула дверь и оттуда выскользнула Наннина. Проводив её взглядом, Лоренца вспомнила слова Монбара о том, что Амори предпочитает блондинок. Сначала она хотела было вернуться в комнату, но ревность взяла верх над её гордостью. Не осознавая, что делает, девушка спустилась вниз и нерешительно постучалась в дверь комнаты Сольё.
– Кто там? – почти сразу спросил молодой человек.
Услышав его голос, Лоренца совсем пала духом: выходит, Амори не спал. Однако отступать назад было уже поздно.
– Это я…
– Что случилось? – вероятно, узнав её по голосу, Сольё, открыл дверь.
– Мне необходимо поговорить с Вами.
Сын донны Марии вышел во двор:
– Говорите, я Вас слушаю.
– Простите, что разбудила Вас.
– Ничего, я читал.
Холодный тон молодого человека ещё больше смутил девушку, но молчать дальше было бессмысленно.
– Я хочу объяснить Вам, почему мне пришлось скрыть от Вас правду о моём рождении.
В ответ Амори пожал плечами:
– Сеньор де Монбар мне уже всё рассказал.
– Могу я узнать, что именно?
– По его словам, Вы не доверяли мне потому, что мы знакомы с Вами недавно. А моему другу Вы открылись затем, чтобы он взял Вас во Флоренцию. Не так ли?
– Да, вернее, нет. Правда то, что касается барона. Но разве могла я не доверять сыну моей дорогой крёстной?
– Тогда почему Вы молчали?
– Я боялась, что Вы станете презирать меня.
– Но ведь Вы не виноваты в том, что Ваши родители не были обвенчаны, – тон молодого человека немного смягчился. – Тем более, что в Италии не делают большой разницы между законными и незаконными детьми.
– Меня интересует только Ваше мнение! Прошу Вас, поклянитесь, что, узнав имя моего настоящего отца, Вы не изменили своего отношения ко мне!
Видя, что Сольё отвёл глаза, девушка решилась на крайний шаг:
– Поймите, что своим молчанием Вы разрываете мне сердце! Ведь я люблю Вас!
– Вы сказали, что… – после паузы смущённым голосом произнёс Амори и остановился, не закончив фразы.
– Да! Я поехала во Флоренцию только из-за Вас, а не потому, что хотела добиться признания своих прав наследниками моего отца!
– Я благодарен Вам за Ваши слова, но могу только сказать, что отношусь к Вам, как к сестре, – наконец, вымолвил молодой человек.
– Значит, Вы не любите меня! – истина вдруг предстала перед Лоренцей во всей своей жестокой очевидности.
Красноречивое молчание Сольё словно подхлестнуло её и девушка бросилась прочь.
Глава 4
Западня
«Если хотите узнать имя Вашей матери, то приходите сегодня, как только позвонят к «Анжелюс», к церкви Санта Кроче. Только ни слова французам, иначе я не выйду. Это письмо сожгите».
Пробежав ещё раз глазами написанный по-французски текст, Лоренца задумалась. Записку ей принесла утром Наннина, с таинственным видом сообщив, что её попросил передать Лоренце какой-то человек на рынке. Взяв послание, дочь Великолепного поспешила отослать Наннину, хотя той явно хотелось узнать его содержание. Однако после вчерашнего девушке было неприятно видеть племянницу Бутти. Последняя же заподозрила, что записку прислал какой-то влюблённый в «француженку» (как она называла про себя Лоренцу) мужчина. В отличие от флорентийки, у Лоренцы не было никаких предположений насчёт автора записки. Впрочем, девушка уже была благодарна ему за то, что тот отвлёк её мысли от Амори. При воспоминании о вчерашнем объяснении с ним Лоренцу всякий раз окатывала волна стыда. Как ей только взбрело в голову пойти ночью к молодому человеку? Разве так её воспитывали приёмные родители? Хорошо хоть, что они никогда не узнают о том, как низко пала их дочь. А её подруга? Что сказала бы она? Возможно, Жанна стала бы презирать её?
Вскоре мысли девушки снова вернулись к записке. Может быть, стоило всё же кому-нибудь её показать? Например, Монбару? Или Сольё? Нет, только не ему!
