Елизавета Михайловна Родкевич
Господин, которого убили дважды
Глава 4
*
В столовой Верховских было душно и неуютно. Единственными звуками, раздававшимися в комнате, было лишь лязганье столовых приборов, напоминающее Алексею звон кандалов, да стук дождя по оконному стеклу. Господа ужинали за длинным столом, а слуги сновали по большой зале.
– Пока вас не было, я провёл обыск. Ни орудия убийства, ни чего-либо другого, что могло бы помочь ходу дела, мы не нашли, – проговорил Андрей Петрович.
Воцарилась звенящая тишина. Каждому из присутствующих было не по себе от того, что их вещи осматривали.
– А где же Марья Александровна? – спросила Софья у Юлии Михайловны.
– Она не придёт, говорит, что плохо себя чувствует.
После того, как все пожелали Марье скорейшего выздоровления, пристав спросил у собравшихся:
– К слову, никто из вас ведь не слышал выстрела, не так ли?
– Была гроза, и он мог смешаться с раскатами грома, – робко предположила Юлия Михайловна.
– Судя по тому, что на виске трупа есть ожог, стреляли в упор, но звук всё равно должен был быть! Странно это, очень странно.
И снова все замолчали, и снова Алексею стало не по себе.
– Произошедшее… произошедшее просто немыслимо! Два убийства одного и того же человека – это похоже на глупую комедию. Нет, я решительно отказываюсь верить в это! – прервав тишину, воскликнула Анна Васильевна и всплеснула руками. – Наверняка здесь какая-то ошибка!
– Никакой ошибки, Анна Васильевна, никакой ошибки, – с причмокиванием отрываясь от вкуснейшего рагу, заявил Андрей Петрович. – Совершенно точно установлено, что в стакане с водой, стоявшем на столе, была растворена смертельная доза цианистого калия. Так что, как и говорил Павел Александрович, сначала новопреставленный был отравлен, а после застрелен.
– А вдруг это было самоубийство? Быть может, Дмитрий Сергеевич сам принял цианид перед дуэлью с Алексеем Николаевичем? Он мог испугаться, в конце концов, – Юлия Михайловна резко замолчала, и её губы болезненно искривились, – такое случается.
– Это было бы совсем не в его характере, – подала голос Софья. – Дмитрий был в ярости, он отсчитывал минуты до момента, когда встретится на дуэли с Алексеем Николаевичем, он жаждал возмездия. Вряд ли бы он решил убить себя в тот вечер.
– И всё же я до конца не понимаю: что произошло между вами? Почему ваш покойный супруг был в такой ярости? Мне кажется, Софья Константиновна, вы от нас что-то скрываете, и позвольте мне предположить, что именно, – ехидно улыбнувшись, сказал молчавший до того Павел.
– Что вы имеете в виду, Павел Александрович? Или же вы хотите открыть нам какую-нибудь врачебную тайну? – язвительно спросил Алексей. Он чувствовал, как начинает закипать.
– Я считаю, что от следствия не должно быть тайн, даже врачебных. Простите, что я говорю о вас в вашем присутствии, милейшая сударыня, однако позвольте мне задать странный вопрос Андрею Петровичу. Видели ли вы руки Софьи Константиновны? – цинично поинтересовался Реутов.
В одно мгновенье Софья сделалась белее смерти, а затем покраснела.
– Павел Александрович, я считаю, что нам стоит прекратить этот разговор, – постарался успокоить вошедшего в раж доктора Андрей Петрович. – Я, к счастью, ещё гожусь для сыскной работы, и не нуждаюсь в чьей-либо помощи для проведения расследования.
– Нет уж, позвольте, вы должны это увидеть! Я проводил осмотр после того, как Софья Константиновна подвернула ногу. С лодыжкой-то ничего серьёзного, а вот про остальное я бы так не сказал. На запястьях – шрамы, а на шее – свежие синяки. Как вы это нам объясните, милсдарыня?
Софья встала со своего места и неспешно направилась к Павлу. Все смешалось: её занесённая рука, пощёчина, звон от удара… Быстрыми, несмотря на хромоту, шагами оскорбленная женщина вышла из залы и направилась к себе в комнату. Воцарилось молчание.
