Джули Дейс
Игра за линией поля
Я возвращаю взгляд от его груди к лицу.
По-хорошему стоило бы делать ноги, но я не всегда слушаю голос разума, поэтому выпаливаю:
– Уже успел сломать чьи-то кости или сегодня это не в твоих планах?
Усмешка украшает его губы, в глазах сияет озорной блеск, а не серебристые клинки. От него веет потом и парфюмом, и я почему-то нахожу в этом аромате что-то притягательное, знакомое. Ладонь чешется запустить пальцы во влажные и растрёпанные волосы. Совсем из ума выжила, если ощущаю всё это к Трэвису. Не позволяю себе углубляться и не дожидаюсь ответ, тут же выдаю следующее:
– Ух ты, да ты в хорошем настроении. Полагаю, потому что всё-таки отнял чью-то кость и теперь можешь возродить тёмного Лорда. Пришлёшь приглашение на кладбище?
– С чего ты взяла, что я в хорошем настроении? – растягивает Трэвис, смотря на меня без обычной снисходительности.
– По глазам вижу.
Я обхожу его массивную фигуру и направляюсь к выходу из здания, а лучше бы бежала и торопилась на встречу с Митчем. Дополнительно корю себя за то, что ляпнула про глаза. Не о тех глазах, волосах и тем более аромате должна думать. Но ничего не могу поделать, всё работает на уровне подсознания. Я не в силах дать логическое объяснение за притяжение к нему, оно нежеланно и с ним можно бороться.
– Думаешь, что знаешь меня? – бросает вдогонку Трэвис.
– Нет и не хочу, – не оборачиваясь, отвечаю я.
– Ох, ну, да-да.
Я уже на верном пути свернуть за угол, как слышу:
– Твои глаза тоже о многом говорят. Ты читаешься как открытая книга, Одри. В тебе нет загадки.
– Купи сборник головоломок и отведи душу. А лучше найди загадку.
– Слова истиной истерички, – смеётся он.
Показываю средний палец и скрываюсь за углом, но всё равно слышу его громкий голос.
– Оставь при себе. Понадобится сегодня вечером, когда очередной раз будешь думать обо мне.
– Мудак, – проговариваю себе под нос.
Сквозняк отвешивает пощёчину, когда резко открываю дверь и выхожу на улицу. Хочется, чтобы холодный ветер остудил пылкий нрав и адреналин, который вновь ощутила благодаря перепалке с Трэвисом, но знаю, что это всего лишь надежды. На фоне испытываемого ругаю себя за то, что не вышла из студии несколькими минутами позже, в таком случае столкновение с Трэвом можно было избежать. Мне не нравится тот слабый трепет, который чувствуется после или рядом с ним.
Не нравится быть причиной крушения поезда? – на зло вспоминает разум.
Я хмурюсь и прибавляю шагу, но убежать от мыслей никогда не получалось. Они догоняют и продолжают насмехаться голосом Трэвиса. Вечер пойдёт насмарку, если продолжу в том же духе.
Глава 13. Одри
– Выглядишь потрясающе.
Я ровняюсь с Митчем, который тут же открывает дверь машины передо мной, предварительно чмокнув в щёку. Этот милый жест и комплимент заставляют покрыться румянцем все участки тела. Довольно удивительно, если учитывать тот факт, что я не из робкого десятка и уж тем более не падаю в обморок при упоминании слова «киска».
Я улыбаюсь.
– Спасибо, потому что всё это… – обвожу указательным пальцем чёрное платье-футляр, открывающее руки и длиной а-ля девочка-целомудрие до колен, имеющее фигурное декольте и навеивающее ощущение, словно вошла в роль жены премьер-министра, немного не в моём стиле. Завершаю предложение чистейшей правдой: – Было создано за полчаса.
– Полчаса? – брови Митча подпрыгивают, а следом он шутливо бьёт себя кулаком по груди. – Ай да я. Какое счастье, что тогда мы ввалились в тот бар. Изначальный маршрут был другим.
Я прищуриваюсь, занимая пассажирское кресло в роскошном салоне приятного бежевого цвета. Чувствую себя чёртовой богачкой.
Ах, да, ещё женой премьер-министра.
– Хочешь сказать, что я могла остаться без Бибера на ночь?
