Ева Арк
Лоренца дочь Великолепного
Вдоль коридора тянулась вереница прекрасных покоев, украшенных картинами, античными статуями и гобеленами, привезёнными из Фландрии. На стенах, коврах и мебели встречалось изображение герба Медичи.
– Красные шары – это вмятины, оставленные побеждённым великаном Муджелло на щите моего предка, рыцаря Аверардо Медичи, – пояснил Джулиано Лоренце. – Он прибыл в Италию вместе с Карлом Великим и осел здесь.
– А голубой шар?
– Его разрешил включить в наш герб французский король. Поэтому он – цвета знамени Франции.
Когда они вошли внутрь капеллы, Лоренца увидела над алтарём икону «Рождество» известного, по словам юноши, во Флоренции художника Филиппо Липпи. Стены же были словно опоясаны одной огромной красочной фреской, похожей на ковёр с вытканными на нём фигурами большого количества людей и лошадей на фоне великолепного пейзажа.
– Это путешествие волхвов за Вифлеемской звездой. Живописец Гоццоли изобразил здесь моего прадеда Козимо и деда Пьеро, а также их родственников, друзей и союзников.
– А вот и мой отец, – добавил Джулиано, указав на одного из всадников. – Тогда ему было примерно столько же лет, сколько мне сейчас. Рядом с ним – мессир Джулиано, младший брат отца. Он погиб во время заговора Пацци…
– Я слышала эту ужасную историю! – заметила донна Аврелия. – Кажется, мессир, твоего дядю убили прямо в церкви?
– Ты права, мадонна.
– Говорили, после него остался незаконнорожденный сын…
– Да, мой кузен Джулио. Он воспитывался в нашей семье, но потом решил стать кондотьером.
– А почему Пацци устроили заговор? – в свой черёд, поинтересовалась Лоренца.
– Они и ещё несколько других знатных семей были недовольны тем, что мой отец отстранил их от власти. Поэтому Пацци тайно вступили в сговор с папой Сикстом IV, ненавидевшем нас, Медичи, и во время пасхальной мессы в соборе Санта Мария дель Фьоре закололи моего дядю. Однако моему отцу удалось спастись и он, опираясь на поддержку народа, наказал заговорщиков.
Донна Аврелия и Лоренца перекрестились: убийство в церкви да ещё во время мессы считалось тяжким грехом.
– Моего дядю отпевали здесь, в этой капелле, – продолжал после паузы юноша. – И отца – тоже. Прошло уже два года, но я помню, что он лежал на ложе из золотистой парчи, к которой был приколот букетик фиалок, его любимых цветов…
Голос младшего сына Великолепного дрогнул, а его гостьи снова перекрестились.
– Прекрасное место! – заметила после того, как они вышли из капеллы, вдова. – Если бы я жила в этом дворце, то большую часть времени проводила бы здесь в молитвах…
– А мой отец любил отдыхать в студиоло, в самом конце коридора.
– Я бы хотела осмотреть и его, – вдруг сказала Лоренца.
– Женщинам туда вход запрещён… Но сейчас там всё равно никого нет, поэтому, думаю, мы никому не помешаем.
– А как же танцы? – прислушавшись к доносившейся сверху музыке, возразила донна Аврелия.
– У нас ещё есть время, – успокоил её Джулиано.
Миновав приёмные покои, они очутились в большой комнате с высоким мраморным сводом, вдоль стен которой стояли дубовые шкафы. У задней стены находился письменный стол Лоренцо. Над ним на полках красовались изделия из драгоценных камней, камеи, небольшие мраморные барельефы и древние рукописи. Сбоку виднелись инкрустированные столики работы флорентийца Джотто и нидерландского живописца Яна ван Эйка. Напротив, на каминной доске, была выставлена античная бронза, среди которой особое внимание привлекала фигурка обнажённого Геркулеса. Над дверями темнели на полках бронзовые головы и поблёскивали стеклянные вазы.
– К сожалению, мой отец редко бывал здесь, потому что у него было много дел, – сообщил Джулиано. – Но всегда находил время, чтобы поиграть со мной, Джованни и Гусёнком.