– Софья Константиновна пережила то же, что и я в своё время – лишилась мужа, так что я прекрасно понимаю, насколько ей сейчас нелегко. Мне стыдно за тебя, Паша, – негромко сказала Юлия Михайловна, а затем поднялась с кресла и пошла вверх по лестнице к комнате Софьи. Анна Васильевна последовала за ней, а вместе с ней и Андрей Петрович. Последним из-за стола поднялся Алексей, с трудом сдерживавший себя на протяжении всего этого безобразного разговора, и, бросив испепеляющий взгляд на Павла, вышел вслед за остальными.
– Поглядите-ка, наш благородный рыцарь отправился на помощь несчастной принцессе, – с усмешкой сказал Реутов после того, как Якунин скрылся из виду, однако, на эту неуместную колкость оставшиеся за столом Владимир Борисович и Фёдор Иванович внимания не обратили.
– Думаю, мне стоит пойти к Софье Константиновне одному. Я бы очень хотел обсудить с ней несколько вопросов, – сказал Андрей Петрович.
– Простите мне моё вмешательство, но мне кажется, что Софья Константиновна сейчас вовсе не в состоянии для допроса, – процедил Алексей.
– Что вы, Алексей Николаевич, что вы! Никакого допроса, всего лишь беседа, – с этими словами пристав постучал в дверь и негромко сказал:
– Софья Константиновна, прошу вас, позвольте мне войти.
Ключ повернулся в замке, дверь приоткрылась, и пристав, вошёл внутрь.
– Простите меня за беспокойство, Софья Константиновна, но я хотел бы с вами побеседовать.
– Да, безусловно. У вас ведь теперь вновь появилось столько вопросов, не правда ли? – поинтересовалась она и горестно усмехнулась.
– Нет, у меня их всего два, – сказал Сафонов, и на лице его почему-то заиграла по-отечески тёплая, сочувствующая улыбка. Они замолчали, и спустя мгновение приставу показалось, будто бы Софья хотела что-то сказать, но осеклась. Глубоко вдохнув, она проговорила:
– Если вы о вопросе Павла Александровича, то я готова дать ответ. Причина столь сильной ярости одна – ревность. Иногда мне казалось, что Дмитрий ревновал меня ко всему, что способно на меня смотреть. Что до чересчур бурной реакции, то с ним нередко случались такие перепады настроения, врач даже прописывал моему покойному супругу какой-то порошок, но тот отказывался его принимать.
– Я верю вам, Софья Константиновна, как верю и в то, что Павел Александрович очень скоро принесёт вам свои извинения. Быть может, вам стоит немного отдохнуть? Если так, то я не стану вам мешать.
– Нет, что вы… Если вы хотите ещё что-нибудь спросить у меня, то я готова, – несмотря на то, что на лице вдовы читалась усталость, а в глазах стояли слёзы, она держалась гордо.
– В таком случае, позвольте мне задать вам последний, и, быть может, очень странный вопрос: был ли ваш покойный супруг знаком с Реутовыми?
– Я не уверена, но мне кажется, что да.
– Занятно, очень занятно! – Андрей Петрович оживился. – А почему вы так думаете?
– Мне показалось, что они с осторожностью относились друг к другу, словно имели какие-то ссоры в прошлом, к тому же не так давно, должно быть, около трёх месяцев тому назад, Дмитрий уезжал по делам в Воронежскую губернию, а я оставалась в нашем имении. Думаю, что там он мог познакомиться с Реутовыми, но это всего лишь моё предположение.
– Три месяца назад? Надо же, какое совпадение! Что ж, в таком случае я не могу не спросить у вас ещё кое-что: насколько сильно покойный Дмитрий Сергеевич менялся внешне за последние три месяца?
– Хм… Он отрастил бороду… немного набрал вес… Ах, да, ещё он сменил стрижку на более короткую. Но я, признаться честно, не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.
– Решительно никакого, но это очень многое объясняет. Софья Константиновна, могу ли я надеяться, что всё сказанное останется между нами?
– Конечно.
– Благодарю! В таком случае, я оставлю вас, – с этими словами пристав поднялся со стула и направился к двери.
– Если вам не трудно, попросите никого ко мне не заходить. Я хочу немного побыть одной, – бросила она ему вдогонку. Сафонов кивнул.
