Дмитрий Михайлович Гаркушенко
В шаге от бездны
– Обвинения были обоснованными?
– Нет. Во всяком случае я был уверен, что это так. До этого уже случались отстранения от должности и даже громкие судебные процессы, освещаемые СМИ и вызывающие всеобщее одобрение. Обвинения в растрате государственной собственности, некомпетентности, халатности и т.д. К такому мы уже привыкли. Партия постоянно чистила свои ряды. Я не вникал в подробности, не моя сфера. Соглашусь, что многие дела были сфабрикованы. Но это было слишком. Неблагонадёжный – я и думать о таком не мог.
– Приняв решение о чрезвычайном положении, вы не думали о реакции колониальных гарнизонов? Уж на это они должны были отреагировать.
– Конечно, думали. Точнее, президент обо всём уже позаботился. Министру обороны тоже было что сказать. Самуэль спросил у него, сколько времени займёт подготовка, переброска войск и разоружение гарнизонов. Тот ответил, что в течение ночи всё будет сделано. Если он получит приказ. Приказ он получил тут же.
– Вы не пытались помешать этому?
– Что я мог? События произошли так стремительно… К тому же я не паникёр и не предатель. Эти люди были моими коллегами, соотечественниками. Я был растерян. Весь день, по большей части молчал. Думал. Переваривал. Несмотря на мои сомнения, на понимание, что мы свернули не туда. Что Эссен не тот, которым я его представлял в мечтах. Я не был готов во всеуслышание заявить о своём протесте. Не мог в голос усомниться в линии партии, не мог предать Самуэля. Меня раздирали противоречия. Долг перед партией и президентом, служебный долг, и долг перед своим народом, в который я верил, хоть и понимал, что с ним происходит. Я плоть от плоти этих людей, это мой дом. Да я видел в нём трещину, но до начала войны, надеялся, что он устоит. А потому растерянность – моя реакция.
На следующий день, с восходом солнца мы проснулись в другой действительности. Эссен ввязался в войну.
Сожалеть и менять что-то было поздно. Мне оставалось лишь честно выполнять свои обязанности и пытаться минимизировать последствия. Пусть мы стали авторитарным государством, пусть пропаганда разожгла в людях, чуждую им, убеждённость в своём величии, пусть мне многое не нравилось, что-то даже пугало. Чёрт с ним. В конце концов, войны случались и раньше и будут вспыхивать возможно и в будущем… Не мог же я предвидеть конца этой войны и её масштабов. Я убеждал себя, что могу быть полезен своей колонии, оставаясь на посту. А там посмотрим…
– Как войну восприняло население?
– Как и в большинстве колоний. Вы же знаете. С воодушевлением, будто они давно этого ждали. Миллионы поспешили на призывные пункты в первые же дни. Кто не мог отправиться на фронт, создавали объединения и союзы тружеников тыловой промышленности, намереваясь без сна и отдыха трудиться на благо общего дела. Ковать победу за станком или в полях. Такому рвению позавидовал бы любой властитель прошлого. Самуэль отлично их подготовил. Утром он выступил с обращением к нации и началось…
Война набирала обороты, сформировался Союз, Самуэль Рангози в открытую руководил Сопротивлением, планеты пылали, жертвы росли. В силу нашей удалённости непосредственной угрозы Эссен не испытывал. Метрополия не могла высадить у нас войска, пока не утихомирит или не уговорит сложить оружие, другие колонии, находившиеся между центральными мирами и нашей планетой. Проще говоря, не сдвинет линию фронта ближе к нам. Какое-то время кровавая война оставалась всё же обычной войной. Более или менее понятной и типичной.
– Вы и тогда не знали о лучевом оружии?
– Нет. Узнал позже.
– Каким образом?
