Ева Арк
Лоренца дочь Великолепного
Глава 2
Турнир
Лоренца проснулась с ощущением счастья. Наконец-то этот долгожданный день настал, и сегодня она снова увидит Амори. Отдёрнув полог, девушка соскочила с кровати и позвала свою няньку:
– Пора одеваться, Жильетта!
– Еще рано. И что тебе не спится, донна Лоренца? – открыв один глаз, пробурчала донна Аврелия, которая спала в одной кровати с девушкой.
Их общая спальня находилась в одном из двух чердачных помещений. В комнате напротив спали служанки, а слуги и приказчики банкира – прямо в лавке или в подсобных помещениях.
– Скоро приедут Доруа, – ответила девушка.
Вдова зевнула:
– А мне что-то нездоровится.
Вслед за Жильеттой явились ещё три служанки. Первая несла таз, вторая – кувшин с водой, третья – льняное полотенце. Как только Лоренца умылась, нянька причесала гребнем её волосы и надела тонкий белый чепчик, а поверх него – чёрную короткую накидку с узорчатой каймой. После чего достала из сундука новую одежду.
Вскоре после утренней мессы приехала Жанна с родителями и Лоренца поспешила увести подругу в сад.
– Какая ты красивая в этом наряде, Жанна!
– А Вы – ещё красивее, мадемуазель!
В действительности, наряды обеих девушек мало чем отличались один от другого. Мода того времени предписывала носить приталенное на бёдрах платье с маленьким квадратным или треугольным вырезом и длинными, расширяющимися к низу рукавами. Только наряд Лоренцы был голубого цвета, а её подруги – светло-коричневого.
– Клянусь Святой Девой, Вы сведёте на турнире с ума всех мужчин! Что же касается моего брата, то он давно уже от Вас без ума! – продолжала Жанна.
При упоминании об Этьене Лоренца незаметно вздохнула:
– Твой брат тоже приехал?
– Нет. Этьен остался присматривать за лавкой. Но всё это время он не давал мне покоя, выспрашивая, не влюблены ли Вы в кого?
Сердце Лоренцы тревожно забилось:
– И что ты ему ответила?
– Сказала, что ничего не знаю.
– Спасибо! – с чувством произнесла девушка, бросившись на шею подруге.
В ответ та покачала головой:
– Я не хочу обманывать брата. Если Вы не любите Этьена, то, прошу Вас, скажите ему об этом!
– А если я сама не знаю: люблю его или нет?
– Девушка всегда знает, в кого она влюблена. Вот мне, например, никто не нужен, кроме Франсуа.
– Значит, я не такая, как все!
– В таком случае, Вам нужно сходить в церковь и помолиться своей святой. Чтобы она вразумила Вас.
– Я уже просила её об этом.
Девушки немного помолчали.
– Раньше мне приятно было думать о том, что твой брат влюблён в меня и что со временем он, возможно, станет моим мужем, – Лоренца словно размышляла вслух. – Но теперь…
– Теперь, когда появился мессир де Сольё, у Вас голова пошла кругом, – поддразнила её подруга.
– Кажется, я знаю, что нужно делать! – вдруг воскликнула Жанна.
– Что ты имеешь в виду?
– Помните, я рассказывала, как тётушка Адель, овдовев, долго не могла решить, за кого ей выйти замуж во второй раз: за мясника или торговца?
– Да.
– И что она, желая узнать свою судьбу, пошла за советом к гадалке?
– А гадалка предсказала ей, что она станет супругой твоего дядюшки?
– Вот именно. Может, Вам тоже стоит обратиться к ней.
– Но ведь гадание не принесло твоей тётушке счастья: её второй муж вскоре умер, а мясник жив и поныне.
– В самом деле, – Жанна уныло вздохнула.
