Дмитрий Андреевич Шашков
Гражданские и военные
Командир с дядей Женей, наблюдавших это сцену, улыбнувшись, переглянулись. Из высокой кабины тем временем спустилась женщина в форме, заведовавшая при штабе выдачей жалования, с драгоценным металлическим ящиком и с толстой тетрадью финансовой отчетности в руках. Села за заботливо предложенный ей стол со стулом, а бойцы блокпоста выстроились в очередь.
Выдача наличных происходила быстро и также быстро затем опустел блокпост – все, кому посчастливилось заранее отпроситься у командира в увольнительную, разъехались на попутках и личных авто, “Урал”, закончив дело, укатил; остались только часовые на постах, кому непосчастливилось в этот день оказаться в карауле, новые роботы в подвале, про которых на сегодня почти забыли и решили не нагружать работой; остались бессменные командир и дядя Женя, а также Петя и Худой. Последнему увольнительная, понятно, не предполагалась, а Петя ее не просил, не ожидая, что получит сегодня довольно значительную сумму, и теперь весь долгий вечер сидел в задумчивости.
***
– Волыну возьми!
– Ты чего, сдурел? Как я ее потащу?
– Сныкаем в посадке, потом откопаем, продадим! После войны, знаешь, сколько будет стоить?! Дело своё откроешь!
– Ты вообще даёшь! – сказал Петя, кладя пулемет под свою койку, и скомандовал, – пошли так!
Две фигуры, крепкая и худая, выскользнули из здания бывшего клуба в ночь. Саня, стоявший с этой стороны здания на посту, по обыкновению прятался за блоками и подросшей стеной из мешков и ничего не заметил.
На трассе они остановили дребезжащие всеми деталями “Жигули”. Водитель, полноватый мужичок, послушно остановился, увидев на дороге людей в форме, однако обнаружив, что у них нет оружия, хотел уже было рвануть дальше, но не успел. Петя, широко распахнув дверцу, бодро плюхнулся на переднее пассажирское сиденье – “Жигули” испугано заскрипели – а на заднее уже забирался Худой, довольно ухмыляясь.
– В Донецк! – зычно гаркнул Петя, бесцеремонно захлопывая трухлявую дверцу, – улицу и дом на месте покажу!
“Жигули” послушно покатились вперед, прижимаясь к земле, как от испуга. Водитель втягивал голову в плечи, чуя что-то неладное, но не желая знать, что происходит.
– По дороге в магазе тормозни, – сказал Худой с заднего сиденья, – на заправке или где…
– Зачем тебе? – обернулся к нему Петя.
– Водки возьмем! У тебя же лаве! Скачок обмоем!
– Чего? – не понял Петя, а водитель затрясся уже не на шутку, – в Донецк без остановок! – скомандовал ему Петя, – а этого, Худого, высадишь там у какой-нибудь кафешки, пусть пока бухает! В Донецк!
Петя воодушевлённо вглядывался в темноту дороги, в скудные пятна света от фар и постукивал по «торпеде» то пальцами, то кулаком так, что водителю было и за неё боязно. Худой ёрзал на заднем сидении, не находя себе места от обрушившейся на него свободы и от обещанной выпивки, и то и дело затягивал одни и те же строчки: “А мне б, бродяге, рвануть на волю!”, “А ты знаешь, на воле всё иначе!” и ещё что-то подобное. С этими же песнями он, получив от Пети щедрый «подгон» и обещав «век помнить», вылез где-то на пустой улице Донецка перед ночным клубом, где за закрытыми в связи с комендантским часом дверями шло веселье. Охранник, открыв дверь, не удивился очередному загулявшему, как он решил, ополченцу, а только обрадовался новым деньгам. А «Жигули» снова запетляли по улицам.
– Вот здесь! – “Жигули” послушно встали, – держи! – Петя протянул водителю деньги, а тот удивился настолько, что сначала даже не стал брать,– ну, держи, держи, хоть за бензин!
Водитель, наконец, взял деньги, и “Жигули” робко покатили обратно.