Митч, сверкнув белоснежной улыбкой, огибает машину, ровно держа осанку и грациозностью тигра так, что некоторые студентки оборачиваются, видя дорогую машину на парковке кампуса. Я их полностью понимаю. Парень, облачённый в идеально пошитый темно-синий костюм-тройка, с не менее шикарными внешними данными не может оставаться в тени. Он всегда будет мишенью и желанным трофеем. Сейчас это не тот Митч в простой футболке и джинсах, распевающий в баре глупые песенки и алкоголь, а деловой мужчина, знающий цену всему, что видит.
Он подмигивает завоёванным воздыхательницам и устраивается на соседнем кресле, выезжая на проезжую часть.
– Не могу гарантировать, – в конце концов, говорит Митч. – Мог найтись другой сумасшедший кандидат.
– Безумнее тебя?
– Такие тоже есть.
Я почему-то сразу поднимаю из сознания похороненный образ Трэва.
Если Митч безумен по-доброму, то Трэвис его полная противоположность. Сумасшествие моего недобывшего граничит на уровне «гори оно синим пламенем», порой кажется, что он может убить уже мёртвого. По спине прокатывается рой мурашек, отчего ёрзаю в кресле, но стараюсь оставаться спокойной, потому что в голове ножом вырезаются недавно брошенные Трэвом слова.
Непроизвольное фырканье вылезает и режет слух. Я не собираюсь думать от нём ни этим вечером, ни последующими.
От Митча получаю вопросительный взгляд, на который отвечаю молчаливым извинением.
Поверить не могу, что Трэвис может испортить мою жизнь без личного присутствия. Но ещё более прискорбно то, что в животе каждый раз что-то шевелится, стоит вспомнить о нём. Это моё проклятие. Ужасно, что, сидя по соседству с невероятным парнем, я думаю о другом. И прекрасно то, что всякое проклятие можно снять. Нужно лишь подобрать ритуал, а в данном случае – найти правильного человека. Митч – это мой способ навсегда смыть остатки Трэвиса. У него никогда не получится внушить мне чувство вины за то, что он начал. Это всё его вина. Это он оставил меня в руинах. И это он напомнил: для того, чтобы оттолкнуться подобно пружине, нужна точка опоры. Трэвис стал моей опорой. Он показал, что могу подпрыгнуть выше головы.
Я встряхиваю головой и прощаюсь с ненужными мыслями.
Когда Митч говорил о благотворительном мероприятии, я представить не могла, какой оно будет иметь масштаб.
Просторный зал демонстрирует всё древнеримское величие и изысканность. Стены кремовых тонов украшают золотистые молдинги, а многоуровневый потолок представляет собою отдельный вид искусства. Я поднимаю голову и разглядываю искусственные подсвечники, до дрожи поражаясь роскошью и терпением людей, которые сотворили такую красоту.
Люди вокруг спешат занять свои места. Маленькие сумочки женщин, кажется, лопаются от количества денег, которые они готовы отдать. Моё сердце делает одобрительный кувырок. Я никогда не оставалась равнодушной к такому проявлению доброты. Даже если всё только ради собственной выгоды и похвалы, главное, что деньги получит кто-то, кому они действительно необходимы. Они спасут ни одну жизнь.
– Боже, я попала в рай, – полушепча произношу я, озираясь по сторонам.
Митч жмёт плечом.
– Наверно.
– Ты привык и перестал видеть в этом что-то удивительное.
– Возможно, ты права, – его тёплые карие глаза обращаются ко мне от мужчины в чёрном классическом костюме, которому он успел кивнуть. – Но мы всё равно можем напиться.
– Ни за что. Я хочу своими глазами видеть, как на столе будет отсчитываться каждый доллар для помощи нуждающимся.
– Они не дают наличку, Одри. Они выписывают чеки. Это не баночка с пожертвованиями на кассе в супермаркете.
– Значит, я хочу видеть стопку чеков с баснословными суммами.
– Я в тебе не прогадал, – с улыбкой замечает он.
Я считаю это за комплимент и дарю взаимную улыбку.