– Мой приятель, Франц, он работал в военном ведомстве, мы дружили с тех лет, когда я только начинал свою политическую карьеру… В общем, его арестовали. Неожиданно. Вечером я вернулся домой, было довольно поздно, пришлось задержаться, Союз как раз предпринял попытку захвата Нового Пекина, я готовил речь для Самуэля, на следующий день он собирался выступить в парламенте. В гостиной моя супруга разговаривала с Натальей, женой Франца. Та была в слезах. Плакала и теребила в руках платок. Я поинтересовался в чём дело. Заикаясь и утирая слёзы, она рассказала мне, что Франца три дня назад забрали люди из тайной полиции, пришли утром, когда они спали. Вломились в дом и увезли его, ничего не объясняя, лишь отделавшись стандартным «дело госбезопасности». Больше она его не видела. Мы с женой переглянулись. Всё было ясно. Наверняка новый «неблагонадёжный», теперь это никого не удивляло. Многие за последние месяцы стали чувствовать страх перед тайной полицией и боялись ареста. Прийти могли за кем угодно.
Она просила выяснить его судьбу, помочь. «Ведь ты чуть ли не второй человек в государстве» – сказала она. «Поговори с президентом». Мы с супругой как могли пытались её успокоить и обнадёжить. Я пообещал сделать всё возможное. Уходя, уже перед дверью, она вдруг вспомнила слова мужа. Когда его уводили, он успел поцеловать её и прошептал на ухо непонятную ей фразу «Борроу. Библиотека парламента. 3.12.66». Она не понимала, что это значит. Я снова пообещал сделать всё от меня зависящее для её мужа и мы расстались.
«Ты знаешь, что стоит за этими словами?» – спросила моя жена, когда дверь за Натальей захлопнулась.
«Я догадываюсь» – ответил я.
«Франц, что-то хотел тебе сказать?»
«Возможно»
«Мне страшно, что происходит?»
«Пока не знаю, но выясню… Не волнуйся».
Конечно, она волновалась. Я и сам был взволнован. Франц арестован, мне досталось его послание, будто из детских игр про поиск тайников или дешёвого детектива, словно кодовое слово секретной организации, доступное только для посвящённых… Раньше я посмеялся бы над такой шуткой, но не сейчас. Жизнь Франца была под угрозой, в застенках тайной полиции поговаривали, творилось всякое. Даже я не знал, что случается с большинством угодивших туда. Это явно была не игра.
На следующий день, провожаемый хмурой и озабоченной супругой, я поехал в библиотеку парламента. 3.12.66 – Франц, как и я, очень любил чтение, возможно это нас и сдружило. Когда-то давно, много лет назад, случайно и шуточно мы придумали некую игру. Кто-то из нас брал книгу в библиотеке, читал её, а потом вместо названия, указывал её номер в картотеке. Так, другой, не зная произведения и автора находил эту книгу и получал своеобразный сюрприз. Чистой воды ребячество. Давно мы так не делали.
Я нашёл нужный номер. Толстый том, большой, в жёстком переплёте. Довольно старый. Внутри между страниц, лежал крохотный диск. Дома я изучил записанные на нём файлы и документы…(вздыхает).
Франц действительно был «неблагонадёжный». Я прочитал его короткое письмо, записанное на диске. Оно предназначалось мне и заканчивалось так:
«я уверен, ты тоже понимаешь в какую ловушку мы все угодили… пока не слишком поздно… нужно остановить его… я нашёл доказательства… Лучевое оружие… оно есть у нас, и он его готов применить…» В одном из файлов было подтверждение. По крупицам собранные факты. Оплата, доставка, свидетельства, возможные планы… Франц лично или кто-то ещё нашёл и свёл воедино разрозненные элементы. Сомневаться было глупо. Документы были подлинными. Франца точно арестовали за этот диск.
– Что вы сделали после?
– Я должен был с кем-то поговорить. А единственный человек, которому я теперь доверял, была моя жена. Она выслушала меня. Помню, как обняла и уверенно, без нотки страха в голосе сказала:
«ЕГО действительно нужно остановить».