Петя остался один, куражиться больше было не перед кем. Он смотрел на такую знакомую улицу, дом, подъезд, и только теперь видел, как здесь всё изменилось. Дело было даже не в разбитых окнах, кое-где заделанных фанерой, не в оспинах, оставленных на стенах осколками, не в изломанных деревьях и не в посечённых проводах – словно тонкая серая плёнка легла здесь на всё, на привычный ему мир. Ему стало также страшно, как тогда, когда он бежал отсюда в первый раз. Он вспомнил всё – как не постыдился сказать побледневшей супруге какую-то глупость про якобы грядущую поголовную мобилизацию, как выбежал потом на улицу, захватив только паспорт и немного денег, как метался по городу в поисках транспорта, который тогда почти не ходил из-за обстрелов, как остановил БМП с ополченцами, умоляя подвезти, как какой-то дед со сморщенным лицом грозно прикрикнул на него с брони: «А воевать кто за тебя, такого лба, будет?!» – и щелкнул затвором; и как бежал не разбирая дороги после этого щелчка и всё ждал пулю в спину, а слышал только дружный хохот бравых вояк… Ну и как он явится теперь Свете? Что скажет? «Привет, я теперь всё-таки вернулся и даже на блокпосту досматривал кого-то»? Судя по этим стенам, у них тут регулярно происходят обстрелы! Что они тут пережили за эти полгода – она и дочери?! А он ведь и под обстрелом даже ещё не был. Там, нам блокпосту, тихо, по сравнению с Донецком… Впрочем, он ведь и оттуда сбежал! Он вспомнил как когда-то, давным-давно маленьким мальчиком в школе читал стихи про кого-то трусливого, кто от битвы «бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от огня», и как смеялся над ним.
Это одна беда – собственная трусость, есть и вторая, про которую он даже думать не смеет: а если у Светы теперь…?! Раньше он полагался на собственную физическую силу, физическое превосходство предавало уверенности во всём, от успехов в бизнесе до отсутствия конкурентов в любви. Для этого он не жалея сил тренировался. Но теперь война, всё решает оружие. Он вспомнил Змея с битой – даже против элементарной дубины его потом тренировок заработаны мышцы оказались бы бессильны, что уж говорить про стволы и гранаты… Как жаль, что не прихватил по совету Худого пулемет, он сейчас сунул бы ствол себе в рот, снял одной ногой с другой сапог вместе с портянкой, большим пальцем ноги нащупал бы спусковой крючок… Он видел это в каком-то старом черно-белом фильме, только с винтовкой, кажется, – впрочем, так и не выстрелил… Петя пошёл по одинокой улице назад, туда, где высадил Худого у ночного клуба.
Пошел снег, провалы пустых окон на его фоне стали ещё более чёрными и безнадежными; на повороте дороги один столб, надломленный, наверное, не вписавшейся в поворот бронетехникой, нависал над проезжей частью, будто хотел уже упасть, но не смог.
Петины раздумья прервал нарастающий шум шин догоняющей его машины. Почти новое авто, обогнав его на пустой улице, лихо, с дрифтом развернулось поперек дороги, остановилось. Из машины вылезли два парня в форме, разгрузках и с автоматами, один взял его на мушку, щелкнув предохранителем, другой крикнул: «Лицом к стене, руки на стену». Петя послушно и апатично подошел к ближайшей степе и положил на нее руки. Тот, который кричал, подошел сзади и, уперев одной рукой автомат Пете в спину, другой долго хлопал его по бокам и ногам, убедившись в отсутствии оружия, спросил:
– Документы?
– Нет документов, – вяло ответил Петя.
– То есть как это нет?
– Военник еще не выдали, а паспорт забыл…
– То есть ты ходишь тут в комендантский час, да еще без документов, и думаешь, я в эту фигню поверю: не выдали, забыл? Руки за спину!
Петя завел руки за спину и почувствовал, как на них защелкнулись наручники. Заломив руки повыше, его отвели к машине и запихнули на заднее сидение.
– Поехали на яму! Там из тебя выбьют, кто такой и откуда!
– Да что из меня выбивать, я сам скажу,– ответил Петя, чувствуя, что ему уже не всё равно, куда и зачем его везут, и вспоминая почему-то Змея с битой.
– Выбьют, выбьют, так вернее!
Машина неслась по пустым улицам, с заносом проходя повороты, не притормаживая пролетая перекрёстки. По пути обогнали также несущийся посередине улицы военный «Урал», других машин не встретили.
«Ямой» оказался огромный слабо освещенный подвал с нарами в четыре яруса, где уже сидело несколько военных и стоял запах перегара.
– Тоже по пьяни в комендантский час гуляешь или что посерьезнее учудил? – спросил один.
– Да не, – обрадовался Петя, – ничего серьёзнее не чудил.
– А звать как? – поинтересовался другой.
– Петя, Шварц.
– Ну да, есть немного, похож. А сигареты есть, или спортсмены не курят?