Разговор девушек прервала служанка, которая сообщила, что их ждут в столовой. Там Лоренца увидела принаряженных родителей и Жака Доруа с супругой. Мессир Бернардо, рано поседевший брюнет, склонный к полноте, выглядел очень внушительно в своём чёрном берете и алом кафтане с беличьей опушкой. Голову его супруги покрывала французская накидка, а платье было зелёного цвета. Родители Лоренцы чем-то походили друг на друга, хотя Флери Доруа была на двадцать пять лет моложе своего мужа.
Через несколько минут длинный кортеж растянулся почти на всю улицу Розье. Раньше вдоль неё цвели дикие розы, давшие улице своё название. Теперь же она была стиснута с двух сторон домами. Парижане ещё называли её улицей Евреев, так как эта территория когда-то принадлежала иудейской общине. Но после того, как сынов Израилевых изгнали из Франции, в квартале Маре стали селиться, в основном, торговцы и знать.
Впереди процессии ехали солдаты, охранявшие запечатанные кожаные мешки с золотом, за ними – мессир Бернардо и его кум. Потом следовали носилки, запряжённые мулами, в которых сидела донна Флери с Мадлен Готье, супругой Жака Доруа (донна Аврелия из-за недомогания осталась дома). За носилками верхом ехали девушки. В конце шли вооружённые слуги Нери.
Монбар и Сольё, возглавлявшие кортеж, когда приходилось пробираться по узким парижским улицам, вдруг оказались рядом с подругами, едва они выбрались за городские стены. Причём, как давно заметила Лоренца, Амори гарцевал на вороном жеребце, а белая лошадь была у барона.
– Вы прекрасно выглядите, мадемуазель де Нери, – сделал тот комплимент девушке, пытаясь приноровиться к размеренному шагу её мула.
– Благодарю Вас, сеньор. Но, вероятно, на турнире будут присутствовать дамы гораздо красивее и знатнее меня, – громко ответила Лоренца, бросив быстрый взгляд на Амори, ехавшего рядом с её подругой.
– Уверяю Вас, что многие из них с удовольствием поменялись бы с Вами местами.
– Вы, должно быть, смеётесь надо мной,
– Вовсе нет. Ведь Вы – единственная дочь и наследница одного из самых богатых людей в Париже!
Не зная, как ей реагировать на слова Монбара, Лоренца промолчала. Тем временем Амори обратился к Жанне:
– Прекрасная погода, не правда ли, демуазель?
– Да, мессир, сегодня чудесный день, – согласилась с ним та.
После чего, взглянув на подругу, лукаво добавила:
– Жаль только, что с нами нет моего брата.
– А что с ним?
– Остался в лавке вместо отца. Он торгует грубым сукном и шерстью.
– Ну, что же, вполне достойное занятие.
– Самое достойное занятие для мужчины – это война, – неожиданно вмешался в их разговор Монбар.
– А Вы кого бы предпочли, мадемуазель де Нери, воина или торговца? – прищурясь, спросил он затем у Лоренцы.
– Мой отец считает потерянным день, когда не может трудиться, а он – настоящий мужчина.
– Я согласен с Вами, – Амори улыбнулся девушке.
Заметив это, барон сдвинул брови:
– Вы еще слишком молоды, чтобы судить об этом, Сольё.
– Хотя и молод, но отвечаю за свои слова, – спокойным и, в то же время, твёрдым тоном ответил ему молодой человек.
– В таком случае, решим наш спор во время турнира! – подхлестнув лошадь, капитан ускакал вперед.
– Вероятно, сеньор де Монбар обиделся на Вас, – обеспокоенно посмотрев ему вслед, заметила Лоренца.
В ответ Сольё беспечно махнул рукой:
– Ничего, мы быстро помиримся, он – хороший друг.
Постепенно к Лоренце вернулось прекрасное настроение. Весело болтая с подругой и Амори, она одновременно с удовольствием озирала окрестности Парижа. Вдоль дороги с одной стороны тянулись огороды с работавшими на них горожанами, а с другой – блестела серебристая лента Марны. Вначале им навстречу попадались только крестьянские телеги и повозки торговцев, реже – пешие пилигримы. Ближе к Мо стали появляться и вооружённые отряды. Вскоре впереди показались городские остроконечные башни и флюгера.
