Елизавета Михайловна Родкевич
Господин, которого убили дважды
– Фёдор Иванович, будьте добры, позвольте мне побеседовать с семьёй покойного наедине. Если вас не затруднит, приведите в порядок протоколы.
Филимонов кивнул, и пристав вошёл комнату.
В спальне было душно и темно. Марья смотрела на стену остекленевшем взглядом. Что творилось сейчас в её голове? Страшно представить. Юлия Михайловна, бледная и словно уменьшившаяся, ссохшаяся от горя, лежала на постели, прикрыв глаза.
– Простите, что потревожил ваш покой, – негромко сказал Сафонов.
– Покой? О, о нём я сейчас могу только мечтать. Зачем вы пришли? – устало спросила несчастная мать.
– Я хотел задать вам несколько вопросов. Это поможет найти убийцу как можно быстрее.
– Вам лишь бы вопросы задавать! Когда от слов вы наконец перейдёте к действиям, Андрей Петрович? А если так подумать, то какая разница? Паше это уже не поможет… – по её щекам покатились слёзы.
Тяжело вздохнув, пристав спокойно спросил:
– Вы заметили что-нибудь необычное в поведении вашего сына за некоторое время до его смерти?
– Нет, ничего.
– Маменька, а мне казалось, что… – вмешалась в разговор молчавшая до того Марья.
– Маша, сколько раз тебе говорить: не перебивай, когда взрослые разговаривают! Простите, Андрей Петрович.
– Позвольте, Юлия Михайловна, позвольте: ваша дочь уже взрослая девушка, и я очень хочу узнать, что ей казалось.
– Паша очень легко злится, вернее, злился… вот и в тот вечер он был очень рассержен, после того, как Софья Константиновна дала ему пощечину. Он в целом был очень эмоционален, но в тот вечер это показалось мне странным. Он словно не мог контролировать себя, – Марья прикусила губу, сдерживая слезы, но всхлип все равно вырвался из груди. – Не могу поверить, что он мёртв, просто не могу поверить! Скажите, вы уже нашли убийцу, Андрей Петрович?
– Скорее нас всех перебьют, как котят, пока Андрей Петрович соизволит найти этого мерзавца, – язвительно усмехнулась старшая Реутова.
– Юлия Михайловна, позволите ли вы задать несколько вопросов касательно вашего покойного мужа наедине?
– А какое это имеет отношение к делу?
– Позвольте решать это мне. Я всего лишь хочу уточнить несколько деталей.
– Так и быть. Маша, прошу, оставь нас.
Девушка вышла из комнаты, и пристав негромко спросил:
– Ваш покойный супруг, кажется, был врачом, не так ли?
– Да, абсолютно верно. Паша хотел пойти по его стопам.
– И, если я не ошибаюсь, он застрелился.
Юлия Михайловна Реутова
– Признаться честно, я всё же совершенно не понимаю, какое это имеет
отношение к делу. Или, быть может, вам просто нравится вскрывать мои старые раны?
– Юлия Михайловна, прошу вас, ответьте честно мне на невероятно важный вопрос – вы знали…
Раздался стук в дверь, и на пороге появился запыхавшийся Фёдор Иванович.
– Андрей Петрович, простите за беспокойство, но, кажется, мы нашли убийцу. Одна из горничных…
– Тихо! – рявкнул в его сторону пристав. – Прошу простить меня, Юлия Михайловна, я вынужден вас оставить. До скорой встречи.
Стоило им выйти из комнаты, как урядник принялся тараторить:
– Пришли результаты экспертизы. Павел отравлен! Это Алексей Николаевич! Сейчас ко мне подошла одна из горничных, она говорит, что видела его в ночь убийства выходящим из комнаты покойного Дмитрия Сергеевича.
– Почему же она не поведала об этом раньше? – со скептической улыбкой поинтересовался пристав.
– Бедняжка была жутко напугана и хранила молчание, но после смерти Павла Александровича, которому она очень симпатизировала, решила срочно всё рассказать нам.
– В таком случае мы немедленно отправимся к ней. Я должен услышать всё из первых уст.
Пять минут до каморки горничной в соседнем флигеле показались Андрею Петровичу невероятно долгими. Но вот распахнулась дверь, и его глазам предстала скромная комнатка: небольшой шкаф, односпальная кровать, маленькое окошко с занавесками в цветочек, и… о, Господи! В правом углу комнаты на полу лежала служанка, а рядом с ней, в зловещей алой луже – окровавленная кочерга.