– Курят, конечно, и сигареты есть, – Петя, довольный такому простому способу завести новых друзей, щедро раздавал сигареты.
Спустя немного времени тяжелую железную дверь опять открыли снаружи, чтобы запустить нового арестанта – это оказался Худой, очень сильно пьяный. Пете пришлось помочь ему добраться до ближайшей нары, а Худой, узнав его, обнимал и целовал, пытаясь что-то сказать, но быстро заснул. Вскоре заснул и Петя на соседней наре.
XI
– Тёть Сонь, ну как тут простить? – плакала Света, – ведь сбежал, просто сбежал, бросил с детьми в этом ужасе, и ни весточки от него, ни слова! Ведь если б он хоть знать о себе дал, хоть позвонил, сказал «прости», – это ведь так просто! А то ведь не знаю, что думать, может нет его больше, по дороге мало ли что могло случиться, попал под обстрел… Или, наоборот, жив-здоров и думать про нас забыл! Радуется жизни! Может, уже у него другая!..
– Что ты, Свет, какая уж там радость, у предателя-то! Потому и не звонит, что стыдно показаться… Дай Бог, чтоб руки на себя не наложил, – вот о чём молиться нужно, о чём Бога просить!
Они сидели на скамье под стеной храма после службы, Света всё плакала, уткнувшись лицом в крохотное плечо старушки.
– Как же, он сбежал, и за него же молиться?
– Конечно, Свет, он теперь самый больной душой, самый немощный, за него в первую очередь и молись. Как когда у тебя какая-нибудь часть тела заболит, ты же ту часть тела более всего лелеешь, бережешь, лекарства принимаешь, так и тут.
– Да такого, как он, ампутировать давно пора!
– Не надо, ампутировать всегда успеешь, а пока надо помогать и надеяться, как деревце, если плодов не приносит, чахнет, его удобряют, заботятся, – глядишь, и заплодоносит!
– Да как же я ему помогу?
– Молитвой, Свет! Ты попробуй! Тебе самой первой и легче будет, в душе уже с ним примиришься, пожалеешь его, ему сейчас, поверь, очень не сладко…
Наплакавшись, Света, наконец, успокоилась, и они пошли в обратный путь от церкви домой, причём им предстояло ехать на троллейбусе. Сюда Света шла одна, так как бабушка Соня в церковь с утра отправлялась очень уж рано. Тогда Света не решилась ехать на троллейбусе и пошла пешком, хотя разумом и понимала, что внезапный обстрел не менее опасен для пешехода, чем для пассажира троллейбуса. Теперь же она легко преодолела страх – спокойная уверенность старушки действовала на неё вдохновляюще. «Не идти же, из-за моих страхов, пожилому человеку пешком»,– рассудила Света.
Однако в дороге, в троллейбусе, страх вернулся. Казалось, в любой момент, без всякого предупреждения произойдет непоправимое. Может, где-то, за несколько километров отсюда, равнодушные руки как раз сейчас кидают мину в миномет или засовывают снаряд в гаубицу – да мало ли что они там нам ещё готовят! Грады! Фосфор! И в Свете начинала закипать ненависть вперемешку со страхом. Но тогда ее спутница заботливо погладила Свету по плечу и тихо-тихо, одними губами стала повторять слова молитвы, которой ранее учила Свету. Света, угадав их, мысленно подхватила.
Дома дочери, удивлённые непривычным отсутствием матери, встретили ее с радостью. Она обняла их обеих крепко, чего очень давно уже не делала.
XII
– Худой и Шварц, на выход!
Петя проснулся всё в том же подвале; окон не было, поэтому время суток определить было нельзя. Рядом стонал и матерился похмельный Худой.
– На выход, – крикнули ещё раз, и Петя, встав, помог подняться Худому и направился вместе с ним к выходу. Из подвала под конвоем поднялись наверх, где их, к совершенному удивлению Пети, ждал дядя Женя, глядевший на них, вместо обычного своего дружелюбия, неожиданно угрюмо.
– Поехали, «роботы»! – только и сказал он и направился, не оборачиваясь, к своему уазику. Петя с Худым послушно и виновато последовали за ним.
– Откуда дядь Женя про нас узнал-то? – шепнул Петя Худому.
– Да то я вчера по пьяни, наверно, им, комендачам этим, нашим командиром грозил… Вот и вызвонили, суки! Всю малину наломали!
– Да помолчи уж!.. – Петя рад был, что легко отделался и рад был вернуться на блокпост, пусть даже пока в качестве «робота».