Спустя несколько минут начинается водоворот приветствий, пожатий ладоней, обсуждение непонятных мне терминов. Меня награждают лестными жестами внимания, от которых я, полагаю, должна таять подобно сахарной вате. Тыльную сторону ладони целуют по меньшей мере десяток мужчин, некоторые щекочут кожу усами, от каких-то прикосновений бросает в дрожь, какие-то едва заметны и ничем неприметны. В конце концов, через небольшое количество времени желаю сбежать в дамскую комнату и вымыть руки. Я не поклонница телесного контакта с незнакомыми людьми, каким толстым бы ни был их кошелёк. Мне вполне достаточно вежливой улыбки. К сожалению, это не та область, где ценят простоту. Иногда места, в которых мы мечтаем оказаться, на деле не такие уж привлекательные. Не всегда желаемое совпадает с действительным. Или это просто не для нас.
Когда к нам подходит какая-то женщина с чопорным выражением на лице, я вовсе теряюсь.
Она сладко улыбается Митчу и притягивает какую-то блондинку возрастом двадцати двух лет, и я не буду сильно удивлена, если они родственницы. Такое ощущение, что девушку выставляют товаром. Что ж, она вовсе не против, судя по тому, как выпятив грудь с нехилым декольте, перенимает улыбку женщины. Это аквариум с акулами, среди которых обитают ядовитые змеи. Говорят, что змея не нападает, если не чувствует опасность, я готова оспорить данное мнение.
– Митчелл, – щебечет женщина, а блевануть хочется мне. Поразительные процессы и возможности организма подстраиваться под ситуацию.
– Ариана, – коротко кивает Митч, следом обращаясь к более взрослой версии девушки: – Миссис Грин.
Бледно розовое платье девушки облегает каждый изгиб её тела подобно второй коже, подчёркивая идеальный фарфоровый оттенок, и которая, вероятно, ежедневно подвергается излучению в лучших спа-салонах Нью-Йорка. Парадокс в том, что на её фоне я не чувствую себя хуже, как могла бы. Клише. Она ничем не лучше меня, а то, что сейчас торги идут на её – только ниже. Родители никогда не пытались выставить меня в лучшем свете, подложив под денежный мешок.
Её стеклянные голубые глаза небесного оттенка останавливаются на мне, а следом перемещаются на руку Митча, которая покоится на моей пояснице. В них тут же вспыхивает ледяное пламя.
Я выдаю самую лучшую фальшивую улыбку, от которой за версту несёт наигранной радостью.
– Прекрасное платье, юная леди, – отчеканивает женщина и глупо принимать это за искренний комплимент. Вполне возможно, она злорадно смеётся внутрь себя.
Мне приходится напомнить себе, что эта женщина может спасти чью-то жизнь, прежде чем ляпну что-то язвительное.
– Спасибо, – лаконично отвечаю я.
– Одри, – Митч представляет меня двум гиенам, после чего вежливым тоном сообщает: – Извиняюсь, мы должны найти свои места.
Он не дожидается «приятно познакомиться», а тут же подталкивает меня вперёд.
– Не хочу, чтобы ты была замешана во всём этом, – создав расстояние, на котором нас не услышат, говорит он.
– Во всём этом?
– В дерьмовых сторонах моей жизни.
– Не переживай, я легко справлюсь с высокомерием девочки с чековой книжкой в заднице и её взрослой версией.
– Это ничего не меняет.
Стоит ему произнести это, как наш путь отрезается двумя незнакомыми лицами.
Этот вечер может стать сущей пыткой.
Две пары глаз бегают между нами. Я не могу прочитать их эмоции, от чего становится не по себе. Я не признаюсь, но именно подобная черта пугает в людях. От таких не знаешь, чего ожидать. И таким является Трэвис, чёрт его побери. Опять.
– Прекрасная спутница, – начинает мужчина, рассматривая меня, к счастью, без неприязни во взгляде. Его глаза оттенком дорогого виски, останавливаются на моём лице. – Одри, я так полагаю?
Я отрывисто киваю и перевожу внимание на женщину, которую мужчина держит под руку.
Её точёная фигура под золотистым платьем кажется шикарной, такой женственности позавидуют девочки-подростки, хотя морщинки вокруг карих глаз выдают возраст. И я сразу отдаю отчёт, на кого похож Митч, понимая, кто перед нами. Боже, храни мои мозги, потому что я не припёрлась сюда в том, в чём ходила на прослушивание. Джинсы могли разойтись по швам от стыда.
