Елена Хмура
Элвис Пресли. Возвращение
1
В пятидесятые годы двадцать первого века мало что могло удивлять. С тех пор как Россия, США и Китай сравнялись в материальном развитии и курсах национальных валют и объединились в экономический союз, вряд ли приходилось ждать от него политических и уж тем более финансовых потрясений. А старая добрая Европа всегда была скупа на неожиданности. Прогресс летел вперед так стремительно, что сообщения о самых фантастических новинках публика принимала на веру легко, как нечто само собой разумеющееся. И даже сенсационная новость о том, что в Московском научно-исследовательском центре создан пространственно-временной преобразователь, недолго будоражила общественность. Хотя одна из лучших сказок человечества о машине времени, сбывшись, заслуживала большего внимания. Но как в двухтысячных вокруг клонирования человека было много шума, сошедшего на нет, так и преобразователь сначала бурно обсуждали, а потом привыкли. Даже находили в нем недостатки. «Перемещать», а точнее, воссоздавать людей можно было только из прошлого, да и то не слишком отдаленного. А отправиться самому в прошлое или будущее нельзя. Потому что если говорить, не вдаваясь в научную терминологию, мир «вчера» и «завтра» не существует. Так какие же это путешествия во времени?
Пресыщенные плодами технических прорывов, люди к середине столетия потянулись к простому и естественному. Не к первобытной дикости или средневековью – к цивилизации, но цивилизации доступной и понятной. Той, когда все автомобили ездили на бензине, в домах не было компьютеров, и даже кофе варили на плите. Интерес к временам вековой давности распространился быстро и скоро вошел в моду. Черты пятидесятых – семидесятых годов проявлялись во всем: от формы машин и интерьеров домов до одежды молодежи. Но особенно ярко – в искусстве.
Огромными тиражами стали выходить бестселлеры тех лет и молниеносно разлетались с книжных лотков. Ни один уважающий себя кинотеатр не мог оставаться таковым, если в его репертуаре не было черно-белых фильмов. На них выстраивались очереди. Зрители жаждали не трюков и спецэффектов, а хорошей драматургии и психологизма. С аукционов с легкостью переходили к другим владельцам полузабытые картины. А среди театральных премьер гремело больше восстановленных пьес, чем новых.
Раз покатившись, всеобщая волна не обошла стороной и музыку. Но если здесь и начали возвращаться из забвения множество стилей и создававших их персон, как это было с литературой, кинематографом и театром, то вскоре они поблекли перед одним именем: Элвис Пресли.
Элвис, никогда, впрочем, не терявший до конца своей популярности, через сто лет после начала блистательной карьеры опять оказался мировым кумиром. Не без помощи Международной музыкальной корпорации, умело предлагавшей Элвиса покупателю все в новой и новой упаковке. Но это было следствием, а не причиной. Открыв его музыку, поколение нашло в ней отклик на все свои тревоги и чаяния: нежность и страсть, боль и иронию, надежду и силу.
Элвисомания пережила второй взлет. Голос, знакомый миллионам, теперь можно было услышать везде: в домах, автомобилях, магазинах, кафе. По вкусу публики записи Пресли не сходили с радио и телеэфира. И это породило уникальное явление. Месяцами верхние строчки мировых хит-парадов занимали песни прошедшего (!) века.
Альбомы и фильмы Элвиса раскупались по любым ценам. Да и самый образ певца превратился в ходовой товар. Лицо Пресли и его имя теперь украшали значки и плакаты, календари и магниты, рекламные щиты и одежду. А в любом мало-мальски благополучном музыкальном магазине с витрины улыбался прохожим все тот же король рок-н-ролла. Через сто лет за Элвисом остался и этот титул и публика – такая же, как и при жизни: разных возрастов, стран и менталитетов. Только если поклонники века двадцатого жалели, как рано Элвис умер, то в двадцать первом сетовали, как давно он жил.
И если на то пошло, добавляли многие, могли бы его и воскресить. Ведь есть преобразователь. Почему нет? А то вытащили из прошлого, если верить журналистам, каких-то двоих стариков. Никому не интересных, кроме их семей, если б они были.
Конечно, процедура дорогая, но отчего бы кому-нибудь не заплатить? Той же музыкальной корпорации.
Но дальше досужих разговоров эти умозаключения не шли. Никто по-настоящему не верил, что найдутся желающие потратить баснословную сумму на перемещение, и что научное сообщество, объявившее преобразователь лишь экспериментом, пойдет на такую сделку.
