Дмитрий Аникин
Новая жизнь
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Видимо, это и есть смерть.
Я иду долгими коридорами,
с удивлением понимаю отсутствие страха
и сейчас,
и в самый момент конца.
Всю жизнь был рьяным эгоистом,
тянул на себя все, что хватали руки, –
и надо же, чтобы сейчас все мои мысли,
все беспокойства
были исключительно об этой женщине –
скорее всего, о моей убийце,
о ее облике, ее запахах,
ее обитающей где-то здесь душе…
Опередила меня –
ищу тебя,
с неясными на встречу планами –
отзовись,
яви хоть какие знаки.
Ты где,
… твою мать!
Там,
вдалеке,
это ты сияешь?
2. Ирина
Скучно мне стоять
на юру, ветру –
хоть бы холод какой
или какую жару,
но только ветер
крутит свои круги
вокруг меня,
и сквозь них
в упор не видать ни зги.
Прозрачность гоняет,
но скорости таковы,
что зренье не успевает,
закручивается в дугу,
себя только видит –
и зрелища мне страшны,
и зрелища непонятны
и навсегда даны.
3
Сквозь всю эту невидность, хаос света,
потоки места-времени шаг-шаг –
и образ появляется, сперва
дрожащий, мутный, после узнаешь
черты, приметы. – Ах, только не это!
– «Не прибедняйся: только ли меня
увидеть не хотела, опасалась?
Что ж, ежься теперь, кутайся в ничто,
как будто холодком тебе дохнуло
недожитое, страшное твое…»
4
С недовольной грацией
поворотилась.
Как будто отвлек
от каких-то безрадостных размышлений,
но своею скукой тишайшей
уже и приятных.
Поворотилась,
посмотрела, как будто из глубины
снов своих долгих,
ленива,
величественна,
прекрасна.
5
Выжег скорбный дух
с тебя одежды, плоти, ты предстала
как есть на месте лобном – чистый свет,
но малый, слабый, тусклый; я пытаюсь
тебя расшевелить, хоть разозлить,
ударить и обидеть – ну, узнай
меня, хоть отвернись, скривись, отплюнься,
хоть ножкой топни. Ангельские плутни
весь вид твой робкий – в пустоту гляжу,
от ее видов, образов дрожу…
6. Ирина
Зачем ты пришел?
И здесь донимать расспросами,
чувствами хуже некуда
ко мне? Я, наверно, проклята,
и бес ты, карать притекший мя, –
бес,
ты идешь по облаку,
по дыму шагаешь, шастаешь,
красны глаза, блуждающие
с ненавистью,
с вожделением
по телу моему, по белому.
7
Нет, я не бес, никем к тебе не послан…
Наверно, после смерти остается
немного что-то от души сгоревшей
живучего – вот это я и есть,
такой, как есть; ущербное мое,
больное искажение, движенье
к тебе – волна в водах небытия,
бегущая в промозглой серой пене
Кипридиной.
8
Ирина
И как ты там, тогда меня оставил?
Илья
Пустырь, могила, скудная земля,
не освященная. Но вся земля
когда-то, кем-то так освящена,
что сколько ни погань ее, ни мучь,
а примет тело так, как надо, мягко…
Укроет тело так, как надо, плотно.
Я долг последний отдал, сделал дело
не хуже пьяной сволочи и жадной
кладбищенской.
9. Ирина
Как же ты смог?
Сквозь эти потоки света
и овеществленной тьмы
зримой сумел пробраться,
сквозь этакую круговерть
смерти
и прекратить ее
всю своим появлением?
Или взаправду такая уж растакая
любовь-страсть
гнала тебя, погоняла,
пути твои вдаль вытягивала,
сюда, не петляя, вывела?
И как я смогла внушить такое?
10
Много чего ты смогла внушить
и влить, если верить ей,
нашей подруге, а я глотал
ложь, яд, я стал мертвей
мертвого ради твоих благих
слов, жестов, черт лица,
и грудей белых, и патл седых –
я мученического венца
вот так удостоился, на путях
страстных, кривых сюда.
Гляди, б..дь, на старого .удака –
худшая его беда.
11
– «Скажи, она тогда была права?»
