Дмитрий Антонов
Изначальные

Бурун нарочито медленно отпил из пиалы и пригладил усы, темная капелька скатилась на богато-украшенный узорами из изумрудных нитей халат, цвета слоновой кости и медленно сползла на грудь, где красовалась увесистая золотая цепь.

– Во-первых, не наши, а мои визары. А во-вторых, я решу с кем торговать пленниками, а с кем нет.

– Засунь свою гордость подальше, Бурун-хан! Я – визар-садд-Бора и Великий хан доверил мне командование наравне с тобой. Войско общее, оно – нашего государства и нашего Великого лунноликого хана и пришли мы в Даарию только с одно целью, не я эту цель поставил, это сделал ты. А вот как добиться успеха уже в моей власти, и если в своих амбициях ты, западных хан, зайдешь слишком далеко, то я остановлю тебя именем Бора-хана!

– Ну-ну,– немного сбавил обороты Бурун. – Остынь саддаккар. Чаю выпей, не спеши…а я, пожалуй, соглашусь с твоим мнением и дарую торгашам яндаки.

Подав сигнал нукеру, хан велел впустить чужеземных купцов.

Полог приподнялся, и трое иноземцев вступили пыльными сапогами на мягкий ворс пхазарского ковра. Определенно они представляли группы торгашей оставшихся в Утес-Улы и имели полномочия на подкуп завоевателей ради права на продолжение торговли.

Финикийца можно узнать сразу: под два метра ростом, на голове, скрывая отсутствие волос, коническая шапочка белого цвета и обязательная семиконечная звезда на правой её половине. Длинная пурпурная рубаха, с полосками разного цвета в соответствии со статусом и родом происхождения. В данном случае, цвета были – две желтые полосы, между ними белая, это означало —посол из черни. Такому даже яндак давать не обязательно!

Все торгующие в Пхазарии купцы имели одну, а то и две золотые полосы и были чуть ли не родней финикийским правителям. Подобный низкий статус торговли Финикии с Даарией говорил одно: скоро война.

Второй торгаш, в богато украшенной, голубой свите с распашным, длинным рукавом, не по годам высокий, безусый брончанин. Он, скинул тёмную, отливающую голубой соболиной статью, горлатку¹⁸ и поклонился, глядя на собственные чёрные сапоги.

Третьего торгаша хан не узнал.

Невысокого роста, смуглый, гладко выбритый с двойным подбородком который увенчивал широкий золотой нашейник ариев – знак высокого статуса в торговле именно на территориях Аррии, сшитые из козьих шкур рубаха и длинные штаны сидели плотно облегая жирное пузо и толстую задницу, на ногах Даарийские чёрные сапоги блестели новизной.

– Кто ты? – спросил Бурун. – Чьего рода-племени?

– Он сын Стана Полей – великой столицы кочевого племени Брутов из Брутании Триморья¹⁹.

– А-а-а козопасы, – усмехнулся Бурун. – То-то шлюхой пахнуло.

Брут приподнял бровь, и вновь заговорил о себе от третьего лица:

– Он знатного происхождения, его мать— третья осьмица пятой Опойи²⁰ праотца Верховного пастыря Брутании!

– Как угодно, – Бурун с отвращением махнул рукой. – Ну, раз мы разобрались, и ублюдков здесь нет, говорите торгаши, чего хотите у меня выпросить?

Первым ответил финикиец.

– Мой народ богат и славен, нам нечего делить друг с другом. Мы никогда не забирали ничего друг у друга, продолжатся ли эти славные времена?

Бурун-хан утвердительно кивнул.

– Павильоны с вашим гербом мы не станем грабить и вы – финикийцы, получите яндаки.

Торговец низко поклонился.

– Прошу и его добро не изымать о, Великий хан,– взмолился брут, – ибо видит он хорошие перспективы торговлей пушниной и рыбой, козьим мясом и рожью.

– Этого мало козопас,– усмехнулся Бурун. – Все твоё добро, моим повелением, отдано визарам, и никому не дозволено лишить их добытого в набеге!