– Как ты сказал? – удивилась Лоренца
– Гусёнок или Глупышка – так прозвала моего старшего брата в детстве наша матушка донна Кларисса.
Его спутницы переглянулись: Пьеро и в самом деле походил на гусёнка из-за своего выгнутого носа.
– А вот Джованни отец называл не иначе, как умницей. Он хотел, чтобы мой брат стал папой и поэтому отправил его изучать право в Пизанский университет. Но ещё до того папа Иннокентий VIII, наш союзник, даровал Джованни кардинальскую шапку.
– Интересно, а какое прозвище дали тебе, мессир? – с улыбкой поинтересовалась донна Аврелия.
Юноша тоже улыбнулся:
– Отец говорил, что я – добряк.
– Я согласна с ним, мессир. Ты был очень добр к нам с племянницей! Как будто мы – твои родственницы.
– Донна Лоренца немного похожа на мою младшую сестру Контессину, которая сейчас живёт с мужем в Риме. Отец называл её Фьямчеттой (Огонёк) за рыжий цвет волос. И ещё – своей маленькой принцессой. Мы с Контессиной были большими друзьями.
Лоренце вдруг стало грустно: мессир Бернардо тоже называл её принцессой.
На противоположной стене от входа сразу бросался в глаза большой портрет черноволосого мужчины в алых одеждах и с непокрытой головой. Указав на него, юноша сказал:
– Это мой отец. Маэстро Доменико Гирландайо написал его незадолго до смерти.
С нескрываемым волнением Лоренца вглядывалась в болезненно-жёлтое лицо Великолепного с длинным носом, похожим на утиный клюв, и бескровными губами. Девушку поразило то, что её родной отец был так уродлив.
– Его называли самым безобразным человеком в Италии, – Джулиано словно угадал мысли девушки. – Но стоило моему отцу захотеть – и он мог расположить к себе любого. Примером тому служит его поездка во враждебный Неаполь вскоре после гибели дяди. Когда мой отец явился туда, то изумил короля величием своей души, ясностью ума и мудростью суждений. Тогда Ферранте I окружил его ещё большим почётом и стал подумывать о том, как бы заручиться дружбой такого человека вместо того, чтобы иметь его врагом.
Услышав шорох за своей спиной, девушка невольно вздрогнула и обернулась. В это время из-за шкафа вышел худощавый седой человек лет шестидесяти в красной шапочке и такого же цвета накидке.
– Ты здесь, Марсилио? – удивился сводный брат Лоренцы.
После чего представил того своим спутницам:
– Сэр Марсилио Фичино, врач и каноник Сан Лоренцо.
– Хочу заметить, что я предоставил другим заниматься медициной, ибо в наше время это стало опасным занятием, и не проповедую ничего, кроме учения Платона, – меланхолично добавил Фичино.
– В самом деле, я забыл упомянуть, что Марсилио является последователем этого философа, – улыбнулся юноша.
– Я читала речи Платона, – сообщила Лоренца.
– Рад встретить интерес к нему в столь юном создании, – вежливо отозвался каноник.
Вспомнив о письме донны Марии, в котором та нежно упрекала её как раз за отсутствие интереса к древнему философу, девушка слегка смутилась и тут же дала себе слово ещё раз перечитать Платона. К счастью, в это время Джулиано спросил у Фичино:
– Что ты делаешь здесь один, Марсилио, когда все развлекаются?
– Ищу трактат Аристотеля для монсеньора Джованни.
– Скажи, сэр Марсилио, а почему ты считаешь, что профессия врача стала опасной в наше время? – поинтересовалась вдова.
Каноник переглянулся с сыном Великолепного.
– Марсилио имел в виду лекаря, которого Пьеро бросил в тюрьму за то, что тот не смог вылечить нашего отца, – нахмурившись, ответил за него Джулиано.