А как заговорили бы все эти неверящие, узнай они, что идея о возрождении Элвиса пришла на ум не им одним? И более того, готова осуществиться.
Сообщи такое Всемирное телевидение, как бы отнеслась общественность?
Вот, пожалуй, эта новость – о недалеком воскрешении Элвиса Пресли – всех бы изрядно удивила. Кроме тех, кто уже был вовлечен в этот процесс.
2
Напряженно откинувшись в глубоком кожаном кресле, Альнов следил сквозь тонированное стекло своего лимузина за потоком проносившихся мимо автомобилей. И не видел их. Мысли Дмитрия беспорядочно крутились, возвращаясь к событиям последних недель, когда вся его жизнь так резко изменилась.
Еще недавно был почти разорен и вот теперь… Альнов нервно усмехнулся, сам не зная чему, ощущая, как на него опять накатывает горячая волна смущения. Она появлялась всякий раз, стоило вспомнить о своем коммерческом предприятии, провалившемся с таким оглушительным треском.
Нет, конечно, сама идея не была ошибкой. Нельзя же, действительно, вечно жить музыкой. Это так ненадежно… Все, кого он знал, кто преуспели в шоу-бизнесе, рано или поздно вкладывали деньги в бизнес обыкновенный. Он просто неправильно выбрал партнеров. И это вовсе не означает, что ему и впредь не дано…
«О, как же! – с иронией Дмитрий вспылил на себя. – Хорошо говорить сейчас. А тогда ты, помнится, думал иначе».
Вряд ли он забудет день, когда с ужасом обнаружил, что содержимого его банковских счетов не хватает покрыть расходы и убытки. И эти отчаянные метания в поисках денег…
Сначала ситуация не казалась безнадежной. Можно было попросить недостающую сумму у кого-то из друзей или, даже лучше, заложить дом. А потом, чтобы отдать, оставалось только выпустить новый альбом. Материал уже лежал в студии… Дать еще концертов… Да и со старых дисков проценты продолжают идти, так что счета наполнятся. В крайнем случае занять денег у жены. Но…
Нет. Дмитрий поморщился – как и в первый раз, когда мысль о займе у жены пришла ему в голову – и судорожно поменял положение в кресле. Такой крайний случай никогда не настанет. Еще не настал…
Тем более она столько вложила в свой последний фильм. Картина, конечно, выйдет на экраны и наверняка окупится. Но ведь пока нет… А новый проект, который она готовит, сколько нужно будет туда…
…Это, в конце концов, невыносимо! Похоже, Москва никогда не избавится от пробок. Хотя чему удивляться – четверг. В этот час центр всегда стоит. Спокойно… Время есть… Да перестань ты гудеть! Вот, еще один… Что предлагаете – взлететь? Торопятся… Можно подумать, мы не торопимся…
Какой был шок! Трудно передать все чувства, которые он испытал, когда корпорация отказалась записать его альбом. Сначала Дмитрий решил, это ошибка. Потом подумал – просто осторожничают. Диск должен был быть совсем не похож на то, что он выпускал раньше. Хотя разве это причина? Альбом с песнями в стиле Элвиса семидесятых непременно бы раскупили. Пресли так популярен!
Но когда ему сказали, что не только не хотят записывать, а предлагают отдать другому – вот был подлинный удар.
Отдать! Его детище! Может, лучшее, что написал за всю жизнь. Годы и годы работы! С тех пор как еще мальчишкой после изнурительных тренировок за фортепьяно буквально упивался музыкой Элвиса. Такой страстной, многоликой, волнующей!.. Намного раньше, чем началось это всеобщее увлечение.
Отказались записывать! Именно сейчас, когда он поборол свои страхи и решил выпустить самое дорогое – что создавалось в удовольствие и для себя одного – и когда ему так нужны деньги!
Упругая кожаная обивка скрипнула под сжавшимися пальцами.
Воспоминание было ярким. Не могло не быть. Дмитрий словно заново пережил охвативший его тогда гнев и оторопь. Скажи кто раньше, не поверил бы, что Международная музыкальная корпорация способна так с ним поступить. С ним, кто годами приносил денег больше любого другого исполнителя.
Сперва он не мог поверить в сам отказ.
Потом еще меньше в то, кому корпорация прочила его альбом.