Торгаш-брут сильно забеспокоился, а вот брончанин напротив, смотрел бесстрашно и с вызовом. Тогда хан велел бронскому купцу держать слово.

– В отличие от других торговцев, я понимаю: мой товар уже ваш, но я ведал куда шёл, и ведал риски которые могут возникнуть, однако,– брончанин сделал многозначительную паузу,– однако…выгода, от нового дела, которое я предлагаю, покроет все твои затраты, Бурун-хан на сей поход и даст тебе то, чего ни у одного хана не было с начала времен.

– И что же это? – заинтересованно спросил Бурун.

– Луггород.

Бурун и саддаккар переглянулись, один с недоверием, другой с алчным блеском.

– Говори! – велел визар-садд-Бора.

Бронский торговец вновь поклонился и ровным голосом продолжал:

– Ваш набег, скорей всего, продлится недолго, я бы сказал: ровно до того момента, пока рати двух оплотов «Дальнего» и «Росток» не прибудут. Когда они явятся то сокрушат вас, перебьют пехоту, отнимут коней у всадников а кишками удобрят южную степь. После такого поражения, ты – Бурун-хан уже никогда не сможешь восстановиться и со временем, какой-нибудь бек или даже бай бросит тебе, как покрывшим себя позором поражения хану, вызов и, наверняка, – брончанин кивнул на выпирающий живот бурун-хана, – победит.

Глаза Бурун-хана наполнились кровью и он собирался было закричать что-то вроде: Убью! однако брончанин громко и отчётливо закончил свою мысль, останавливая порыв вспыльчивого хана Буруна:

– …но, Даарийцы могут и не сокрушить вас, если ты – Бурун хан сделаешь одну вещь.

Буруна распирало от желания самолично отрубить башку этому бронскому выскочке, выпустить кишки и содрать кожу, затем оживить и повторить всё сызнова, но что-то в этом бронском нахале ему нравилось и интриговало, причём на столько, что Бурун-хан сам с удивлением услышал свой голос и то, что он услышал, ну, никто не ожидал, в том числе и сам Бурун.

–Хорошо, говори. Живо!

– Сначала обговорим условия дела и мою выгоду, – нагло отмёл приказ хана брончанин.

Недолго думая, саддаккар вынул тяжёлую саблю и обезглавил сидящего рядом с брончанином ничего не подозревающего брута, а затем медленно подвел лезвие к шее самого наглеца брончанина.

–Вам не запугать меня, – спокойно ответил он.– Повторяю: я знал куда шёл.

Бурун по-новому оценил этого выскочку торгаша: не робок, не в меру наглый и расчетливый. Он поставил голову на недовольство Буруна добытыми трофеями в Утес-Улы, поэтому, пользуясь моментом, предложил другую возможность получить много золота и рабов.

Бурун-хандал сигнал саддаккару повременить с расправой, в конце концов, это же интересно: чего такого может предложить торгаш, что пхазары вдруг начнут благоволить брончанам? Да и голову срубить всегда успеется.

Визар-садд-Бора вложил сталь в ножны, отошел за спину Буруну и замер.

– Слушаю, – грозно проговорил Бурун-хан.

– Благодарю мудрейшего из ханов, – в словах брончанина проскользнула лесть, но лишь на миг, далее он продолжил в своей наглой манере. – Условия Бронска просты: все рабы, добытые в этом походе, будут проданы через нас, – хан приподнял бровь. – Цена назначаться нами во время торга тут, в Утес-Улы. Ваша часть добычи – шесть монет из десяти.

– Наглец, – усмехнулся Бурун. – Девять из десяти.

– Нет, будет шесть. И прежде чем ваш ручной саддаккар снова вынет кривой меч, я объясню твою выгоду Бурун-хан. Можно?

Хан нарочито медленно зевнул, показывая увядающий интерес к беседе. Увидев это, брончанин продолжил:

– Итак, визары торгуют рабами – абыкак,их легко обмануть, думаю, это не секрет, но вот где теряешь именно ты хан, так это на перемещении рабов в Караван-сарай. Ты их кормишь, платишь охране, потом сбытчику и ханский налог – оброк на торговлю, всё это в совокупности отнимает у тебя треть. Дальше, от оставшихся двух третей ты отдаёшь в казну Пхазарии половину, итого— из десяти монет, в лучшем случае, у тебя останется три. Продавая рабов в Даарии, ты платишь в казну лишь то золото что награбил, – на этих словах брончанин повернулся к саддаккару, – я верно сказал?