Мужчина протягивает мне ладонь, я вкладываю свою, и он целует тыльную сторону, как все предыдущие до него лица мужского пола.
– Вы обворожительны.
Понятия не имею, как реагировать, поэтому отвечаю полуулыбкой.
– Мои родители, – представляет пару Митч: – Рональд и Меган Джексон.
Ничего не остаётся, как выдать:
– Приятно познакомиться.
– Мы бы поболтали, но через пару минут начало, поэтому лучше найти места, – снова говорит Митч, на этот раз не подталкивая меня вперёд. – Я дам вам возможность познакомиться, но позже.
– Увидимся, красавица, – отзывается мистер Джексон, провожая нас взглядом. А вот подобные комплименты волей-неволей заставляют поёжиться от беспокойства. Совершенно не хочется слышать от взрослых мужчин, что я «красавица». Звучит как извращение из личного архива серийного убийцы.
Мы легко находим свои имена на одном из столов и прекращаем поиски, усаживаясь в кресла с мягкой обивкой.
– Твои родители тоже не лучшая сторона твоей жизни? – тихо спрашиваю я, чтобы никто из присутствующих за столом не мог нас услышать.
– Вовсе нет, – тем же тихим шёпотом, отвечает Митч.
– Тогда твоё поведение для меня не вполне понятно.
Он подмигивает.
– Не хочу тебя с кем-то делить. Если впущу кого-то третьего, то это уже не будет считаться свиданием.
– Мы не обсуждали тот вариант, что это свидание.
– Значит, я информирую тебя, что это свидание.
Я качаю головой и смеюсь, прогоняя мрачные мысли, которые начинают твердить, что подобное поведение – отклонение от нормы.
На зал опускается тишина. Верхний свет сводится к минимуму, на смену приходят настенные светильники. Я могла бы назвать атмосферу романтичной, если бы не знала истинного повода для проведения мероприятия.
На небольшую сцену, созданную у одной из дальних стен, поднимается мужчина с залысинами среди седины. Приветствуя гостей, он заводит речь о том, как важна тема благотворительности, что в таком деле имеет особенное значение каждый собранный доллар. Его речь имеет ту же длину, что и Нил. И о ней можно складывать те же легенды. Я подумать не могла, что через десять минут захочу заснуть на благотворительном вечере.
Наклоняюсь к Митчу и озвучиваю свои мысли.
– Знаешь, если это свидание, то оно победило в списке самых скучных.
Он подносит кулак ко рту и тихо кашляет, прикрывая смех.
– В восьмом классе Хантер пригласил меня в кафе-мороженое и всё время молчал. Он, наверно, только два предложения за вечер выдавил, так вот, сейчас я думаю, что это было весело.
Митч издаёт что-то похожее на смешок и тут же извиняется перед соседями за столом.
– Ты можешь выставить свою кандидатуру на аукционе, – предлагает он. – Мужчины ведут торги и оплачивают танец, деньги идут в фонд помощи бездомным.
– Неплохо, пару минут можно потерпеть.
На его губах возникает дерзкая ухмылка.
– Меня?
– Поборешься за меня?
– Ещё бы, на нашем самом скучном свидании не хватает только чтобы ты танцевала с другим. Я готов расчехлить кошелёк ради такой покупки.
Он проводит пальцами по каштановым волосам и, тем самым, заставляет их принять небрежный вид.
– Ты только что испортил укладку, и все будут думать, что ты безумный брокер.
– Да и к чёрту, они всё равно смотрят на тебя, пока говорят со мной.
Всему приходит конец, поэтому мужчина на сцене завершает пламенную речь, и я вновь погружаюсь в мир богачей, которые только успевают поднимать руки «кто даст больше» сначала за предметы искусства, следом за танец с молодыми девушками. Я не решаюсь вклиниться в их ряд, возможно, из-за собственной нерешительности или же попросту не желаю чужих прикосновений, неизвестно, сможет ли Митч отдать за меня больше, чем какой-нибудь обильно потеющий старикашка.
В моих руках бокал успевает сменяться новым, отчего появляется слабое головокружение.