Сид Майэр
– Юнхэгун меня впечатлил. Монастырь словно вырос на широком уступе огромной горы, гораздо выше окружающих её вершин. Дорога здесь превращалась практически в тропу, змеёй поднимающуюся к главному входу, напоминающему ворота древней крепости с исторических брошюр. Серые стены, словно вытесанные из скальной породы, нависали над пропастью. Здания, соединённые мостками и переходами, местами вырубленными прямо в основании скалы, смотрели на нас сотнями прямоугольных узких окон. Серые стены, серые крыши. Создавалось впечатление, что человек не построил, а всего лишь слегка приложил руку, изменив под себя, созданные природой скалы, уступы и пещеры, превратив это неприветливое место в обиталище нескольких десятков монахов, живших тут уединённо и замкнуто.
Мы дошли. Вымотались, устали, замёрзли, но дошли. После происшествия с нашим «ограблением» больших неприятностей не было, несколько переломов, ушибов и ран, сопутствующих неподготовленным к такому рода путешествиям людям. Вот и всё. В остальном все были целы и здоровы. Мы справились.
Мистер Пэн ободряюще хлопал по плечам окруживших его людей и радостно улыбался. Я заметил, с каким облегчением он увидел перед собой стены монастыря. Можно легко догадаться, с какой тревогой он ждал этого, ощущая ответственность за доверившихся ему людей. Теперь можно вздохнуть с облегчением.
Сара стояла рядом со мной и щурилась от яркого солнца, по-весеннему тёплого, даже в этих неприглядных, диких местах. Согревающего, несмотря на суровый климат высокогорья.
С завидным облегчением наша колонна, ускорила насколько возможно шаг и растянувшись в длинную цепь, стала преодолевать последние несколько сотен метров по петляющей среди валунов и провалов тропе. Мы с дочерью шли в первых рядах. Мистер Пэн подошёл к массивным деревянным воротам, преградившим нам путь. Постучал в них, висевшим на стальной цепочке молоточком и стал ожидать. Хорошо помню как ворота, приводимые в движение невидимыми механизмами бесшумно распахнулись, открыв нашему взору внутренний двор, в котором стояли одетые в оранжевые одежды люди. Пэн жестом дал нам понять, чтобы мы не двигались, а сам же неторопливым шагом направился к группе людей, также не спеша идущим к воротам. У них состоялся разговор. Короткий, не более нескольких минут. Мистер Пэн оживлённо замахал рукой, приглашая нас присоединиться к нему. Нас приняли.
Так началась наша жизнь в этом уединённом, оторванном от остального мира месте. Оказалось, что помимо нас ещё около сотни людей в разное время, после начала войны, группами или даже поодиночке пришли в Юнхэгун в поисках убежища. Монахи никому не отказывали.
– Там действительно жили настоящие монахи?
– Да. Представьте себе, последователи древней религии, забытой почти повсюду и живущие тут на выделяемые правительством средства, как дань уважения к их прошлому, к почти забытой и ставшей историей культуре.
Я впервые видел таких людей. Немногословные, выдержанные, спокойные. Живущие по странным для меня законам и понятиям. Отринувшие всё современное, ушедшие в собственное духовное развитие. На самом деле у них было чему поучиться. Что-то я унёс собой из монастыря, что-то во мне изменили эти люди. Несколько месяцев, что мы прожили там, научили меня по-другому смотреть на мир, представьте, что может произойти с человеком, оставшимся там навсегда, посвятившему жизнь Юнхэгуну… У правительства есть планы по его восстановлению. Не уверен, что они сбудутся в ближайшие годы, но когда-нибудь я надеюсь увидеть его вновь таким каким он был.