Не успела донна Аврелия снова открыть рот, как в библиотеку вошли ещё двое мужчин. Младшему из них, одетому с изысканностью светского щёголя, было где-то около тридцати. Концы длинных рыжих волос незнакомца были тщательно завиты, а брови выщипаны, согласно последней моде, предписывавшей это не только женщинам, но и мужчинам. Приблизившись к Лоренце, он с юношеской пылкостью воскликнул:
– Позволь твоему рабу преклонить перед тобой колени, о, самая прекрасная из королев!
– Не правда ли, Анджело, что она – само олицетворение юной Венеры? – добавил незнакомец, обращаясь уже к своему приятелю:
– Согласен с тобой, мессир. Я с удовольствием прошёл бы с ней по извилистым путям наслаждения, – развязно произнёс его горбоносый спутник, в котором Лоренца узнала того самого мужчину, который был с Джулиано в книжной лавке.
После чего он повернул к девушке своё некрасивое, но живое и подвижное лицо в обрамлении прямых чёрных волос:
– Разреши и мне принести дань восхищения на твой алтарь, богиня!
В этот момент вдова поспешила заслонить Лоренцу своим тощим телом:
– Мы не знаем вас, сеньоры!
– Я – мессир Джованни Пико, граф деи Конти делла Мирандола, – представился рыжеволосый.
– А это, – перевёл взгляд на своего спутника граф, – сеньор Анджело Амброджини или Полициано, так как он родом из города Монтепульчано (на латыни Mons Politianus).
– Сеньор Анджело воспитывал меня и братьев и был близким другом моего отца, как и мессир Джованни с Марсилио, – добавил сын Великолепного.
– Мессир Джулиано, тебя зачем-то хотел видеть мессир Пьеро, – сообщил юноше Полициано.
Пообещав вдове скоро вернуться, Джулиано вышел. Воспользовавшись этим, граф снова обратился к Лоренце:
– Мессир Джулиано не успел поведать тебе, королева, что Анджело – знаменитый поэт.
Заметив интерес в глазах девушки, никогда не видевшей настоящих поэтов, Мирандола тут же спросил:
– Ты читала его стихи, мадонна?
– Нет. Из итальянских поэтов я знаю только Петрарку и Данте.
– Если желаешь, я могу прочитать отрывок из своих «Станс» о рождении Венеры, – предложил Полициано.
Лоренца застенчиво кивнула и поэт начал декламировать:
Эгеем бурным, колыбель чрез лоно
Фетиды поплыла средь бурных вод…
Создание иного небосклона,
Лицом с людьми несходная, встаёт
В ней девственница юная. Влечёт
Зефир влюблённый раковину к брегу,
И небеса их радуются бегу.
Пред ней с улыбкой небо и стихии,
Там в белом оры берегом идут,
Им ветер треплет волосы златые…
Как вышла из воды, ты видеть мог,
Она, рукой придерживая правой
Свои власы, другой – прикрыв сосок.
У ног святых её цветы и травы
Покрыли свежей зеленью песок.
– Что ты думаешь о моих стихах? – закончив чтение, поинтересовался Полициано.
– Я словно увидела богиню воочию, – призналась Лоренца.
– Браво! Ты получил сейчас лучшую похвалу своим стихам, Анджело, какую только можно придумать, – заметил Мирандола.
Поэт же добавил:
– Наш живописец Алессандро Филипепи по прозвищу «Боттичелли» (Бочонок), прочитав мои «Стансы», изобразил стоящую на раковине в полный рост Венеру. Сейчас эта картина находится на вилле Кастело, которая принадлежит сеньору Лоренцо ди Пьерфранческо Медичи, кузену Великолепного.
– Вероятно, эта Венера очень красива? – спросила Лоренца.
– Ты похожа на неё, королева, если не считать цвета волос, на которые Сандро не пожалел золотой краски.
– Да, я знаю, что во Флоренции считают красивыми только блондинок.
– Если это тебя утешит, мадонна, то я скажу, что одна из самых очаровательных женщин, в которых был влюблён Великолепный, имела такие же волосы, как у тебя, – заверил Лоренцу Полициано.
– Не так ли, сэр Марсилио? – обратился он затем за поддержкой к канонику.