Я следую за Митчем по залу, останавливаясь только тогда, когда он заводит разговор с очередным мужчиной или даже парочкой. Они пытаюсь включить меня в диалог, но напрасно.
Мечтая быть в центре внимания, мне хотелось вызывать у окружающих лишь положительные реакции. Но и тут частично в пролёте. Не имея никаких представлений, понятий, тонкостей и всего того, что связанно с работой брокеров, – вроде камня, несущего ко дну весь мой внутренний мирок. Люди, заговаривающие со мной, хотели услышать что-то разумное, но всё, что удавалось сделать – улыбаться и кивать, подобно бестолковой игрушке на приборной панели автомобиля. За жалкий час от той уверенной девушки, которая смело смотрела в объектив камеры, осталась забитая в уголок собственной головы девочка. Она сжалась под тенью навеса и желает стать невидимкой. Но хуже того, что мой корабль потянул за собой тот, что принадлежит Митчу. Хоть он и поддерживал меня, ободрял, всё пошло крахом. В глазах его приятелей я не полноценное имя в списке, а Митч и его плюс один. Чувствую себя унизительно и в этом только моя вина. У меня была небольшая, но возможность подготовиться, узнать хоть что-то. Я этого не сделала. Как оказалось, для меня было важнее нанести тушь на ресницы, нежели прибавить знаний.
Выпитый алкоголь бьёт по голове и желудку в самый неподходящий момент, и вот, с трудом выдавленного «всё в порядке», я оставляю Митча и несусь в сторону дамских комнат, едва не запинаясь о собственные ноги. Стыд приливает к щекам, из-за чего хочется незаметно улизнуть, упасть в кровать и накрыться одеялом, позабыв о собственных глупостях.
Держась за стены и нависая над унитазом, мысли кружат вокруг спасательной операции и о том, чья задница занимала стульчак до меня. Это провоцирует желудок взорваться по-новому. Чудом удаётся найти последние остатки мозга и прислушаться, что за дверью никого нет, только после этого прочистить желудок. Да, я держала всю эту дрянь во рту. Поделом будет.
Дерьмо!
Я в дерьме!
Прижимаясь к холодной стене, роюсь в сумочке и достаю мобильник. Мне жизненно необходимо спасение, потому что такси – это последний из предложенных вариантов. Не хочу сесть и уехать куда-то за город, проснувшись в лесу. К слову, в лучшем случае проснувшись, есть и другая сторона медали. Просить отвезти Митча – ещё хуже. Он не болтает о мелочах и радостях жизни, а обсуждает будущие сделки. Настоящие унижение и неуважение отрывать его из-за ветра в голове.
Я набираю номер Ви, но получаю молчание, поэтому сквозь пелену и размытое зрение, набираю сообщение.
Эти минуты длиною напоминают путь грешника. А я и есть тот самый грешник. Мобильник начинает обжигать ладонь, но как только чувствуется вибрация, я принимаю вызов.
– Ты опять попала в какое-то дерьмо? – раздаётся голос, от которого кровь стынет.
Я рычу.
– Какого чёрта ты звонишь мне?!
– Наверно, потому что ты могла ошибиться адресатом, девочка-неприятность, – цокает Трэвис.
Я отодвигаю телефон от уха и смотрю на сообщение, которое, отрубите мне пальцы, отправила ему, а не лучшей подруге. Чудесно. Прекрасно. Лучше быть не могло. Стоит переименовать Ви и Трэвиса, чтобы в контактах они никогда не стояли рядом.
– Забудь об этом.
Сбрасываю вызов и рывком отлипаю от стены, и это было зря, потому что начинают вращаться стены, а потолок меняется с полом.
Направляюсь к раковинам, чтобы хоть как-то остудить жар, ощущая, как по затылку ползут капельки пота, как выступила испарина на лбу, как в желудке зарождается новый приступ тошноты, а от горечи пересохло во рту. На языке вертится мерзкий вкус. Через отражение на меня смотрит не иначе как отваренный рак. Я почти чувствую, как замедляется пульс от подскочившего давления, в небольшой комнатушке становится невыносимо душно. В одном Трэвис как никогда прав: я – девочка-неприятность. Сейчас эта девочка сношается по дну.
Экран мобильника загорается, и я читаю: Я не собираюсь бегать и упрашивать. Помощь нужна тебе, а не мне. Удачи, неприятность.