– Верно.

– Значит, торговля вне территории Пхазарии не облагается обязательно платой, верно?

– Верно.

– Но, тебе, хан Бурун, нужно будет поделиться с казной десятой частью и от этого не уйти, однако, не измотанные долгим переходом рабы будут стоить много дороже и они все уцелеют и принесут тебе прибыль прямо здесь, в набеге. Поэтому ты, на полных основаниях, отдав одну монету из десяти Великому хану, сможешь распоряжаться девятью оставшимися. Наше вознаграждение за организацию торгов, транспортировку, охрану и кормежку твоего «товара», всего три монеты из девяти, ну, и мы будем продавать рабов партиями, такими чтоб влезли на наши барки. И ещё, часть из этих трёх уплаченных нам монет вернётся тебе назад – как плата за пользование торжищем в Утёс-Улы, за награбленную тобою еду и за охрану нашего покоя. Все в прибыли.

– Откуда в тебе столько наглости? – спросил хан.

– Из вольного города, разумеется, – развел руками брончанин. – Но это ещё не всё. После того как не проданных в Утёс-Улы рабов погрузят на корабли, мы отправим их в ваш порт Караван-сарай для доторговли, вы, как хан этого города-порта и окружных территорий, беспрепятственно и без оброка дадите это сделать. Мы уже обговорили первые сделки с финикийцами и они будут приводить корабли прямых покупателей, либо сами повезут невольников из Караван-сарая туда, где рабы сильно требуются. Выгода наша как торговцев – мы платим оброк Пхазарии только раз, в Караван-сарае во время передачи рабов конечному покупателю, а не дважды как сейчас: в ярмарке Утес-Улы и в порту Караван-сарая. Выгода Пхазарии – оброк и десятина из Утес-Улы по высоким, трехкратным, ставкам. Выгода Бурун-хана – шесть монет из десяти с одного пленного вместо трёх. Все довольны, и даже конечный покупатель, получивший рабов полных сил,а не измотанных долгими переходами, голодом и болезнями.

– И кто же этот, твой конечный покупатель? – заинтересовался саддаккар.

– Это в условия сделки не входит, мы, брончане, не выдаём свои рынки.

Бурун сделал жест саддаккару замолчать и заговорил сам:

– С нетерпением жду части нашего договора, где мне обещано волшебное средство для взятия Луггорода. И если это средство хоть на миг не будет мне столь интересно, чтоб я забыл о твоей несусветной наглости, то я обезглавлю тебя. Лично. Хочу, чтобы ты это уяснил, прежде чем начнешь, и раз тебя не запугать, то благодаря тебе, вольный город Бронск станет мне врагом на все времена, и каждый брончанин будет знать из-за кого.

Брончанин сглотнул, но продолжил смело.

– Значит, нужно этого не допустить. Так вот что мы, собственно говоря, предлагаем…

Бурун остановил грабёж ярмарки как и обещал, выдал всем торгашам яндаки, собрал войско и двинулся на восток. За городом, к ханову войску присоединились еще около двенадцати тысяч разного рода наёмников, работавших в охране караванов и разграбленных кладовых Утёс-Улы. Состояли они большинстве своём из скифов, но были даже рыцари Западного королевства – бывшая охрана брутов, немного финикийцев, и пару сотен брончан. Словяне, все как один, предпочли плен предательству. Данный факт, вызвал у Буруна искренне восхищение, тем не менее, пленники теперь товар, а у хана есть кое-что важнее. Все существо Бурун-хана изнемогало от полученного предложения.

Неужели это осуществимо?!

Армия растёт, и когда он подойдёт к Луггороду, то малая орда увеличится в два с половиной раза, а это уже сила!

Неужели время настало?

