Елена Вартанова
Теория медиа. Отечественный дискурс
Вторым универсальным для медиаиндустрии всех стран мира процессом, характеризующим ее развитие в последние годы, стала цифровизация. В отечественной медиасистеме она прежде всего оказалась связана с появлением и развитием Интернета, ежемесячная аудитория которого составляет к настоящему времени более 70 % населения России (Интернет в России в 2018 году, 2019).
Уникальность Интернета как коммуникационного пространства и среды распространения медиаконтента неизбежно превращает его в существенную часть российской медиасистемы. Кроме того, цифровизация подтверждается и стабильным ростом количества мобильных телефонов, находящихся в пользовании россиян, и числа веб-сайтов, присутствующих в национальном доменном расширении Ru.Net, и расширением сегмента интернет-рекламы (Вартанов, 2015: 9-15). Рост проникновения Интернета обусловил и то, что в 2012 г. поисковая система «Яндекс» опередила «Первый канал» по доходам от рекламы. Таким образом, Интернет стал самым серьезным конкурентом традиционному телевидению, радио и прессе по затратам времени аудитории (Финансовые показатели. Первый канал, 2019; Финансовые показатели. Яндекс, 2019).
Телевизионный сегмент отечественной медиаиндустрии – еще один интересный пример ощутимого внедрения цифровых технологий в производство, распространение и потребление СМИ. Во-первых, в 2019 г. прошел масштабный переход «на цифру» отечественного телевидения в большинстве регионов России (в соответствии с Федеральной целевой программой «Развитие телерадиовещания в Российской Федерации на 2009–2018 годы»). Сейчас практически все россияне могут принимать у себя дома 20 каналов двух цифровых мультиплексов, что для большой территории нашей страны, несомненно, означает снижение уровня цифрового неравенства. Несмотря на проблемы, прежде всего неопределенный статус региональных вещателей, не получивших значительного присутствия в мультиплексах (Дугин, 2018), у них сохраняется возможность вещать в аналоге.
Хотя в середине 2010 гг. лидирующие позиции в медиаиндустрии все еще занимали несколько крупнейших федеральных эфирных телеканалов, среднесуточные доли их аудитории постоянно снижались. Это свидетельствовало о фрагментации массовой аудитории и сокращении аудитории российской «большой тройки» – телеканалов «Россия 1» (13,8 % от суточной доли аудитории), «Первого канала» (12,6 %) и «НТВ» (12,2 %).
Снижение объемов аудитории федеральных вещателей долгое время не оказывало влияния на среднесуточную продолжительность телепросмотра среди россиян, которая сохранялась на уровне четырех часов. Однако в 2018 г. время телесмотрения впервые с 2014 г. снизилось до 3 ч 50 мин. в день, что отразило не только уход аудитории от традиционного телесмотрения в новые цифровые среды (Телевидение в России в 2018 году, 2019: 37).
Процесс цифровизации затронул и традиционные СМИ, которые стали осваивать интернет-пространство с начала 2000 гг. К настоящему времени традиционные вещатели активно распространяют свой контент через Интернет, хотя до сих пор им не удалось содать стабильных и прибыльных бизнес-моделей для телепроизводства в онлайн-среде. Этого уже нельзя сказать об адаптировавшихся к цифровому пространству газетных и журнальных брендах: аудитория самых популярных интернет-СМИ в 2017 г. превзошла тиражи печатных изданий. Это Kp.ru (10,5 млн), Aif.ru (5,9 млн), Mk.ru (5,7 млн), Vedomosti.ru (3,6 млн), и Kommersant.ru (3,6 млн). Важно отметить, что некоторые популярные СМИ (Gazeta.ru, Lenta.ru, Republic.ru) существуют только в онлайн-формате. Конвергентные платформы заставляют традиционные медиа создавать новые цифровые стратегии, включая конвергенцию контента, интеграцию платформ и взаимодействие с аудиторией – особенно с молодым цифровым поколением, на модели потребления которого все больше влияют социальные медиа (Медиапотребление в России – 2017, 2017).