– Да, – подтвердил тот. – Она не уступала по красоте блондинке Симонетте Веспуччи, которую так любил рисовать наш Сандро.
– А как звали брюнетку, в которую был влюблён покойный правитель? – поинтересовалась Лоренца.
Поэт секунду помедлил:
– К сожалению, это было так давно, что я уже не помню её имени. А ты помнишь, сэр Марсилио?
– Нет.
– Наверно, это случилось до того, как мне посчастливилось поселиться здесь, – вмешался Мирандола. – Потому что я никогда не забываю имён красивых женщин.
– А кто такая мадонна Симонетта Веспуччи? – снова спросила Лоренца.
– Сама она была родом из Генуи, но вышла замуж за флорентийца, Марко Веспуччи. – оживился Полициано. – Когда по случаю заключения Флоренцией союза с Венецией и Миланом в тысяча четыреста семьдесят пятом году состоялся турнир, то Джулиано, младший брат Великолепного, стал победителем и провозгласил мадонну Симонетту своей Дамой и королевой праздника. А я сочинил в его честь «Стансы на турнир».
Фичино же задумчиво произнёс:
– Удивительно, как их судьбы были тесно связаны между собой! Ведь наш «Принц юности» погиб ровно через два года после смерти генуэзки, будто она не хотела долго оставаться там, на Небе, без него.
– А от чего умерла мадонна Симонетта?
– От лёгочной болезни совсем молодой.
– Однако ваши воспоминания, друзья, навеяли тоску на нашу королеву, – нарушил воцарившееся после слов Фичино молчание граф.
– Может быть, поднимемся в зал для танцев? – предложил он затем.
Прежде, чем уйти, девушка бросила последний взгляд на портрет своего отца. Ей показалось, что она заметила там то, чего не видела раньше: в тёмных глазах Лоренцо светились ум и лукавство, а улыбка на безобразных губах не была лишена привлекательности.
Поднявшись на третий этаж, они оказались в просторном зале, где пары, сходясь и расходясь, танцевали пиву. У Лоренцы зарябило в глазах от бархата, парчи и камчатной ткани, из которых были сшиты платья дам. Молодые же люди и франты, подобные Мирандоле, носили лёгкие разноцветные туники ниже колен, хотя у некоторых они были гораздо короче. Более пожилые предпочитали тёмные одежды с широким воротом и вшитыми рукавами, ниспадавшие с плеч почти до самой земли.
– Смотрите, королева! – услышала Лоренца позади себя чей-то возглас.
Однако не успела она оглянуться, как граф пригласил её на танец.
– Ты так прекрасна, донна Лоренца, что в твоём присутствии следует говорить только о любви, – сказал он, вперив в Лоренцу свой пронзительный взгляд.
– Я не знаю, что такое любовь, мессир Джованни, – уклончиво ответила та, украдкой высматривая в толпе Амори.
– Лик Божий является в трёх по порядку расположенных зеркалах: в ангеле, в душе и в теле мира. Блеск и красота Божьего мира, так отражённые, должны быть названы всеобщей красотой, а всеобщее устремление к этой красоте должно называться любовью.
Так и не обнаружив Сольё, Лоренца неожиданно увидела Монбара, танцующего неподалёку с довольно привлекательной блондинкой. Время от времени барон что-то нашёптывал ей на ушко, делая вид, будто не замечает Лоренцу, которая невольно почувствовала себя уязвлённой.
– Какая красивая дама, – сказала она, кивнув в сторону блондинки.
– Ты имеешь в виду, мадонна, любовницу Пьеро?
– Ах, как я жалею, что уже женат! – после паузы продолжал партнёр Лоренцы. – Иначе я бы стал добиваться твоей любви, мадонна.
В этот момент танец закончился и в зал вошёл Амори.
– Я искал Вас и мадемуазель де Нери по всему дворцу, – укоризненно сказал молодой человек донне Аврелии. – Где вы были?
Выслушав извинения вдовы, Сольё затем обратился к Лоренце:
– У Вас не слишком радостный вид. Вам не понравился праздник?
