Дмитрий Аникин
Адмет
Не гражданин – лукавый раб, предав царя,
живи в стране загубленной. О, стоит жизнь
твоя позора Родины – труслив народ!
Корифей
А ближние, родня твоя?
Адмет
От них лишь жду.
Появляются Ферет и Периклемена.
Корифей
Гляди – идут.
Адмет
Отца я вижу с матерью.
Я знал, что не оставите. О, кто из вас
искупит сына? Сердце надрывает мне
вид обреченных гибели родителей.
Периклемена.
На кого, сынок, оставляешь
малых детей, жену?
Родителей безутешных –
гОрю, свою страну,
Фессалию дорогую, –
ворогу: защитить
некому будет – сирый
край станет слезы лить
горькие пораженья:
нет тебя, свет угас!
На кого, сынок, оставляешь
ты безутешных нас?
Ферет
Пьян горем, прям ко гробу
пряну – не вынести
горя мне – мех утробу
опорожнил – трясти:
сух, труха – смерти следом
следую, весь дрожу –
был тебе страх неведом –
спать тебя уложу
чистого, в новом платье –
лапником обложу –
тихую ночь заклятьем
сильным приворожу.
Адмет
Что, матушка, что, батюшка, сыновний век
вам краткий не в упрек? Довольно пожили,
о чем жалеть, казалось бы: подонки, скорбь
на дне ковша, а мне свежо и молодо
жить можно.
Ферет
Смерть в горячке боя взвихренной
за родину не страшно, за семью принять:
мгновение одно – готово: нет тебя,
бойца, – или победа, вИна, женщины,
покорные насилию, замки дверей,
грабительством отомкнутые.
Надо – я
на рать пойду, стократ превосходящую:
как ни сильны враги, весы качаются
в руках у Зевса – сколько раз, слабейшие,
мы брали верх! Когда б на безнадежный бой
мы не ходили, не было бы Родины…
Но ты иного просишь…
Вот уж действительно без надежды
хотя бы на чудо, на призрак благополучного исхода,
без упоительной дерзости,
тихо, не как герой,
но как приговоренный или самоубийца,
сойти в глубь Аида,
на каждом медленном шагу,
на каждом прОклятом шагу
спотыкаясь и падая,
благословляя неловкость и медлительность,
ибо иду против всякого собственного естества,
ибо иду против всякой собственной судьбы.
Отрезвел окончательно от приближающейся смерти,
трезв и обречен к ней иду.
Мысли, плоть, душа – все борется, все упирается,
противится понуканиям.
Нет во мне такого немыслимого упорства.
Не сын мне просящий об этом.
(Ненадолго припадает к бурдюку и продолжает, немного успокоившись.)
В час смертный, час положенный, час утренний
боль стиснет сердце, я руками слабыми
грудь растерзаю: сын мой! – на тесовый гроб
пьян кинусь в исступлении – в прах выплачу
невидящие очи – воем взвою: сын! –
и, к телу припадая, обезумевший,
я прокляну богов, и боги вечные
вменять отцу не станут гнев – долг выполню
последний, скорбный – вышлю горевестников
во все концы земли – я поминальные
устрою игры – будет победителям
твое наследство в дар – столы разломятся
от снеди горькой, от сластей, от темных вин –
богатство расточаю, в храмы жертвую
несметную казну… Ну, а найдешь кого
взамен себя на смерть, я столь возрадуюсь,
сколь рад и пьян, рожденье сына празднуя,
был тридцать лет назад.
Пошли, жена,
нам здесь нельзя.
Периклемена.
Страшно, сынок оставлять
тебя тут, в пустом краю:
нынче ветрено, ветер сей
душу выдует, увлечет
в дали дальние – в крик кричу:
"Ты зачем мне, моя душа,
без сынка!" Мы стоим с отцом,
старики, за сегодня о-
сиротели; вернемся в дом –
нет тебя, разведу огонь –
где тепло от него? Унес
день надежды и радость – всё,
всё сокрыл гроб, сосновый тес.
Отпусти ж меня доживать
безутешно, старушку мать.
Ферет и Периклемена уходят.
ПЕРВЫЙ СТАСИМ
Первая предсмертная песнь хора, общая
Перед смертью стоишь как перст,
всеми преданный – долго ль ждать,
чтобы к персти упала персть,
замолчала чтоб кровь-руда?
Где друзья твои, буйный круг?
Разошлись – никого; войска
где построены, землю мнут?
Участь страшная высока
твоя смертная – отошли
от тебя люди слезы лить
на края, рубежи земли.
Вторая предсмертная песнь хора, дионисийская
Пей, Адмет, заливай глаза!
Аполлон отпускает за
жертву страшную – за обол,
я ж вина отпущу на стол.
Смоешь страх, отойдет душа,
без похмелья пьешь – хороша
огнь-сивуха! Пусть жизнь одна –
нА бутылку, вторую на!
Не заметишь, как в пьяный сон
заплывает в ладье Харон, –
нет границы меж сном и сном:
как сейчас пьян, так пьян потом.
В смерти опытен мой питух,
упражняет в ней плоть и дух.
Человек побеждает страх –
пьяный в пыль, обращенный в прах.
Пей, Адмет, помогай себе,
чтоб легко уйти, не в борьбе!
Корифей протягивает Адмету бурдюк вина, но тот отказывается.