Внезапно в дверь постучали. Это оказался хозяин гостиницы, который сообщил, что донну Аврелию спрашивает Мирандола.
– Я привёл фра Джироламо: он согласился исповедать донну Лоренцу! – сообщил граф вдове.
Доминиканец дожидался их в маленьком садике при гостинице. При ближайшем рассмотрении монах произвёл на Лоренцу ещё более отталкивающее впечатление, чем в первый раз. Низколобый, с уродливо выгнутым носом и выдвинутым вперёд подбородком, он смахивал на одну из тех ужасных химер, что красовались на водостоках собора Парижской Богоматери. Представив ему Лоренцу, граф деликатно отошёл в сторону вместе с донной Аврелией. А Савонарола, усевшись прямо на траву и понюхав цветущую на клумбе дамасскую розу, поинтересовался:
– Кто был твоим духовником раньше?
– Каноник церкви Сен-Жерве в Париже, падре, – скрывая отвращение, ответила Лоренца.
– Ты – француженка? – удивился монах.
– Только наполовину: мой отец был родом из Флоренции.
– Был?
– Он недавно умер.
Встав на колени, девушка прочитала «Benedicite», молитву перед исповедью, и начала каяться:
– После смерти моих приёмных родителей, падре, я сбежала от моего опекуна.
– Непослушание – тяжкий грех, дочь моя. Но если ты дашь обещание вернуться к своему опекуну и попросить у него прощение, я отпущу тебе его. Дальше!
– Дело в том, падре, что я приехала сюда, во Флоренцию, с одним молодым человеком…
– Всё ясно, – прервал Лоренцу исповедник. – Вы с ним согрешили, не так ли?
– Нет, падре.
– Ты говоришь правду, дочь моя?
– Клянусь моей душой, падре.
– В таком случае, грех не столь уж и велик. Но, опять же, всё зависит от твоего опекуна, который один только вправе, кроме Бога, распоряжаться твоей судьбой. Дальше.
Савонарола явно торопился с отпущением грехов, вероятно, приняв Лоренцу за одну из тех своих почитательниц, которые были готовы на всё, лишь бы добиться исповеди у знаменитого проповедника.
– Мой третий грех в том, падре, что, разыскав родственников моего настоящего отца, я не сразу открылась им.
– Твоего настоящего отца? Кто же он? – без особого любопытства спросил монах.
– Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным.
Насупив брови, исповедник бросил на девушку пронзительный взгляд:
– Ты в своём уме, дочь моя? Насколько мне известно, у покойного правителя было три дочери.
– Моя мать не состояла с ним в браке, падре.
– Ах, вот как! Значит ты – плод греха этого тирана, навеки погубившего свою душу, и какой-то несчастной!
– Хотя их связь и была греховной, падре, однако, как я слышала, во Флоренции незаконное рождение не осуждается столь сурово…
– Да, жители этого города погрязли в пороках и зачастую поклоняются языческим философам наравне с истинным Богом, за что и будут наказаны, – угрожающим тоном произнёс Савонарола.
– Ты же перед лицом церкви всегда будешь нечистой, – добавил он, – и, если хочешь смягчить Божий гнев, должна уйти в монастырь, чтобы замаливать там грехи своих родителей.
– Но я слишком молода, чтобы запереться в монастыре.
– Однако успела уже достаточно нагрешить и сама несёшь на себе печать греха!
– Стало быть, ты отказываешь мне, падре, в отпущении грехов, как когда-то отказал моему отцу? – после паузы спросила девушка.
– Что ты несёшь?
– Разве это неправда, что ты не дал благословения Великолепному перед смертью?
– Да, я отказал ему не только в отпущении грехов, но и в исповеди! – неожиданно разъярился Савонарола. – Когда меня позвали к нему, он упомянул о трёх грехах, особенно терзающих его: ограбление Вольтерры, кровавое подавление заговора Пацци и присвоение денег бесприданниц, отчего многие из них попали на скользкий путь.
Лоренца отметила про себя, что сведения хозяина гостиницы были довольно точны, хотя он и не упомянул о втором грехе Великолепного. Возможно, Бутти не признавал его за таковой, считая, что правитель имел право мстить за погибшего брата.