Теперь нужно определиться, кого взять к себе в подмогу следующим летом, когда начнется истинный набег. Да, именно определиться, а не предлагать воздух и пыль, как любят это делать ханы. То, что он вскоре обретет, станет неимоверно весомее чем всё то, что сейчас есть у других ханов, и когда ханы это поймут, то сами станут набиваться к Буруну в союзники, так, как делают это сейчас мелкие отряды наемников, почувствовавшие легкую добычу. Пока же Бурун направил доверенных воинов назад в Пхазарию собирать и готовить клан, к предстоящему долгому и обещавшему невероятный успех походу на север.

Пока же, впереди был большой город словян.

Впереди был Луггород.

Градимир

На третий день после приезда дяди, поутру, княжич вышел на тренировочное поле. Серый камень ещё блестел ночным дождём в утренних лучах восходящего солнца, утренняя прохлада бодрила, как кстати. Градимир разогрел мышцы быстрой разминкой и принялся тягать чугунные чурки, развивающие мышцы рук.

У площадки фехтования, рядом с которой упражнялся княжич, находились стойки с мечами, копьями и булавами, чуть дальше, на стрельбище – мишени и подставки с луками и стрелами. Трава зеленела лишь по периметру тренировочного поля, там, где были установлены турники и пудовые гири, а также, напротив входа в терем, нёс службу воин Лютой сотни по имени Морнэон. Неподалёку, располагались лавки отдыха и кубовая бочка полная, остывшей за ночь, воды. Боевой конь Лютого, мирно пощипывал себе травку стреноженным и небольшая дымка тумана, придавала утренней атмосфере приятное умиротворение.

Спустя несколько минут, после начала тренировки, появились двоюродные братья и девица служка в коричневом сарафане с полотенцами, она остановилась у лавки, рядом с Лютым, и стала наблюдать за тренировкой со стороны.

Заголенные по пояс младшие Словичи, как и Градимир, были босы, и лишь в льняных широких штанах тёмного цвета напоминающие – исподние или по-иноземному – кальсоны. Твердислав схватил пудовую гирю, а Ярополк повис на турнике, делая жим.

Гиря в руках Твердислава ожила, она крутилась, перескакивая из одной руки в другую, то со свистом взлетала вверх, то полукругом уходила вниз, и так десятки раз. Ярополк крутил на турнике кольца, мигом взмывая ввысь и Соколом пикируя обратно. Градимир же, разогревшись, вытащил из стойки два тренировочных, полуторных меча и стал крутить, отрабатывая вертелы²¹ и шлифуя вихри²².

Вдоволь разогревшись, младшие Словичи и присоединившийся к ним Градимир, присели на длинную скамью, вытирая пот белыми полотенцами которые подала служанка.

– Хорошо у вас, – усмехнулся Ярополк. – Солнечно.

– Тебе дома солнца мало? – удивился Твердислав.

– Конечно, – пожал плечами Ярополк. – Только подумай: когда тучка зацепится за пик Кладезя²³, и начнет плакать, дождь не кончится пока она не облегчиться и не перемахнёт через первую репейскую кряхту²⁴.

Градимир и Твердислав дружно рассмеялись.

– Не вздумай при Волиборе подобное сказать! – вытирая слезы смеха и немного успокоившись, молвил Градимир. – Иначе прилепит тебе ярлык нехороший. Ума хватит.

– Кстати, отчего Волибор какой-то злой? – спросил Твердислав.

– Тоже мне новость,– протерев лицо, ответил Градимир. – Переходный возраст, вот и бесится, девок портит, мёдом хмельным балуется. Представляешь, недавно, меня мужеложцем обозвал, из-за того что я храню себя для той, одной, единственной.

– А ты? – заинтересовался Ярополк.

– Ну, а что я. Дал ему по щам. Жаль только, велизарные подле находились и вырастили ему новые зубы, иначе быть Волибору щербатым до конца времен!

Братья вновь дружно рассмеялись.

– Князю сказал? – спросил Твердислав.

– Зачем? Он любит Волибора всей душой.

– Благородно и глупо брат, – Твердислав дружелюбно стукнул его в плечо. – Князь узнает, так или иначе.

– Но не от меня.

– И не от нас,– пылко, заверил Ярополк.