– Бог мой!.. – Сафонов не стал наклоняться, чтобы измерить пульс: все было очевидно. – Мы немедленно идём к Алексею Николаевичу.
**
В саду было невероятно хорошо, и если в доме горе витало в воздухе, делая его густым – хоть ножом режь, то здесь дышалось легко. Алексей медленно прогуливался по берегу пруда, погрузившись в раздумья, и сейчас его волновали далеко не убийства. Чёрт возьми, да что вообще с ним происходит? Он был уверен, что все чувства к Софье остались далеко позади, но сейчас думать он мог о ней и только о ней. Каждую ночь она снилась Якунину, и на следующее утро тот не решился бы взглянуть ей в глаза. Бред, решительно, это полный бред! Нет, Алексей вовсе не хотел повторения истории с Катей. Каждый раз упоминание этого имени отзывалось в душе ноющей болью, а что сейчас? Ужели его вновь заинтересовала Софья? А самое главное, что будет дальше? Его мучили подозрения: быть может, убийца именно она, Софья? В конце концов, у неё были и возможность, и повод. Эти мысли изводили Якунина, и как бы он ни старался отогнать их, ничего не получалось.
Позади раздался шорох, и Алексей обернулся.
– Здравствуйте, Алексей Николаевич! Простите, если я помешала вам. Я немедленно уйду.
– Что вы! Разве вы можете помешать мне, Софья Константиновна? – он стеснительно улыбнулся. – Вы словно хотите что-то сказать. Возможно, мне просто показалось…
– Ах, Алексей Николаевич, если бы вы только слышали, что о нас судачат!.. Говорят, что мы любовники, что мы, сговорившись, убили Дмитрия, а потом и Павла. Какой кошмар, какая низость!
– Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть, – с нервной усмешкой сказал Якунин.
– О чём вы? – Софья удивлённо посмотрела на него.
– Я? Ни о чём. Софья Константиновна, вы наверняка слышали о пистолете, что нашли в моей комнате. Я совершенно не знаю, откуда он взялся там, однако, я хочу кое в чём признаться вам. Это давно тяготит меня, – сердце бешено колотилось, во рту пересохло, дышать было трудно. «Три слова, чёрт возьми, скажи ей эти несчастные три слова!» – подумал он.
– В чём? Неужели… неужели вы убийца?
– Нет, нет, что вы! Я просто хотел сказать, что нам надо держаться вместе. Нас теперь обоих подозревают.
И снова ему не хватило храбрости. Бог мой, как сейчас ему было стыдно за себя!
– Алексей Николаевич, прошу вас, скажите мне правду, – Софья прищурилась и слегка наклонила голову на бок.
– О какой именно правде вы говорите? – старясь изобразить искреннее удивление, проговорил Алексей.
– Я не знаю, однако вы сами заявили, что что-то давно тяготит вас. Что именно?
Сердце попустило несколько ударов. «Сейчас или никогда», – подумал он.
– Софья Константиновна, прошу вас, присядьте. Вы сможете выслушать меня до конца?
Она опустилась на скамейку и кивнула в знак согласия.
– Я скажу вам честно, Софья Константиновна: я не святой отшельник, и в моей жизни было много женщин. Стыдно признаться, но в делах любовных мне никогда не везло, – губы тронула горестная усмешка. – С тех пор я поклялся, что больше не будет в моей жизни любви, что я буду слушать только разум, а не сердце, я клялся, что… Да какая, чёрт возьми, разница? Увидев вас вновь, я нарушил все данные себе обещания. Я люблю вас, Софья Константиновна, люблю с того самого дня, когда увидел вас впервые десять лет назад.
Она испуганно смотрела на него, а по щекам катились крупные слёзы.
– Алексей Николаевич… Ах, Алексей Николаевич, одумайтесь! – наконец сказала она дрожащим голосом. – Меня отделает от каторги один шаг, и одна нога моя уже в кандалах. В конце концов я была замужем и далеко не юна, я вряд ли смогу подарить вам детей, мои руки изрешечены шрамами, я медленно схожу с ума. Алексей Николаевич, вы найдёте себе чудесную невесту, молодую, красивую, невинную и чистую, вы будете счастливы с ней!
– Софья Константиновна, мне хватит одного вашего слова, чтобы я больше никогда не потревожил вас, – в его глазах ещё сквозила надежда, но осознав, что ему отказали, Алексей переменился в лице. – Простите, мне не стоило позволять себе такую вольность. С вашего позволения я оставлю вас, – он развернулся и направился к дому.