– Элвис! – Альнов и не заметил, как произнес вслух. По телу пробежала дрожь – столько сладостных воспоминаний было заключено в этом имени.
Элвис, непонятный и волнующий, с бьющей энергией, магнетическим голосом и притягательной внешностью, невероятно успешной творческой и трагической личной судьбой, этот Элвис – кумир юношеских лет – скоро войдет… подумать только!.. в его, Дмитрия, жизнь…
План был прост. ММК платит за перемещение Элвиса. Чтобы потом работать с ним: записывать и получать много, очень много денег. Для «раскручивания» первых гастролей корпорация подбирает Пресли группу из самых лучших. Из звезд. И ему, Альнову, предлагают роль клавишника. И аранжировщика его же альбома – кто сделает лучше? Два месяца контракта, и корпорация покроет Дмитрию долг и даже чуть приплатит.
Такая вот альтернатива: или идти на конфликт с ММК, впервые в жизни самому искать независимую студию, менеджера, концертные залы, то есть взвалить на плечи груз до сих пор незнакомых проблем, или сразу вернуть состояние, участвовать в беспрецедентном проекте, работать с… Элвисом!
Когда кредиторы стоят с ножом у горла, выбор очевиден.
Дмитрия слегка качнуло. Машина вырвалась за пределы Садового кольца и освободилась от необходимости двигаться в потоке с черепашьей скоростью, поминутно останавливаясь, и устремилась вперед. Альнов опустил голову на подушку и закрыл глаза. Сердце билось сильно, толчками…
…Интересно, это уже происходит? Или… может быть, он уже… есть?..
Альнов рывком снова сел прямо.
…Самым трудным был разговор с женой. Нет, никаких упреков или жалоб. Она вообще никогда его не осуждала. Но одного молчаливого взгляда хватило, чтобы вся логика объяснений Дмитрия, отчего он не взял ее денег, самому Альнову показалась неубедительной. Только не добавлять же, что он просто не хотел!..
В остальном, как Дмитрий и ожидал, она приняла новость спокойно. И даже то, что Элвис некоторое время будет жить в их доме, по-видимому, не слишком ее удивило.
В отличие от Альнова. Его самого это условие контракта в первые минуты привело в недоумение. Хотя объяснялось все просто. Корпорация и сама предпочла бы держать Элвиса при себе. Если бы не опасения ученых Московского научно-исследовательского центра, что у Пресли по вполне понятным причинам не исключен сильный стресс. И в интересах ММК, которая по закону не могла заставить Элвиса подписать контракт, было окружить певца спокойствием и комфортом.
Дом Альновых корпорация сочла лучшей заменой одиноким гостиничным номерам. Не только потому, что Дмитрий – член группы. Московской музыкально-кинематографической элите давно известно: у Альновых – особая атмосфера благополучной семьи. Жена – ангел. А сам Дмитрий… его характер и манеры…
Ничего не скажешь, лестный отзыв. Было приятно слышать. Правда, впечатление быстро смазалось от прозрачного намека, как ему были бы признательны, найди он возможность ненавязчиво растолковать Элвису перспективы работы с ММК. Разумеется, в выгодном для корпорации свете.
Это дополнение так возмутило Альнова, что в какой-то момент он хотел отказаться от контракта. Он не нянька и не агитатор!.. Но рассудив здраво, Дмитрий посмотрел на двусмысленное предложение иначе.
Элвису неизбежно придется разбираться в новом для него окружающем мире. Так почему же ему, Дмитрию, не стать тем человеком, который ответит на вопросы? Он, по крайней мере, будет с Элвисом правдив.
…Он с Элвисом…
Дмитрий жадно сглотнул.
Неужели, это все-таки… правда? И происходит с ним?..
…Элвис…
Какой он будет?
И этот образ – властного и импозантного почти сверхчеловека, знакомого по десяткам фильмов и фотографий, но притом непонятного – на мгновение закрыл все перед его мысленным взором.
Если бы Альнов мог хоть на миг оторваться от картины, которую он один нашел где-то далеко за окном рвущейся вперед машины и взглянул на себя со стороны, то увидел бы, как вздрагивает его тело. И как он обхватил себя за плечи, словно пытаясь унять дрожь, и улыбаясь…
3
Пятно. Размытое, как в тумане. Зеленоватое в центре и белесое по краям. Голоса в неразборчивом гуле. Прикосновения…
Провал.