Между тем монах продолжал:
– «Господь милосерден, – сказал я ему. – Господь справедлив. Но прежде исповеди следует выполнить три необходимых условия». И когда он выказал готовность их исполнить, я перечислил их ему. Первое: необходимо иметь живую веру в Бога и его милосердие. «Я искренне верую!» – воскликнул он. Второе: он обязан был вернуть нажитое нечестным путём состояние, дабы самому загладить сделанное им зло. Или завещать сыну совершить это от его имени. По его лицу я видел, что моё требование пришлось ему не по вкусу. Однако и с этим он согласился и спросил, какое будет третье условие?
– И последнее, – Савонарола ещё больше повысил голос и Лоренца представила его мечущим громы и молнии над одром, на котором лежал её умирающий отец. – Он должен возвратить народу Флоренции незаконно узурпированную им власть и свободу!
– Что же ответил Великолепный?
– Ничего, – в голосе настоятеля Святого Марка невольно проскользнули уважительные нотки. – Он лишь молча отвернулся. Признаюсь, я содрогнулся перед этой не смирившейся гордыней. А на следующий день он умер, как и жил – нераскаявшимся грешником.
– Ты судишь о людях с высоты своего величия, падре. А на самом деле ты – не меньший грешник, чем мой отец, – не выдержала Лоренца.
– Да, ты – великий грешник, – убеждённо продолжала девушка, в то время как её исповедник, казалось, лишился дара речи. – Ибо присвоил себе право прощать или не прощать, что является привилегией только Господа. Даже самый последний человек на земле может получить пастырское благословение на пороге смерти. Поэтому ты, отказав в этом моему отцу, не исполнил свой долг.
– Не тебе судить меня, несчастная!
– Может быть, падре. Но когда ты предстанешь перед Богом и испросишь у него вечного благословения, смотри, как бы Господь не отказал тебе в нём, как ты это сделал с моим отцом! А если даже наш Творец и дарует тебе прощение, то я, дочь Великолепного, никогда не забуду об этом!
Но когда Лоренца поднялась с колен, она неожиданно столкнулась нос к носу со своим врагом. Некоторое время они молча мерялись взглядами. Потом вдруг Савонарола попятился и, осенив себя крёстным знамением, пробормотал:
– Дьяволица! Как она похожа на ту, из-за которой я принял постриг! Изыди, сатана! Не искушай меня!
Внезапно Лоренце всё стало ясно. Очевидно, в молодости Савонарола был влюблён в какую-то девушку, но та ответила ему отказом. Поэтому свою нерастраченную страсть монах вкладывал в проповеди, призывая уничтожать всё, что было связано с красотой.
– Я слышала, что любовь возвышает души и смягчает сердца, падре. Но твоё сердце, по-видимому, она превратила в камень. Когда-нибудь твои сторонники поймут это и оставят тебя. И ты умрёшь, всеми покинутый.
Произнеся эти слова, девушка, не оглядываясь, направилась к выходу из сада, где её ждали вдова и Мирандола. При виде расстроенного лица Лоренцы граф не стал спрашивать, как прошла исповедь, за что дочь Великолепного была ему очень благодарна.
После обеда, когда вдова, как обычно, прилегла отдохнуть, девушку вызвал во двор Монбар.
– Хочу сообщить Вам, мадемуазель де Нери, что приходил человек от Медичи: правитель желает, чтобы наше посольство завтра же покинуло город, – холодным тоном сказал барон. – К счастью, я предвидел нечто подобное и поэтому успел подготовиться: лошади и мулы уже подкованы, повозки починены и припасы на обратный путь закуплены. Теперь мне хотелось бы знать: Вы едете с нами или нет?
Украдкой бросив на него взгляд, Лоренца подумала: известно ли Монбару о её ночном разговоре с Амори? Однако по невозмутимому лицу капитана ничего нельзя было определить.
– Я… ещё не знаю, – девушка вспомнила о полученной утром записке. – Но сегодня после ужина я сообщу Вам своё решение, сеньор.
– Ну, что же, это всё, что я хотел сказать Вам.