Начинает первое полухорие.
1-й хоревт
Благ он, хмель Диониса,
душу отделяет от тела,
и она плывет невозбранно
за привольною мыслью, добыча
снов и страхов;
пьешь – и все мало,
опьянение узы расторгает,
с умиранием сходное, благое.
2-й хоревт
Пьешь – и стала душа сама собою,
молодая душа, в ширь развернулась
окоема, не связана, свободна,
вся пьяным-пьяна, текуча и летуча,
вся готова утолить тоску-кручину
в самом горнем, самом синем, светлом небе,
оставаться миг и век, гулять в нем, плавать.
3-й хоревт
Сил исполнен я пить до ночи, дольше,
танцевать танец дикий, танец рьяный,
разжигающий похоть танец-вихорь.
Закружу-ворожу леса и поле,
дождь и холод; и время приневолю
подыграть мне, подпеть – природа ходит
ходуном, я подплясываю пьяный.
4-й хоревт
Прочь оковы! Счастливый и несчастный,
умный, глупый, богатый, бедный – всякий
спотыкнусь о корягу, поклонюсь пьян
мать-земле, и она остудит, вынет
боль из сердца, уложит отсыпаться –
утром встану как с ложа, с пух-перины,
утром встану, воскресну к жизни новой.
5-й хоревт
Кто меня пожалеет, приголубит?
Мене бедному кто подаст напиться,
бесталанному? Горечью благою
приобщит кто к прощеным,
на свободу,
на четыре сторонки кто отпустит?
Ты, податель ковша,
Лиэй-бродяга.
6-й хоревт
Врозь душа, и врозь тело – я не связан
ни обычаем, ни каким законом,
мать, отца позабыл, сестру и брата,
горевать малых деток, пьян, оставил.
Я иду-свищу – Эвоэ, эвОэ!
Я разъят на полтысячи отдельных
мыслей, снов, ощущений. Где я? Кто я? –
Тот, кто криво идет, кто прямо смотрит,
тот, кто песню поет, молчит, зашелся
кашлем долгим, удушливым, – не связан
облик мой, в отражениях раздроблен
в каждой рюмочке маленькой, стакане.
Вступает второе полухорие.
7-й хоревт
О, где ты, лютый хмель Аполлона,
золотокудрого бога?
Трезв он, Локсий,
расчетлив в своих порывах,
пророчествует он и светит,
спокоен среди безумия,
Музагет, Мойрогет,
горит огнем страстей неистощимых,
неумолимых.
8-й хоревт
Бог света,
святой владетель волчьих стай,
предводи нас на север гиперборейский!
Ясновзорый соименник солнца,
дай нам напиться чистого, неразбавленного огня,
поднеси ярого чашу!
9-й хоревт
Страшен – бог тихих казней,
моровых поветрий,
неслышно летящих в цель
неотклонимых стрел.
Изымает тихою смертью
из круга боли и отчаяния,
падает тело на тело
в успокоении плоти…
Умирают волею бога жизни –
пощады нам, Феб, пощады!
9-й хоревт
Таинственный врачевств
неустанный изобретатель,
подноситель
Пеан! Пеан-врачеватель!
Верни нас в жизнь,
не убоявшийся кары…
Верни нас немногих, верных.
10-й хоревт
Провидящий будущее
становится заложником его,
связан увиденным, обречен;
ты – не видишь,
ты – владеешь будущим,
всеми его путями.
Выбери нам не худший,
податель всяческих благ!
11-й хоревт
Бог гармонии,
увлекающий от хмеля земного
к хмелю небесному,
учредитель святых искусств,
бог единого и единичного,
бог, сопрягающий в прекрасном
противоположное:
слово, движенье, музыку, –
сопряги нас со своею славой.
12-й хоревт
Силу предоставь нашим словам,
нашей поэзии – вечность.
Мы, содружествуя с музами,
достигли невиданных совершенств –
дай нам за это бессмертия
легкого для дальнейших
упражнений в твоих искусствах.
Вторая торжествующая песнь хора, аполлоническая
Мощен Тифон,
взят от земли
избыток его сил –
бог сребролукий
дикость и боль
древней земли смирил.
Взяты стихии,
покорен Рок,
и утвержден Закон –
будешь един
нам господин,
солнечный Номион.
ЭПИЗОДИЙ 2
По сцене начинают сновать туда-сюда хоревты с различными припасами и мебелью в руках.
Адмет
Готовите для тризны по Адмету снедь,
хранимые на день великий амфоры
вина хмельного, чермного несете вверх?
Но я еще не умер, есть надежда мне.
Хоть кто-то отзовись, моей тоске ответь!
Алькеста (за сценой)
Где ты, мой муж?
Адмет
Алькеста?
Алькеста (появляется на сцене)
Я.
Адмет
Зачем сюда?
Оставь меня беде моей.
Алькеста
Я в радости
была с тобою, горя убоюсь ли? Муж
ложится на пустое ложе смертное,
а где жена, где верная? Жива?!
Адмет
Уйди.
Меня ты знала мощным, мудрым, царственным,
я солнцем воссиял в судьбе девической.
Любовь моя была как ветер западный
Зефир, легчайшим локоном играющий.
Любовь моя была как ветер южный Нот,
дыханьем зноя к белу телу ластилась.