– Но ты ведь умер. – «Разве я от яда?»
– А надо ли допытываться, кто мы:
убийцы или жертвы, кто кого?..
– «Мы оба виноваты». – Или оба
чисты. – «Наверно, так». – Раз оба здесь,
то ни к чему дознание и месть.
– «Я все ж таки настаиваю на
подробностях».
12. Ирина
Сама не знаю.
В бойкой схватке, схлестке
кто мог бы уследить момент удара,
толчка? Я, может быть, сама в своих
запуталась ногах, я поскользнулась.
Как в тапках неудобно воевать!
Как в кухне много смерти притаилось:
углов, ухватов, сковородок старых
чугунных, острия ножей и вилок
устремлены в грудь, в сердце, в глаз, в затылок.
13. Ирина
– И что теперь?
Теперь действительно тебе верна,
теперь действительно тебе супруга,
теперь действительно двоим весна –
сомкнулись дуги нашего круга
на все, какие здесь есть, времена.
14
Все же я не понимаю:
тут какие веры сбылись,
чьи пророчества сказались,
эти области тумана
чьим скупым облиты светом,
кто мы, видящие это?
Тут не то, как нас учили
сребролюбые монахи;
тут не так, как слухи были
в еретических собраньях,
как бессонными ночами
в умных книгах открывали,
желтые листы меняя
перед взглядом утомленным.
Одинаковы, куда ни
двинься, ветры и туманы,
никуда нет притяженья,
нет запретных направлений;
оцени, как мы свободны;
хочешь – по ветру развейся,
хочешь – белым стань туманом,
хочешь – стань столбом в средине
неустройства неземного.
Мало у души ледащей
атеиста сил, чтоб ужас
чувствовать и зренье Бога.
15
Я думаю, что можно и воскреснуть…
Представь: мы выйдем
отсюда к свету.
– Облаком летучим,
бесформенным?
Мы что теперь такое?
– «Мы – две души в посмертном непокое».
16
И мы пошли – не трудно и не быстро
передвигаться по таким угодьям,
угольям…
Шагаем, да болтаем, да поем
походные, какие помним, песни,
да вспоминаем старые дела,
то усмехнемся, прослезимся то,
поддерживаем на путях друг друга,
точь-в-точь как старых, верных два супруга.
17
Потом была вода, движенье волн
и наше в них движение, бурлила
зияющая влага, замедлялась
и наших душ нагих едва касалась,
составы обновляла их, на них
холодной, серой плотью оседала.
Текла вода, движенье согревало.
18
Мы вышли к свету, если это свет,
и если это мы, и если время
в пути определяет расстоянье
между небытием и бытием,
когда меж ними разница есть, если
способны мы к обоим…
Свет, палата
больничная, шатаюсь. Что на мне?
Какая-то хламида. Ты одета
прилично. Выбираемся наружу –
дождь хлещет, я иду-бреду по лужам
в размокших шлепанцах, ты тормозишь машину,
усаживаюсь. Тесно. Я гну спину…
19
Да. Тесно как в гробу. Но запах едкий
бодрит духов и пота от соседки,
но вид Москвы вечерней в час дождливый
дает смятенным мыслям перспективу,
и дрожь берет, и глупая улыбка
с лица не сходит. Никакой ошибки…
20
– Да сколько же тут пыли! – прочихалась.
– «Давно я не был дома». – Хоть бы нанял
уборщицу или позвал Марину:
ей что, ей не убудет. – «Сделай чаю».
– Сейчас. – «Есть сигареты где?» – Не вижу. –
ЗабрОдившую выплеснула жижу.
21
Бычок окаменелый разгорался
с трудом – вонял и гас, но пара горьких
затяжек удалась – глотаю дым,
и кашляю, и чувствую живым
себя… И на тебя смотрю уже
задумчиво…
22
Как ты бела, бледна. Прижмись ко мне
пугливым тельцем. Я знакомой плоти
изгибы повторяю – под ладонью
вот трепетное, робкое тепло,
ворочаюсь с тобою тяжело.
Ну, смерть, где твое жало, сила, а?
После любви лежишь – светла, тиха.