– Кстати, я тоже грешен,– усмехнулся Твердислав, – я познал усладу.

– Ого!

– Не то чтобы я сожалел, брат, нет. Просто, думая о той ночи с прекрасной незнакомкой, я, иногда, на долю мига, жалею о своём высоконравственном воспитании.

– Подробности расскажешь?

– Как-нибудь в другой раз, Градимир. Зато Ярополк у нас образец стойкости, – он предпочитает тренировки, прям как ты, даже фурию одолел однажды.

– Да она уже в отставке была,– отмахнулся Ярополк. – Лёгкий бой.

– Слышал, фурии весьма не дурны собой, неужто эта тебе не приглянулась? – шутливо, спросил Градимир. Ярополк пожал плечами. – А ты в курсе, что если ты не взял её первозданность, то мог оскорбить?

– Вот уж дудки! Ма подсказала, как поступить, и я принял старушку-фурию в свою личную стражу. Служба у меня, даст ей возможность искупить свой, так называемый, позор.

– А не та ли это рыжая бестия, которая одним ударом сбила с ног моего Лютого новичка? Его имя…– щёлкал пальцами Градимир. – …его имя Узан.

– Прям Пузан! – хохотнул Твердислав.

– Ну, да, она и есть,– смущённо, молвил Ярополк.

– Тем славней победа над ней,– похвалил Градимир, – и твои разумные действия, после.

– Приходится, я ж не Твердислав-распутник!

Шутка удалась, Ярополка повалили наземь, да приговаривая, будто ушей у него многовато, и всё это было как-то добро вот эти вот их отношения между старшим и младшим братом, не так как с Волибором, нет – спокойней и степенней что ли…да нет…просто, они близки – настоящие братья. Сзади хлопнула, обитая железом, двустворчатая дверь, Градимир обернулся. Из терема, вальяжной походкой, в тренировочной коже показался Волибор.

Вовремя, ничего не скажешь!

Когда он приблизился, младшие Словичи еще боролись, весело подтрунивая друг друга.

– Смотрю, в грязи вам валяться не впервой! – пройдя мимо, зло сказал Волибор. Затем вынул тренировочный меч и, подойдя к Лютому, приказал. – Доставай меч Морнэон, сейчас мы покажем этим грязнословам из Камнегорска, как нужно фехтовать по-взрослому.

– Придержи язык! – вступился Градимир.

– А иначе что? – бравируя мечом, усмехнулся Волибор, – и меня в грязи вымажешь?

Младшие Словичи прекратили бороться и, отряхнувшись, застыли, не зная как среагировать.

– Лишь твой язык, ему самое место в грязи! – вставая, сказал Градимир.

Твердислав подошёл сзади, крепко схватив его за руку, не давая кинуться врукопашную.

– Пойдём Градимир, умоемся, чаю выпьем. Солнце встает.

Градимир не сводил взгляда со среднего брата, ещё хоть одно бесовское слово, и он был готов кинуться вперёд, даже не имея в руках стали. Видя растущее меж братьями напряжение, Морнэон приготовился действовать, взявшись за рукоять меча, но Твердислав настоял на своём, и Словичи, развернувшись, медленно пошли прочь.

– А ты в курсе какую дивчину Твердислав обхаживал? – иронично спросил Ярополк, и, не дождавшись ответа, показал объём талии полюбовницы.

Братья закатилась весёлым смехом, Твердислав, конечно же, попытался отшутиться, будто бы она вовсе была не слишком толста, но отчего-то ему никто не верил: братья смеялись, шутили и шагали прочь от Волибора – назад в терем.

Лютый, мельком взглянув на прекрасный восход, проигнорировал прощальный полупоклон монаршей особе, строевым разворотом щёлкнул каблуками и ушёл вслед за Градимиром, оставив злого Волибора одного.

Кингсбург – столица западного королевства

Огромный океан бушевал, волны набегали одна за другой, разбиваясь о защитный мол. Скоро настанет время зимних штормов, тогда об экспедиции на восток придётся забыть, во всяком случае, на какое-то время.