**
Ливень барабанил по крыше, и Алексею казалось, что в мире исчезло всё, помимо его мыслей и монотонного плача дождя. То и дело за окном сверкали молнии, оглушительно гремел гром и протяжно выли собаки. Часы показывали половину третьего. На душе скреблись кошки: странная тревога мучила Якунина, ему хотелось поговорить с кем-то, лишь бы не быть одному в этой комнате под жутковатое тиканье часов. Не то чтобы Алексей боялся одиночества: напротив, оно скорее доставляло ему удовольствие, было привычным и порой невероятно желанным. После смерти матери он полюбил его, и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, убегал под сень раскидистого старого дуба, к прохладе пруда, и там думал и мечтал обо всём на свете. Вот и сейчас Якунин решил сбежать в своё любимое место, пускай на улице и бушевали перуны.
Быстро одевшись, он, стараясь не привлекать внимания, вышел в сад через чёрный ход. У дуба Алексей увидел силуэт. Софья стояла под дождём в насквозь мокром чёрном платье. Потоки воды струились по рукавам и юбке, а влажные локоны змеями спадали на плечи из растрёпанной причёски. Под светом луны, стыдливо выглядывавшей из-за облаков, она была похожа на колдунью из старинных сказок.
– Софья Константиновна! Что вы делаете здесь в такой час?
Она едва слышно вскрикнула и испуганно обернулась.
– А что делаете здесь вы? Неужели вы меня преследуете?
– Ни в коем случае, я лишь хотел прогуляться.
– Ровным счётом, как и я.
После недолгого молчания Алексей робко продолжил:
– Я хотел поговорить с вами, Софья Константиновна.
– Да что же это такое?! В этом доме абсолютно все хотят со мной поговорить! – она всплеснула руками и истерично рассмеялась. – Вы из-за слов Павла Александровича, не так ли?
– Да, я… Дмитрий ведь чуть было не убил вас из-за меня!.. Я не смогу найти слов, чтобы выразить, как ужасно я чувствую себя из-за этого. Простите меня, если, конечно, я заслуживаю прощения, – голос Алексея срывался от волнения.
– Вы ни в чём не виноваты, Алексей Николаевич, и я не держу зла на вас. Я совсем не хотела, чтобы кто-либо узнал о том, что произошло между нами с мужем, однако, так уж вышло.
– Софья Константиновна, позволите ли вы мне задать вам совершенно бестактный вопрос? Вы вовсе не обязаны на него отвечать, если не сочтёте этого нужным.
– Я отвечу, о чём бы вы ни спросили, ответила она устало, но с ноткой надежды.
– Что произошло с вашими руками? О чём говорил Павел Александрович? Неужели это тоже он, ваш покойный супруг?
– Ах, вы об этом? Нет, что вы, здесь я справилась сама. Простите, но мне кажется, что ещё немного, и вы сочтёте меня сумасшедшей.
– Ни в коем случае! Если вы хотите прекратить этот разговор, то я не стану настаивать, но если же вам хоть на толику от него станет легче… Прошу, скажите, почему вы делали это?
– А с вами, – в её голосе чувствовались раздражение и надрыв, – с вами бывало, что боль переполняла, душила вас, и вам казалось, что каждый ваш вздох отравляет этот мир, что вы не заслуживаете жизни? Вы мечтали о том, чтобы никогда более ничего не испытывать? – слёзы подступили к горлу, и она зажала себе рот рукой. – Простите, я не должна была быть с вами столь откровенна. Даже не представляю, зачем я всё это наговорила…
– Со мной случалось такое, и я прекрасно понимаю вас.
Софья удивлённо подняла глаза на Алексея. Тот сделал шаг к ней, и теперь расстояние между их лицами сократилось до допустимого минимума.
«Я скажу ей, скажу обо всём», – подумал Якунин, но слова словно застряли в горле.
– Спасибо вам, Алексей Николаевич, но я боюсь, что мне пора идти. Как я уже говорила, нам не стоит часто оставаться вместе: люди могут неправильно подумать о нас, – больше в её голосе не чувствовалось прежних ноток доверия и отчаяния – это был спокойный, почти что ледяной тон светской беседы.
– Какая, к чёрту, разница, кто о чём подумает? Поймите, Софья Константиновна: вы не можете жить, опираясь лишь на мнение окружающих! Что бы вы ни делали, кто-нибудь обязательно найдёт повод для осуждения. Чего хотите вы, именно вы, а не общество?
– Я? Я, в самом деле, совершенно не понимаю вас, Алексей Николаевич – чего я должна хотеть? – с этими словами она удалилась, и провожали её раскаты грома.