Нарастает… Многотысячный крик и вспышки фотокамер рвут темноту зала… «Элвис, мой мальчик!..» Лицо матери улыбается, приближаясь… В летнем платье… Тянет к нему руки, наклоняясь с крыльца… Пахнет травой… Поют в церкви… Величие и мощь нашего народа навсегда останутся в памяти… «Сегодня утром президент США…» – чужая с телеэкрана режет по слуху, распадается на электронные растровые клетки и экраны по всему земному шару… Наслаиваются, перебивая друг друга в многоязычной какофонии новостей разных лет… Ночная автострада… Белая разделительная полоса проскальзывает по асфальту между колес… «Я устал… Я так устал…»
Ослепляющая темнота и падение с нарастающей скоростью – в плотном, ни на что не похожем терзающем душу звуке.
Мир устремляется вглубь и начинает спрессовываться, пульсируя и свиваясь в гигантский инфернальный клубок. Из него бьют в сознание, выстреливая по одному, события, лица, цифры, даты, годы…
Безвременье.
Серые воды осенней реки обреченно струятся под мемфисским холмом… «Мама! Можно я пойду туда? Мама!..» Тусклый свет выхватывает сердцевину комнаты – он встает с кресла… Любить и почитать, пока смерть не разлучит вас…
Демонстрации протестующих маршируют мимо рядами под оглушительные дребезги литавр… Сменяются города… Череда договоров и ратификаций… Галлюцинации…
Грейсленд… Люди у ворот плачут… Белые металлические крыши похоронного кортежа еле тянутся в человеческом водовороте…
Растворяется в пустоту…
Легкие полупрозрачные ладони обнимают его голову, приближая к лучистому лицу… люблю тебя… Надвигается в бездонной проникновенности глаз… Страшно… Страха не будет… Страха не будет… Поглощение… Слоистый свет расщепляется на миллионы красок. Они мешаются между собой… Бесконечность, окрашенная в хаос цветов. Бурлящие мириады пятен сливаются, текут густыми ручьями и, смешанные, превращаются в бескрайний белый поток, который несет его далеко-далеко – без берега и конца. Все редея и окрашиваясь в центре зеленым…
Пелена тумана растаяла, зеленое пятно сфокусировалось – и оказалось электронными часами на белой стене. Крупные цифры изумрудного оттенка показывали 11:17.
Темная завеса трижды опустилась и поднялась до того, как глаза открылись совсем. Взгляд, не разбирая, скользнул влево – по стене, потом, путаясь, наверх. В плывущий, словно в мареве, потолок. Белый до боли.
Веки смежились вновь, но ненадолго. Элвис почувствовал, как его бессильные руки приподнимают, до пояса отворачивая одеяло и обнажая расслабленное тело, и так же легко укладывают их обратно на постель.
Взгляд потянулся за удаляющейся от изголовья фигурой в светлом – налево к широкому окну и чьим-то силуэтам. Но яркий дневной свет, заливавший комнату сквозь распахнутые створки жалюзи, ослепил и заставил отвернуться.
Опять зеленые цифры напротив – 11:18. Четкие на этот раз. Пищание электронных сигналов и коротко-отрывистые, но непонятные фразы слева, справа – гудение приглушенного разговора.
Какое-то время Элвис безмысленно вслушивался в эти звуки, пока они не проникли в его сознание и не увлекли за собой: к передвигающимся у окна шестерым в белых униформах и с планшетами в руках, вдоль оштукатуренной стены, до стоящей у двери группы в незастегнутых медицинских халатах поверх темных костюмов. Те пятеро у двери смотрели на него. Во всяком случае, стояли к нему лицом.
Все это было похоже на палату.
Элвис понял, что полулежит на больничной кровати. Оттого часы высоко на стене с такой настойчивостью оказываются прямо перед глазами. Все тело с десятком прикрепленных датчиков на тонких проводах ощущалось до неподвижности слабым. А точнее, настолько расслабленным, что не хотелось даже пошевелиться. Было словно лень, как после глубокого сна.