Что касается возникающих на наших глазах бизнес-моделей цифровых медиа, то чаще всего встречается гибридный подход, который представляет собой поиск баланса между комбинациями:
• рекламы, адресованной пользователю на основе подписки,
• персонализированной рекламы (социальные медиа),
• кросс-таргетинга на мобильные устройства,
• дополнительных приложений (сайты федеральных телеканалов),
• поддержки электронной почты, блогов и сервисов агрегации новостей («Яндекс», Mail.ru).
Вследствие масштабного воздействия цифровых изменений российской медиаиндустрии эксперты отрасли обсуждают появление цифровой экосистемы медиа, которая будет объединять людей, персональные устройства, технологические приложения, бизнес-структуры, технологические инфраструктуры и социальные институты. Данная экосистема сформирована такими крупнейшими цифровыми медиакомпаниями, как поисковые системы «Яндекс» и Mail.ru, социальная сеть «ВКонтакте» или мессенджер Telegram, которые уже сейчас представляют собой среду взаимозависимых экономических и технологических составляющих, формируют некую целостную систему производства, хранения и распространения цифрового контента между производителями и аудиторией (Веселов, 2017).
Если же мы говорим об отличиях отечественной медиасистемы от медиасистем Западной Европы и Северной Америки, представляющих наиболее изученные медиаисследователями регионы мира, следует признать, что самым заметным являются взаимоотношения государства и СМИ, журналистики, их взаимосвязи в регуляторной и экономической сфере.
В настоящее время присутствие государственной собственности и государственных финансовых ресурсов в российской медиаиндустрии заметно и важно. Но это следует рассматривать как продолжение исторической традиции, возникшей в российской журналистике еще несколько веков назад, когда Петр I постановил учредить первую российскую газету «Ведомости» (1702 г.). И в дальнейшем – через практику цензуры, введенной Александром II, через систему идеологического контроля в Советской России (с 1922 г.) и в СССР (до 1991 г.) – государство не только сохраняло контроль за содержанием СМИ, но и осуществляло их финансирование. Как утверждали некоторые исследователи, «российские СМИ возникли как государственное предприятие, и они существовали и продолжают существовать как частное государственное предприятие» (Trakhtenberg, 2007: 124).
Однако вопрос государственного вмешательства в медиаиндустрию всегда был одним из центральных в исследованиях медиа в разных странах. Как подчеркивала британский исследователь Д. Дойл, «на медиаиндустрию влияют не только “нормальные” проблемы экономической и промышленной политики (например, рост и эффективность), но и целый ряд особых соображений, отражающих социально-политическое и культурное значение массовых коммуникаций» (Doyle, 2013: 165).
И даже после распада СССР, после установления в отечественном медиабизнесе рыночных отношений, патерналистская традиция в отношениях государства и СМИ сохранила свое влияние на медиасистему (Медиасистемы стран БРИКС, 2018: 53–54). Это проявлялось как в активной позиции государства в области законодательного регулирования СМИ, в том числе и их экономической сферы, так и в экономических отношениях.
Регулирование деятельности российских СМИ, в том числе в сфере медиабизнеса, осуществлялось в постсоветский период рядом государственных организаций. Это и Министерство связи и массовых коммуникаций (с 2018 г. – Министерство цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации), которое определяло цели стратегического развития медиаиндустрии. За финансовую поддержку отрасли отвечает первое подразделение (служба) Министерства – Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям (известное с 1990 гг. как Роспечать). В задачи второго подразделения (службы) Министерства – Роскомнадзора – входит надзор за соблюдением законодательства в области СМИ и информационных технологий, соблюдением авторских прав, деятельность по организации радиочастотной службы. В последние годы, после принятия ряда новых законов, касающихся цифровых медиа, РКН также должен заниматься выявлением и картографированием сайтов с нелегальным контентом, который противоречит российскому законодательству.