Возле ворот путешественники расстались. Путь двух друзей лежал в королевский замок, а остальных – в дом племянника Доруа, где их ждал обильный обед. Не успели ещё хозяева и гости подняться из-за стола, как лакей доложил, что Нери спрашивает некий «сеньор д’Аржантан». Живо подскочив, банкир через несколько минут вернулся в сопровождении полного пожилого блондина с золотой цепью на груди.
– Мессир Филипп де Коммин, сеньор из Аржантана, советник короля и мой старый друг оказал нам честь своим визитом, – радостно сообщил отец Лоренцы.
– Да, мы с господином де Нери давние приятели, поэтому, узнав о том, что он в Мо, я не мог не навестить его, – подтвердил советник, быстро обведя глазами присутствующих.
После чего добавил:
– А Вы, госпожа де Нери, почти не изменились.
В ответ донна Флери смущённо поправила накидку:
– Я не думала, монсеньор, что Вы ещё помните меня.
– Признаться, нигде больше мне не доводилось пробовать таких вкусных пирогов, какими Вы потчевали меня в своём доме.
– А это – наша дочь.
Девушке показалось, что Коммин слегка вздрогнул.
– Значит, это – Ваша дочь, господин де Нери? – переспросил он. – Сколько же ей лет?
– Четырнадцать.
– Как быстро летит время…
Самому сеньору из Аржантана из-за морщинок, лучами разбегавшихся от уголков светлых глаз, складок вокруг красиво очерченных полных губ и солидного брюшка можно было дать не меньше пятидесяти. Однако взгляд у него был проницательный и живой.
После того, как новоприбывшего гостя усадили на почётное место, Коммин поднял кубок с вином и с чувством произнёс:
– Пью за Ваше здоровье, господин де Нери!
– Отвечаю Вам тем же, монсеньор!
Видя, что давним приятелям хочется поговорить, хозяева и их родственники после обеда удалились с сад. За столом, кроме советника и банкира, осталась только донна Флери с Лоренцей.
– Вы ещё не подыскали мужа для дочери, господин де Нери? – поинтересовался советник, который ел и пил за двоих.
– Нет, монсеньор.
– А я вот недавно выдал свою дочь за графа Пантевьера.
– Да, мы с Вами и в самом деле давно не виделись, – вздохнул Нери.
– С тех самых пор, как после кончины короля Людовика XI, нашего господина и благодетеля (да помилует его Господь!), мадам де Боже приказала арестовать меня и заключить в железную клетку в донжоне Лошского замка.
Донна Флери испуганно охнула, в то время как её супруг поспешно сказал:
– Поверьте, я неоднократно просил регентшу вернуть Вам свободу, упирая на то, что Вы оказали неоценимые услуги покойному королю и Франции.
– Знаю, господин де Нери, что если бы не Вы и еще некоторые из моих старых друзей, то мне пришлось бы просидеть там не пять месяцев, а четырнадцать лет, как покойному кардиналу Балю.
– Впрочем, – добавил Коммин, отодвинув от себя блюдо с костями от окорока, – там я успел раскаяться не один раз в том, что поддался на уговоры герцога Орлеанского и принял участие в заговоре принцев, хотя выступал не против короля, а несправедливого правления регентши и её мужа. И за те полтора года, что провёл после клетки в поместье, написал «Мемуары» о предыдущем царствовании по просьбе архиепископа Вьеннского.
– Зато теперь Вы снова служите уже сыну Людовика.
– Да, но вернувшись три года назад ко двору, я, к сожалению, не обнаружил там никого из прежних советников. Наш нынешний король – юный, неопытный и очень своевольный человек, а мудрых людей и добрых наставников вокруг него мало.