Приняли нас хорошо. Места для нас всех было с избытком. Вода поступала в монастырь из горных источников, запасы провизии, накопленные неприхотливыми обитателями Юнхэгуна, позволяли нам продержаться здесь долгие месяцы. К тому же выяснилось, что монахи, ведя отшельнический образ жизни, почти не пользовались благами цивилизации, но при этом не брезговали современными способами выращивания сельхоз культур. У них имелась довольно большая гидропонная теплица, обеспечивающая их овощами и некоторыми видами злаков. И как я узнал немного позже, у них была современная и отлично оборудованная станция связи, способная принимать сигналы со всей планеты. С её помощью они связывались с остальным миром, сообщая о редких происшествиях или делая заказы на доставку всего необходимого для их существования. Очередной пример «допотопного и ультрасовременного». Работали они с ней неумело. А я благодаря неплохим познаниям в технике смог, со временем воспользоваться всеми её возможностями. И это дало нам представление о том, что происходит в мире, от которого мы убежали.
Наша жизнь в Юнхэгуне протекала спокойно и размеренно. Для детей организовали несколько школьных классов, преподавали там их же родители. Взрослые ежедневно занимались необходимыми для нашей жизнедеятельности и безопасности делами. Работали в теплице, иногда охотились, поддерживали в чистоте территорию и занимались приготовлением пищи. Мы сформировали наши «вооружённые силы», двадцать мужчин, умеющих обращаться с оружием день и ночь, по сменам, несли стражу на стенах монастыря. Иногда они же отправлялись в разведывательные вылазки, исследую подступы к Юнхэгуну и охотясь на диких животных, часто встречающихся в этих местах. Добытые трофеи не давали существенного прибавления к нашему столу, но по сложившейся традиции, собирали всех нас в огромной зале монастыря, за общим, почти праздничным ужином, сглаживающим наше существование.
После нашего прихода в монастыре появилось всего несколько человек новичков, пришедших издалека. Похоже, все, кто знал или мог добраться до этого места, уже были здесь. Из их рассказов мало что можно было понять, пробираясь сюда вдали от основных дорог, прячась от всех, по возможности избегая встреч с остальными людьми, они не знали и не могли сообщить ничего существенного о ситуации на планете. Я попросил и получил разрешение на использование средств связи, имеющихся у нас. Мистер Пэн поддержал мою инициативу. Нам всем хотелось знать, что происходит вокруг. А ему, пожалуй, больше остальных, его сын … он давно не связывался с ним.
Так, мы узнали о сражении за Тарбин, слышали о расправах с населением столицы, о чудовищных боях за разрушенные города и плацдармы, необходимые как Метрополии, так и Сопротивлению. Перехватывали сообщения о местах сбора беженцев, о призывах сложить оружие и прекратить борьбу и о пропагандистских посланиях Союза, обещающих избавление от власти Метрополии и содержащие указания, как можно вступить в ряды наступающей и одерживающей победу за победой армией Колониальных войск. Один раз слушали сообщение, транслируемое группой беженцев, они нашли приют на маленьком островке, посреди озера Юнан, мы с Сарой были несколько раз в его окрестностях – отличное место для летнего отдыха. Так вот, те люди два дня держались против сил Сопротивления, атакующих их пристанище. Понять, почему Сопротивление напало на тех людей, не представлялось возможным, вскоре передача прекратилась. Не думаю, что они выжили. К тому времени мы понимали, что наша планета стала местом сражений всех против всех. И благодарили судьбу за новый дом, затерянный, труднодоступный, не имеющий стратегического значения, безопасный.
Таким он и оставался до того момента, пока мы не увидели перед своими воротами людей в форме Сопротивления.
– Что им было нужно?
– Укрытие, передышка… Их преследовали войска Метрополии. Эта группа усталых, загнанных солдат, половина из которых были ранены, просто уходила от преследования. Дорога привела их к нам.
– И вы их впустили?
– Да. После короткого спора.
– Спора?
– Именно. Мы не питали иллюзий. Боялись оказать им помощь. Боялись их самих. Боялись, что вслед за ними сюда придут правительственные войска. Хотели остаться в стороне. Наверное, не будь среди них несколько тяжелораненых, мы бы отказали, но они могли умереть. Настоятель монастыря и мистер Пэн не хотели этого. Обрисовали ситуацию, убедили сомневающихся. Многим это не понравилось, но решение принималось большинством. Люди не очерствели настолько, чтобы не проявить сострадание к нуждающимся, хоть и понимали, к каким последствиям это может привести. Им разрешили остаться в монастыре. Но с условием, что они уйдут, как только позволит состояние их товарищей. И с требованием отдать нам оружие, на время, пока они в стенах монастыря. Мы им не доверяли.