***
«Ah, was zum Teufel ist passiert?»4 – пожалуй, эта была первая мысль пристава Сафонова по пробуждении. Ночью ему снились огромные крысы, ходившие на задних лапах, и к ним почему-то примешался Павел Реутов – он громко кричал, а потом вместе с ним вопить начали и эти странные грызуны. Однако после того, как Андрей Петрович открыл глаза, крики не прекратились. Его прошиб холодный пот, и сон окончательно ушёл. Быстро одевшись, пристав почти что слетел вниз по лестнице. Около дверей комнат Реутовых столпилась прислуга.
– Was zum Teufel ist passiert? – прошептал Андрей Петрович, прорываясь к постели сквозь напуганных слуг.
Кровать была застелена, а на ней лежал мертвенно бледный Павел. Рядом, скорчившись, стояла Юлия Михайловна.
– Паша! Паша! Пашенька!.. Что они сделали с тобой? Кто это сделал, кто?! Как человек может убить кого-то? – голос её надрывался. Заметив Сафонова, несчастная мать бросилась к нему.
– Скажите, что знаете, кто сделал это, прошу, скажите!
– Юлия Михайловна, примите мои соболезнования. Да пошлёт вам Господь терпения и стойкости в эту непростую минуту… – лицо пристава выражало сочувствие и усталость.
– Соболезнования? Да как вы смеете мне соболезновать?! Его убили из-за вас, потому что если бы вы нашли убийцу, то ничего этого бы просто-напросто не случилось! А я скажу вам, кто убийца, скажу! Та чернявая ведьма, Елизарова!
Словно по взмаху волшебной палочки в комнату вошла Софья.
– Что случилось? – испуганно спросила она. – О, боже мой, Павел Александрович…
– Как вы смеете появляться здесь после того, как убили моего сына?! Чем он перед вами провинился? Тем, что открыл всем правду о вас? Или же его убили не вы, а ваш драгоценный любовник?! – Юлия бросилась к Софье, и приставу с урядником насилу удалось её остановить.
– Пожалуйста, дайте Юлии Михайловне успокоительное лекарство, – обратился к вошедшей Анне Васильевне Сафонов. – Прошу, дамы и господа, покиньте нас с Фёдором Ивановичем – нам надо осмотреть место преступления.
– Матушка, что произошло? – колокольчиком зазвенел голосок Марья. – Паша? Боже мой, Паша! Он жив, Андрей Петрович, ведь правда? – девушка с надеждой посмотрела на пристава. В глазах её стояли слёзы.
– Марья Александровна, прошу вас, пойдёмте с нами, – робко предложила Анна Васильевна.
На негнущихся ногах сестра покойного подошла к постели, упала на колени и взвыла, взвыла подобно раненому зверю. Её оттащили от кровати и повели в другую комнату, а она лишь смотрела куда-то в пустоту стеклянными глазами.
Софья вышла из комнаты, утирая слёзы, и направилась к себе. Несмотря на их недавнюю ссору, ей было искренне жаль покойного. Бедный, бедный Павел, бедная Марья Александровна! А Юлия Михайловна? Как, должно быть, ужасно пережить своё дитя! Но кто мог это сделать? Неужели… Нет, это не мог быть Алексей, по крайней мере, Софье совершенно не хотелось в это верить. Внезапно Якунин вышел из-за угла, и от неожиданности она вздрогнула.
– Софья Константиновна, доброе утро! Что произошло, почему кто-то кричал?
– Оно вовсе не доброе, Алексей Николаевич. Павел Александрович… он мёртв, – слабым голосом проговорила Софья. Алексей шокировано отпрянул.
– Какой кошмар! – с ужасом проговорил он. – Его тоже убили?
– Пока это неизвестно, но Андрей Петрович и Фёдор Иванович уже пытаются в этом разобраться, – женщина печально усмехнулась и сказала: – А вы знаете, что о нас пошли слухи? Юлия Михайловна обвинила меня в убийстве моего мужа и её сына, а вас назвала моим сообщником и любовником. Уверена, что все теперь считают так же. Что нам делать?
Якунин почувствовал, что ему становится жарко.
– Простите, но мне кажется, что Юлия Михайловна сейчас далеко не в здравом уме: подумать только, она лишилась сына! Не стоит принимать её слова близко к сердцу. Однако, мы с вами не виновны, а значит, тревожиться не о чем – правда восторжествует над ложью.
– Ах, Алексей Николаевич! Как непростительно вы наивны!.. Мы живём в мире, где ложь побеждает только ещё более ужасная ложь.