– Пошёл ты, – выдавливаю я неживому предмету.
Я подставляю руки под холодную воду и тут же прижимаю к лицу, обещая себе, что ни одна капля алкоголя не окажется на губах. Всё так хорошо начиналось, и я, как всегда, закончила это, похоронив собственным дерьмом.
Привожу себя в порядок и покидаю стены дамской комнаты, стараясь передвигаться медленно, но уверенно. Всё, о чём могу молиться и думать: исключение встреч с родителями Митча.
К счастью, хотя бы что-то мне удаётся.
Я возвращаюсь к своему спутнику и дотягиваюсь до плеча Митча.
Он резко оборачивается, найдя мой затуманенный взгляд.
– Мне лучше уехать.
– Родители хотят с тобой познакомиться.
Мне становится ещё хуже. Я подавляю очередной рвотный позыв.
– Пожалуйста, я плохо себя чувствую…
– Напилась без меня? – подразнивает парень.
Я едва в состоянии пожать плечами.
– Мне ничего не оставалось. Просто поймай мне такси.
– Я отвезу, Одри.
– Нет, – довольно резко выпаливаю я, из-за чего некоторые оборачиваются в нашу сторону, я тут же смягчаю тон и выдавливаю слабую улыбку. – Пожалуйста, останься, не надо со мной нянчиться.
Митч, помедлив, всё же кивает и отклоняется в сторону со словами:
– Стой тут.
Я тру глаза и наблюдаю, как его пытаются перехватить и подключить к разговору. Хочется расплакаться, потому что это убивает ещё сильнее. Я вижу, что он старается быть вежливым и продвинуться дальше, но люди словно не замечают его стремление уйти. Тогда достаю телефон и переступаю через собственную гордость, нахожу последние остатки смелости, нажимаю вызов рядом с именем моей катастрофы. Да, Трэвис – моя катастрофа. Айсберг, на который я напоролась и потерпела крушение. Мой Титаник верно идёт ко дну всякий раз, когда речь заходит о нём и обо мне в одном пространстве.
– Помни, что я первый раз прошу тебя о помощи, Кросс, он же последний.
– Есть что-то ещё или это всё? – ровным голосом спрашивает он, совершенно не удивлённый моим заявлением.
– Это ничего не значит.
– А кто утверждает обратное? Такое чувство, что ты каждый раз напоминаешь об этом себе.
Мне хочется сказать, что ещё недавно он говорил обратное, стоя в пороге моей комнаты, но сдерживаю порыв. Всяко лучше. Иногда с Трэвом лучше согласиться ради своего же блага. Я, как и он, умею уворачиваться от пуль.
Я размахиваю рукой, чтобы это заметил Митч и завершаю звонок, не желая больше иметь дело с Трэвисом, которому отправляю геолокацию со своим местонахождением. Он был хорошим способом протрезветь, но сейчас нужно совсем обратное. Мне бы хотелось упиться в стельку, чтобы его силуэт смешался с остальными.
Я нагоняю Митча и останавливаю его попытку уйти от разговора с компанией мужчин.
– Меня заберёт… подруга, – чертовски дерьмовая идея прибегать ко лжи. Но поздно. Невозможно вернуть слова обратно.
– Уверена?
– Не провожай меня.
Пожалуйста, чёрт возьми, даже не думай об этом!
– Одри, мне уже не нравится это, – хмурится Митч, отрезая наш разговор с помощью спины, которой повернулся к собеседникам.
– Я напишу, когда приеду. Не хочу, чтобы ты отрывался от разговора.
Хочется добавить, что я не так важна, но язык не поворачивается. Я не позволяю себе подобные мысли. Я важна, чёрт возьми!
Но не сейчас.
Митч кивает с той же угрюмостью.
Пошатнувшись, оставляю поцелуй на его щеке и спешу удалиться как можно быстрее. По пути успеваю подхватит пару бокалов с подносов официантов и одним махом влиться в себя оба. Поочерёдно, конечно. Обещание об исключении алкоголя легко забывается, когда дело касается Трэвиса.
Уже спустя мгновение, меня накрывает хуже прежнего.