Помимо регуляторной сферы государственные структуры играют в медиаиндустрии важную роль в качестве собственников медиакомпаний, а также источников их финансовой поддержки. В государственной собственности – крупнейшие медиакомпании: ВГТРК, федеральный вещатель с развитой сетью региональных филиалов, «Российская газета», одна из ведущих национальных ежедневных газет, информационные агентства ТАСС и МИА «Россия сегодня». В отрасли также наблюдаются примеры государственно-частного партнерства («Первый канал») или подконтрольных государству структур («Газпром-Медиа»).
Медиакомпании в России часто используют государственную финансовую поддержку в виде субсидий и грантов, направленных на поддержку важных социальных проектов, избирательных кампаний и рекламы госкомпаний (Отчет коллегии Министерства связи и массовых коммуникаций РФ. 2012–2017, 2018). Многие региональные медиакомпании находятся в финансовых отношениях с региональными или местными государственными органами в форме государственных информационных контрактов, которые заключены с целью освещения деятельности региональных и муниципальных органов государственной власти (Щепилова, Бурьянова, 2014). С одной стороны, такая форма финансовых отношений оказывает положительное влияние на экономическую деятельность региональных медиакомпаний, борющихся с дефицитом рекламных доходов, а также помогает СМИ выполнять функцию социальной ответственности. С другой – к ней следует относиться весьма осторожно и критически, поскольку во многих случаях поддержка социальной значимости содержания может привести к выражению лояльности властям (Там же).
Следует заключить, что сегодня в России не только зародилась, но и институализировалась медиаиндустрия, которую В. Иваницкий называет также «отрасль СМИ». Современная российская медиаиндустрия – это система предприятий, производящих и распространяющих новостное/актуальное, общественно значимое и развлекательное содержание для (массовой) аудитории, а также удовлетворяющих общественные потребности в информировании и рекреации. В свете этого понимания модернизация теоретических подходов к медиаиндустриям становится не только теоретической задачей профессиональных преподавателей и научных работников высшей школы, но и актуальным вопросом социального развития, затрагивающим интересы и развивающейся медиаиндустрии, и множества россиян, а именно аудитории СМИ – их читателей, зрителей, слушателей и пользователей.
Развитие отрасли и усиление социальных эффектов СМИ в российском обществе, несомненно, подтверждается и интенсификацией взаимоотношений СМИ и различных социальных институтов, агентов, социальных групп. Ощутимая потребность в формировании новых теоретических моделей СМИ и теоретического понимания медиаиндустрии должна способствовать устранению рассогласованности между развивающимся рынком труда, академическим и образовательным сообществом, помочь встроить отечественные медийные реалии в учебные программы по СМИ и массовым коммуникациям.
2.4. Медиаполитика и медиарегулирование в академическом дискурсе
Анализируя сегодня трансформацию медиа, происходящую в условиях значительных общественных изменений и активизации процесса цифровизации, невозможно обойти вниманием такую область медиаисследований, как медиаполитика – важнейшую сферу взаимоотношений средств массовой информации, журналистики, медиасистемы, с одной стороны, и общества – с другой. Медиаполитика представляет собой систему регулирования средств массовой информации, основанную на законодательстве, специфическом для каждой страны, и ее применения в функционировании массмедиа и медиаиндустрии, что, в свою очередь, отражает и воздействие общественного мнения, различных лоббистских групп и групп влияния (Mansell, 2011).
В каждом государстве (имеется в виду концепция национального государства, вошедшая в научный оборот в первой половине XX в.) на протяжении двух последних столетий формировался свой комплекс правовых регуляторных принципов, механизмов и инструментов, которые устанавливали формы существования средств массовой информации и журналистики в обществе. Однако на протяжении XX в. и в начале XXI в. стало очевидным, что в дополнение к законам потребовались и определенные общественные, профессиональные и корпоративные регламенты, формальные и неформальные договоренности, выстраивающие систему подотчетности СМИ и журналистики обществу. Это происходит, как отмечал Д. МакКуэйл, потому, что «медиасистемы, в рамках которых она [журналистика. – Е.В.] существует, играют серьезную роль в социальной, политической и экономической жизни современного общества, и ожидать иного было бы нереалистично» (МакКуэйл, 2013: 227).