Внутри королевской бухты сотни кораблей армады сгрудились борт к борту, в ожидании выхода в море. Крейсера и галеры, бриги и шхуны, все ютились в тихой заводи, как сельди в бочке. Если шторм усилится, то придётся это добро вытаскивать на берег, иначе корабли просто-напросто разобьются друг о дружку.

Совсем недавно, часть этих кораблей вернулась из дальней экспедиции, и кто бы мог подумать, что один-единственный поход за третье море станет настолько успешен и тому есть несколько подтверждающих факторов. Помимо узревших мощь, Объединённого Западного Королевства, Финикийцев – которые сразу стали новыми лучшими друзьями, королевским силам удалось закрепиться на далёком песчаном берегу в вотчине рыжебородых²⁵и не просто закрепиться, а взять большой город-порт Латаку.

Сама по себе победа достаточно неожиданная; Латака хорошо укреплённый город со стороны суши и моря, но рыжебородые давно не используют его по назначению, они более привержены внутиконтенинтальному развитию, поэтому их государство развивается дальше на юго-юго восток, в сторону гигантской реки Мхараты. Тем ни менее, относительная заброшенность Латаки, ни в коем случае не умаляет её значимости как торговой гавани.

Рыжебородые кочевники, с момента обретения собственно государственности, они граничили с древней родиной короля Георга, поэтому, частенько, помогали в тех или иных компаниях прародины, неплохо на этом зарабатывая. Теперь, рыжебородые – враги, и врагами стали не спроста: они не пришли на помощь в трудный час, в годину когда Лемурия истребляла Мпхарату. Теперь с них должок. Пока это будет Латака.

Отобранный анклав, станет тем рубежом, с которого, он – король всех королей Георг Эйлестер Первый, планировал воздать старым врагам по заслугам. Однако, до этого ещё далеко, нужно разрастись больше, подкопить силы и создать армию получше, чтоб не вступить в войну к которой не готов.

За последние сотню лет, Георгу удалось покорить все оставшиеся вольные города на побережье океана – то была славная компания, но начнём с самого начала.

Формирования Западного королевства началось тысячу лет назад, с приходом в Триморье неизвестного народа. То были выжившие мпхараты.

Первым на их пути стоял Мальтор, самый сильнейший и крупнейший из тринадцати вольных городов.

Мальторцы даровали беженцам приграничные земли на широком перешейке – две сотни акров в Африке, и пятьдесят в Триморье. Таким образом алчные правители Мальтора немного обезопасили себя с юга, подставив под удар диких африканских племён беглый народ, но лишь до того момента пока Георг сам не начал действовать.

А действовать он начал скоро.

В свой первый визит в Мальтор, Георг алчно взирал на украшенные золотом стены мальторского зала собраний, на изумрудные коридоры правящей Унии, на огромных павлинов, важно вышагивавших перед лежащими на подушках обнажённых прекрасных дам и на самоцветы Африки которые сияли в каждой вазе, в каждом кубке или столовой утвари что держали в рыхлых, от сладкой жизни, руках ожиревшие правители Мальтора. Они – три дюжины, сидели на перинах, каждый на своём постаменте, в ярких шелках, в золоте и с пренебрежением взирали на, как они считали, короля-попрошайку.

Сам же Георг, видя презрение в глазах правителей, говорил себе: скоро всё это будет моим. Скоро. Скоро я выпотрошу вас, жирные свинорылы! Да, скоро.

Но сейчас ему приходилось унижаться, сейчас он молчал, терпел и вынашивал вероломные планы. Сейчас он не может с шестью тысячами воинов, спасшихся вместе с ним из древней родины, выйти против полумиллионного города и семи миллионной страны. Его войска это капля в море! Поэтому Георг, вначале, решил приступить к развитию полученных земель, воспроизводству собственного населения и развращению Мальторского королевства.

Да, именно так он и начал.

Он подкупал, он насиловал, он убивал, он лгал, много лгал и часто, он приносил жертвы чужими руками и натравливал мальторскую знать друг против друга.

Через пять десятков лет вспыхнул бунт.