– На это они согласились?
– Не знаю, что сказал своим их старший, судя по всему, он дорожил людьми. Понимал безвыходность положения. Может, им и претило подчиниться гражданским, может, они и считали нас кучкой предателей, не поддерживающих Союза, но они этого не показали и согласились на такие условия. Хотели жить.
– А их преследователи?
– Думаете, правильно ли мы поступили, решившись помочь?
– Да.
– Может, да, а может, нет. Кто знает? Правительственные войска всё же нашли нас. К чему гадать как бы всё могло сложиться. Мы все оказались в том месте, в то время по воле судьбы или слепого случая, без разницы. От нас это не зависело. А вот поступки оказавшихся в Юнхэгуне людей, зависели только от них самих. И каждый поступил по-разному.
Янис Анил
– Мы провалили то задание, точнее, нас перехитрили. Правительственные войска всерьёз взялись за нас и к своей удаче, действовали грамотно и методично. А мы не успели перестроиться.
– Вы имеете в виду сто второй полк Метрополии?
– Да. Конечно, не только их… были и другие, но эти оказались самыми упорными. Один из наших отрядов при поддержке местных, совершил нападение на их группу, взял пленных, благополучно ушёл, но был быстро вычислен их разведкой, скорее всего, они использовали спутники или беспилотники. Неважно. Главное, что мы оказались там в неподходящее время и не могли выполнить приказ. Нам самим пришлось спасаться. Правда, перед этим я лично убедился, что методы Сопротивления не сильно отличаются от нравов солдат Метрополии.
– Что вы имеете в виду?
– Пытки и убийства военнопленных. Слыхали о таком? Думаю да. Одно дело стрелять во врага, зная, что через секунду он, без сомнений, сам сделает выстрел, а другое… Ну вы меня понимаете. Не каждый на такое способен, уж поверьте. Мой отряд соединился с другой группой, действующей в их тылу довольно давно. От них мы должны были получить координаты штаба сто второго полка. Но пока мы туда добирались, обстановка изменилась. На нас самих устроили охоту. Там я и увидел допрос.
– Раньше вы этого не видели?
– Видел, конечно, лично брал «языка» или участвовал в вылазках, но после допроса, пленного отправляли в тыл, в лагеря или на принудительные работы. Возможно, я мало об этом думал и мне так казалось. Не знаю. Знаю, что никогда прежде, не слышал о хладнокровном убийстве попавшего в плен солдата. И уж тем более не видел воочию людей, способных на изощрённые пытки. А оказалось эти люди – мои товарищи. Те, с кем я решил бороться за справедливость.
– Вы не пытались остановить их?
– Нет.
– Простите, это глупый вопрос.
– Ничего. Всё в порядке. У нормального человека должны возникнуть такие мысли. Мысли о грани между солдатом и убийцей. И решение сделать выбор и вмешаться, также личное дело. Я не вмешался. Наверное, просто устал. От всего этого. Да и если признаться честно, тогда я видел, как оружие товарищей, легко повернётся в мою сторону, вздумай я строить из себя всеобщего защитника. Я это понимал. Тогда, наверное, я окончательно решил, что эта война не моя.
– Там вы и получили ранение, после которого лечились на Самуи?
– Да. Мы отступали. Петляли как могли, чтобы оторваться от преследователей. Всё тщетно. В одной из перестрелок пуля угодила мне в шею. В темноте и неразберихе меня вытащили. Каким-то чудом я и ещё несколько счастливчиков, оказались за пределами сжимающегося кольца преследователей. Основной отряд уходил без нас. А мы смогли пробиться к «своим». Моя рана не была на столько серьёзной, но общая потеря крови, плюс грязь, заражение. Меня тащили на руках. Потом лазарет и отправка на реабилитацию в тропический рай. Так, я впервые покинул Новый Пекин и не собирался на него возвращаться.