Принципы медиарегулирования определяют предоставление СМИ тех или иных прав, формируют спектр обязанностей средств массовой информации, устанавливают границы допустимого государственного и общественного вмешательства в их политическое и экономическое функционирование (МакКуэйл, 2013; Hutchinson, 1999). В зарубежных медиаисследованиях внимание к теоретическим вопросам регулирования СМИ и подготовленным на их основе практическим рекомендациям журналистам имеет устойчивые традиции (Robertson, Nicol, 2002; Quinn, 2007; Smartt, 2006). Под термином «медиарегулирование» медиаисследователи сегодня подразумевают прежде всего систему законодательных мер и их реализацию для осуществления контроля и управления медиа в соответствии с установленными в обществе правилами и процедурами, выполняемыми законодательной, исполнительной, судебной властью.
По мере развития зарубежных медиасистем в XX в. стало очевидно, что законодательное регулирование СМИ, воспринимавшихся как один из самых важных социокультурных институтов, в некоторых аспектах оказалось неприемлемым и противоречащим устоявшимся правовым нормам (особенно это касалось свободы слова и информации), а в других – неэффективным (выполнение обязательств общественной службы, непредсказуемые медиаэффекты). Поэтому к процессу регулирования деятельности медиакомпаний и журналистики подключились индустриальные и профессиональные сообщества, общественные организации, которые предложили этические и корпоративные кодексы, другие саморегулирующие форматы (МакКуэйл, 2013: 233; Hallin, Mancini, 2004: 31).
Важную роль в формировании способов и механизмов регуляторного воздействия на процесс функционирования СМИ традиционно играют господствующие в обществе представления о природе медиа и об общественном характере СМИ. Широко известно, что для общественного сознания большое значение имеют национально и культурно детерминированные представления об определенных правах и обязанностях СМИ по удовлетворению общественно значимых потребностей (Christians, Glasser, McQuail, Nordenstreng et al., 2009). Такие представления отражаются на базовых концепциях медиатеории – как в ее национальных проявлениях, так и в глобальном понятийном аппарате. Поэтому в настоящее время, несмотря на разные законодательные и социокультурные традиции, заложенные в основание медиарегулирования в разных государствах, ключевые принципы в большинстве стран остаются неизменными. Это:
• предоставление гарантий свободы информации и выражения мнений различным политическим и социокультурным сообществам, за исключением той информации, которая противоречит конституции и базовым законам общества (Рихтер, 2011);
• соблюдение принципов плюрализма и разнообразия, которые должны помогать СМИ отражать существующие в обществе реалии, обеспечивать функционирование политической системы общества и служить интересам общества в целом (МакКуэйл, 2013: 228–233; Trappe! 2011; Christians, Glasser, McQuail, Nordenstreng etal., 2009);
В последние десятилетия медиаисследователи предложили рассматривать СМИ и журналистику как общественное благо (Allern, Pollack, 2017). Основания для этого подхода были вполне достаточны, поскольку в результате широкого проникновения телекоммуникационных сетей и цифровых устройств доступа к ним, цифровизации производства, распространения и хранения информации все большие объемы социально значимого содержания начали потребляться коллективно, часто бесплатно (телевидение или интернет-СМИ), сохраняя такие характеристики общественного блага, как неисключение, неконкурентность в потреблении и даже неделимость. Учитывая современные трактовки понятия общественной службы, исследователи считают, что средства массовой информации стали ключевым институтом общества, призванным гарантировать гражданам реализацию важнейших конституционных прав – на коммуникацию, на доступ к информации, на выражение собственного мнения (Trappel, 2011).