Благодаря турниру Лоренца знала, где находилась Санта Кроче. Ей не стоило особого труда уговорить вдову сходить к вечерней мессе. Захватив с собой Катрин, они завернули за угол церкви как раз с последним ударом колокола. Сейчас площадь перед ней была пустынна, так как уже начали служить вечерню. Пропустив донну Аврелию вперёд, девушка задержалась на пороге.
– Ты никого не видишь, Катрин? – спросила она у служанки.
– Нет, мадемуазель, – алансонка робко покосилась в сторону древних руин напротив церкви.
Внезапно Лоренце почудилось, будто к ближайшей нише церковного фасада метнулась какая-то тень.
– Кто там? – громко спросила она.
Не ограничившись этим, девушка сделала несколько шагов в ту сторону, как вдруг из развалин высыпало несколько человек. Не успела Лоренца издать ещё хоть звук, как почувствовала, что её схватили сзади за шею и зажали ладонью рот. Затем двое или трое мужчин обмотали её туловище верёвкой и потащили девушку всё к тем же развалинам. Там уже стояли осёдланные кони. Последнее, что успела заметить Лоренца перед тем, как её увезли, это отчаянно отбивавшуюся от бандитов алансонку.
Через некоторое время они остановились. Послышался звон колокольчика и грубый мужской голос произнёс:
– Мы доставили ту самую бесноватую, о которой вас должны были предупредить, сестра.
– Бедняжка, должно быть, изрядно натерпелась от дьявола, – ответила им какая-то женщина.
– Будьте с ней осторожны. Мы вынуждены были связать её.
– Ничего, в нашей обители умеют обращаться с одержимыми.
Из этого разговора Лоренца поняла, что её выдают за сумасшедшую. Обитель же, о которой упоминала женщина, это монастырь, а сама она – монахиня. И, действительно, вскоре появились монашки в чёрно-белых одеяниях, которые подхватили её под руки и куда-то повели. Наконец, та из них, что несла свечу, открыла одну из дверей и девушка очутилась в монастырской келье, где помимо узкой кровати и сундука у стены больше не было никакой другой мебели. Освободив её от пут, монахини одновременно сняли со рта Лоренцы повязку.
– Где я? – было её первым вопросом.
– В обители Санта Лючия.
От Наннины девушка знала, что женский доминиканский монастырь Святой Лючии находился возле ворот Сан Никколо.
– Как тебя зовут? – в свой черёд, спросила монахиня, державшая свечу.
– Донна Лоренца.
Заметив, что доминиканка собирается уходить, девушка попыталась задержать её:
– Подожди, сестра! Я хочу знать, почему оказалась здесь? И кто те люди, что насильно привезли меня сюда?
Переглянувшись со своими товарками, монахиня притворно сладким голосом произнесла:
– Ты больна и нуждаешься в покое.
– Кто вам это сказал?
– Твои родственники, конечно.
– Какие родственники?
– Успокойся, ты и в самом деле очень больна, если не помнишь их. Хотя по твоему виду этого не скажешь.
– Но я здорова. Вас ввели в заблуждение! – с отчаянием воскликнула Лоренца.
– Тебе нужно отдохнуть, – повторила её собеседница. – А мы пока помолимся за тебя.
– Нет, не уходите, – девушка схватила монахиню за рукав рясы. – Вы не можете держать меня здесь против моей воли! Я – дочь покойного правителя Флоренции!
– У неё припадок, сёстры!
Общими усилиями доминиканкам удалось удержать Лоренцу. Между тем на крики стали сбегаться и другие обитательницы монастыря.
– Что здесь происходит? – донёсся из коридора властный, но не лишённый приятности голос.
Вслед за тем монахини расступились и в келью вошла какая-то женщина.
– Это бесноватая подняла шум, преподобная матушка! – пожаловался ей кто-то.
– Да она совсем юная! Бедное дитя!
Самой настоятельнице было где-то под сорок. Лоренцу поразили её огромные тёмные глаза, в которых словно навеки поселилась печаль. В то же время черты её лица, хоть и не совсем правильные, дышали энергией.
Пока девушка молча рассматривала её, настоятельница обратилась к монахиням:
– Может быть, она голодна? Или нуждается в чём-нибудь?
