Дмитрий Михайлович Гаркушенко
В шаге от бездны
Вы должны понимать, что мы не хотели впутывать сюда Метрополию, хотели сохранить как можно больше свободы действия, это наши внутренние дела, повторюсь, мы не были предателями, нет. Мы заботились о своей родине. Так как это понимали…
Только в случае провала… Конечно же, нас ждала смертная казнь за мятеж, но… решение далось нелегко, всем претило пойти на такой шаг…
– О чём вы?
– Эта идея появилась позже. После того как со мной связался Комитет. Верные нам люди должны были сдать Самуэля властям Метрополии, если удача отвернётся от нас. Пусть нас ждёт печальный конец, но была надежда, что геноцида собственного народа удастся избежать, если он попадёт в руки Метрополии. Преступный приказ отдавать будет некому. Это самое малое, что мы могли сделать.
– Что они вам пообещали?
– В обмен на информацию о нахождении Лучевого оружия, на заверения, что Эссен выйдет из войны, они обещали подключить дипломатию и убедить своё руководство начать мирные переговоры, а также… доставить Рангози на Землю, в качестве доказательств серьёзности наших намерений.
Сид Майэр
– Я находился в помещении радиостанции. Лениво крутил переключатель частот, фиксировал каналы на которых долгое время не было активности и записывал их в журнал. Последнее время передачи по многим из них практически прекратились. Всё реже и реже можно было настроиться на приём сообщений от любительских радиостанций и передатчиков. Делал это скорее от скуки, чтобы хоть чем-то заняться. Был поздний вечер, Сара вместе с другими детьми улеглась спать. «Большая детская» как мы её называли, находилась неподалёку, там размещались дети постарше, те что хотели спать отдельно от родителей. Вместе им было интереснее. Они чувствовали себя взрослее. У них был собственный уголок, который можно обустроить на свой вкус. Иногда кто-то из взрослых заглядывал к ним, убеждался, что всё в порядке и уходил. Так было каждый вечер, родители – чьи дети там спали, могли на время побыть наедине, отдохнуть или заняться своими делами.
Я думал посидеть ещё немного, проверить Сару и лечь спать. Днём нам пришлось потрудиться. На складе, где хранились продукты, появилась сырость и плесень, некоторые ящики и коробки оказались подпорчены, вода просачивалась через трещины в стене пещеры. Возможно, из-за прошедших недавно сильных дождей. Нам пришлось перетащить всё, что там хранилось в другое место.
Первые выстрелы я услышал около полуночи. Не скажу, что был готов к ним, но тело среагировало быстрее разума. Со скоростью спринтера я вылетел из помещения и бросился в «детскую». Это сработало как привычка или реакция на уровне мышечной памяти, ноги несли меня по коридорам, а разум отставал, пока, даже не пытаясь найти объяснение происходящему. Главное – оказаться рядом с дочерью, прижать её к себе, ощутить её руку в своей и не отпускать. Главное – быть рядом. Наверное, мне потребовалось минуты три, чтобы добраться туда. Дети спали. Мой топот и скрип двери разбудил некоторых из них, кто-то привстал, кто-то сонно тёр глаза, раздались слабые голоса. В этот момент где-то далеко прогремел взрыв. Ручная граната. Эхо прокатилось по гулким коридорам и пещерам монастыря. Этот звук разбудил уже всех. Сара подскочила ко мне, прижалась. Остальные смотрели на меня. Я чувствовал их страх, но и решимость тоже. Ни криков, ни плача, только готовность выполнять приказы взрослого, который наверняка знает, что нужно делать. Они повзрослели за эти месяцы и в отличие от более младших понимали, как изменился мир, приняли новую жизнь и внутренне готовились к борьбе с враждебной реальностью. Вопрос – был ли я готов принимать решения?