Наряду с этим медиарегулирование обращает внимание и на обеспечение эффективного и демократического функционирования рынка СМИ, прежде всего на необходимость конкуренции как между медиакомпаниями, так и между различными типами контента, на важность предоставления обществу социально значимой информации, даже если ее производство не приносит финансовой прибыли ее производителям (Bens (ed.), 2007). Именно в экономической сфере обнажается объективное противоречие в характере СМИ – между их общественным характером и необщественной (частной) собственностью большинства современных медиапредприятий. Из последнего вытекает и значительный комплекс мер экономического регулирования, которые призваны хотя бы частично вывести СМИ из-под господства рыночной стихии, ослабить давление коммерческих сил на журналистику (Вартанова, 2003: 106–107; Мартынов, Оськин, 2015).
Вне зависимости от особенностей национальных моделей медиарегулирования практически повсеместно исследователи выделяют две ключевые его формы: позитивное регулирование – то есть поддержание реализации базовых прав и ценностей, и негативное регулирование – то есть накладывание определенных ограничений, направленное на минимизацию общественных рисков и опасностей (Trappel, 2011). Обе формы присутствуют в национальном медиарегулировании разных стран, однако их соотношение варьируется от государства к государству (МакКуэйл, 2013).
В последние годы медиарегулирование как сфера общественной деятельности заметно расширилась и усложнилась. Причин этому несколько. Во-первых, появилась необходимость переосмыслить само понятие «медиарегулирование». Под воздействием трансформаций в общественных практиках, прежде всего глобализации неолиберальной экономической модели и процессов цифровизации, которые захватывают все большее число сторон общественной жизни, меняются прежние принципы принятия и применения национального законодательства, расширяется число субъектов, акторов, агентов влияния, стейкхолдеров этого процесса, все более важным становятся само-и урегулирование отрасли и профессии как форма обратной связи со стороны общества (McQuail, Siune (eds.), 1998; Terzis (ed.), 2007; Bens (ed.), 2007; Terzis (ed.), 2008). Во-вторых, исследователи все чаще рассматривают медиарегулирование не как статичный набор официальных документов, определяющих правила поведения СМИ, а как динамичный процесс трансформации законодательства и последующих политических действий различных общественных институтов по корректировке деятельности СМИ (Siune, Truetzschler, 1992).
Именно поэтому в медиаисследованиях так много внимания уделяется принципам формирования и реализации медиаполитики как комплекса политических и общественных действий, направленных не только на регулирование, но и на корректировку, а также стимулирование деятельности медиа. Как отмечают ван Куйленберг и Д. МакКуэйл (Cuilenberg, McQuail, 2008: 24), истоки медиаполитики лежат «во взаимодействии стремлений национальных государств защитить свои интересы, коммерческих медиакомпаний – эффективно организовать свою предпринимательскую деятельность». В течение XX в. развитие зарубежной, преимущественно североамериканской и западноевропейской медиаполитики прошло несколько этапов – в зависимости от общего экономического и технологического состояния медиасистем. Она прошла путь трансформации от концепции универсального доступа к телекоммуникационным услугам (телефон, радио) к медиаполитике, ориентированной на общественное вещание (1945–1980/90), и поиску новой парадигмы коммуникационной политики, учитывающей актуальную технологическую/цифровую и экономическую логику медиаиндустрии (Там же: 28–46).
Даже с учетом того, что термин «медиаполитика» все еще не получил однозначного определения в академических исследованиях, большинство авторов понимает под ним политические, законодательные, экономические, а также культурные рамки, в которых регулируется деятельность СМИ в обществе (Hamelink, Nordenstreng, 2007: 225; МакКуэйл, 2013: 209). Медиаполитика сегодня означает сложный комплекс мер как государственного законодательного (конституции, законы и подзаконные акты), так и общественного, индустриального, а также профессионально-корпоративного (саморегулирование) характера. При этом важно отметить, что в связи с процессом цифровизации все большее внимание уделяется ее техническим аспектам (Athique, 2013).