23
Что было – без ущерба, без прибытка
оставило тебя… нас… Мы теперь…
мы можем не бояться… Мы с тобой
одни с богатой памятью такой
на белом свете. Мы – среди наивных,
пугливых неумех дел смерти, жизни.
И что нам может угрожать? Кто враг
столь умудренным, претерпевшим так?
24
По документам – будто ничего
и не произошло: нас среди мертвых
не записали, не переписали
имущество, и, значит, можно жить
не опасаясь, а знакомых мало,
кто знал о нас, о наших таковых
последних обстоятельствах. Марина?
Звонила пару раз – я не ответил,
она – тебе. Как догадалась, а?
А говорили – очень неумна.
25
Тут поумнеешь, если все твои
разваливаются, любые планы,
распалась связь времен, и даже хуже:
все мертвые, которых убивала,
все – вот они; осталось преступленье,
вина и кара – отняты плоды;
все каторжные, смертные труды –
ничто и втуне. Вот сиди считай,
какая вероятность у событий
грядущих. Мертвецов жди бодрой прыти:
становятся небывшими дела…
Но их оценки в смысле зла?
Добра?
26
А ну как есть какие-то у ней
улики, доказательства? Конечно,
как обвинить меня в убийстве той,
кто – вот она, жива, шустрит по кухне,
гремит посудой, подгорает пища,
хлобыщет дверцами,
то соль, то перец ищет?
Как обвинить ее? Отраву сыплет –
готовит борщ – кипит густая жижа;
попробует и сплюнет – я глотаю
и за добавкой миску подвигаю.
27
А все ж таки скандал нам не с руки:
извилисты, темны, глупы, опасны
пути у правосудия людского,
российского.
На меньших основаньях приговоры
бывали смертные – в такую злую пору
особенно: страна сошла с ума,
и все ей скорбный дом, все ей тюрьма,
и мертвецы, взошедшие на землю,
не внове ей – сама она такая,
шалящая по свету мертвечиха,
стоглазое, привязчивое лихо.
28
Марина…
А ведь ей хуже, чем нам… Мы с тобою
что видели – не поняли, но все же
запомнили, и чудо было нам
дано спокойно, явно, протяженно,
с своей какой-то логикой. Не так,
чтоб можно было за кунштюк принять
дарованную двум нам благодать.
29
Она ж жила спокойно и ничем
не заслужила эдакую встряску.
Меня любила? Это да, любила,
но той любви для чуда не хватило.
И надо ж так попасться ей в чужие
дурные обстоятельства – тут кто
умом не тронется, не усомнится…
Не станет ошибаться, торопиться.
Наделает дел, привлечет внимание!
Предупредить, унять ее заранее.
30
Как нож по сердцу, скрежет по стеклу
такие встречи – в старую вползть кожу
змее, преображеньем обновленной,
играющей под солнцем золотистым
узором переливчатым – свет в цвет
свободно переходит, протекает;
змея ползет – к вершинам доползает,
которые достичь никой полет
дрожащим теплокровным не дает.
31
Узнать мне от нее, какие были
подробности, диагнозы; еще,
пожалуй, место (где-нибудь скромнее,
чем Пашино Ваганьково), а лучше –
цилиндр блестящий: он – сосуд скудельный
и емкость праха, подержу в руках…
И ничего… И где хоть малый страх…
32
Я ждал – перезвонит, я сам звонил –
не отвечает. День, другой, неделя.
Я к ней домой пошел, я в дверь ломился –
никто не открывал; тогда проверил
почтовый ящик – там рекламы всякой
набито под завязку, щели нет,
как будто годы, месяцы никто
не отворял заржавевшую дверцу.
Отжал, открыл, бумаги перебрал –
но что это? Конверт и адрес мой,
написанный Марининой рукой.
33
И как искать, куда податься мне?
Муж? Был когда-то муж… Мне как-то Паша
рассказывал. Муж был, куда-то делся,
сбежал ли, умер – я не помню точно,
пятнадцать лет не меньше, как они
не знались, не встречались… Что там дальше?
У ней был сын. Где он? Те двести тысяч
ему предназначались – взятка, да;
или без денег – ей никто не дал –
он Родине тот год, что задолжал,
отслуживает нынче?.. Как зовут
его, не помню. Поиск – лишний труд.