Выпив ещё вина, советник сменил тему:
– Вы слышали о том, что король собирается в поход на Неаполь, господин де Нери?
– Да, монсеньор.
– И что Вы об этом думаете?
– По моему мнению, Карл VIII поспешил с этим решением.
– Всем мудрым и опытным людям предприятие это кажется весьма безрассудным и благонадёжным его находят только король да ещё некий Этьен де Век, уроженец Лангедока, худородный и ни в чём не разбирающийся человек. Раньше он преданно служил королю в качестве камердинера, когда тот был ребёнком, а теперь обладает немалым состоянием, став сенешалем Бокера и президентом Счётной палаты в Париже. Он перетянул на свою сторону генерального сборщика Брисоне. Вдвоём они и стали главными зачинщиками этого похода.
– Признаюсь Вам, господин де Нери, что я сам по приказу короля принимал участие в его подготовке, – со вздохом добавил советник. – Но если бы это зависело от меня, поход никогда бы не состоялся. Ибо я уверен в том, что он не принесёт славы ни Франции, ни королю.
– Возможно, короля ещё можно отговорить от этой безумной затеи…
– Увы! Наш государь решил отличиться в военной кампании ради любви к королеве и твёрдо уверен в успехе. К тому же, его поддерживает правитель Милана. Через своих послов он искушает нашего юного короля славой похода в Италию, убеждая его в правах на прекрасное Неаполитанское королевство.
– Без сомнения, Моро преследует здесь какие-то свои цели, умело играя на чувствах короля.
– Также, как и герцог Орлеанский, который подталкивает Карла на путь разврата, постоянно поставляя ему женщин. Принц надеется тем самым истощить силы своего кузена, чтобы самому возглавить итальянскую кампанию и стать героем в глазах королевы, в которую влюблён.
– Бедная мадам Жанна! Конечно, она не так красива, как королева, но всё-таки дочь Людовика XI заслуживает к себе большего уважения, чем оказывает ей супруг.
– Я согласен с Вами. Зачем только король прислушался к её просьбе и выпустил герцога Орлеанского из тюрьмы?
– Наверно, потому, что он уверен в любви королевы.
– На месте нашего короля я бы не был так в этом уверен.
– Да, принц – красавчик, и женщины липнут к нему, как мухи на мёд.
– Это неудивительно, ведь он похож на своего отца, – понизив голос, язвительно заметил Коммин. – Я имею в виду не покойного герцога Орлеанского, а лакея Рабадажа. Всем известно, что Мария Клевская произвела на свет сына от своего слуги, хотя её супруг и признал ребёнка своим.
– А я всегда говорил, что хвалиться древностью своего рода – это безумие. Потому что те, кто полагают, что произошли от Карла Великого или Людовика Святого, на самом деле ведут свой род от какого-нибудь лакея или музыканта. Хотя бывает и наоборот…
– Наверно, тебе скучно слушать наши разговоры, донна Флери, – добавил банкир, покосившись на жену.
Поняв намёк мужа, та заявила, что хочет отдохнуть. Лоренца же, впервые приобщившаяся, благодаря Коммину, к тайнам сильных мира сего, с неохотой последовала за матерью. Впрочем, она увидела советника на следующий день на турнире, который проходил на площадке перед королевским замком.
Заняв на трибуне место между супругой и дочерью Доруа, Лоренца с любопытством огляделась. Прямо перед ней располагалось четырёхугольное ристалище, окружённое частоколом и оградой с перилами. Между ними находились оруженосцы и слуги, помогавшие рыцарям. По краям от ристалища были установлены шесты со стягами, рыцарские щиты и палатки, а слева виднелись ещё две трибуны. Одна из них, обтянутая белым шёлком с гербами, предназначалась для судей, а другая, красная, для королевы и её дам. На красивом лице Анны Бретонской читалась грусть из-за предстоящей разлуки с супругом. Хотя прежде, чем стать королевой Франции, она заочно обвенчалась с императором, а Карл VШ дал слово его дочери. Однако судьба распорядилась по-другому. Мадам де Боже, которая была регентшей во время несовершеннолетия своего брата, уговорила его посвататься к юной герцогине Бретани, чтобы таким образом присоединить к Франции последнюю независимую провинцию. И вот недавно их брак увенчался рождением дофина Карла Орлана.