Я позаботился о Саре, бегство привело нас сюда, в Юнхэгун, дало временное ощущение безопасности, крышу над головой, надежду… Но есть ли в этом моя заслуга? Способен ли я позаботиться не только о себе и о дочери, имею ли я право говорить другим, пусть даже детям, что им надлежит делать? Я никогда не принимал решений. Скорее поддался панике, покидая дом. Затем судьба свела нас с мистером Пэном, и он взвалил на свои плечи бремя принятия сложных решений, я лишь подчинялся. Теперь на меня смотрело двадцать пар глаз, а я молил Бога, чтобы появился кто-то ещё из взрослых, уверенным голосом прокричал «прячьтесь» или «бегите за мной» или что-то в этом духе и стал «главным». Отдал приказ, чёткий и верный. Но почему-то, кроме меня, здесь были только дети. Где же все? Вертелось у меня в голове. Прошло уже довольно много времени. Им пора появиться…
Юнхэгун не строили, больше подойдёт слово «долбили» или «рыли». Всего несколько зданий, сложенных из камня, теснились на уступе скалы, обнесённые такой же каменной стеной, остальные помещения монастыря были, по сути, пещерами, выдолбленными в скальной породе, в глубине горы. Когда мы сюда попали, нам даже пришлось краской делать указатели на стенах, ориентиры и подсказки, чтобы не запутаться в переплетении переходов и залов. Стрелка или условное обозначение направления и функции помещения помогали нам ориентироваться. Ума не приложу, для чего строители изрыли внутренности горы и создали уйму пустых пещер. Живущим тут монахам столько не требовалось. Они пустовали, создавая подземный лабиринт, где с лёгкостью можно потеряться. Возможно и сами обитатели этого места не знали точного плана расположения всех ходов и коридоров. Они пользовались основными, обжитыми и функциональными, остальные никто не посещал, многие двери, ведущие к ним, не открывались долгие годы, если вообще открывались с тех пор как, Юнхэгун покинул последний строитель.
Так уж случилось, что я оказался первым, кто добрался до «детской». Единственным, кто был рядом в это время, кому не пришлось вскакивать с постели и впопыхах натягивать одежду, тратя время на непослушные штаны или поиски рубашки. Единственным, кто мог помочь этим детям. Из коридора появился дым, едкий, густой. Он клубился вдоль потолка и повалил в комнату. Я машинально закрыл дверь, но он просачивался сквозь щель между дверным полотном и откосом. Звуки стрельбы стали тише. Нужно было действовать. Вот только как? Это не мои дети, я не в ответе за них. И дело не в том, что я не хочу им помочь. У каждого из них есть родители, они наверняка спешат сюда, на помощь им. Что бы ни произошло, они придут. Кто бы на нас ни напал, как бы смертельно опасно это ни было, взрослые их не бросят. А дыма было всё больше и больше, кто-то из детей закашлялся. Конечно, нужно было уходить отсюда. Но тогда их родные не будут знать, где они и появившись обнаружат пустые кровати и брошенные вещи. Запаникуют. Бросятся на поиски и, возможно, потеряют драгоценное время.
Всякий у кого есть дети, сможет привести вам хоть один пример их сообразительности и удивительной решимости, в моменты, когда взрослые, отягощённые опытом прожитой жизни, слишком подверженные стереотипам, страхам и сомнениям, не способны принять решение. Их мозг не затуманен лишними мелочами и привычками. Он работает быстро и прямолинейно. Находит нужное решение легче. Простое. Незамысловатое, но верное. А ещё они – всё понимают, как бы ни думали о них взрослые.
Честно признаюсь, в ту ночь правильное решение принял не я, а парнишка четырнадцати лет, крикнувший остальным «одевайтесь» и указавший мне на шкаф, стоявший у дальней стены. Когда я к нему подошёл, он открыл дверцу, часть задней стенки держалась на одном гвозде или шурупе. Он легко отодвинул её в сторону. За ней был узкий проход, уходящий в темноту. Он посмотрел на меня снизу вверх, коротко кивнул и бросился помогать остальным. Его «решение» прочистило мне мозги, избавило от сомнений и придало сил действовать. Теперь я не колебался.
Через несколько минут мы шли по тёмному и пыльному коридору, освещая себе путь единственным ручным фонариком. Оказалось, они давно нашли этот проход, прикрытый шкафом и тайком от взрослых «изучали» эти заброшенные катакомбы.