Доехали быстро. На блокпосте Петя, однако, обнаружил непонятные ему перемены. Сослуживцев было больше, чем обычно, и укрепления из мешков выросли заметнее. Дядя Женя, напутствовав их одним только словом: «Работайте!», передал под начальство Змея, у которого уже трудилось целых пять «роботов» из пойманных за мелкие правонарушения гражданских. Змей же стоял перед ними, как всегда, в аккуратной своей новенькой форме, только теперь как-то особенно внушительно расставив ноги в начищенных берцах, на шее у него висел автомат, на котором теперь появился подствольный гранатомёт. В руке у него была излюбленная бита, которой он непрестанно поигрывал, то похлопывая ею по ладони другой руки, то барабаня по ней пальцами, то ловко перехватывая.
– Что, – неожиданно громко крикнул он Пете, – видишь, Шварц, я подствольником обзавёлся, у нас их всего три на блокпосту, командир мне доверил, а ты тем временем пулемет свой просрал и попал обратно в роботы? Тебе не стыдно вообще?
– Да я просто его оставил на время… Ты лучше расскажи, что тут происходит?
– Что происходит? Ничего особенного тут не происходит! Готовимся гостей встречать! Война это! В порядке вещей! Затишье должно было кончиться – раньше или позже! С утра оперативную сводку получили… А ты тему-то не меняй! Чем ты теперь будешь укропов «крошить», как когда-то обещался, а? Если ты пулемет свой «оставил на время»? И кто тебе его теперь опять доверит, после такого? Его лучше теперь, вон, Сашке отдать – тот хоть молодой совсем пацанчик, но пост не бросает!
– Да я пост и не…
– А вас с Худым теперь только на минные поля гнать, мины вами разминировать!
– Змей, хорош ерунду болтать! – прервал его как всегда неожиданно появившийся дядя Женя, – давайте лучше работать! Чем больше успеем наворотить, тем лучше!
Затем появился и командир, вышедший из небольшого полуразрушенного здания напротив, подвал которого использовался под склад. За ним следовали ещё два бойца – их Петя раньше когда-то видел – теперь они несли новое для Пети орудие: длинную трубу на треноге с расширением на одном конце и небольшим раструбом.
– Это что за хрень? – удивился Петя.
– Как это что?! – возмутился Змей, – это называется сапог, или эс-пэ-гэ, станковый противотанковый гранатомёт! Будем из него укропские танки жечь!
Командир на этих словах внимательно посмотрел на Змея, а бойцы с орудием заспешили.
– Змей! – обратился к нему командир, – у тебя задача не языком трепать, а организовать работу «роботов»! А я пока вижу, что семь человек слушают твои речи и ничего не делают!
– За работу, живо! – засуетился Змей, угрожающе размахивая битой. «Роботы»-гражданские взялись за свои мешки, и Петя с Худым посмешили к ним присоединиться. Мешки показались им легче обычного.
А командир с дядей Женей, перекинувшись двумя-тремя словами, решили, где установить СПГ, и командир указал на поросший кустарником кювет у дороги поодаль от блокпоста – два бойца отнесли туда свою ношу. Потом вернулись к подвалу-складу и принесли продолговатый темно-зелёный ящик. Петя с любопытством поглядывал, как они открыли ящик, в котором оказалось что-то вроде небольших ракет с конусовидными головными частями. Потом те бойцы, по приказу командира, принялись усердно маскировать трубу с треногой и ящик, привязывая к ним множество тоненьких веточек кустарника. А Петя, вместе с Худым, всё усерднее налегали на свои мешки.
Вдруг произошло неожиданное. От громкого хлопка у Пети зазвенело в ушах. Двое бойцов дружно прыгнули в свой кювет, Змей и «роботы» вместе попадали за мешки. Кто-то крикнул: «Ложись, придурок!», и кинул в Петю куском земли. Это вывело его из оцепенения, и он тоже лег ничком за мешки. В следующую секунду звонкий хлопок повторился. Над головой у Пети что-то сильно хлестнуло по мешкам, и на голову и спину его посыпался из них песок. Петя почувствовал, что на спине и лбу у него, несмотря на холодную погоду, выступает пот, а колени самопроизвольно застучали по мерзлой земле. Он вдруг понял, что это что-то в следующий раз может также сильно хлестнуть и по нему! Опять хлопок… Пронесло! Но теперь он уже ждёт следующего – ждёт и надеется, что пронесёт, а секунды тянутся издевательски медленно!