– Просто меня немного утомил разговор с графом Мирандолой.
– Вот как? А мне показалось, что он очень старался понравиться Вам.
– Возможно, но его усилия пропали даром.
– Вы слишком неприступны, – Сольё покачал головой. – Прошу Вас, улыбнитесь. Ведь Вы – королева праздника и все смотрят на Вас.
Девушке вдруг захотелось признаться ему, что весь свой успех она променяла бы на то, чтобы остаться с ним наедине.
Больше они не успели ничего сказать друг другу, так как к ним приблизился сам правитель:
– С позволения твоей тётушки, я хочу пригласить тебя на танец, королева!
Лоренца невольно обратила внимание, что хотя у Пьеро были такие же блестящие карие глаза, как у Джулиано, его взгляд был не мечтательным, а каким-то пустым.
– Мне показалось, что Мирандола ухаживал за тобой, – начал издалека правитель, ведя девушку в танце.
– Нет, граф просто очень любезен.
– В самом деле, Пико – милейший человек, хотя и неудачник. Иначе как назвать того, кто, будучи потомком знатного рода владетелей Мирандолы, добровольно отказался от власти?
– Прости, монсеньор, но я не считаю графа неудачником.
– Просто ты ещё не знаешь о нём всего, – снисходительно усмехнулся Пьеро. – Однажды он пригласил всех желающих в Рим на философский турнир, обещая при этом оплату всех расходов для неимущих философов взять на себя. Когда же специальная комиссия по приказу папы ознакомилась с главными тезисами тех положений, которые Мирандола собирался обсуждать на турнире, то они были признаны еретическими. После чего ему запретили не только диспут, но и любое публичное чтение этих тезисов. Испугавшись инквизиции, Пико сбежал во Францию, где его и арестовали. Спасло графа лишь заступничество моего отца, по просьбе которого папа разрешил ему поселиться близ Флоренции. И только в прошлом году Пико было даровано полное прощение.
Несмотря на то, что Пьеро явно пытался настроить её против Мирандолы, Лоренца, наоборот, проникалась всё большим сочувствием к последнему. Видя, что она молчит, правитель сменил тему:
– Посол короля Карла упоминал о том, что твой отец был родом из Флоренции.
– Да, монсеньор.
– Тогда, может, ты останешься здесь?
– Это будет зависеть от того, как меня примут родственники.
– Если они не захотят приютить тебя, то я мог бы тебе помочь. Например, подарить виллу или даже дом в городе.
Предложение Пьеро было настолько неожиданным для Лоренцы, что она растерялась.
– Благодарю тебя, монсеньор, – наконец нашлась девушка. – Но мой отец был состоятельным человеком и я сама могу купить себе дом.
– Тогда разреши хотя бы пригласить тебя и твою тётушку на мою виллу в Кареджи, – не отступал правитель. – После дня Святых Марий я устраиваю там праздник.
– Мы не можем поехать туда одни…
– Хорошо, французы тоже получат приглашение.
Внезапно прямо посреди танца музыка смолкла, потому что в зал ввалилась шумная компания во главе с Лоренцо Торнабуони. Хотя со времени событий на рынке прошло время, Лоренца сразу узнала его по красивому, но уже слегка обрюзгшему лицу и торсу Аполлона.
– В чём дело, мессир Лоренцо? – правитель нахмурился. – Я послал тебе приглашение, а ты приходишь слишком поздно и, к тому же, нарушаешь порядок!
В ответ Торнабуони, опиравшийся на чьё-то плечо, иронически хмыкнул:
– И ты говоришь мне о порядке, сеньор Пьеро? Ты, не могущий справиться с каким-то монахом, который проклинает тебя на каждом шагу?
– Да ты пьян! – Пьеро, словно в поисках поддержки, растерянно обвёл глазами зал. – Иди лучше домой, иначе я буду вынужден…
– Что же ты сделаешь? – Лоренцо и в самом деле едва держался на ногах. – Может быть, прогонишь меня? Или Савонарола сделался тебе дороже брата и ты забыл о том, как он отплатил за гостеприимство твоему отцу?