– Вам не пришлось их уговаривать? Они просто пошли за вами?
– Не пришлось. Вы бы видели их суровые, решительные лица. Они прекрасно понимали грозящую опасность. Естественно, хотели оказаться рядом со своими семьями, но в данной ситуации, приняли решение позаботиться о себе самим. В конце концов, мы убегали от стрельбы и дыма, спрятаться не самая плохая идея. А там взрослые разберутся с проблемами и найдут их.
– А вы не пытались выяснить, что происходит?
– Я думал об этом, конечно же, хотел. Меня беспокоило, что стрельба раздавалась в помещениях самого монастыря. Если на нас напал внешний враг, то как он смог так быстро очутиться в самом центре нашего прибежища? Нападение извне, не могло пройти так молниеносно, пусть мы и не солдаты, но уж заметить приближающегося противника, по единственной дороге к Юнхэгуну наши люди смогли бы. Значит, враги были внутри монастырских стен. Только кто? Вывод очевиден! Сопротивление. Но почему? И зачем? Этого я не знал. Чтобы узнать, что происходит, нужно было идти туда, где стреляли, найти мистера Пэна или остальных, но сделать это можно только в одиночку, а бросить детей я не мог.
Я спросил у того парнишки, как далеко они заходили, есть ли здесь выход наружу, он ответил, что скоро мы упрёмся в запертую дверь, открыть которую они пытались, но не смогли. До этого мы проходили мимо коротких ответвлений коридора, заканчивающихся запертыми дверьми, я инстинктивно дёргал за ручки, но они не поддавались. Всё заперто. На замки. Не вспомню, как долго мы шли. Часто останавливались. В полной темноте сложно ориентироваться, сложно следить за минутами, единственный источник света лишь слабо указывал путь, дети жались поближе к этому дёргающемуся жёлтому кругу в голове нашей колонны. Я сказал им держаться за одежду впередиидущего и посматривать за тем, кто идёт следом. Думаю, наше путешествие длилось не более двадцати минут, но могу ошибаться. Как и предсказывал мальчик, наш путь закончился у совершенно такой же двери, какие мы встречали ранее. Сколоченная из толстых досок, массивная, с внушительным замком. Я тогда подумал, сколько же весит связка ключей от всех этих дверей, уж больно много их было в монастыре. Да ещё и все заперты, видимо, кто-то из монахов питал особую любовь к порядку и правилам – если есть замок, он должен быть закрыт.
Скорее ради приличия я дёрнул за ручку. Дверь неожиданно поддалась, чуть слышно скрипнула и сдвинулась. Немного. Тот же мальчик, державший фонарик, вопросительно посмотрел на меня. Когда нам в глаза, привыкшие к темноте, ударил луч света, я отстранил его в сторону и заглянул в образовавшуюся щель. Ярко освещённая комната, кровати, несколько тумбочек, одежда. Я узнал это место. Здесь мы расселили людей из Сопротивления. Некоторых из них… То, что на первый взгляд я принял за кучу одежды, оказалось телами. Глаза привыкли к свету, и я понял, что вижу перед собой мёртвых людей, лежащих на придвинутых друг к другу кроватях. Я отшатнулся и захлопнул дверь. Испугался. Этим резким движением испугал детей. Наверное, на моём лице, даже в полутьме они увидели страх. Неизвестность пугает, пугает больше, чем самые ужасные зримые опасности. Разум рисует дикие картины, которых, может быть и нет, на самом деле, но так уж мы устроены. Им хотелось знать, что я увидел, и не знать одновременно.
Я выдохнул, собрался с силами и попросил детей отойти немного назад. Бросил, моему помощнику «стойте здесь» и проскользнул в ту комнату, прикрыв за собой дверь… Не нужно быть специалистом криминалистики, чтобы понять, что тут произошло. Стреляли со стороны входа, противоположная стена вся в отметинах. Три мёртвых человека не успели среагировать и лежали там же, где их настигли пули. Видимо, они сидели на кроватях, двое лицом к стрелявшим, один спиной. Их расстреляли зло, коротко не целясь. На всех форма Сопротивления, что самое удивительное. Значит, всё же я ошибся. Здесь солдаты Метрополии! Как ещё это объяснить? Внезапное нападение! Скрытое проникновение! Наверняка обученные люди способны на такое. То, чего мы боялись, произошло, наша доброта привела к нам беду. Война и кровь, от которой мы бежали, пришла в Юнхэгун.