Турнир был в самом разгаре, и Лоренца сначала с интересом наблюдала за ходом боя. Однако постепенно мелькание копий с ясеневыми древками, скрежет железа, ржание лошадей и вздымавшиеся из-под копыт клубы пыли приелись ей. Неожиданно к девушкам подсел Монбар.
– Как Вам понравился турнир? – поинтересовался он у Лоренцы.
– Я здесь впервые и мне ещё трудно судить, – неопределённо ответила та.
– Ничего, завтра будет гораздо интереснее, – посулил барон. – Нам с Сольё предстоит поединок.
– Но ведь мессир де Сольё – Ваш друг.
Монбар пожал плечами:
– Он сам напросился.
После чего другим тоном прибавил:
– Сегодня вечером в замке состоятся банкет и танцы. Надеюсь увидеть Вас там, мадемуазель де Нери.
Однако надеждам Монбара не суждено было сбыться из-за того, что Коммин после турнира предложил мессиру Бернардо и его куму посидеть в ближайшем трактире. Зато следующий день начался с сюрпризов. На трибуну судей первым поднялся король. Карл VШ оказался невзрачным молодым человеком ниже среднего роста с длинным, как у всех Валуа, носом. В ответ на приветствие толпы он, как заведённый, поворачивал голову то направо, то налево. Ещё большее оживление вызвало появление на ристалище герцога Орлеанского. Едва тот склонил свое копьё перед королевой, как Коммин многозначительно толкнул локтем в бок сидевшего рядом мессира Бернардо. К неудовольствию советника, принц вышел победителем, снискав одобрение мужчин и восторг дам. Лоренца же вновь заскучала, так как не знала никого из последующих поединщиков. Но тут герольды выкрикнули имя барона де Монбара, чья лошадь была покрыта жёлтой попоной, а на щите красовалось изображение красной башни. Внезапно остановившись перед трибуной, где сидела Лоренца, капитан склонил копьё перед её матерью.
Банкир нахмурился, в то время как донна Флери, справившись с изумлением, сбросила вниз овальный платочек, обшитый кружевом. Поймав платочек, Монбар прицепил его на шлем. После чего подъехал к выставленным щитам и трижды ударил копьём в один из них. Герольды тотчас же объявили, что сеньор де Монбар вызывает мессира де Сольё на три удара копья. С замиранием сердца Лоренца следила за тем, как Амори выезжал на ристалище. Попона на его жеребце была зелёного цвета, а на щите – изображён белый сокол с распростёртыми крыльями. Когда молодой человек склонил своё копьё перед какой-то дамой, сидевшей рядом с королевой, девушка слегка вздохнула про себя, хотя и знала, что до замужества ей не полагалось иметь рыцаря. Впрочем, её огорчение вскоре сменилось тревогой за Амори, который был моложе своего приятеля и, следовательно, менее опытен, чем он. Коммин же в этот момент сказал её отцу:
– Этот бургундский капитан слывёт отчаянным храбрецом, за что пользуется расположением короля. И, в то же время, как говорят, он погубил репутацию не одной дамы. Так что советую Вам, господин де Нери, беречь от него Вашу супругу и дочь.
– Благодарю Вас за предупреждение, сеньор, – озабоченным тоном ответил флорентиец.
Как только труба прозвучала в третий раз, противники, дав шпоры лошадям, помчались навстречу друг другу. Треск копий раздался почти одновременно. При этом Амори покачнулся в седле и едва удержал стремена. Зрители тотчас же разразились подбадривающими криками. А Монбар, доскакав до конца ристалища, заменил копьё и, развернувшись, ринулся в новую схватку. Как и в первый раз, он преломил свое копьё о щит друга и тот повалился на правый бок. От испуга Лоренца закрыла глаза:
– Что там, Жанна?