– Нет, преподобная матушка! Она просто бешеная!
– Это неправда, – тихо произнесла Лоренца, почувствовав, что у неё на глазах выступили слёзы.
– Чего же ты хочешь?
– Я хочу, чтобы меня выпустили отсюда!
– Но сейчас уже ночь: куда ты пойдёшь?
Дочь Великолепного на мгновение растерялась, а её собеседница, не повышая голоса, продолжала:
– Вот видишь: пока тебе лучше остаться у нас. А завтра мы поговорим.
– Хорошо, – девушка подумала, что сейчас ей действительно лучше сделать вид, что она смирилась. – Только скажи, преподобная матушка, моя служанка тоже здесь?
– Нет, тебя привезли одну.
– Так ты обещаешь больше не кричать и не пытаться выйти отсюда? – добавила настоятельница.
– Обещаю, преподобная матушка, если мне оставят свечу, потому что я боюсь темноты.
По приказу настоятельницы Лоренце принесли масляную лампу, после чего монахини удалились. Дождавшись, пока стихнут шаги в коридоре, девушка бросилась к двери, но та оказалась запертой. Тогда, заметив на стене распятие, она встала на колени и принялась молиться. Помолившись, дочь Великолепного села на кровать и немного поплакала. Затем сняла одежду и юркнула под тонкое одеяло. Необычная тишина монастыря сначала давила на Лоренцу, но потом сон одолел её.
Разбудил девушку звон монастырского колокола. Её голову словно стискивал железный обруч, а во всём теле ощущалась слабость. Вдобавок, настроение не улучшала и изображённая на настенной фреске сцена казни какой-то святой. Как впоследствии узнала Лоренца, это была святая Лючия. Эпизоды из её биографии с лёгкой руки флорентийского монаха фра Филиппо украшали все помещения монастыря.
Поднявшись с кровати, дочь Великолепного, шатаясь, приблизилась к окну. Сквозь решётку был виден монастырский сад, разбитый прямо во внутреннем дворе. Сейчас там никого не было, так как все монахини молились в церкви. Лишь возле колодца голуби пили воду. Почувствовав, что её бросило в жар, Лоренца решила вернуться в постель. Спустя час снова зазвонил колокол. Вскоре после этого послышался скрежет поворачиваемого в замке ключа и в келью вошла незнакомая монахиня. С опаской покосившись на девушку, она положила на сундук ломоть хлеба, тарелку с кашей и маленький кувшинчик.
– Могу я поговорить с настоятельницей, сестра? – спросила Лоренца.
Вздрогнув, та попятилась к двери:
– Преподобная матушка сейчас занята.
– Но ты передашь ей мою просьбу? – дочь Великолепного приподняла голову.
Вместо ответа доминиканка выскочила в коридор и, поспешно захлопнув за собой дверь, пробормотала:
– Как же, стану я беспокоить преподобную матушку из-за какой-то бесноватой.
Хотя со вчерашнего обеда у Лоренцы во рту не было маковой росинки, ей не хотелось есть. К тому же, каша оказалась нелюбимой ею с детства манкой. Запивая хлеб виноградным соком из кувшинчика, дочь Великолепного кое-как прожевала ломоть, одновременно размышляя о том, что посольство Монбара, наверно, уже покинуло Флоренцию. При мысли о том, что она осталась одна в чужом городе, девушка вдруг ощутила страх. Поставив на сундук кувшинчик, Лоренца подбежала к двери: может быть, ещё не поздно и она сумеет догнать своих!
– Выпустите меня отсюда! – ударив кулаком в дверь, крикнула дочь Великолепного.
Внезапно у неё потемнело в глазах и девушка рухнула без сознания на каменный пол.