– Занятно, очень занятно, – прошептал стоявший всё это время в зарослях Андрей Петрович. – Постойте, Алексей Николаевич! – крикнул ему вдогонку пристав, вылезая из кустов.
Якунин вздрогнул и резко обернулся.
– Что случилось, Андрей Петрович? Что вы здесь делаете? – удивлённо и испуганно спросил он.
– Подслушиваю воркование двух голубков. Ах, да, ещё я пришёл вас арестовать по обвинению в убийстве троих человек, Алексей Николаевич.
– Что? – хором спросили Софья и Алексей.
– Одна из горничных свидетельствовала против вас, и буквально через пять минут она была убита. Как вы объясните это?
– Последние полчаса я был здесь. Ах, точно, это никто не может подтвердить, – с досадой воскликнул Алексей. – Ну что же, можете допросить этих чудесных пекинских уток. Уверен, что они дадут следствию необходимую информацию.
– Вы шутите? Замечательно. Обычно люди в вашем положении рвут на себе волосы. Мы сейчас же вернёмся в дом, и оттуда вас заберёт конвой.
– Какой конвой, Андрей Петрович? Что вы имеете в виду? – Софья удивлённо смотрела на пристава, и тому стало её искренне жаль.
– Как я уже и сказал, Софья Константиновна, я, к своему превеликому сожалению, вынужден арестовать Алексея Николаевича по обвинению в убийстве троих человек, а посему прошу пройти его за мной. Алексей Николаевич, если вы будете сопротивляться, мы, – Сафонов указал на урядника, вышедшего вслед за ним из зарослей, – будем вынуждены применить силу.
Пожав плечами, Якунин протянул руки, и Филимонов защёлкнул на них наручники. В сопровождении двух полицейских арестованный направился к дому, гордо подняв голову.
– Стойте! Он не виновен, вы должны отпустить его! – Софья бросилась за ними, путаясь в длинной юбке.
– Не беспокойтесь, Софья Константиновна – правда восторжествует. Всё будет хорошо, – Алексей старался говорить спокойно, но тревога подступала к горлу и мешала дышать. Нет, он боялся не за одного лишь себя – как бы она не натворила глупостей!..
У дома собрались абсолютно все, шокировано наблюдая за скорбной процессией и ничего не понимая.
– Что происходит?! Алёша! Что случилось? – Анна Васильевна выбежала из дома и преградила путь полицейским.
– Меня… меня немного арестовали. Всего лишь небольшое недоразумение, тётушка. Мы скоро его решим, – попытался пошутить Алексей.
– Отпустите его! Немедленно! Вас пригласили сюда не для того, чтобы вы арестовывали моего племянника! – разгневанная женщина двинулась на пристава.
– Его сейчас же отпустят, Анна Васильевна, вы можете не переживать, – спокойно проговорила Софья. На её лице застыло выражение холодной отрешённости. – Его отпустят, потому что арестуют меня. Дело в том, что я убийца. Какая досада, не правда ли?
Глава 6
*
Тишина, омерзительно громкая тишина зазвенела в ушах, и казалось, что в мире не осталось больше звуков, кроме шелеста листьев. Должно быть, если бы всё происходило в театре, то критики непременно бы отметили немую сцену; однако это был не спектакль, а потому это молчание напоминало лишь затишье перед бурей.
Первой опомнилась Юлия Михайловна. Из уст её посыпались оскорбления и обвинения, и она хотела было во второй раз наброситься на Софью, но Андрей Петрович преградил разъярённой женщине путь.
– До приезда конвоя Софья Константиновна будет находиться в своей комнате, – сказал пристав, а затем обратился к Софье:
– К несчастью, мы будем вынуждены запереть дверь, – Сафонов кивнул своему помощнику, и они вдвоём повели арестованную в дом.
Наконец и Якунин оправился от шока. Он бросился вслед за полицейскими и закричал:
– Постойте! Постойте, чёрт возьми! Вы не… – догнавший его Владимир Борисович одёрнул за рукав Алексея, и тот замолчал.
– Если ты хочешь помочь Софье Константиновне, то должен действовать трезво, а не подставлять под удар себя и свою семью, – спокойно и строго проговорил Верховский.