34
Мариночка? Ее уже давно
не видела. Зимою, в феврале,
спешила на работу, повстречала,
она тогда в больницу собиралась,
кульки я помню, банки, запах хлорки,
бахилы, вид весь выжатый, усталый.
А после? Нет, не помню, не встречала.
А вы ей кто? Такой мужчина видный,
зашли б чайку попить. Я передам,
конечно.
35
Запечатанный конверт
мне руку жег, я торопился выйти
на белый свет – прочесть и перечесть:
какая может быть в бумаге весть,
когда писалась; как назад вернулась
мне, выбывшему к черту адресату;
прижизненную ли увижу дату?
36
Или она нарочно никуда
конверт не отправляла, он лежал
всегда и ждал меня. Предугадала,
что я не слишком стану торопиться,
но непременно заявлюсь свои
вопросы задавать, не стану я
и слишком церемониться, стесняться –
что мне чужая почта! Я всегда
до собственности ближнего был слаб,
щеколда никакая не спасла б.
37. Марина
Здравствуй, Илюша! Пишу как в загробную область молчанья –
стол начинает вертеться, и мне неудобно, и мысли
путаны. Только что толку столы вертеть, духов тревожить –
тут ты.
Не испугалась, тебя как живого увидела: с нею
медленно шел по бульвару Покровскому, вы обходили
лужи, чему-то смеялись. О, как мне хотелось окликнуть,
к вам подойти, прикоснуться,
хоть бы к пальто твоему! Нет, не ужас, но чистую радость
я испытала, поверила сразу, какие сомненья
могут быть?
В любящем сердце мудрость благая сокрыта.
38. Марина
Знать не хочу, как у вас получилось, и я бы отравы
мутной ее опилась всласть, я б ухнулась об пол затылком,
чтобы с размаху и наверняка, я любым видом смерти
брезговать бы не решилась ввиду такой щедрой награды.
Душу за это отдать – так не жалко, берите нагую…
Ну почему эта тварь, а не я с тобой рядом, любимый?
Слишком живучая я: после стольких горь, бед, а скриплю вот.
39. Марина
Мне б написать, что когда ты прочтешь эти строки, то в мире
больше не будет меня, потому и так искренне, просто
я открываюсь, – но шутки со смертью отшучены, сам ты, мой милый,
лучший шутник над ней, бледной. Жива я, уехала в Тулу:
там и работа мне есть, и где жить, никого не встречая.
Тула – запомни; захочешь увидеть – я там. Как же стыдно
мне до сих пор на тебя возбуждаться, надеяться: может, приедешь…
40. Марина
Все вы считали меня недалекой. Как будто вы сами другие!
Но вы действительно лучшей породы, бог постарался
с вами.
Я на тебя да на Пашу смотрела всегда с вожделеньем
духа, я бегала вам за вином, табаком, я, притихше,
с боку стола примостившись, слушала вас, понимала
только, что есть в нашей жизни возможности, цели превыше
тусклого существованья, и то, что я как-то причастна
вашим делам, разговорам такого калибра, фасона,
что это лестно мне, младшей сестре, неказистой простушке.
41. Марина
Кто, б..дь, такая она, чем умнее, что ль, видом пригожей?..
Мы ведь с ней чем-то похожи, да? Малость похожи, ты видел
две с одного образца лживых копии – что же в оценках
так расходился: там подлинность видел, а тут эпигонство,
жалкое дело?
42. Марина
Обе мы с ней вас любили обоих, и чья погреховней страсть будет:
той, кто меняла любовников будто перчатки, как платья;
той, кто в подбрюшную область сознанья себе допустила
мысли о брате? О, ты не смущайся, тем только святее
чувства к тебе были, чище – растратила черную похоть,
чтоб с чистым сердцем к тебе…
43. Марина
Помню я ночь новогоднюю, как напились, подливала
я вам обоим, сама оставалась трезва, напряженна, глазаста,
все подмечала приметы, когда кровь мужская, дурная
ринется к сердцу и ниже. Обширное я застелила
ложе любви. Как молилась я, чтобы поутру, с похмелья
вы бы не вспомнили ночь – и услышали боги молитвы.