За этими мыслями я и не заметил, что снова слышу ружейную стрельбу, едва различимые крики и грохот боя. Где-то там, вдалеке… Потом меня подхватил водоворот событий, подробности которых я не помню до сих пор. Некоторые моменты просто вырезаны или стёрты. А может, и вообще привиделись мне. Помню, как решил не покидать тот заброшенный ход, что привёл нас сюда. Остаться там как минимум до утра. Подтащил что-то из мебели к двери. Сам… не хотел, чтобы дети видели тела, и подпёр её. Мы устроились на полу, у стены. Я объяснил им, что нужно вести себя тихо, дождёмся тут утра, а потом всё как-то разрешится… Но не получилось.
Появился свет, много вооружённых людей. Они светили фонарями на своих винтовках. Я так и не понял, откуда они пришли. Только их не было и раз, меня поднимают на ноги, орут, толкают. Детей тоже заставили встать. Кто-то указывает на нас и кричит «чёрт с ними», в ответ доносится «пригодятся». Я даже не могу разглядеть их лиц. Заплакал кто-то из детей, грубый голос приказал ему заткнуться. Опять мы идём. Точнее, нас ведут. Уже не темно, коридор освещён. Я вижу бойцов Сопротивления, ещё больше удивляюсь этому. Почему они ничего не объясняют? Почему так грубы с нами? Ладно я, но эти дети… Вы же не воюете с детьми! Там ваш враг, Метрополия! Для чего всё это?
Ворох мыслей, вперемежку со страхом и накатывающейся усталостью. Хорошо, хоть Сара рядом, безмолвная, держит меня за руку. Не плачет как другие. Другие тоже не плачут, скорее всхлипывают и утирают слёзы. Плач раздражает наших конвоиров.
Нас привели в помещение, где я увидел знакомые лица, мужчины и женщины, сидящие на полу. Понурые, напуганные, грязные, некоторые со следами побоев. Тут же несколько семей воссоединилось, ничто не смогло удержать мальчиков и девочек, бросившихся к своим родителям, ни крики солдат, ни их сильные, цепкие руки. Полились слёзы, и радости, и отчаяния, всё вместе. Заплакали и те, кто не увидел среди этих взрослых своих родителей. Меня толкнули на пол. Сара прижалась ко мне.
– Что им от вас было нужно? Я не понимаю для чего?
– Я слышал их разговоры. Обрывки фраз. Мне кажется, они обезумели. Я знал , что Сопротивление состоит из ярых фанатиков, но эти зашли ещё дальше. Что-то настолько выбило из них всю человечность и рациональное мышление, что фразы «они готовы на всё» тут было мало. В их рядах произошёл раскол, я так и не понял почему. Просто догадался, что виденные мною убитые солдаты, пали от руки своих же товарищей. По коротким фразам понял, что некоторые из них взбунтовались и отказались подчиняться, самые преданные устроили резню, попутно напав и на нас, гражданских, давших им кров и пищу. Думаю, они не хотели просто уйти, они хотели уничтожить своих бывших сослуживцев, осмелившихся на поступок, который не могли сделать они сами. Остановиться. Уверен глубоко в душе, эти люди хотели прекратить войну, забыть её как кошмарный сон, не все, но кто-то… вполне возможно. Однако их реакция и ожесточённость была тем выше, чем сильнее они понимали, что это можно сделать, можно прекратить борьбу, сложить оружие, отказаться от своих взглядов. Это только придавало им сил. Злило. Выводило из себя. Что называется, «слетели с катушек»…
Может, я зря их оправдываю? Может, там остались только действительно испорченные люди, без надежды на пробуждение. Те, про кого говорят «безнадёжный». Не мне судить. И не в том состоянии. Но ярость возникает во мне, когда я вспоминаю, с какой лёгкостью они убивали людей, часто безоружных, слабых, и даже… не жалели детей. Пока мы там сидели, один мужчина рассказал мне, что Мистер Пэн и другие, а также, примкнувшие к ним бойцы Сопротивления, контролировали ту часть монастыря, в которой находился склад с нашими припасами и водой. В суматохе и неразберихе многие погибли, многие разбежались, спасая жизни, кто-то взял оружие и сопротивлялся. Большинство, особенно семейные, защищали своих детей. Другие хотели пробиться туда, в «большую детскую», в надежде, что с их чадами всё в порядке. Кто-то, как он, попал к ним в руки. Его жена и дочь прятались в обеденном зале, вместе с остальными женщинами и детьми, а также, стариками. Он сказал – «я не знаю, как это могло случиться». Не знал и не понимал этого и я.