Глава
14
. Трэвис
– Вот чёрт, – глубоко вздыхаю я. – Ты же недавно разговаривала со мной нормально, когда ты успела так накидаться?!
Одри вскидывает голову и, пошатнувшись на месте, расплывается в пьяной улыбке.
– Моя спасательная катастрофа, – мямлит она, отпрянув от фонарного столба, наверняка собирая с поверхности вековой слой грязи.
Я вскидываю бровь, но знаю, что трактование – это не то, чего стоит ждать. То, что я вляпался было понятно с самого начала.
Подхватываю под руку и хочу рассмеяться, наблюдая, как она ковыляет к машине. Желание подавляю, терпеливо помогая ей передвигаться. Мне охренеть как повезёт, если коврики в машине останутся целыми, как и чехлы.
Открываю дверь и помогаю Одри заползти на задние сиденья, потому что грациозно сесть девушка просто не в состоянии. Она продвигается выше и вытягивается во весь рост, который позволяет ей не скрючиться, а едва согнуть ноги в коленях. Чертовски шикарные ноги. И каблуки на этих ногах убьют салон, стоит ей начать ёрзать, поэтому вытягиваю ремешки из пряжек и снимаю туфли.
Я поджимаю губы и ещё раз вздыхаю, когда провожу по тем местам, где отпечатались следы. Дерьмово, что ради этого они жертвуют комфортом. Ни за что не надену обувь, которая будет жать в пальцах, вероятно, чего не сказать об Одри.
Взгляд скользит по подтянутым икрам, перемещаясь на чёрную ткань, облегающую бедра. Я поднимаюсь выше вдоль талии, и слабая улыбка трогает губы, когда останавливаюсь на умиротворённом лице. Она подпёрла ладонями щёку и имеет тот же вид, что маленькая девочка-ангел, вымотавшаяся после дня в парке аттракционов. Её грудь медленно опускается и поднимается, намекая на крепкий сон. Но это ложь. Одри может держать заточку за спиной, чтобы пырнуть меня в любой момент. Актёрские навыки не помогут, я изучил её достаточно хорошо. Меня не обведёшь, а ход её мыслей передаётся задолго до того, как она предпримет то или иное решение. Кроме некоторых. Она может быть непредсказуемой, а это то же самое, что вручить пистолет врагу и повернуться спиной. Кроме того, я никогда не имел дело с пьяными девчонками. Одри буквально лишает меня девственности по части няньки-наседки.
Я оборачиваюсь и нахожу вывеску ресторана, к которому примкнуло множество машин. Их цены начинаются с нихрена себе и достигают уровня на хрен надо. Какого черта она забыла в таком вычурном месте? Не припоминаю, чтобы была поклонницей королевского шёлка. В любом случае, выяснять не собираюсь, потому что для этого её нужно оставить одну, а на данный момент такое вряд ли возможно.
Я закрываю дверь и огибаю машину, думая, куда везти её пьяную задницу. Кампус не лучшее решение, второй вариант – наш дом, хотя что-то внутри преграждает путь. Но что остаётся? Из вариантов только остаться в машине до тех пор, пока она не выспится и не протрезвеет. Дом пока лучший из предложенного. Максвелл вряд ли вернётся сегодня и даже завтра, если учесть, что прилетела Виктория; Уилл умотал на тусовку с новой командой, а вот по части Рэя не так уверен. Он не говорил, чем будет занят сегодня. Я не хочу отвечать на вопросы, хотя стоит сказать, что вряд ли от меня можно ждать ответ. Так или иначе, уж лучше держать волосы Одри над унитазом, после которого она может умыться и попить воды, чем над кустами, после которых может втереться разве что о кору дерева и закусить собачим помётом. Выбор очевиден.
Я выезжаю на дорогу, продолжая балансировать между противоречивыми чувствами.
– Давай напьёмся? – едва волоча языком, предлагает Одри.
Я не сдерживаю смешок, взглянув на неё через плечо, стараясь не переключать внимание с потока машин.
Она осталась в прежнем положении, не сдвинувшись ни на дюйм, но её веки полуоткрыты. Я же говорил. Притворство ради нападения.
– Ты ещё живая что ли?
– До поросячьего визга, – игнорируя мой вопрос, продолжает Одри.
– Ты уже как хрюшка.