Правитель не успел ничего ответить, так как в разговор вступил средний сын Великолепного:
– Настоятель Святого Марка – лицо духовное. Поэтому судить его может только церковный суд. Тебе же, мессир Лоренцо, и вправду лучше уйти или мы забудем о нашем родстве.
В последних словах кардинала прозвучала явная угроза, однако Торнабуони не захотел прислушаться к нему.
– А тебе, монсеньор, вообще лучше молчать! – бросил он в лицо брату Пьеро. – Всем известно, что с тех пор, как папой стал Борджиа, ты лишился всякого влияния в Риме! Поэтому занимайся-ка лучше изучением своих манускриптов!
По рядам присутствующих пронёсся ропот. В этот момент к смутьяну приблизился Мирандола.
– Послушай, мессир Лоренцо, – мягко сказал он, положив свою руку на плечо Торнабуони. – Если ты хочешь поговорить о фра Джироламо, приходи завтра ко мне. А сейчас давай я отведу тебя домой.
Но тот, сбросив его руку, презрительно ответил:
– Не прикасайся ко мне, граф, потому что твои объятия сродни Иудиным. Ведь все вы: и ты, и Фичино, и Полициано – предатели. Вы предали Великолепного, едва он умер, хотя при жизни считались его близкими друзьями, а теперь лижете пятки Савонароле!
– Прошу тебя, выбирай выражения, мессир Лоренцо, – бледное лицо Мирандолы сделалось подобно туче.
– А что ты мне сделаешь? Наведёшь порчу? Ведь не зря говорят, что ты – колдун и чернокнижник! И что люди, вызвавшие твоё неудовольствие, обычно долго не живут! Но я тебя не боюсь! Что же касается моих слов, то всем известно, что я сказал истинную правду. Если бы не ты, Савонарола никогда бы не появился в нашем городе!
Неизвестно, чем бы всё закончилось, но тут вперёд выступил Джулиано Медичи.
– Ты утверждаешь, мессир Лоренцо, что вокруг одни предатели и только тебя можно назвать истинным другом моего отца? – звонкий голос юноши дрожал от волнения. – Но все знают, что на самом деле ты всегда завидовал ему! И если сейчас пытаешься доказать обратное, то только затем, чтобы приобрести популярность. Но тебе никогда не сравниться с Великолепным! Потому что мой отец умел не только ненавидеть, но и любить. А ты разве любишь кого-нибудь, кроме себя самого?
На протяжении нескольких секунд Лоренце казалось, что Торнабуони сейчас ударит Джулиано. Однако вместо этого Лоренцо, не произнеся больше ни слова, удалился в сопровождении своих приятелей. Джулиано же спокойно вернулся на своё место, и Лоренца подумала, что из трёх братьев Медичи он один вёл себя так, как подобает сыну Великолепного. Между тем Пьеро махнул рукой и танцы возобновились.
– Надеюсь, это происшествие не испортило тебе настроение, королева? – осведомился он у Лоренцы.
– Нет, монсеньор.
– Обещаю, что в Кареджи не произойдёт ничего подобного.
Когда танец закончился, они остановились как раз напротив Альфонсины Орсини, которая бросила в сторону Лоренцы ревнивый взгляд. Но едва девушка попыталась присоединиться к донне Аврелии, как её перехватил Монбар:
– Надеюсь, мадемуазель де Нери, Вы не откажете мне в удовольствии потанцевать с Вами?
– О чём Вы говорили с правителем? – был первый вопрос барона, как только музыканты заиграли вновь.
– Сначала он предложил купить для меня дом, а потом пригласил на свою виллу Кареджи.
– И Вы согласились?
– Насчёт дома – нет. Но ведь на вилле будут и другие гости. Правитель обещал пригласить также Вас и мессира де Сольё.
– Вы играете в опасную игру, – после паузы произнёс Монбар. – Судя по всему, Пьеро заинтересовался Вами…
– Но в этом нет ничего плохого.