Простите меня за бессвязный рассказ. Я обычный человек, не привыкший к таким стрессовым ситуациям. Не герой.
– Всё в порядке, я слышу главное.
– Да. Конечно…
– Продолжайте. Правда, всё хорошо.
– Ну… мы всё ещё были там. Стрельба то нарастала, то стихала. Суетились солдаты. Двое из них схватили девочку лет десяти, сидящую недалеко от нас и потащили куда-то, трое мужчин вскочили и попытались им помешать. Но что сделаешь голыми руками против тех, у кого оружие? Одного ударили в живот, а другого и вовсе застрелили, пока он пытался бороться с ними. Тело, оставили где есть. Всё это на глазах у детей. Я попытался прикрыть Саре глаза, но…
Потом вокруг закричали «правительственные войска, метрополия». Ещё больше суеты, ещё больше пальбы. Если я думал, что страшное уже случилось, то это было только начало. На нас перестали обращать внимания. Оставили двух или трёх охранников, остальные убежали. Что же там твориться, думал я? Что теперь будет?
Солнечный свет проник в узкие окна нашего помещения. Наступил рассвет. Где-то далеко или совсем рядом шёл бой. Понятия не имели мы кто одерживает верх и есть ли вообще этот верх. Просто сидели и жались друг к другу.
Ну а потом, чтобы показать, что судьба играет в Юнхэгуне свою жестокую игру, появился последний участник тех событий, не разбирающий кто свой, а кто чужой, глухой к мольбам и крикам – яркий свет, горячий ветер и гром, от которого хотелось закрыть уши.
Янис Анил
– Мне понравилось в монастыре. Аура спокойствия и безмятежности, окружала его. Люди просто жили в своём маленьком затерянном мирке. Пусть лишённые многих благ современной цивилизации, пусть обособленно и скромно, но спокойно и размеренно. Бегала детвора, работали взрослые, что-то чинили, таскали или просто беседовали. Я видел маленький, ухоженный цветник, яркое пятно среди угрюмых скал и камней. Обычные радости, скромная красота, на которую эти люди находили время и силы. Оттого, наверное, и слышался смех, появлялись улыбки, люди шутили. Как же я отвык от этого, там мне ярко представился дом, давние друзья, университет…родители. Как они там? Понимаете, я перестал выходить с ними на связь. Сам не знаю почему. На Самуи во время лечения, как-то появилось мимолётное желание связаться с ними, но быстро прошло. Я так и не позвонил. Жалел себя, копался в своих проблемах, начисто позабыв о тех, кто меня любил и ждал. Страдал сам, не задумываясь, как спится матери и как болит сердце у отца, живущих в полной неизвестности о моей судьбе. Эгоистично. Даже подло… Я забыл, что существует другая жизнь, а здесь увидел, как она может прорости и окрепнуть даже на голых скалах.
Радости Тома не было границ. Наше фантастическое везение воссоединило его с сыном. Вот как желание побеждает обстоятельства, вера и стремление, способны творить чудеса, а иначе как чудом это не назовёшь. Джейк здесь, живой. Он справился. Есть ли более весомое подтверждение отцовской любви?! Думаю, нет. Наш рассказ, его рассказ о приключениях и сложностях, встреченных на пути сюда, приводил слушателей в умиление, даже вызывал восхищение. «Поступок сильного человека» – говорили они. «Я всего лишь отец» – отвечал он скромно.