Стараясь пробиться сквозь плотную красноватую пелену, Лоренца отчаянно звала Амори, пока его лицо не поплыло к ней навстречу. «Я не люблю тебя!» – расхохотавшись, произнёс молодой человек. При этом его голос прозвучал подобно грому, раскаты которого так неприятно отозвались в голове у девушки, что она жалобно попросила: «Не нужно, Амори». Сольё тотчас исчез, но вместо него появился Монбар. Насмешливый взгляд капитана неотступно преследовал Лоренцу и она застонала, пытаясь избавиться от этого видения. Потом Монбар тоже испарился, зато на его месте возникли укоризненные лица приёмных родителей Лоренцы. Вскоре к ним присоединился кто-то ещё, то ли Жанна Доруа, то ли донна Мария. Да, это была её крёстная. Протянув руки к девушке, графиня де Сольё печально произнесла: «Где ты, Лоренца? Вернись ко мне!» После чего последняя ощутила, как прохладная рука крёстной дотронулась до её пылающего лба:
– Всё будет хорошо, дитя моё.
Однако Лоренца никак не могла понять, почему у донны Марии чёрные глаза?
Первое, что услышала девушка, очнувшись, это нежное воркование голубей. Всё вокруг было в золотой дымке. А возле её кровати сидел ангел в чёрно-белых одеждах. Губы Лоренцы слегка шевельнулись:
– Я уже в раю?
– Нет, дочь моя, хотя ты и была близка к этому.
– Жаль…
– Не говори так. Ты ещё слишком молода, чтобы так рано умереть.
– Но зато уже успела достаточно настрадаться, преподобная матушка.
Настоятельница покачала головой:
– Не стоит жаловаться на судьбу, не зная о том, какие ещё испытания впереди уготовил нам Господь.
– Что со мной случилось? – после паузы спросила Лоренца.
– Тебя нашли без сознания возле двери, всю покрытую сыпью. Сначала мы подумали, что ты заразилась оспой. Но сестра Августина убедила нас, что это красная горячка (ветрянка).
– А кто такая сестра Августина?
– Наша монахиня, которая лучше других разбирается во всех болезнях и в лекарственных травах. Она сказала, что красной горячкой обычно болеют дети. Но иногда эта хворь бывает и у людей постарше.
Девушка бросила взгляд на свои запястья, усыпанные мелкими красными точками.
– А эта сыпь пройдёт?
– Конечно. В отличие от оспы, красная горячка после выздоровления не оставляет никаких следов.
В этот момент дверь открылась и в келью вошла пожилая некрасивая монахиня.
– Вот и сестра Августина, – сказала настоятельница.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась старушка, устремив на Лоренцу добрые голубые глаза.
– Сильно болит горло, – пожаловалась девушка.
– Сейчас тебе принесут горячее молоко, а горло нужно обмотать повязкой, смоченной уксусом.
– А когда я выздоровею, сестра?
– Недели две тебе ещё придётся провести в постели.
– Так долго!
– Ничего, самое страшное уже позади. Потому что от долгого лежания на холодном полу у тебя начался бред и я думала, что Господь призовёт тебя к себе.
– Какой сегодня день? – спросила Лоренца.
– Прошло уже два дня, как ты здесь.
Сдержав стон, девушка откинулась на валик, заменявший ей подушку: Амори уже далеко!
– Насколько мне известно, тебя зовут Лоренца? – спросила настоятельница, как только сестра Августина вышла.
– Да, преподобная матушка.
– А моё имя – мать Маддалена.
– Ты в бреду всё время твердила: «Амур, Амур», словно покинутая Психея, – после паузы шутливо добавила собеседница Лоренцы.
Догадавшись, что настоятельница перепутала имя Амори с Амуром, девушка смутилась.
Заметив это, мать Маддалена поднялась со стула:
– Пожалуй, тебе нужно отдохнуть. Поговорим после.
На десятый день Лоренца почувствовала себя абсолютно здоровой. Однако сестра Августина не позволила ей покинуть постель под предлогом того, что достаточно лёгкой простуды, чтобы у неё снова открылся жар. Тогда Лоренца решила обратиться к монахине, носившей ей еду:
– Я хочу одеться. Где моё платье, сестра?
– Одежду всех поступивших в монастырь мы отдаём на благотворительные цели, но вместо неё я принесу тебе другую.