– Решили дезертировать?
– Да. Только не знал каким образом это сделать. О доме не могло быть и речи. Военная полиция остановила бы меня в два счёта. О перелётах без соответствующих документов можно забыть. Всё контролируют военные. Будь у меня достаточно денег, я смог бы «купить» себе предписание врачей, запрещающее мне отправку на фронт. Не удивляйтесь, это можно было сделать. Знаю такие примеры. Но денег у меня не было. Точнее, «таких» денег. Я провалялся в госпитале на Самуи три недели и так и не придумал выхода. Потом мне сообщили, что через несколько дней транспорт вернёт меня и таких же «счастливчиков» в действующие части… обратно на Пекин.
Янис смотрит в окно. Там его супруга играет на лужайке у дома с их дочерью. Я молча жду.
– Мария рассказала подробности нашей встречи?
– Да.
– Она очень сильная женщина, не правда ли?
– Без сомнения.
– Намного сильнее меня… да и всех, кого я знал.
– Ваш поступок. Вы смелый человек. И благородный.
– Возможно… Возможно, поэтому вы и прилетели сюда… Только она смогла забыть о тех днях… а я до сих пор… на Новом Пекине.
– Мы можем прерваться, если нужно…
– Нет, не стоит… Я закончу, если вам интересно.
– Ну, разумеется. Я бы хотел услышать о Томе Линке и его сыне.
– Том?! Вы общались с ним?
Я утвердительно киваю.
– Он передавал вам привет.
– Я… давно с ним не разговаривал. Всё как-то на потом откладываю. Как он?
– Неплохо. Живёт в своём старом доме. Тихо и спокойно… Вспоминает о Джейке…
– Ещё бы, он был так близок… и не успел.
– Расскажите?
– Ну раз Мария рассказала вам, как мы познакомились с ней… я начну с возвращения на Новый Пекин.
Мне удалось через своих знакомых раздобыть для мистера Линка документы, позволявшие ему лететь на Новый Пекин. Ничего сложного. Немного денег и пара комплиментов для молоденькой девушки из отдела распределения гражданских специалистов и бумаги были в моих руках. Мы летели на одном корабле. Вместе с несколькими сотнями гражданских и военных, возвращавшихся на фронт… Мне стыдно это признавать, но, когда в обзорный экран челнока я увидел голубовато-зелёный шар Пекина, я испытал непреодолимое чувство животного страха. Нет, это на самом деле так. Страх на грани паники. Надеюсь, вы не напишете об этом в книге…надеюсь, Мария никогда не узнает о моих мыслях в ту минуту. Я просто хочу, чтобы вы знали… я был готов бросить эту затею в тот миг. На короткое время Мария, Линк старший и Линк младший, ради которых я вновь возвращался в этот ад, были вытеснены из моей головы чувством самосохранения. Желанием бежать без оглядки и послать всё к чёрту. Я струсил. Психологи скажут, что это нормально. Врождённая программа, безусловный рефлекс, уменьшающий способность самоконтроля. Мгновенная реакция на опасность, даже если её нет. Ассоциации, вызванные страхом и болью… Им виднее. Не буду спорить. Но я БЫЛ готов дать заднюю. По-своему предать их… и … пообещайте, что это останется между нами.
– Конечно.
– Порой я испытываю чувство сожаления… от того, что мне пришлось стать «героем» лишь потому, что у меня не хватило смелости отпраздновать труса… Надеюсь, моя семья никогда об этом не узнает. Мария столько сделала для меня. Не хочу её разочаровывать. Вы понимаете?
– Думаю да. Обещаю не касаться этого в своей книге.
Янис несколько раз признательно кивает.