В условиях современного общества медиаполитика нацелена на:
• гарантирование и продвижение основных социальных принципов коммуникационной и информационной среды;
• формулирование и поддержку в публичном пространстве и общественных практиках базовых ценностей, которые свойственны данному государству, его истории, традициям и культуре;
• корректировку тех процессов в функционировании медиасистемы, которые противоречат логике существующего в данной стране экономического законодательства, предпринимательским практикам, а также господствующим представлениям о роли СМИ и журналистики в обществе (Cristians, Glasser, McQuail, Nordenstreng et al., 2009).
Отличительной особенностью и общей характеристикой медиаполитики в большинстве стран мира является ее приверженность соблюдению принципов свободы слова. Это значит, что часть инструментов медиаполитики может носить ограничительный характер, а часть, напротив, направляться на поддержку социально значимых проектов и мероприятий (издание газет и журналов культурного профиля, производство детских телевизионных программ, создание образовательных порталов). В свою очередь, негативное регулирование предполагает введение ограничений в сфере экономики (антимонопольное законодательство), а также в области этики и нравственности (Alonso, Moragas I Spa (eds.), 2008). Причем в условиях демократического общества предполагается, что последние вводятся не столько государством, сколько самим профессиональным сообществом и формируют отдельный блок мер саморегулирования.
На протяжении прошлого века именно в области СМИ сложилось сосуществование законодательного регулирования и саморегулирования, что отличает ее от других областей общественной жизни. Важно и то, что оба типа регулирования имеют свои особенности. Если первый направлен на обеспечение государством демократических свобод – принципов свободы слова и выражения мнения, на защиту индивидуальных и коллективных прав граждан, на корректировку экономической деятельности медиакомпаний, то появление второго блока мер стало результатом деятельности самих СМИ, редакций и журналистов, сформулировавших определенные профессиональные требования – редакционные стандарты, этические кодексы и правила поведения журналистов во время работы в разных условиях (Laitila, 1995).
Со второй половины XX в. основными движущими силами по формированию и реализации медиаполитики становились: политики/законодатели, государственные чиновники, регуляторные институты, сами медиаорганизации, общество в целом, в особенности наиболее активные группы и объединения гражданского общества. При этом исследователи отмечают, что у всех действующих лиц имеются собственные интересы во взаимоотношениях со СМИ, и потому результат – то есть конкретная медиаполитика – всегда отражает баланс общественных сил в конкретный временной отрезок (Hutchinson, 1999: 139–140).
Сегодня многие исследователи призывают уделить трансформациям медиаполитики особое внимание. Так, Д. Фридман (Freedman, 2006: 907) подчеркивает, что во времена значительных изменений в СМИ «новые акторы, технологии и парадигмы создают новые конфликты в процессе формирования медиаполитики, противопоставляя национальный и наднациональный уровень, общественные и коммерческие интересы, централизованные и рассредоточенные сети принятия решений, тайные и открытые формы публичной политики, отдельные и конвергентные секторы медиа». Более того, Фридман отмечает «расширение и размах» медиаполитики, на которую оказывают влияние все большее число сил, стейкхолдеров – к традиционным законодателям, государственным служащим и ключевым лидерам бизнеса добавляются представители наднациональных процессов и институтов (Европейский союз, ВТО), а также неограниченный круг религиозных, потребительских, добровольческих групп и активистов (Там же: 910).
Продолжая эту логику, М. Галкина и К. Лехтисаари (2016), прогнозируя развитие государственного регулирования российских СМИ, используют подход «множественных потоков» Кингдона, выделявшего в медиаполитике такие потоки, как «проблемы» (англ. problems), «деятельность политических и общественных институтов» (англ. policy) и собственно «политика» (англ. politics). Таким образом, сама идея множественных потоков предполагает многочисленность участников, приводящую к вариативности и разнообразию мер (например, второй поток обращает внимание на различные альтернативные решения, разработанные в рамках административных, научных или политических сообществ и институтов).
Подытоживая дискуссию об увеличении числа сил и процессов, влияющих на формирование медиаполитики, Д. МакКуэйл классифицирует их в зависимости от направления и инструментария их воздействия. Очевидно, что группы влияния, имеющие различные интересы, движимые процессом формирования медиаполитики, нацелены на разные результаты, в итоге регуляторные механизмы могут выходить за рамки правового регулирования (см. табл. 2).