– Она пожертвовала своей свободой ради меня! Я знаю, что она невиновна, знаю, что…
– Ещё скажи при всех, что ты убийца. Ну же, Алёша, хватит ломать комедию! Посуди сам: всё, что ты сейчас можешь сделать – поговорить с Андреем Петровичем и привести ему доказательства невиновности Софьи Константиновны.
– У меня их нет, – тяжело вздохнув, сказал Алексей.
– Нет? Тогда почему ты так уверен в том, что она никого не убивала? – посмотрев на Алексея, Владимир Борисович покачал головой. – Бросай это, Алёша, бросай.
Якунин замолчал и бросил колкий взгляд на дядю; затем губы офицера тронула лёгкая усмешка, и он сказал:
– С вашего позволения, дядюшка, я отправлюсь прогуляться. Сегодня просто восхитительная погода!
Не обращая внимания на попытки дяди остановить его, Алексей направился к дому. В голове рождался план.
**
– Нет, я отказываюсь верить в то, что убийца – Софья Константиновна, отказываюсь! Но что я мог упустить из вида, Фёдор Иванович? – пристав ходил по комнате, яростно массируя виски.
– Что вы могли упустить? Мне кажется, ничего. Я думаю, что вы заблуждаетесь, Андрей Петрович. Против Софьи Константиновны свидетельствуют все улики, и, как мне кажется, её вина очевидна. Но дело в другом: вдруг убийц, к примеру, двое? Ни капли не удивлюсь, если мы выясним, что и Алексей Николаевич замешан в этом грязном деле.
– Да нет же, Фёдор Иванович, нет! Помяните моё слово: мы с вами не знаем чего-то очень важного, – Сафонов замолчал и поёжился. – Сегодня в доме ужасно холодно, несмотря на то, что уже июнь. Не пойти ли вам, Фёдор Иванович, спросить разрешения разжечь камин? Я продрог, честное слово, продрог.
Филимонов кивнул и пошёл к Владимиру Борисовичу. Через несколько минут на пороге комнаты полицейских уже стояла горничная с ворохом ненужных бумаг для розжига. Стоило ей подойти к камину, как Андрей Петрович бросился туда.
– Подожди-ка: я должен проверить все бумаги! Вдруг ты сожжёшь что-нибудь важное?
Горничная удивленно посмотрела на пристава, и Сафонову показалось, что она хочет покрутить пальцем у виска, однако девушка лишь молча кивнула головой и отошла.
Признаться честно, эта была одна из самых старых привычек Андрея Петровича: он никогда не позволял разжигать камина без проверки каждой бумажки. Должно быть, пристав искренне верил, что однажды эта слабость поможет ему раскрыть какое-нибудь запутанное дело.
– Не то, не то, снова какая-то ерунда… – то и дело приговаривал Андрей Петрович на протяжении последующих десяти минут.
Вдруг молчание в комнате прервал его возглас:
– Ничего нельзя доверить этим горничным! Ты чуть было не сожгла очень важную бумагу, – обратился он к стоявшей рядом девушке. – Должно быть, Владимир Борисович по ошибке её выбросил. Надо немедленно вернуть это хозяину!
Спустя несколько минут Сафонов, зажав бумагу в руках, стоял у кабинета Верховского.
– Владимир Борисович, здравствуйте! – воскликнул пристав, как только ему открыли дверь.
– Здравствуйте, Андрей Петрович. Уже приехал конвой?
– О нет, он будет только к вечеру. Я пришёл по другой причине: вы чуть было не отдали невероятно важную бумагу на сожжение. Посмотрите, здесь же расписка о том, что вы должны четыреста сорок пять рублей ассигнациями!
По лицу Верховского пробежала тень.
– Я уже отдал все свои долги, Андрей Петрович. Вы смело можете сжигать эту бумагу.
– Вы уверены?
– Разумеется, я уверен.
Сафонов кивнул головой, а губы его тронула лукавая улыбка. Мужчины попрощались, и пристав вышел из кабинета, шепча под нос: «Занятно, очень занятно».
Стоило Андрею Петровичу зайти в свою комнату, как он крикнул своему помощнику:
– Эврика, Фёдор Иванович, эврика! Я уверен, что нашёл кое-что очень и очень важное. Позвольте поручить вам выяснить обо всем, что происходило за карточным столом во время этого в прямом и переносном смысле убийственного бала.
– Это займёт немало времени, Андрей Петрович. Сначала надо взять у Анны Васильевны адреса приглашённых на бал, потом выяснить, кто из них в тот вечер играл в карты, после – связаться с ними, дождаться ответа…
– Нет, Фёдор Иванович, такой вариант развития событий меня совсем не устраивает. Быть может, слуги что-то знают про карты?