Ну а я встретился там со своими товарищами. Как бы ни изменились мои взгляды на происходящее, они всё же оставались «братьями по оружию», нас связывало нечто большее чем кровное родство. Такое не забывается. Не знаю, чего я ожидал от этой встречи. Почему решил, что меня поймут? Полагаю, мне хотелось встретить их поддержку.
– Как они отреагировали?
– Сухо. Настороженно. И причина не только в моём «дезертирстве», а в их усталости. Попробуйте сохранять крепость духа, терпя неудачи. Под усталостью я подразумеваю не физическую, с этим всё было в порядке, а скорее моральную. В роли загнанного зверя теряешь надежду, опускаешь руки, злишься и нервничаешь. Удача окрыляет, а сидение в норе, высасывает из тебя силы, даёт время на размышления, опасные мысли и некстати нахлынувшие чувства. Лучше бы я там не появлялся. Смело награждайте меня орденом за глупость, да ещё и с лентой в придачу… Убаюканный своим решением, наслушавшийся за время знакомства, от Тома «лестных» фраз о «моём» Сопротивлении. С мыслями о Марии, об идиотской надежде, что, увязнув по уши в этом дерьме, я смогу лишь силой воли сказать «хватит» и от этого всё само собой прекратится, я сглупил. Решил, что люди, с которыми я проливал кровь, вдруг станут другими, забыл о причинах, заставивших их, встать на этот путь. Забыл о фанатичной вере, живущей в них. И уж конечно, не подумал о реакции на откровенное предательство, которым веяло от моих слов. Кто-то увидел в них надежду и поплатился за это жизнью, а кто-то потерял разум, выплеснув на окружающих ненависть и злобу. Конфликт не случился бы, не расскажи я свою историю.
– С чего он начался?
– Конечно, меня засыпали вопросами. Как я тут очутился? Что происходит на фронте? И так далее. Я честно отвечал, что знал. Сказал, что помогаю гражданскому найти сына. Поначалу они не обратили на это особого внимания, уж больно хотелось услышать о положении дел в мире, но потом спросили, что значит помогаешь, что это за приказ такой я получил – помогать, и кто этот гражданский. Тут я и объяснил кто такой Том, что Джейк Линк его сын и мы хотим забрать его. Что нет никакого приказа, да и не выполняю я больше ничьих приказов.
– При этом разговоре присутствовали все ваши «товарищи»?
– Нет. Когда Том остался с сыном, я спросил, где мне найти сослуживцев. Меня повели к ним. По пути мы встретили Питера, моего давнего товарища, ещё по лагерю на Кои. Он чуть не задушил меня в своих объятьях и повёл к остальным. Мне не нужно было представать перед командованием, докладывать о прибытии или что-то объяснять начальству, поэтому я оказался в одной из комнат, где жили рядовые бойцы, обступившие меня, жаждущие новостей и историй. Им-то я всё и рассказал. Слух о нашем появлении вскоре разнёсся по Юнхэгуну и достиг ушей командира отряда и его ближайших помощников. Я уже, наверное, в третий раз пересказывал свою историю, когда он появился.
По идее я должен был вскочить, отдать честь. Субординация и всё такое. Но я не сделал этого. В гражданской одежде, без оружия… я уже считал себя демобилизованным, своим же собственным приказом. Он не потребовал этого. Уселся на один из стульев и вопросительно посмотрел на меня. В четвёртый раз я пересказывал то же самое. Но в этот раз заметил, что взгляды окружающих то и дело обращаются на нашего командира. Его звали Марино, капитан Лоренцо Марино… Так вот, опять же по собственной глупости я как на духу был честен. Слушатели молчали, молчал и Марино. Когда я закончил, он ничего не сказал. Посмотрел на остальных, скривил губы и ушёл.
– Странно, что он не приказал арестовать вас.