44. Марина
Как она смела крутить вами, спорить, обоим подстилка?..
Как над святынями, сука, моими глумилась, смеялась?
Вы ж оба вместе, унизясь, поддакивали, пресмыкались,
в низких страстях успевали – а мне было больно и стыдно:
я уж под сердцем носила плод нашей тройственной страсти.
О, не деля, не пытаясь выяснить, с кем из вас, милых,
крови слила, мать честная, я в образ единый…
45. Марина
Я приготовила «вальтер», взяла запасную обойму:
мало ли, сколько в ней жизни, витальности, сколько металла
дело потребует.
Метафизических свойств бунт. Не мать – самка, кто защищает
ложе свое; но продуманно, холодно честь мирозданья
от черной порчи спасает та, жизнь чья немногого стоит.
Я на алтарь, как ни выспренне это звучит, направлялась.
Струсила я. И исчезла она. Упустила тогда ее вживе.
46. Марина
Если б тогда мне успеть и убить, срок отсидеть и вернуться –
вы бы простили меня, оценили возможности страсти,
вы б полюбили меня, претерпевшую столькие муки.
Я б уравнялась в правах с вами… Что от рожденья
было дано вам обоим, я б кровью, душою купила.
47
Зачем бы ей писать с такою злостью,
когда мне одному предназначалось
послание? Нет, знала, что тебе
я покажу, что буду наблюдать
обиду или ярость, равнодушье
притворное. Но ты расхохоталась.
Ты в смехе милой, искренней казалась.
48. Марина
Я как узнала, что Ира вернулась,
так будто сок белены по моим взбежал жилам до сердца.
Паша об ней рассказал, новый плен свой расхваливал, все он
думал похвастаться перед тобой – я уже понимала
жертву вторую ее, не могла допустить… Паша… Что он…
Жизнь свою сам погубил – только месяцы и оставались
в зыбком запойном бреду ему мучиться, что отняла я?
Снова я к ней побоялась идти…
49
Она легка –
конструкция над бездной, мир непрочный
сулящая.
Читаю, лью бальзамом
на страхи, подозрения свои,
дурные мысли о тебе, родная.
50. Марина
Думала я, что ее арестуют – не сразу, так после
нотариальной конторы, а этот в зеленом костюме
правда любовник ее; все я точно продумала, только
сонная совесть твоя отказалась поверить; писала
я анонимки в полицию – без толку: дело закрыто.
Нужно кому правосудие – можно и сделать, за деньги;
я для того и просила тогда, понимала, как будет.
51. Марина
Дальше терпеть невозможно мне было. Минуту,
в доме твоем когда были, то мне показалось… Ты помнишь…
Близость предстала темна, тороплива, блажь к сердцу прильнула…
Только не ври – я в таком не могла ошибиться, любимый.
И я решилась пойти к вам – открыто и честно, с порога,
ей предъявить; от бессилия это: надежда плохая
на пониманье твое – ну хоть как покуражусь, потешусь.
52. Марина
Вот мы схватились на кухне, я чувствовала ее шею,
нежную кожу в руках своих, но ускользнула, размкнула
пальцы…
Ты встрял, ее оттолкнул…
53
Болят глаза читать. Я опускаю
ее листки. Ночник я выключаю.
54
****************************
****************************
****************************
****************************
****************************
55
Какая нынче ранняя весна
нас балует, какие виды неба:
летучего – в бегущих облаках,
текучего – в дождях животворящих,
прозрачного – в нежарких, ярких, первых
лучах благого солнца! Мы, вернувшись
сюда, так расстарались, умудрились,
в спешащем, пылком свете растворились –
или всегда так было?
Слишком дружная
весна хлопочет зеленью окружною.
56
Прогулок много по Москве весенней,
маршруты выбираем произвольно,
туда-сюда мотает нас, влюбленных, –
что ль, молодость вернулась, легкий дух,
легчайший, и коснулась наших двух
тел, сил прибавивших? Сметаем километры
пути, часы в дороге без устатку –
жизнь к нам щедра во всем своем остатке.
57
Никто не ищет нас, но лучше все же