– Я задавал им этот вопрос, однако не получил подробного ответа.
– Значит, будем импровизировать! – Андрей Петрович потёр руки. – Вперёд, Фёдор Иванович, вперёд!
Когда полицейские вошли в кабинет к Верховскому, он сидел за столом и читал книгу. Сафонов выглядел излишне оживлённым и довольным, что несколько удивило Владимира Борисовича.
– Рад вас снова видеть. Чем обязан на этот раз? – спросил хозяин имения у пристава и урядника.
– Владимир Борисович, разрешите задать вам вопрос, – улыбаясь, произнёс свою любимую фразу пристав.
– Конечно, Андрей Петрович, спрашивайте, – улыбнувшись в ответ, сказал Верховский. Сафонову показалось, что он был взволнован.
– Почему вы солгали мне?
– Позвольте, я, кажется, чего-то не понимаю. Когда я солгал вам? Я человек чести, и ни за что бы не позволил себе…
– Я имею в виду ваш карточный долг, – прервал его Сафонов. – Мне кажется, или в ночь перед первым убийством вы проиграли покойному Дмитрию Сергеевичу четыреста сорок пять рублей ассигнациями? Почему вы не рассказали об этом?– Я… Тут какая-то ошибка, Андрей Петрович! Интересно, откуда только вы взяли это?
– О, нет, Владимир Борисович, я ничего не брал. Напротив, это вы взяли в долг у аптекаря названную мной сумму. Разумеется, вы уже успели её вернуть, но меня заинтересовал вопрос: зачем вам понадобилось брать в долг эти деньги? Вы ведь вполне состоятельный человек… Стоило же мне копнуть чуть глубже, я узнал невероятно много нового и интересного, начиная с того, что вы, не распоряжаясь семейным бюджетом, погрязли в долгах, о которых не знает ваша супруга, и заканчивая тем, что я наконец-то нашёл ваш мотив.
– Да какой мотив, Андрей Петрович?! – Верховский вышел из себя. – Да, я проиграл покойному в карты названную вами сумму, но это же вовсе не значит, что я убийца! На каком основании вы меня обвиняете, когда преступница сама признала свою вину?
Владимир Борисович Верховский
– Я знаю, вы вряд ли мне поверите, однако Софья Константиновна солгала, объявив себя убийцей. Пройдёт некоторое время, и я смогу это доказать, Владимир Борисович, смогу. Засим прощаюсь с вами. Будьте, пожалуйста, осторожны, – с этими словами пристав с удивлённым урядником вышел из комнаты и направился к себе.
– Что это значит, Андрей Петрович? Откуда у вас информация о финансовых неурядицах Владимира Борисовича? – удивлённо спросил Филимонов.
– У меня не было никакой информации, кроме бумаги о том, что Владимир Борисович должен четыреста сорок пять рублей ассигнациями нашему общему знакомому, Степану Семёновичу, тому самому аптекарю, у которого вы всегда берёте тройной одеколон. Должно быть, Владимир Борисович взял в долг эти деньги на балу, где мог быть наш с вами знакомый – впрочем, факт его присутствия стоит уточнить у Анны Васильевны.
– Но как вы узнали, что семейным бюджетом распоряжается Анна Васильевна?
– Я не знал этого. Учитывая их характеры и состоятельность супруги Владимира Борисовича до брака с ним, я всего лишь сделал предположение. Пока они искали хозяйку имения, пристав продолжал говорить:
– Знаете, Фёдор Иванович, мой покойный отец тоже был становым приставом. Он однажды сказал мне, что для расследования преступления обязательно надо представлять себе все действия. Представлять в деталях, предполагать… Вот я и представил себе, что Владимир Борисович взял у Степана Семёновича в долг названую мной ранее сумму, а когда поехал за нами в город после убийства, то вернул ему эти деньги. Отталкиваясь от этого я смог предположить, что он ничего не рассказал мне об этой махинации, испугавшись, что я начну его подозревать. Однако, я вижу вдалеке Анну Васильевну. Внимательно следите за её реакцией и будьте готовы подыграть мне в любой момент.
– Безусловно, – ответил урядник.
Так как поиски хозяйки имения наконец увенчались успехом, полицейские направились к ней. Анна Васильевна предложила выпить чаю, поэтому вскоре они сидели в гостиной.
– Всё произошедшее – сущий кошмар… До сих пор не верю, что это сделала Софья Константиновна!