– Как бы то ни было, мы благополучно сели в порту Чунцина. Там располагался центр военной и гражданской администрации Нового Пекина, контролируемого Союзом. Своеобразная временная столица колонии. Там я должен был зарегистрироваться в комендатуре и получить дальнейшие указания. В тот же день колонна грузовиков с людьми и припасами вышла из города и пошла по направлению к Янтао, административному центру провинции, в котором располагалась моя часть. За месяц моего отсутствия ситуация на фронте не изменилась. Том ехал вместе со мной. Водитель одного из грузовиков, согласился пристроить его среди ящиков с продуктами и закрыл глаза на его присутствие, ловко упрятав в карман полученные от меня деньги. Ему было плевать, кто это такой и зачем ему нужно в Янтао. Я вернулся в часть. Том снял комнату у одинокой женщины, жившей в городе. Его документы, как и личность, никого не волновали. У сослуживцев я узнал подробности того рейда, из которого вернулся с ранением. Оказалось, что ещё одна небольшая группа наших сумела выйти из окружения. Джейка среди них не было. Оставшиеся, как я и думал, намеревались укрыться в монастыре Юнхэгун, в горах. Среди них было много раненых. Если они и живы, то должны быть где-то там. За прошедший месяц от них не было вестей. Многие считали их погибшими.
– Как далеко монастырь находился от Янтао? И кто контролировал ту территорию?
– Примерно в ста сорока километрах. Если считать по прямой, но там гористая местность, сами понимаете. А что до контроля, то её никто не контролировал, просто потому, что большая часть провинции Янтао покрыта горами, города и селения, представляющие стратегическое значение, расположены в южной части, в долинах предгорий, а скалы и утёсы никому не нужны. Поэтому нашим отрядам и удавалось незамеченными пробираться в тыл к правительственным войскам, поэтому те и решили навести "порядок", пройдясь широким веером по всему северу провинции. Конечно, в горах не установить чёткую линию разграничения, это вам не равнина, но их тактика приносила плоды. Лучше отправить людей скакать по горам. Проверять каждый куст и пещеру, чем терять солдат вдали от основных сражений и составлять отчёты о пропавших и атакованных конвоях с припасами и провизией, для этих самых солдат. За прошедший месяц, моего отсутствия, мы и Метрополия играли в кошки-мышки друг с другом, в этом районе. Контроль над территорией никому не нужен. Нужно найти врага и нанести ему, как можно больший урон.
– Вы решили идти в Юнхэгун? Основываясь только на предположении, что Джейк МОЖЕТ там быть?
– Таков был план. Другого не было.
– А у вас с Томом был план, что вы все будете делать, если найдёте его сына?
– Признаюсь каждый разговор и обсуждение заканчивались на том, что мы его найдём. Дальше не заходили. Я понимаю, как глупо это звучит, но это так. Условились, что «там будет видно». Положились наудачу. Думаю, мы попытались бы покинуть планету под видом беженцев. Уничтожили бы документы, раздобыли одежду… Я не знаю. Шансы и так были невелики, поэтому над вопросом «а что потом?» мы не думали.
Я хотел бы соврать, что был полон энтузиазма и уверенности в успехе нашего безумного замысла, но это не так. Повторюсь, как только я увидел Новый Пекин, во мне словно что-то щёлкнуло. Замкнуло и не отпускало. Большую часть вещей я делал на автомате. Уверен, пустота в моих глазах, заполненная на Самуи, вновь появилась. Как и прежде. Слишком долго я был тут и слишком мало с Марией, вдали от войны.
– Но всё же вы пошли до конца.
– Да. Сам не знаю, как мне это удалось. Я был на грани.
Я делаю паузу. Притворяюсь, что ищу заметку в блокноте. Хочу дать Янису время, перевести дух.
– А как вам удалось организовать сам переход к монастырю? Я имею в виду Тома, оружие, припасы…
– Да ничего сложного. Когда мы приехали, на фронте было некоторое затишье. Сопротивление готовило масштабную операцию. Подтягивали силы, принимали пополнение, давали отдых измученным бойцам. Разведка сообщала о снижении активности войск Метрополии. Обе стороны готовились к чему-то большому, к перелому возможно.