Она начинает хрюкать, старательно пытаясь повторить оригинал, чем заставляет меня рассмеяться. До недавних пор я любил её ненависть, но сейчас могу заверить, что пьяная Одри переплюнула все образы собственного «я». Отныне моя любимая версия Одри – это пьянчужка-Одри.
– Удобные чехлы, – хмыкнув, замечает она, прижимаясь щекой к кожаной поверхности и поглаживая её.
Клянусь, когда она в таком состоянии, могу болтать с ней вечно, что удивительно для моей неразговорчивости.
– Ты буквально сейчас нюхаешь чьи-то задницы, которые на них сидели.
Она выдаёт неразборчивое брюзжание.
– Ты всегда всё портишь.
– Когда ты уже отрубишься?
Её губы снова растягиваются в глупой улыбке. Уделалась она знатно, если учесть, что улыбка предназначена мне.
– Никогда на зло тебе.
У меня теплеет на душе, но всё равно не изменяю себе.
– Это твоя благодарность за спасение?
– Поцелуй меня в задницу, козёл.
– Обожаю тебя, – выпаливаю, в следующую секунду надеясь, что она забудет сказанное уже через минуту.
За спиной раздаётся тихий вздох.
– Хочу забыть этот вечер…
– Утром будешь думать только о боли в висках.
– Трэвис?
Я свожу брови, потому что слышать своё имя из её уст с мягкостью и нежностью – из разряда новенького.
Мне приходится обернуться, чтобы убедиться и поверить собственным ушам.
– М?
– Спасибо, – говорит она с закрытыми глазами, а следом они распахиваются: – Останови!
Она прижимает ладони ко рту и пытается подняться.
– О, черт! – резко выворачиваю руль в направлении тротуара и вылетаю из машины, помогая ей выбраться наружу.
Уже через пару секунд я, как самый святой из приспешников Иисуса с нимбом над головой, оказываю помощь чьей-то пьяной заднице. Задница, кстати, роскошная.
Вот же грёбаный прикол! Я в каком-то из районов Нью-Йорка, держу дрожащее тело Одри над мусорным баком, к слову, из которого воняет так, что позавидуют тухлые яйца, и всё ещё думаю, что она – лучшее, что было в моей жизни. У судьбы извращённое чувство юмора, как и у моей души.
Люди, находящиеся вблизи и проходящие мимо, таращится на нас, как на отбросы общества. Меня это раздражает.
– Следующей в этом баке будет твоя башка! – рявкаю я, и парочка имбецилов тут же отворачивается, а я переключаюсь на Одри, которая притихла, как и её желудок.
Убираю прилипшие локоны с щёк, её тело разит жаром.
– Ты как?
– Хочу напиться, чтобы ничего из сегодня никогда не вспомнить завтра.
Она вздрагивает и уже вот-вот ладонями припадает к краям бака.
– Черт, детка! – вырывается раньше, чем могу подумать.
Одри балансирует и не дотрагивается до самого грязного, что только можно вообразить. Черт знает, какую жизнь прожил этот бак, кто помочился или вывернул органы на его дно. Но настоящая удача, что Одри не услышала или не придала значение ласкательному от меня в свою сторону, это могло быть гвоздём в крышку гроба.
Я делаю шаг назад вместе с ней.
– Говори, если опять затошнит, – предупреждаю её. – И не трогай его руками.
Одри слабо кивает и вытирает лицо тыльной стороной кисти. Из меня снова вырывается вздох. Прямо-таки вечер мечты, лучше не придумаешь.
Я снимаю любимую ветровку и отдаю на растерзание Одри, которую подталкиваю в обратном направлении и усаживаю в машину.
Ты должен запомнить это, Иисус, если существуешь. Моё место в раю.
– У меня нет салфеток.
– Ещё бы ты рукоблудничал в машине, боишься чехлы замарать, – бубнит она, уронив голову на спинку и прижимаясь щекой к холодному кожаному материалу.
Я усмехаюсь.
– Мой интерес к руке исчез в пятнадцать.
– Сожалею той неудачнице. Иногда отстойно быть первой.
Мне не удаётся сдержать смех. Я слегка бью ладонью по крыше машины и качаю головой.
Моя неудачница прямо передо мной. Какая высококлассная ирония.