– Да. Дисциплина на первом месте, само собой. Только они слишком долго прожили в Юнхэгуне, чересчур много общались с гражданскими, расслабились. Вспомните, сколько времени я отсутствовал. Сколько они здесь прожили. Не знаю, что творилось в его голове. Он был хорошим командиром, он берёг своих людей. Поэтому они и не уходили из монастыря. Он не хотел бросать ни единого солдата.
Такое спокойное поведение моих сослуживцев я воспринял как нечто само собой разумеющееся. Снова вернулся к Тому и Джейку. Нам предложили ужин, мы с радостью согласились и ели вместе, у кровати Джейка. Шутили, болтали и пытались придумать, как нам выбираться от сюда. Джейк хвалился, что через пару-тройку дней сможет передвигаться самостоятельно…
Позже, вечером я вновь вернулся к Питеру и остальным. Один парень, я его не знал, случайно услышал разговор капитана и двух его лейтенантов, состоявшийся не более получаса назад. И рассказывал им об услышанном. Он говорил, что те двое уговаривали Марино, действовать. Восстановить дисциплину. «Взять» меня в назидание остальным. Овладеть оружием. Уходить из монастыря, бросить тех, кто не способен передвигаться сам. «Довольно сидеть без дела, довольно жалеть слабых» – говорили они. «Они нужны Сопротивлению». Капитан колебался. Отвечал, что нужно ещё время, люди сейчас не готовы. Его «обвинили» в бездействии, в том, что слишком много позволяет подчинённым. Что вот-вот солдаты откажутся выполнять его приказы, если он будет и дальше проявлять мягкосердечие. Офицеры требовали от него приказа вооружиться, забрать у «этих» монахов продукты и всё необходимое для перехода и пробиваться к своим. «Сэр, отдайте приказ или будет поздно!» – кричали они. «Приказ сэр!».
Тот боец не слышал, чем закончилась их перепалка. Поспешил рассказать остальным, и сейчас они обсуждали, что будет. Питер спросил меня, действительно ли я ухожу, я ответил да. Не помню, кто первым сказал "предатель", мгновенно поднялся гвалт, кто-то ушёл, кто-то кричал «это его дело», слышались возгласы «присяга» и «должны». Всего и не упомнить. Мысли, скрываемые внутри каждого присутствующего, прорвались в форме слов поддержки, обвинения, угроз, упрёков и уговоров. Как цепная реакция, запущенная и набирающая обороты. В ход пошли кулаки. Крики и проклятия. Одни пытались образумить дерущихся, другие молча ждали развязки, скрывая свои мысли. Конечно же, я испугался. Я-то думал, всё будет так просто. Наивный. Мы с Питером выбежали из комнаты, он бросил мне «уходите как можно скорее» и скрылся за поворотом коридора.
– Вы можете объяснить, почему произошёл раскол?
– Потому что многие задумались. Сопротивление взрастило нас и бросило на вражеские амбразуры. Но были ли мы готовы к этому? Не все. Слишком долго, слишком сложно, слишком много лишений и страданий. Красивые картинки маршей по захваченным городам Метрополии, про блеск знамён Союза и символики Сопротивления, развивающихся над «освобождёнными» колониями, праздничные парады и грохот свергаемых со своих постаментов свидетельств нашего угнетения, померк перед грязью, страданиями и болью. Плохо ассоциировался с ужасами, что мы творили во имя своего «освобождения» от цепей. Не выдержала психика. Далеко не у всех, но там… так уж получилось. Обстоятельства. Атмосфера. Время и место. У колеблющихся появился повод принять решение, а у самых преданных возненавидеть их, за это.
– Значит, те офицеры, уговорили капитана действовать?