Георг всячески поддерживал противостояние мальторцев не один век и однажды, призванный простым мальторским народом, да заручившись поддержкой нескольких влиятельных лордов Мальтора, Эйлестер, под миротворческими знамёнами, вошёл в вольный город.

Война закончилась тотчас, цена этому была – полное уничтожение всей знати Мальтора. Георг просто вырезал обе стороны конфликта, семьями и родами не пощадив никого. Он забрал их дворцы, он забрал их золото, он забрал их рабов и армии, он забрал себе всё.

С чернью Георг поступил честнее, он пообещал им снижение налогов и часть земли, ту, что отобрал у лордов Мальтора, после чего за знать никто из народа вступаться не стал.

После подобного кровавого проявления лидерства, лорды союзники, кто мог выступить против Эйлестера, в благоговейном трепете и ужасе склонились и присягнули на верность кровавому покорителю Мальтора.

Так Георг вновь стал королём.

После падения Мальтора последовала длинная и долгая объединительная компания, целью которой было становление королевства.

Следующим пал Тиакан – город золотого народа. Город находился на побережье Астлана и считался самым крупным портом, за ним Бульовиль – властитель горных цепей Швеца, потом Кросс-дер-кант равнинный город и многие другие, пока против Кингсбурга – новой столицы Западного королевства, не остался последний вольный город – Элларий, ныне переименованный в Шторн.

Там, Георг подкупил второй по богатству род эллариев и теперь они стали Шторнтонами, верными псами короны, а последний король вольного города убит и будет предан забвению.

И вот, когда города одиночки пали, перед Георгом стоят Аррии. Точнее королевство Арри, многомиллионное, хорошо развитое, с древними традициями, сильное королевство.

Аррии безжалостные воины и в эпоху покорения вольных городов не гнушались грабить юное Западное государство, когда войска Георга слишком близко подходило к Межземью.

Само Межьземье считалось полосой диких земель, в глубину от трёхсот до восьмисот лиг, расположенной меж Ариями и Георгом.

Вольное Межземье, в Триморье, было гарантией того что великие земли не вцепятся друг другу в глотки, ибо вольные города и аррии всегда соперничали меж собой. Объединённое Западное королевство стало преемницей политики вольных городов, и Георг понимал это. Теперь именно аррии – противник номер один.

Он прошёлся по стене, осматривая нанизанные на пики головы своих врагов, со временем кожа облезла, мясо склевали птицы а ветер унёс всё что не съеденооставив лишь голые черепа.

Казалось, совсем недавно, эти вольнодумцы и независимые градоначальники сомневались в его власти – плевали на право править ими, считали себя королями на землях, которые приглянулись Георгу! Теперь они поплатились за это. Теперь наступил мир.

Спокойствием Георг распорядился с умом, долго играя роль эдакого радетеля за судьбы сброда, он полностью овладел сердцами и чаяньями черни. Он дал много свободы, дабы увеличить численность подданных, потому как воинов, совсем скоро, ему понадобится очень много.

Свободой каждый подданный распорядился по-своему: крестьянин владел землей, где выращивал хлеб и скот платил налоги и клепал детей. Мастера владели кузнями, которые со временем вырастали в обширные тресты где трудились вольнонаёмные работники, шлюхи плодили бастардов а древняя знать, помимо всего прочего имела и рабов. Но мы сейчас не о них.

У каждого гражданина было по три жены, и если он отдавал своих бастардов от трактирных девок в армию, то государство позволяло иметь наложниц столько, сколько каждый подданный мог прокормить.

Некоторые бастарды законных граждан, не добившиеся успехов в армейской службе, отправлялись на каторжные работы где им обещали право гражданина и вольную, однако, большинство так и умирали с верой в эту химеру, ведь быт их был немногим лучше рабов с которыми они трудились. Другие добивались успеха, кто командуя отрядами конницы, кто жнецом себя сделал, кто алхимиком, но все имели равные возможности, равные желания и равные обладания женщинами и это подкупало. Это дало Георгу тот потенциал, с которым можно было созывать мощную армию – сильнейшую на всём континенте!