Как заметила Лоренца, отношение доминиканки к ней стало более доброжелательным, что, вероятно, объяснялось влиянием настоятельницы. Облачившись в одеяние послушницы, девушка посмотрела на своё отражение в кувшине с водой. Её лицо было ещё покрыто сыпью, хотя кое-где она начала шелушиться. Оставались чистыми только нос, губы и подбородок. Но это не помешало Лоренце с аппетитом уплести пшённую кашу. Придвинув затем к открытому окну табурет, который остался в её келье после посещения матери Маддалены, дочь Великолепного предалась праздному наблюдению за монахинями и послушницами, прогуливавшимися по саду. Среди них она заметила несколько дам в светских нарядах. Это ободрило девушку: выходит, монастырь не был закрыт для посещений. Пригревшись на солнышке, она стала было клевать носом, как вдруг ощутила на себе сквозь дремоту чей-то взгляд. Оказалось, что это пришла настоятельница.
– Почему ты встала с постели, Лоренца? – с ласковой укоризной спросила она.
– Я уже здорова, матушка Маддалена.
– А сыпь? Тебе не помешало бы ещё полежать недельку-другую.
– Но я себя прекрасно чувствую!
Мать Маддалена вздохнула и девушка поняла, что она чем-то озабочена.
– Видишь ли, дитя моё, тебя хочет видеть одно высокое духовное лицо.
– Духовное лицо? – удивлённо переспросила Лоренца.
– Да, по его приказу тебя поместили сюда. Но я могу сказать, что ты ещё не совсем здорова. К тому же, это правда.
– Нет, я готова к встрече с ним, преподобная матушка! – решительно ответила девушка.
Наконец-то она сможет взглянуть в лицо своему неведомому врагу, заманившему её в западню!
Настоятельница ввела её в просторную комнату с высоким сводом, посредине которой стоял стол с массивным бронзовым подсвечником.
– Вот эта девушка, монсеньор, – сказала мать Маддалена.
Затем, бросив подбадривающий взгляд на Лоренцу, она вышла.
Сидевший за столом человек поднял голову и с губ девушки едва не сорвался изумленный возглас: это был кардинал Медичи. Положив руку на раскрытую страницу книги, он окинул Лоренцу беглым взглядом. В свою очередь, та не сводила с него глаз. Из-за полноты средний сын Великолепного казался старше своих девятнадцати лет. Нездоровый цвет лица и воспалённые веки свидетельствовали о его страсти к древним манускриптам, за расшифровкой которых кардинал проводил целые часы.
– Сейчас никто бы, в том числе и мой брат, не нашёл бы тебя красивой, – усмехнувшись, неожиданно произнёс Джованни Медичи.
Так как девушка промолчала, он продолжал:
– Наверно, тебе хотелось бы знать, почему ты оказалась здесь?
– Преподобная матушка сказала, что этим я обязана тебе, монсеньор.
– Да, это правда.
– Но почему? Чем я заслужила такое наказание?
– Ты и в самом деле не догадываешься?
– Нет, монсеньор.
– Ну, что же, даже если ты и притворяешься, это не поможет тебе! – на одутловатом лице кардинала внезапно мелькнуло жёсткое выражение.
– Я и в самом деле ничего не понимаю!
– Ты сама виновата во всём: если бы тебе не взбрело в голову объявить себя дочерью моего отца, то сейчас ты находилась бы на свободе.
– Но это правда: я – дочь Великолепного!
Джованни полузакрыл глаза:
– Как ты можешь доказать это?
– Я уже говорила, что Великолепный прислал моему приёмному отцу грамоту, в которой признал меня своей дочерью.
– Где же она?
Внезапно Лоренца ощутила опасность. Её насторожил вкрадчивый тон кардинала, словно под маской благодушия он скрывал другую, более опасную личину. И ещё этот его настороженно следящий взгляд из-под полуопущенных век.
– У меня её нет, – ответ Лоренцы был правдивым в том смысле, что у неё действительно сейчас не было при себе грамоты.
Кардинал нахмурился:
– Посланник короля Карла утверждал, что видел эту грамоту.
В другое время Лоренцу позабавило бы то обстоятельство, что они с Джованни словно поменялись ролями, но теперь она сочла за лучшее промолчать. Тогда брат Пьеро пригрозил:
– Для тебя же будет лучше, если ты отдашь мне её.
– Зачем она тебе, монсеньор?
– Эта грамота бросает тень на моего отца и, следовательно, на моего брата, чем могут воспользоваться наши враги.