Одним легким движением чьи-то руки сдернули пару пластинок с его висков – и Элвис рефлекторно повернул голову следом. Люди в белом, выстроившись почти в линию, снимали показания со стойки приборов, которые он видел лишь краем глаза почти за головой слева от своей кровати, и аккуратно вносили пометки в бланки, закрепленные на планшетах. Поочередно они произносили отдельные слова и лаконичные фразы на чужом и незнакомом Элвису языке. Было похоже на доклад. Вероятно, старшему, который стоял у остальных за спиной и тоже фиксировал что-то на бумаге. Элвис бездумно наблюдал за ними с минуту, но на него самого никто не обращал внимания.
Сознание было ясным, но каким-то бесчувственным и отстраненным. Элвис попытался вспомнить. Где он. Почему здесь. Что было до.
И натолкнулся на барьер. Это не был провал в памяти или что-то такое. Скорее нежелание. Сильное нежелание думать о чем бы то ни было в прошлом. Но осознание этого не удивило. И вообще не вызвало никаких эмоций. Потому что все его существо – теперь Элвис отметил и это – заполняло спокойствие. Настолько глубокое и непоколебимое, что само по себе должно было взволновать. Но… не волновало.
Один из шестерых у окна повернулся и, сделав несколько шагов до постели, снял с шеи Элвиса еще два датчика. Едва он отошел, другие четверо по очереди избавили от оставшейся полудюжины пластинок – с груди и чуть ниже. Вновь приподнимая Элвису безвольные руки и укрывая его. При этом никто, хотя бы мельком, не посмотрел ему в глаза, словно нарочно избегая встретиться. Высвободив заполненные листы из своих планшетов, они сдали бумаги старшему и в ожидании выстроились чуть поодаль. Бегло просмотрев записи, тот пересек палату и отдал папку одному из людей, стоявших у двери. За те краткие несколько секунд, пока незнакомец сосредоточенно просматривал отчеты, скоро перекладывая лист за листом и бросая поверх на Элвиса такие взгляды, как на предмет неодушевленный, Элвис успел рассмотреть всю пятерку.
Они отличались. Хотя бы уже тем, что их халаты, наброшенные на темное сукно дорогих деловых костюмов, выглядели в сравнении с белыми брюками и короткими куртками униформы не более чем формальностью. Все были старше – по сорок, пятьдесят. И держались с уверенностью начальствующих чинов. Особенно тот, кто читал документы. Изучив последний лист, он произнес несколько слов, не предназначенных никому конкретно, – и в палате остались только эти пятеро.
Все произошло довольно быстро. Кажется, между тем, как Элвис с усилием открыл глаза, и щелкнувшей теперь дверью, не было и пяти минут.
Обращаясь к остальным, незнакомец объяснил им что-то, видимо, не предполагающее вопросов. А затем повернулся к Элвису и посмотрел на него. На этот раз прямо в глаза. И так, словно удостоверяясь, что человек перед ним – действительно в сознании. Едва уловимая перемена в лице незнакомца подтвердила, что сомнений зрительный диалог не оставил.
Он пересек палату, взял у стены пластиковое кресло и, поставив рядом с кроватью, сел перед Элвисом. В свободной позе закинув ногу на ногу и положив закрытую папку на колено. Он коротко полуулыбнулся, но одними губами. И тон хотя был учтивым, прозвучал почти официально:
– Здравствуйте, господин Пресли. Меня зовут Михайлов Григорий Львович. Я директор Московского научно-исследовательского центра. Вы вполне понимаете меня? – обратился он к Элвису по-английски, без заметного акцента.
Отвечать не хотелось. Шевельнуть скованным слабостью языком было так же лень, как шелохнуться. Все же Элвис сделал над собой усилие. Он согласно закрыл глаза и, хотя медленно, вдохнул чуть глубже для первых слов. Но директор опередил его:
– Можете не утруждать себя ответом. Вы сейчас ощущаете слабость… Неприятно, но скоро пройдет. Это последствия психотропного воздействия. Это ненадолго. – И сообщил: – Вы сейчас находитесь в Московском научно-исследовательском центре, в Москве, в России. Сегодня двадцать восьмое марта две тысячи пятьдесят второго года. Вы умерли шестнадцатого августа тысяча девятьсот семьдесят седьмого. В возрасте сорока двух лет. – И почти мягко добавил: – Не выдержало ваше сердце…
Эти слова Элвиса не поразили. Как будто он и так знал. И знал, что это правда. И даже более – что еще предстояло услышать.