– Уговорили. Я верю, хоть и почти не знал его, что ему сложно далось это решение. Впрочем, последующие события доказали, что он был достойным человеком. Уже в суматохе бегства по запутанным лабиринтам Юнхэгуна, уже когда появились войска Метрополии, и все воевали против всех, мы с Томом и Джейком наткнулись на Питера. Он-то и обрисовал ситуацию. Наши завладели оружием и попытались захватить склад с продовольствием. Как только началась стрельба, монастырь проснулся. Гражданские быстро разобрались в ситуации, их лидер, понял, что оставшись без продуктов, они обречены. Пока одни только просыпались, в то время как многие метались по подземным переходам, спасая свою жизнь, он организовал находившихся рядом людей и дал отпор. Они попытались спрятать женщин и детей, вооружились, даже баррикады навалили из всякого хлама, на подступах к ним. Иллюзий они не питали, наверное, сразу поняли, что солдаты не будут заморачиваться по поводу безоружных, переговоров или уступок и отвечали стрельбой на стрельбу. С наскоку взять необходимое у Сопротивления не получилось и началось противостояние, опытных, закалённых в боях людей с гражданскими, плохо умевшими обращаться с оружием, но с яростью защищавшими своё «добро» и близких. К ним присоединились бойцы, отказавшиеся подчиняться приказам и сумевшие скрыться от собственных товарищей. Те, кого не пристрелили, за мятеж и предательство.
Тому, кто не был в Юнхэгуне, может показаться странным, что маленькая война случилась в таком замкнутом пространстве, всего лишь монастырь. Какие баррикады? Какие бои? Всё должно было закончиться очень быстро. Но Юнхэгун это целый комплекс пещер и помещений, лабиринт коридоров и галерей, тупиков и закрытых дверей… Многоуровневый, сложный и запутанный. Солдаты Метрополии, появившиеся чуть позже растворились в них, так же как и Сопротивление, как и гражданские, прятавшиеся и отбивавшиеся от нападавших. Там хватило бы места намного большему количеству сражавшихся. Оттого и такая неразбериха, суета, пальба во всё, что движется. Сложно построить линию боя, плохо ориентируясь на местности. Нелегко продвигаться по туннелям, оканчивающимися тупиками или завалами, прислушиваясь к треску оружия, совершенно теряя направление и ориентиры. Попробуйте угадать кто и где стреляет, если звуки отражаются от каменных стен, порождая эхо, запутывающее вас ещё больше. Рукопашные схватки в узких коридорах, топот ног, крики. Детский плач и мольбы. Случайные жертвы. Бестолково мечущиеся ополоумевшие от страха люди. Кто-то скажет безумие и будет прав… Я помню только темноту и мигание светильников. Череду похожих друг на друга комнат. Тела людей. Ругань и проклятия. Как же я хотел исчезнуть из того места. Не слышать и не видеть всего этого. Хотел домой, мечтал о тишине.
Питер погиб. Закрыл нас своим телом от брошенной в нашу сторону гранаты. Что самое нелепое, бросить её мог кто угодно. Поди разбери в той суматохе. Но его не стало. Как и многих других в ту ночь. Мы втроём прятались, снова крались по опустевшим катакомбам, опять прятались. Прислушивались. Ползли. Петляли и старались не попадаться никому на глаза. И так до самого утра.
Что я запомнил хорошо, так это один момент… плохо различимые голоса за стеной, звук шёл из воздуховода над моей головой. Мы приютились в какой-то кладовке или бытовке, набитой старым хламом. Джейку нужен был отдых. Прикрыли дверь, я держал её под прицелом, пока Том помогал сыну устроиться на полу и осматривал ногу. На повязке появились следы крови. В относительной тишине я слышал обрывки фраз из соседнего помещения.
Один голос говорил о гражданских, «пустим их вперёд, они не смогут стрелять… есть и дети… ещё лучше…», другой отвечал «у них на глазах… посмотрим… как заговорят… пристрелим нескольких…». Потом совсем неразборчиво. Стало немного тише, а может, голоса погромче, я узнал капитана Морино… «нет… вы с ума сошли…» пауза и вновь он «я не отдам такой приказ… не позволю…». Какая-то возня. Шум многих голосов. Затем тот, первый голос «рядовой… арестуйте капитана…сэр, вы обвиняетесь в… сдайте оружие сэр… не глупите…». Несколько хлопков. Выстрелов. Я понимаю, что случилось в той комнате. Понимаю, почему прозвучали выстрелы… Тело капитана нашли уже потом, когда разгребали завалы, когда искали и остальные тела. Надеюсь, там, наверху (указывает на потолок), он занял достойное место среди таких же, как он, сбившихся с пути, но вовремя остановившихся.