– Да, если во Фьезоле Вы собираетесь открыть ему своё настоящее имя.
– Я ещё ничего не решила.
– Так решайте быстрее, мадемуазель де Нери. Иначе, не успеете Вы моргнуть глазом, как станете любовницей собственного брата.
– Это невозможно. Я никогда не пойду на кровосмешение!
– Обстоятельства иногда бывают сильнее нас, а Вы – всего лишь слабая девушка.
Разговор с Монбаром расстроил Лоренцу и ей расхотелось танцевать.
– Здесь душно, – сказала она вдове.
– Давайте выйдем во двор, – предложил Амори.
На улице уже стемнело, но горящие факелы полностью освещали большой квадратный двор, окружённый с трёх сторон мраморной колоннадой, в нишах которой белели статуи. Пройдя под аркой, они очутились во втором дворе, где был разбит сад. При свете всё тех же факелов были хорошо видны самшитовые деревья, подстриженные в форме зверей и других диковинных фигур. Прямая аллея вела к высокому постаменту с мраморной статуей прекрасной женщины. Схватив рукой за волосы коленопреклонённого мужчину, она угрожала ему мечом.
– Интересно, кто это? – указав на статую, сказала Лоренца.
– Это библейская героиня Юдифь, которая, как известно, убила вражеского военачальника Олоферна, – ответил ей вместо Сольё какой-то молодой человек, до этого в задумчивости опиравшийся на постамент. – Её изваял покойный Донателло, мой учитель.
В свой черёд, Амори с любопытством спросил у незнакомца:
– Как твоё имя, сеньор?
Ученик Донателло исподлобья посмотрел на Сольё. На вид он был немного младше Амори. Коротко подстриженные тёмные волосы и скромное платье выделяли его среди нарядных гостей, прогуливавшихся по саду. А угрюмое выражение лица объяснялось, очевидно, тем, что на его переносице виднелась вмятина, возникшая, вероятно, от сильного удара.
– Зачем тебе моё имя? – недружелюбно поинтересовался он у Сольё.
– Но я ведь должен знать, с кем говорю.
Вероятно, почувствовав неодобрение Амори, незнакомец вдруг оторвался от постамента и растворился в толпе.
– Очень странный молодой человек, – заметил Сольё, проводив его взглядом.
– И, к тому же, дурно воспитан, – пожала плечами донна Аврелия
На выходе из сада они снова столкнулись с Мирандолой и Полициано.
– Вы разве уже покидаете нас? – поинтересовался граф.
– Да, мы с племянницей устали, – ответила вдова.
– Жаль, потому что праздник без королевы – это не праздник!
В этот момент дочь Великолепного снова увидела того самого неприветливого незнакомца, которого они встретили возле статуи Юдифи.
– Ты не знаешь того юношу, сеньор Анджело? – тихо спросила она у поэта.
– Это наш молодой скульптор Микеланджело, – посмотрев в ту же сторону, ответил Полициано. – Он – сын того самого Андреа Буонаротти, который утверждает, что ведёт своё происхождение от графов Симони-Каносса.
– А это действительно так? – Лоренцу заинтересовал странный скульптор.
Поэт пожал плечами:
– Право, не знаю, мадонна. Я плохо разбираюсь в генеалогии.
– В этом Андреа больше спеси, чем истинного дворянства, – услышав его слова, высказал своё мнение граф. – А вот Микеланджело – действительно талант.
– И открыл его Великолепный, – подхватил Полициано. – Я помню, сеньору Лоренцо пришлось приложить немалые усилия, чтобы уговорить его отца отдать Микеланджело в школу скульпторов.
– Мы только что встретили Микеланджело в саду и он показался мне не слишком разговорчивым, – заметил Сольё.
Полициано и Мирандола переглянулись.
– Да, это водится за ним с тех пор, как один из учеников Гирландайо, в боттеге которого Микеланджело одно время учился, в пылу спора сломал ему ударом кулака нос, – объяснил поэт.
Поболтав ещё немного с друзьями Великолепного, Лоренца, донна Аврелия и Сольё вернулись в гостиницу.