– Я думала, что мессиру де Сольё пришёл конец!
Тогда уже с открытыми глазами девушка с радостью убедилась, что Амори удалось каким-то чудом удержаться в седле. Правда, всем присутствующим было ясно, что сила на стороне капитана. Тем не менее, во время третьей схватки его копьё лишь скользнуло по доспехам Сольё. Напротив, от удара последнего из шлема Монбара посыпались искры и он потерял одно стремя. Снова зазвучали трубы и судьи, посовещавшись, объявили ничью.
Вне себя от радости, Лоренца сжала руку подруги:
– Слава Творцу!
Покосившись на неё, Жанна заметила:
– На Вашем месте я бы огорчилась, ведь победа ускользнула из рук рыцаря Вашей матушки в самую последнюю минуту.
Нери же вдруг вспомнил о делах в Париже и стал прощаться с Коммином. Что же касается Лоренцы, то она покидала турнир с чувством разочарования. В этот день она так и не увидела больше Амори, который, вероятно, принимал поздравления от своей дамы. А на следующее утро девушка вместе с родителями уехала из Мо, в то время как семейство Доруа осталось ещё погостить у родственников.
Уже подъезжая к церкви Сен-Мерри, Лоренца услышала какой-то шум. Вообще, здесь это не было редкостью, так как к улице Сен-Мартен примыкали две другие улицы Парижа – Бризмиж и Ля Кур-Робер, где жили публичные девки. Внезапно из-за угла выбежали несколько женщин, по виду представительниц самой древней профессии, которые, громко ругаясь, избивали одну из своих товарок. Из их криков можно было понять, что несчастная осмелилась предлагать себя прохожим, не принадлежа к цеху развратных девиц, имевших свой устав и свои привилегии. С огромным усилием вырвавшись из их рук, она стремглав бросилась к улице Ломбардцев. Но, споткнувшись, упала на землю и уже не пыталась подняться. Никто не успел опомниться, как Лоренца выскочила из носилок и склонилась над ней. Но когда следом, пылая местью, подбежали девицы лёгкого поведения, слуги Нери прогнали их прочь. Бормоча проклятия и потрясая кулаками, те всё же убрались.
– Что с тобой? – спросила между тем у пострадавшей дочь банкира.
В ответ та едва слышно прошептала:
– Спасите меня… Ради Творца!
После чего потеряла сознание.
Услышав, что мессир Бернардо зовёт её, Лоренца умоляюще произнесла:
– Отец, мы не можем оставить здесь эту девушку!
Банкир, который обычно ни в чём не мог отказать своей дочери, всё-таки немного помедлил, прежде чем отдал приказ слугам поднять незнакомку и доставить на улицу Розье. Когда, переодевшись, Лоренца спустилась вниз вместе с донной Аврелией, её мать вместе с Жильеттой как раз привела девицу в чувство.
– Как тебя зовут? – спросила донна Флери.
– Катрин Буре, сударыня.
– У тебя что-нибудь болит?
– Нет. Только голова кружится.
– Наверно, это от голода. Когда ты ела в последний раз?
– Не помню.
– Ей нужно дать молока! – воскликнула Лоренца.
– Нет, лучше куриного бульона, – поправила её мать.
Выпив бульон, Катрин, наконец, смогла рассказать свою историю.