– Я тоже, Анна Васильевна, я тоже, – закусывая аппетитным пирожным, усмехнулся Андрей Петрович.
– Неужели? Но её ведь арестуют! Разве вы этому не помешаете?
– До тех пор, пока не будет найден настоящий убийца, мы с Фёдором Ивановичем совершенно бессильны, – пристав прервался, отхлебнув чай. – К слову, позволите ли вы задать вам несколько странный вопрос?
– Да, разумеется, – Сафонову на секунду показалось, что его собеседница насторожилась.
– Наш с вами общий знакомый, Степан Семёнович, наверняка присутствовал на балу, не так ли?
Анна Васильевна Верховская
– Степан Семёнович? Конечно, он присутствовал. Разве я могла бы его не пригласить? Но почему вы спрашиваете?
Старательно делая вид, что он не услышал вопрос, пристав проговорил:
– Занятно, очень занятно… Вы знаете, Анна Васильевна, – Андрей Петрович усмехнулся, – у каждого в этом доме был мотив. Каждый хотел убить Дмитрия Сергеевича, и я в этом уверен, совершенно уверен!
– Что вы такое говорите, Андрей Петрович?! Такого решительно не может быть! Все мои гости – невероятно порядочные, честные люди, и…
– Я уверен в этом потому, что знаю мотив как минимум доброй половины гостей, начиная с Софьи Константиновны с Алексеем Николаевичем и заканчивая вашим многоуважаемым супругом, – прервал её Сафонов. Он говорил, почти не делая пауз, не давая шанса перебить себя вопросом или возмущением. – Что касается Реутовых, то я думаю, что подозревать мать в убийстве сына и сестру в убийстве брата в корне неверно, по крайней мере, мне очень хочется в это верить. А что же вы, Анна Васильевна?
– Я? При чём тут я? – хозяйка имения шокировано смотрела на пристава. – Позвольте, Андрей Петрович, вы что, подозреваете меня в убийстве?
– Разумеется, Анна Васильевна, разумеется. Прошу, не сочтите это за оскорбление – моя профессия обязывает меня подозревать всех и вся.
– Андрей Петрович, мне кажется, вы совсем забыли, что Софья Константиновна уже признала свою вину. К чему все эти поиски? Вы толчёте воду в ступе.
– Забавно, вы ведь только что настраивали, чтобы я её спас… В прочем, быть может, Анна Васильевна, вы правы. Однако, пока конвой в пути, я имею полное право разузнать ещё кое-что, разузнать из чистейшего интереса. Давайте немного пофантазируем. Представьте, что вы убийца. Если бы вы лишили жизни Дмитрия Сергеевича, то по какой причине?
– Мне совершенно не нравится всё то, что вы говорите, Андрей Петрович. Не будь мы с вами давно знакомы, я бы затаила на вас обиду. Вы прекрасно знаете, что я бы ни за что не смогла бы убить человека. Прошу прощения, но я предлагаю вам прервать нашу беседу, чтобы… не поссориться. До скорой встречи, – с этими словами оскорблённая женщина вышла из-за стола.
– Мне кажется, что вы обидели её, Андрей Петрович, – сказал урядник, когда Анна Васильевна скрылась из виду.
– Обидел? О нет, мой дорогой Фёдор Иванович, в её глазах я видел не обиду, а страх. Она совершенно точно что-то скрывает, и я буду не я, если не узнаю, что.
***
«Боже мой, какая это глупость! – пронеслось в голове у Алексея. – Нет, решительно вся эта затея – просто полный бред!»
Камень в руке горел, словно то был не обычный булыжник, а раскалённый уголёк. Бросить или не бросить? «Черт возьми, была не была!» – раздражённо подумал Якунин. Галька с оглушительным звоном врезалась в окно, и вскоре Алексей смог увидеть Софью. На её лице, как и в их последнюю встречу, застыло выражение горечи и страха, только на этот раз к нему добавилась ещё и отрешённость. О чём она думает? Боится ли его, стыдится после того дурацкого признания? А в конце концов, есть ли разница? Он не получил ответа, которого так жаждал. Зачем ему только взбрела в голову эта идея? Признаться честно, Якунин чувствовал себя недалёким влюблённым гимназистом. Он с горечью усмехнулся и хотел было развернуться и пойти назад, как вдруг вспомнил, что из окна на него смотрит Софья и ждёт какого-либо объяснения. Алексей поднял глаза.