– Вы ошибаетесь. Ложь может победить только правда… правда и любовь. До скорой встречи, Софья Константиновна, – чувствуя, что он сказал лишнего, Алексей покраснел и направился к себе.
Алексей Николаевич Якунин
Глава 5
*
– Следов борьбы нет. Надо отправить тело на экспертизу. Сдается мне, что и он был отравлен, – закончив осматривать место преступления, заявил Андрей Петрович.
– Кому мог помешать Павел Александрович? – с недоумением спросил урядник Филимонов.
– Много кому, мой дорогой Фёдор Иванович, много кому. Неужели вы забыли о вчерашней ссоре? Теперь же займитесь, пожалуйста, формальностями, связанными с экспертизой, а после этого я предлагаю приступить к допросу подозреваемых.
Спустя несколько минут полицейские уже сидели в комнате Якунина.
– Андрей Петрович, в этом доме решительно что-то не так, – сказал Алексей, нервно постукивая пальцами по столу.
– Осмелюсь напомнить, Алексей Николаевич, что в этом доме убили двоих человек. Разумеется, тут что-то не так.
– Нет, я вовсе не про это! Дело в том, что… – часы пробили полдень, и Якунин замолчал. – Вы слышите это? Опять! Каждый раз, когда бьют эти проклятые часы, мне становится дурно! Раньше они решительно били по-другому.
Прокашлявшись, в разговор вмешался Фёдор Иванович:
– Я бы рекомендовал вам не замечать подобные мелочи либо обратиться к часовщику.
– Мой дорогой Фёдор Иванович, сдаётся мне, что тут дело в чём-то другом, – на лице Андрея Петровича читалось оживление и, вместе с тем, задумчивость. – Алексей Николаевич, вы не будете возражать, если я осмотрю эти часы?
– Буду крайне рад, если смогу хоть немного отдохнуть от их проклятого тиканья.
Следующие минуты тянулись невероятно долго: мужчины копались в замке больших деревянных часов с маятником, стараясь открыть коробку. Но вот что-то щелкнуло, и спустя несколько секунд в руке пристава оказался пистолет.
– Что это? Откуда? – шокировано спросил Якунин.
– Пистолет, Алексей Николаевич, пистолет. Ваши часы неспроста так странно били – в часовом шкафу лежал этот чудесный трёхлинейный наган, из которого, судя по пуле, и застрелили Дмитрия Сергеевича. Теперь же я хочу поинтересоваться, Алексей Николаевич: что делает у вас в часах орудие убийства?
– Я этого не знаю. Поймите, если бы мне взбрело в голову кого-нибудь застрелить, то я бы использовал его, – Якунин похлопал себя по правому карману.
– Пистолет? Зачем он вам при себе, Алексей Николаевич?
– Привычка, не более того. В конце концов, я офицер.
– Занятные у вас привычки, Алексей Николаевич, очень занятные… Что же, с вашего позволения я оставлю вас и отправлюсь побеседовать с Софьей Константиновной. Будьте осторожны: говорят, что найденное в комнате подозреваемого орудие убийства не сулит ничего доброго.
Выйдя из комнаты, пристав покачал головой и шёпотом обратился к своему помощнику:
– Фёдор Иванович, мне не нравится это дело, ужасно не нравится. Теперь надо быть ещё более осторожными. Нельзя упустить из вида ни одного действия Алексея Николаевича – мы не можем допустить ещё одного убийства.
На другом конце коридора показалась Софья, быстрыми шагами направляющаяся к полицейским.
– Здравствуйте! Андрей Петрович, я искала вас. Мне нужно в город, чтобы забрать траурное платья – на завтра назначены похороны. Могу ли я уехать?
– Мне кажется, лучшим решением будет пригласить портного сюда: теперь траурные платья, к несчастью, потребуются и Марье Александровне с Юлией Михайловной. Уверен, что мастер согласится привезти с собой ваш наряд.
– И правда, я об этом не подумала… В таком случае я пойду к Анне Васильевне, чтобы спросить её разрешения, – с этими словами Софья уже было развернулась, но Андрей Петрович остановил её.
– Прошу вас, постойте, Софья Константиновна, постойте! Я хотел задать вам несколько вопросов. Можем ли мы для этого пройти в вашу комнату?
– В мою комнату? – вдова словно смутилась. – Да, конечно.
Спустя минуту она уже открывала дверь.