– Вас переместили с помощью пространственно-временного преобразователя, – директор продолжал ровным тоном, как если бы и не ожидал от Элвиса бурных проявлений чувств. – Заявку подала Международная музыкальная корпорация. Вам провели импульсно-информационную стимуляцию мозга. Чтобы избежать стрессов. Если проще – мы ввели вам в подсознание запас сведений о вас самом, о современном мире и некоторых исторических процессах. Так вам будет легче воспринимать новую реальность. И, – в глазах промелькнуло некое подобие симпатии, – никаких негативных эмоций. Пока. Что касается вашего тела, вы прошли медикаментозный курс. Так называемая процедура нервно-соматического восстановления. Ваш организм сейчас приведен к оптимальным физиологическим параметрам, которые соответствуют возрасту тридцати лет… – эти слова заставили Элвиса взглянуть на контуры, ясно обрисованные под тонким одеялом.
Новые очертания никак не напоминали о том избыточном весе, с которым он безуспешно боролся в последние годы. Свидетельствовали о перемене и обнаженные руки, сильные и красивые. Элвис прислушался к своим ощущениям. Слабость, похоже, начинала отступать, и взамен его стала наполнять энергия. Не скоро, но равномерно, от кончиков пальцев вверх по ногам, пока директор продолжал:
– Мы за вами немного понаблюдаем, чтобы не было сюрпризов. Но часа через три вы уже сможете уйти. Получите документы: паспорт, номера банковских счетов, страховки и все прочее… Сейчас я не стану вас утомлять длинными объяснениями, еще будет возможность обо всем подробно поговорить. Вас в соседнем зале уже ждут представители музыкальной корпорации. И присоединятся ваши правозащитники и специалисты нашего центра. Так что, – он поднялся на ноги, – приходите в себя, сейчас подойдут наши сотрудники – сделайте, пожалуйста, все, что они скажут. Мы скоро увидимся. До тех пор будут какие-нибудь вопросы?
И опять не ожидая ответа, изогнул губы в улыбке.
– Вот и отлично. Не переживайте, – он похлопал Элвиса по руке, – все будет хорошо.
И повернувшись, позвал остальных за собой. Те четверо, так и не обратившиеся к Элвису ни с единой фразой, покинули палату. Но одиночество не было продолжительным. Тут же появились новые люди в знакомых униформах. Элвису помогли сесть, напоили солоноватого вкуса раствором, от которого внутри стало разливаться приятное покалывающее тепло. Сделали не слишком болезненные инъекции автоматическими шприцами, массировали тело. При этом обращаясь с ним предупредительно, заранее объясняя суть каждой процедуры и спрашивая разрешения. Эти манипуляции хотя и не избавили Элвиса от подавляющего все чувства спокойствия, но заставили превосходно почувствовать себя физически.
Потом его накормили плотным обедом. Элвис съел все до крошки, потому что, едва пришел в себя, обнаружил, как сильно голоден. После ему принесли одежду и деликатно оставили одного: в постели Элвис был полностью обнаженным. Но уже через минуту, когда он, сидя на краю кровати, застегивал пуговицу на манжете хлопковой рубашки, в палату вернулся в сопровождении двух ассистентов один из «темных костюмов». Это было уже немного за полдень.
Вновь вошедший представился заместителем директора. Длинное русское имя не задержалось в памяти, Элвис отметил только фамилию: «Краснов». Более располагающий к себе, чем его руководитель, Краснов подробно расспрашивал Элвиса о самочувствии и предупредил: в середине дня слабость может снова появиться, в последний раз.
На этом осмотр не закончился. Проверяли зрение, слух, рефлексы. И особенно скрупулезно – память. Элвису пришлось отвечать на полсотни самых разных, не связанных между собой вопросов. От полного имени матери до цвета обивки его спальни дома, в Грейсленде. Но кроме того, Краснов просил перечислить президентов Соединенных Штатов за последние тридцать лет, назвать новые административные границы некоторых государств, касался дат международных вооруженных конфликтов двадцать первого века. Элвис отвечал и на это. Сам не понимая как – просто решение само слетало с языка. Что же до его реальных воспоминаний, чем они были ближе по времени, тем сильнее препятствовало уже знакомое нежелание их трогать.
И когда без трех минут в час дня Элвиса, наконец, оставили одного, у него появилась первая возможность задуматься о том, что с ним произошло. До сих пор все его внимание переключали на себя занимавшиеся с ним люди.
Но прежде чем Элвис успел свободно вздохнуть, дверь в палату снова открылась, и его попросили пройти для беседы.