Таблица 2
Классификация воздействия групп влияния на медиаполитику
Источник: D. McQuail (2003: 98)
В последние десятилетия западноевропейские медиаисследователи, стремясь актуализировать подходы власти и общества к регулированию СМИ, вводят концепцию «демократического управления СМИ» (democratic media governance), которая призвана ответить на новые вызовы информационным и коммуникационным правам людей. Связана эта концепция с растущими общественными дисбалансами – новыми неравенствами в доступе к информационно-коммуникационным и медиатехнологиям, растущим недоверием людей к СМИ и политике. Как отмечает Х. Ниеминен (Nieminen, 2019: 58–60), в результате расширяющихся процессов цифровизации и неолиберализации экономики «основные функции медиа существенно изменились», поэтому для нормального функционирования демократического общества необходимо не только пересмотреть перечень информационных и коммуникационных прав человека, но и найти новые регуляторные и политические решения для их гарантирования.
Работы, в которых регулирование СМИ изучается как самостоятельная предметная область, стали все чаще появляться и в отечественных медиаисследованиях (Медиасистема России, 2015). Основной сферой интереса российских ученых с начала 1990 гг. стала сфера права и этики СМИ, а также медийного саморегулирования (Настольная книга по медийному саморегулированию, 2016; Панкеев, 2019; Настольная книга по медийному саморегулированию, 2009). Лишь недавно в теоретических работах стали появляться подходы, которые расширили представления о медиаполитике и обратили внимание не только на законы и их применение в области СМИ, но и на более широкие, как отмечал Д. МакКуэйл, экономические, политические и культурные рамки, в которых регулируется деятельность СМИ в обществе (Журналистика в информационном поле современной России, 2018).
Российские подходы к медиаполитике как к предмету теоретических исследований заметно отличаются от зарубежных подходов, начиная с самого термина: в отечественном академическом дискурсе понятие «медиаполитика» вообще не часто используется – устоявшимся термином стала «государственная информационная политика». Тем самым в исследованиях признана активная роль государства, государственных институтов, а внимание ученых сконцентрировано на государстве как основной движущей силе в процессах регулирования производства и распространения СМИ (Коновченко, Киселев, 2004; Шкондин, 2002).
Ключевой проблемой в работах российских исследователей, посвященных правовому регулированию СМИ, является свобода прессы, анализируемая в основном на примере практик журналистского сообщества и принятия законодательных решений политической элитой (Richter, 2007). Такой подход частично отражает отсутствие в нашей стране до начала 2010 гг. публичных дискуссий о задачах, принципах и допустимых рамках медиаполитики в обществе, что фактически отложило теоретическую дискуссию о выборе оптимальных путей регулирования и саморегулирования в СМИ и журналистике. Следует при этом отметить, что исследовательским ответом на призыв зарубежных коллег анализировать изменения сути и действующих лиц медиарегулирования стало внимание ученых вопросам защиты интеллектуальной собственности, особенностям контроля за распространением в Интернете запрещенной информации (Панкеев, Тимофеев, 2018, 2019).
В российском академическом дискурсе также очевидны попытки конкретизировать понятие медиарегулирования как деятельности публичной власти по упорядочению национального медиапространства (Ульбашев, 2017), найти более четкие формулировки для описания медиаполитики. Так, Н. Кириллова (2015: 86) определяет медиаполитику как интегрирующую систему, объединяющую в единое целое социокультурное пространство государства, медиасферу, рыночные механизмы и творческий потенциал каждой конкретной личности и направленную на совершенствование деятельности в социально-культурной сфере. При этом автор считает ее системой государственного управления медиасферой, устанавливающей задачи, формы, содержание этой деятельности в контексте идеологии, права, экономики (Кириллова, 2015: 100). Ш. Сулейманова (2013: 13) подчеркивает, что медиаполитика – это комплекс государственных мер, направленный на обеспечение конституционно гарантированных прав в сфере СМИ.