У меня было время на сборы. Оружие, провизия, амуниция всего этого было навалом. Не проблема. Тайком я подготовил всё необходимое для нас двоих и выжидал удобного момента, чтобы уйти. Том весь извёлся, но спешка могла испортить дело. Я надеялся на случай. Медлил. Возможно, по причине страха. Убеждал себя, что не время. Тянул…
Ночной авианалёт на Янтао и последовавшая за ним неразбериха, дала нам возможность действовать. Я даже смог украсть армейский автомобиль, брошенный водителем. Он поспешил покинуть машину и искал укрытие в подвале какого-то дома, не заглушив мотора. В ночной темноте, озаряемой вспышками взрывов мощных авиабомб, щедро сыпавшихся на город, я погрузил в машину наши пожитки, спрятанные мною в заброшенном доме и забрав Тома, вырулил на дорогу, ведущую на север. В сторону нашей цели. На выезде из города находился блокпост, где днём и ночью проверялись документы у всех, кто его пересекал, но сейчас солдаты, несущие там смену, попрятались в блиндажи и мы проскочили.
– Вы хотели преодолеть расстояние до монастыря на машине?
– Нет, конечно. Слишком опасно. Слишком заметно. Мы бросили её через пару десятков километров. Дальше нужно было идти с осторожностью. Нам могли повстречаться как свои, так и чужие, и от тех и от других добра ждать, не приходилось.
– Сколько заняла дорога?
– Пять дней. Мы вышли к Юнхэгуну 14 мая, по общему календарю.
– Пятнадцатого числа…
– Именно… Применили Лучевое оружие.
Мария Сиваль
– Моя жизнь целиком состоит из встреч с различными людьми, так или иначе, повлиявшими на неё. Возможно, судьба каждого человека складывается из таких мимолётных или продолжительных знакомств, об этом тяжело судить. Имеет значение воспитание, восприятие и характер, смешанные с конкретным моментом и временем. Кто-то придаёт излишнее внимание пустякам или поступкам, кто-то не замечает огромной роли «случайных» людей в своей жизни. Иные боятся признаться, что посторонний повлиял на их решения и судьбу, а некоторые остаются бесконечно благодарными за незначительные эпизоды, за вскользь сказанные слова или действия человека, который изначально и не собирался вмешиваться или помогать вам. Даже плохие, недостойные поступки могут оставить положительный след, всё зависит от выводов и опыта, который вы сами из них вынесете. Если, конечно, способны на это. Повторюсь, всё зависит от человека.
Для меня каждая такая встреча вела к большим изменениям. К надежде или к её угасанию… Я помню имена, слова, поступки. В отдельном уголке моей памяти навсегда остались впечатления и образы, связанные с такими людьми. Они все повлияли на меня. Оставили след, научили, удивили или разочаровали. Но это всего лишь воспоминания, ни в коем случае не испортившие мне жизнь. Большинство из них приносят только радость и чувства благодарности.
Том Линк – такой человек. С момента, когда он вошёл в ту комнату во «Флоресе» и до момента, когда в последний раз взглянул на меня в доме, где мне согласились предоставить убежище, прошло не более четырёх часов. Но он за это время стал одним из самых близких и уважаемых мной людей. А сейчас, по прошествии стольких лет, заменил мне потерянного в той войне отца.
– Ваши родители…
– Погибли во время налёта на Марс. Я узнала об этом только после войны.
– Простите.
– Хватит уже вам извиняться, Билл. Перестаньте.
Я киваю.
– Так вот… Том Линк. Удивительный человек. Всякий скажет, что ради ребёнка он готов на всё и будет прав. Каждый родитель голыми руками разорвёт на части любого дикого зверя, защищая своё чадо, но он, как мне кажется, сделал больше. Всё что мог, без преувеличения. А попутно помог мне и Янису. Мы безгранично благодарны за это.