Она родилась двумя годами раньше Лоренцы в семье разносчика вина, перебравшегося из Алансона в Париж. Её мать умерла после первых родов и отец женился вторично. Мачеха сразу невзлюбила Катрин, но, пока был жив отец девушки, ей приходилось терпеть падчерицу. Когда же полгода назад его не стало, злодейка выгнала Катрин из дома, заявив, что отец не оставил ей ни гроша. Так как в Париже у неё не было родственников, девушка оказалась на улице. Вначале она пыталась просить милостыню, но её отовсюду прогоняли, потому что Катрин не входила в братство нищих. Подобрала её старая сводня и, наскоро обучив «ремеслу», сама стала подыскивать ей клиентов. Причём девушка работала на неё за кусок хлеба и охапку соломы. А недавно сводня отдала душу дьяволу и её наследники прогнали Катрин прочь. Она пыталась прокормиться тем единственным ремеслом, которое знала, но проститутки заприметили новенькую, не входившую в их союз, за членство в котором нужно было внести немалый взнос, и принялись преследовать её. Дальнейшие события донне Флери и Лоренце уже были известны.
Во время рассказа алансонки у Лоренцы не раз выступали на глазах слёзы. Если мессир Бернардо и донна Флери всячески лелеяли и оберегали свою дочь, то эта девушка была вынуждена отдаваться первому встречному, лишь бы не умереть от голода. Как только Катрин закончила своё повествование, мать Лоренцы, критически оглядев её лохмотья, заметила:
– Пожалуй, тебе не мешало бы помыться.
Донна Флери достала из сундука чистое полотняное платье, в каких в доме Нери ходила вся прислуга, и отправила алансонку в комнату для мытья вместе с Жильеттой. После чего сама куда-то вышла. Лоренца же задержалась с донной Аврелией в столовой.
– Надеюсь, твоя матушка не собирается оставить в доме эту девицу! – заметила вдова, имея в виду Катрин.
– Но ты ведь сама мне рассказывала, мадонна, что когда к Христу привели грешницу, он сказал: «Пусть первый камень бросит в неё тот из вас, кто сам не грешил».
– Не понимаю, о чём ты, донна Лоренца?
– О том, что я вчера видела из окна, как ты, мадонна, после ужина кралась на конюшню к нашему конюху Тома.
Лицо вдовы покрылось красными пятнами:
– Что ты хочешь?
– Прошу тебя, мадонна, будь милосердна к Катрин.
Через минуту появилась донна Флери, а затем, в сопровождении Жильетты, алансонка. При виде её разрумянившегося от купания личика женщины и Лоренца ахнули. Сейчас в Катрин трудно было узнать ту жалкую бродяжку, которую они подобрали на улице. Её каштановые волосы после мытья приобрели мягкий блеск, а точёную фигурку не смогли испортить никакие лишения.
– Что ты собираешься делать дальше, Катрин? – осторожно поинтересовалась у неё донна Флери.
В светло-карих глазах девушки мелькнула тревога:
– Не знаю, сударыня.
Мать Лоренцы переглянулась с донной Аврелией.
– Вы хотели нанять ещё одну служанку, – напомнила та. – Ведь Жакетта скоро выйдет замуж.
Жакетте, одной из служанок Нери, посчастливилось пленить вдовца-пекаря с соседней улицы, в дом которого она собиралась переехать после венчания.
В ответ донна Флери вздохнула:
– Но что скажет господин де Нери?
– Не волнуйтесь, матушка, я берусь уговорить отца, – поняв, что мать побеждена, заверила её Лоренца.
– Ну, если он не будет возражать, то ты можешь остаться, Катрин.
– Храни Вас Господь, сударыня, – алансонка поцеловала руку супруги банкира.
– Иди пока отдохни в комнате служанок, – мягко ответила та. – Жильетта проводит тебя. Я велела ей достать из сундука ещё один соломенный матрац.
Как только новая служанка вышла, Лоренца воскликнула:
– Вы – самая добрая и великодушная женщина на свете, матушка!
– Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом, – снова вздохнула донна Флери, в глубине души нежно любившая мужа и дочь.
Ночью она долго не могла уснуть, лёжа рядом с храпящим мессиром Бернардо. Мать Лоренцы размышляла о том, правильно ли поступила, и прислушивалась к каждому шороху в доме.