Георг многое затеял на ближайшие десятилетия, помимо флота, который построили раболепные финикийцы, в ряды западных войск, время от времени, вливались свирепые Винги, жаждущие наживы в непокорённых диких просторах Межземья. Они сильные воины, да и не жалко их в дальних и карательных походах. Сами западные древнефамильные лорды постоянно напоминали о своём происхождении, некоторые действительно корнями с прародины, но большинство из вольных городов, они то и не давали забыть о своих правах на западный трон, который греет, как некоторые считали, безродный африканский узурпатор – истребитель Мальтора.

Одни пытались банально устранить короля, и, провалившись, пополняли ряды рабов. Другие строили козни, пока небыли разоблачены а их жены отдавались войскам для утех и собственного разумения. Мало кто из них выживал, но тем, кому посчастливилось, рожали бастардов, преумножая тем самым низкооплачиваемых рабочих.

*

В тронном зале всё готово к собранию, так доложил подошедший младший сын Кристофер, рожденный от Леди тысячи озер, последней законной супруги Эйлестера. Если честно, Георг не ожидал в этом столетии больше двух сыновей, но пятнадцать лет назад случился сюрприз, сотая жена понесла и благополучно разродилась, принеся третьего сына.

То ли гены, то ли сам уклад, в котором жила озёрная леди, но Кристофер рос несколько мягкосердечным, казни не доставляли ему удовольствия, от пыток его воротило, а когда Георг приказал взять связанную юную дочь одного из назначенных правителей вольных городов, Кит отказался.

Тогда король, грешным делом, предложил сыну её плененного брата, после чего Кристофер сильно оскорбившись, пропал на целый год и лишь восемь дней назад вернулся в Кингсбург.

Король смерил сына презрительным взглядом, в коричневом жакете с длинными полами и озёрным гербом на сердце, длинные мягкие сапоги и меч за спиной. Типичный озёрный воин. Георг фыркнул, поправил чёрный плащ, посмотрел на блеск собственной кирасы, растянул пояс, чуть отряхнул узкие кожаные штаны и направился в тронный зал, Кит шагал следом.

– Как долго ещё будешь называться фамилией матери? – просил Георг.

– Уэндемы древний и славный род, такой же как Эйлестеры,– дипломатично ответил Кристофер. – Тем более старшие братья и наследники от других твоих жён уже носят твою фамилию, зачем мне влезать в наследные права?

– В тебе нет искры правителя, сын. Ты слаб духом и мягок сердцем.

– Насколько мне помнится, – осторожно подбирая слова, отвечал Кристофер, – мой пращур Уэндем первый, основавший династию, считался храбрецом.

– Да. Это так. Уэнн заслуженно получил титул, дающий право основать великий дом, но в тебе уже нет и капли его крови, не говоря о моей!

– Тем лучше. Я отойду в сторону и не буду претендентом на трон.

– Хочешь стать лордом Уэндемом? – остановившись, спросил Георг. – Если так, то ты более не будешь принцем Эйлестерским!

– Я не возражаю,– тихо ответил Кит.

Георг с отвращением посмотрел на младшего отпрыска.

– Неужели кровь этой болотно-озёрной кобылы взяла верх! Где мой дух в тебе! Где огонь Эйлестера! Ты не берешь что твоё. Отвергаешь радость казни, золото тебя не прельщает, а насилие не будоражит естество!

– Она моя мать,– спокойно ответил Кит, проигнорировав всё остальное.

– Если бы я не знал, что твоя мать, когда я её обрюхатил, была непорочна и до родов находилась под замком, то ни в жизнь не повел в то, что ты мой! – по лицу сына промелькнула улыбка, и Георг смачно ударил его в челюсть. Кит упал. – Не забывай кто перед тобой юноша. Я живу гораздо дольше, чем все остальные вместе взятые! И вижу тебя насквозь!

Поднимаясь, Кит вытер алую кровь с разбитой губы.

– Да отец. Ты мудрейший из нас.

Георг презрительно сплюнул: кровь алая! А он так надеялся на то, что хоть один из трёх сыновей будет голубокровым, но нет. Кристофер продолжал оставаться жалким отрепьем, тем, кем были все остальные его дети, включая, кстати, и других принцев, кроме первородного.