– Проходите, – стараясь скрыть раздражение, излишне вежливо сказала Софья. – Прошу, присаживайтесь.
Она встала у трюмо, словно желая что-то загородить спиной. Сафонов, казалось, смотрел сквозь неё.
– Софья Константиновна, вы ведь слышали выстрел, не так ли? – наконец отвлекшись от своего увлекательного занятия, спросил Андрей Петрович. Он сцепил руки в замок и посмотрел на женщину в упор.
– Нет, я… была гроза, он, должно быть, смешался с раскатами грома, – Софья говорила неуверенно, и даже дилетанту стало бы понятно, что она лжёт.
– Вы были в соседней комнате. Поверьте, находясь так близко, невозможно спутать выстрел с чем-либо другим. Я повторю свой вопрос, Софья Константиновна: вы слышали выстрел?
– Нет.
– В таком случае, вы были не у себя, не так ли?
– Я… я… да, я выходила, выходила! И что теперь?
– Теперь? Теперь всё куда проще объяснить. Куда вы выходили?
– Я не могу вам этого сказать.
– Что же, в таком случае я имею полное право вас арестовать по обвинению в убийстве двоих человек, – пристав был спокоен и непроницаем, Софью же била крупная дрожь.
– Нет, стойте! Я выходила… – ей явно трудно было произнести следующие слова, – за ножницами.
– Зачем вам в такой час потребовались ножницы?
– Дмитрий всегда прятал от меня всё острое и очень тщательно за этим следил. Когда мы приехали, и мой покойный супруг был ещё трезв, он приказал горничной не давать мне без его разрешения ничего, чем я могла бы навредить себе. После он выпил, мы повздорили… Вы все равно не поймёте меня или, возможно, сочтете сумасшедшей, но физическая боль очень хорошо помогает справляться с душевной, – она истерически рассмеялась. – Боже мой, ведь если бы я была тогда там, я бы могла помочь Дмитрию, я бы его спасла!..
– Вы правда сделали бы это, или просто так положено говорить? – с лёгкой усмешкой поинтересовался Сафонов. Софья молчала. – Простите. Вы видели кого-нибудь, когда выходили из комнаты? – казалось, что тон Андрея Петровича несколько смягчился.
– Нет!.. – Софья испуганно посмотрела на пристава. Его лицо не выражало ничего, кроме насмешливого спокойствия и недоверия. – Хорошо, да. Я видела покойного Павла Александровича, он стоял у окна и курил. Мне показалось, что он меня не заметил.
– Занятно, Софья Константиновна, очень занятно. Если я всё верно понял, то у вас были и повод, и возможность убить и вашего супруга, и Павла Александровича. К слову, вы знаете, что пятнадцать минут назад я нашёл в часовом шкафу у Алексея Николаевича пистолет, которым убили Дмитрия Сергеевича? Странное стечение обстоятельств, не находите ли?
– Его могли попросту подбросить, когда мы уходили на прогулку.
– Не стоит пытаться оправдаться или оправдать, Софья Константиновна. От ареста вас и Алексея Николаевича отделяет всего одна улика, которую я пока не могу найти. Будьте осторожны.
Когда они вышли из комнаты Софьи, Андрей Петрович шепнул своему помощнику:
– Надо проследить за Софьей Константиновной, Фёдор Иванович. Мне кажется, что мы не знаем о ней чего-то ещё.
– Будет сделано. Чем займёмся дальше, Андрей Петрович?
– Предлагаю побеседовать с семьёй покойного Павла Александровича. У меня есть одно предположение, и я почти уверен, что оно подтвердится.
Пока они шли к комнатам Реутовых, голова пристава кипела. Из размышлений его вырвал голос урядника:
– Андрей Петрович, когда мы арестуем убийцу?
– Когда найдём его, Фёдор Иванович. Что за вопрос?
– Простите, но мне кажется, что тут все очевидно. Алексей Николаевич и Софья Константиновна…
– Мой дорогой Фёдор Иванович, – перебил Сафонов своего помощника, –
если бы всё было так просто, как вы думаете, в моей работе не было бы нужды. Мне кажется, что я нашёл убийцу, однако пока не имею ни единого доказательства против этого человека.
– Кого же вы подозреваете?
– Пока я не готов сказать вам это. Однако, мы уже пришли, – сказал пристав и постучал в дверь. Услышав усталое «войдите», Андрей Петрович сказал своему помощнику:
