Его глаза поднимаются вместе со мной, оценивающе скользя по телу и останавливаясь на некоторых местах. Стоит ли говорить, на каких именно?
Зелена наполняется похотью.
– И? – игнорирую безымянного дебила и обращаюсь к Трэвису, который принялся изучать меня. Его молчание способно свести с ума. Я предпочитаю язык Трэвиса. Не буквально. Но предпочитаю. Его молчаливость – худшая из реакций.
Я щелкаю пальцами прямо у носа парня.
– У тебя вопросы? Потому что у меня тоже найдётся парочка.
– Это твоя бывшая? – вмешивается тот же кретин, которого Трэвис награждает взглядом «заткнись» и следующее он выплёвывает так, будто противна одна мысль, что могу быть его бывшей. К слову, я не его бывшая. Одноразовый секс не делает нас бывшими. Ничто не делает.
– Нет.
– Я взяла пить, – раздаётся голос Лав.
Она останавливается рядом и переключается на парней, после чего вновь возвращает внимание ко мне. На её щеках возникает румянец, из-за чего рыжие волосы становятся ярче. В огромных зелёных глазах возникает ужас, как будто она готова с криками убежать в закат. Уже не секрет, что Лав максимально стеснительная и тихая. Парочка напротив нас заставляет её паниковать, а ведь с ней ещё даже не заговорили. К счастью, у неё есть я. Вот же везение.
– Спасибо, – я с улыбкой благодарю новую соседку и отворачиваюсь от Трэвиса и его обделённого интеллектом товарища. К чёрту его и его игру в молчанку.
Очевидно, университет может стать новым полем боя. На этот раз, только я и он. Но вот одно но: мы в разных корпусах (ведь так?). Как только закончится ремонт в основном здании кафедры, мы будем заходить в разные двери. По крайней мере, возлагаю надежды. Раз уж мы оба тут, нас хотя бы могут разделить здания. Терпение всегда вознаграждается. А я, видит Бог, была терпеливой очень долгое время. Да Брайан Берг меркнет на моём фоне.
– Что ты тут делаешь, Брукс? – наконец-то оживает Трэвис. От звука его голоса холодок пробегает по позвоночнику. И нет, это не возбуждение, это неприязнь, основанная на тщеславии придурка.
Я не поворачиваю голову, потому что отныне быть вежливой нет необходимости.
Где твоё воспитание? – мягко спросила бы мама.
Родная, ты же девушка, – мог упрекнуть папа.
Да мне насрать, – делаю заявление я.
– Это очевидно, – коротко отвечаю вслух.
Трэвис кладёт ладонь на поднос, который снова хочу потянуть по ленте с продвижением очереди на кассе, тем самым, вызывая раздражение во мне и недовольные возгласы студентов, кто стоит за его спиной. Он не торопится рассыпаться извинениями и сдвигаться с места, хренов эгоист.
– Чем руководствовалась? Мои выбором?
Невероятно, ему удалось это сделать: рассмешить меня!
Я начинаю хохотать по-настоящему и на этот раз поворачиваю голову. Ударяю его по руке, избавляясь от капкана, и сдвигаю поднос.
– Боже, Трэвис, если бы я руководствовалась твоим выбором, то сейчас могла быть на другом конце света.
Окинув парня скучающим взглядом, добавляю:
– Но ты тут, я тут, почему бы нам не сделать друг другу одолжение и прикинуться незнакомцами. Ок?
Лицо Трэвиса застилает ещё более мрачная гримаса, чем прежде. Он переплюнул самого себя. Этот оттенок его глаз до сих пор не имел описания, но я придумаю.
Ок.
Иисусе, даже не знаю, что он ненавидит ещё больше, чем короткое «ок». А всё, что ненавидит Трэвис – люблю я. Ничего не могу с собой поделать, огромное удовольствие выводить его из себя. Это как один из смыслов жизни.
– Ок, – резко гаркает он.
Я дёргаю бровью, предлагая катиться на хрен. Но разве он следует моим указаниям или принимает предложение?
Трэвис склоняет голову к плечу. Его холодные глаза продолжают изучать меня, как щупальца Дейви Джонса, утаскивающие в темноту и задающие последний вопрос: «Ты боишься смерти?». Трэвис способен парализовать тело, сердце и душу, как яд Василиска. Но не мою. Нельзя войти в одну реку дважды. Как-то меня уже ударило. Шибануло так, что отлегло.
– Кросс, ты из детского садика «Тормозок»? Избавь меня от себя.
Его губы изгибаются наподобие улыбки. Она фальшивая до самой последней капли.
– Кое-что никогда не меняется, – с издёвкой замечает он.
Трэвис делает шаг ближе, и вот он уже заслоняет массивной фигурой свет. Несмотря на то, что выпрямляюсь, высоко задираю подбородок и имею каблуки в три дюйма, Трэвис остаётся выше. Диапазон моего зрения – его губы. Не тешу хрупкое самолюбие придурка, изучая их изгиб, а встречаю тяжёлый, пропитанный антарктическим морозом, взгляд. Придурок не заденет меня, а если и заденет, то обязательно справлюсь.
– Ты нарушаешь личное пространство, Трэвис, что пытаешься доказать? – огрызаюсь, продолжая размышлять: – Превосходство над девушкой?
Он наклоняется к моему уху так, что губы касаются мочки, от чего кровь закипает. Его аромат смешивается с моими духами. Он несёт в себе уверенность, силу, мощь, непоколебимость, масштабность. Он чёртова Атакама, которую без раздумий пересеку, отряхнусь и пошагаю дальше, убивая жалкую мольбу остаться от внутреннего «я». В этом зыбком, жарком, сухом, Богом забытом месте погибаешь мучительно, а она наслаждается каждым коротким вздохом, каждой крошечной болью, каждой капелькой пота, каждой мечтой о глотке воды.
Глубокий, хриплый шёпот врезается в мой слух:
– Никак не можешь стать хорошей девочкой, а? Правильные парни предпочитают правильных девочек.
Я отклоняю корпус назад и бросаю секундный взгляд на его товарища, который то ли под впечатлением, то ли наслаждается зрелищем, после возвращаю его к парню напротив.
– Если ты правильный, то я с удовольствием буду неправильной. Даже больше. Я стану самой неправильной, самой худшей из всех, чтобы никогда не подвергнуть сомнению один неоспоримый факт: отсутствие твоего интереса ко мне.
В глазах Трэвиса отражается насмешливый блеск, словно я только что призналась ему в любви.
– Кто сказал, что я никогда не интересовался тобой? – отвешивает он, касаясь носом моих волос и втягивая их аромат так, что, клянусь, я больше ничем не пахну. Эта игра, которую он внезапно затеял, погубит его. Обещаю.
К счастью, Трэвис наконец-то решает уйти, даже на такой ноте. Меня интересует только дистанция между нами.
Фыркнув, двигаю поднос по ленте и расплачиваюсь за обед, аппетит к которому умер также быстро, как сверкнула молния. Зевс потерял корзинку со своим вооружением, и её нашла я, иначе как ещё можно описать те раскаты ярости, которые издаю шипя?
Вы настолько сильно меня ненавидите, небеса?
Я плюхаюсь за свободный стол так, что содержимое в тарелках подлетает в воздух, делает тройное сальто и приземляется с грациозностью лучших синхронистов, не издав бульканья.
– Ты как? – с опаской интересуется Лав, тыча вилкой в лист салата.
Даже меня выворачивает от той улыбки, которую показываю.
– Роскошный день для того, чтобы наложить на себя руки. Что предпочитаешь: бритва или верёвка?
– Кхм… это же шутка? Я ещё привыкаю к твоему чувству юмора.
– Разумеется, это шутка. Единственное, что я могу сделать из-за Трэва – не сползать с унитаза всю ночь.
Она еле-еле может улыбнуться, а я снова задумываюсь, как тяжело нам будет вместе. Пока Лав витает в облаках из наивности, застенчивости и парочки косичек, за которые подёргает милый парнишка, я брожу по грешной земле, собирая то, что можно счесть за оружие. Трэвис всегда заставляет меня выкупить всю соль в супермаркете и создать защитный круг от нечисти, которой сам же является.
Из мрачных мыслей выводит сообщение от Митча.
Темнота рассеивается.
Добро побеждает, как во всех диснеевских сказках.
Я улыбаюсь, когда открываю присланный снимок двух билетов в кино. Следом получаю: Один для тебя. Ты не можешь отказаться, потому что я уже их купил.
По-дурацки хихикаю и ловлю обескураженность на лице соседки, но игнорирую. Согласна в её голове остаться слегка поехавшей на фоне биполярного расстройства. Не удивлюсь, если вечером в комнате от неё останутся только пустые ящики и ветер.
Пальцы уже стучат по клавиатуре, набирая: Ещё не поздно вернуть их в кассу и бежать от меня без оглядки.
От Митча получаю подмигивающий эмоджи, и новое сообщение снова вызывает улыбку: Я бегу без оглядки, но за тобой.
Я с теплотой вспоминаю вечер в его компании и понимаю, что отказ равносилен преступлению. У меня нет причин ни идти равно так же, как и не возникает желание сказать «нет». Всё внутри голосит твёрдое и уверенное «да». Я не полоумная дура, чтобы упускать достойного парня. До тошноты насытилась клишированными придурками.
Митч пел, что он – мой правильный ответ. С этим не поспоришь. Он чертовски правильный ответ.
– Это сраная шутка, – проговариваю я, когда на горизонте, обтянутая джинсовой тканью, пестрит аппетитная задница Одри.
Именно эту задницу хочу и не хочу одновременно. Именно её, черт возьми, узнаю из тысячи других. Это моё проклятие. Срань Господня, да даже если завяжут глаза и скажут отыскать её без прикосновений, клянусь, тело само подскажет, где вишенка Одри. Её волосы, собранные в конский хвост, качаются подобно маятнику, и вот, ты уже выкатываешь язык и создаёшь лужу слюней, на которой скоро сам поскользнёшься и свернёшь шею. Я почти уверен, что сделал это несколько тысяч раз, когда наблюдал её на поле в короткой юбке чирлидерши. Отстойно признавать, но да, я ждал наши игры с нетерпением.
Рэй озирается по сторонам.
– Ты о чём?
– Ни о чём.
Но говорю это слишком поздно. Его взгляд находит конечную точку моего.
На губах придурка растягивается широченная улыбка. Его карие глаза сияют подобно коньячным бриллиантам. Ставлю на кон собственный член, Рэй ещё никогда не был таким радостным при встрече знакомого лица. Он и практически вся сборная школьной команды были готовы стянуть штанишки и предложить запрыгнуть на них, стоило ей появиться. Уже представляю масштабный фейерверк, который увидят в Кливленде, когда об этом узнает Уилл. Каллоувей вроде создателя её фан-клуба, главенствующий в этом дрянном, слюнявом, пропитанном похотью заведении. Стоит ли упомянуть, что несколько недель подряд кровь из ушей билась фонтаном, потому что он без умолку трещал о свиданиях. Совсем спятил.
Рэй отклоняется вслед за Одри, но я останавливаю его, ухватит за ворот футболки и оттащив в обратном направлении.
– Не вздумай, – рычу ему.
Уголок губ приятеля дёргается.
– А то что? Включишь старшего братишку?
– Я не её грёбаный братишка.
– Вот именно, Кросс, – он хлопает меня по плечу. – Вся твоя мишура с тем, что она тебе как сестра устарела, придумай что-нибудь новенькое, а то я начинаю разочаровываться.
Рэй снова предпринимает попытку добраться до Одри.
Но, ах-ох, очередная неудача.
Я отшвыриваю его в сторону, хотя скалу, которой он успел стать, тяжело сломить. Рэй врезается в кучку парней, и они, видя его физическое превосходство, не торопятся возникать и предъявлять претензии. Слабые духом ублюдки. Они могли задержать его, тем самым, дав несколько драгоценных секунд, чтобы Одри затерялась среди студентов и коридоров здания.
– Что из сказанного ты не догнал? – понизив голос до предостерегающего, спрашиваю я, ведь это единственный вариант остановить апокалипсис.
Рэй прищуривается, и спустя полминуты его озаряет самая гениальная мысль. Какими тернистыми путями он следовал, чтобы прийти к заключению? А самое главное – как долго?
– Дай угадаю, «она мне как сестра» изначально было дерьмом собачьим?
Я решаю пойти другим путём.
– Ни ты, ни Уилл, ни кто-либо другой не трахнете её. Это ясно?
Рэй тоже не промах.
– Я должен был догадаться ещё в баре, когда ты оттаскивал её от чуваков с радугой из задницы. Какого это, Трэв?
– Какого – что? – натянуто интересуюсь я.
– Дерьмово, если ты включил дебила, – заключает Рэй, и его глаза по-новому загораются. – Теперь меня интересует как давно… Вот черт, нет, не только это.
Он скрещивает руки под грудью, крошечная улыбка бродит по его губам.
– Как у тебя крыша не поехала, когда Уилл бегал с ней на свидания, его же не заткнуть. Давай, Кросс, скажи, что я прав и тогда не буду лезть. Слово не скажу и приближаться к ней не буду. От тебя только две буквы.
– А, может быть, ты пойдёшь на хер?
– То есть, я могу сказать Уиллу, чтобы он усрался от счастья? – Рэй вытягивает мобильник из кармана джинс и снимает блокировку, на низком старте готовясь начиркать Ларсону радостную весточку. Сплю и вижу, как последующие пару говняных лет слушаю, как он снова заливает про их свидания.
Я дёргаю бровью, предлагая Рэю тот же сказочный вариант с длинным и толстым хреном.
Логика вышла из чата.
Рэй не медлит. Он нажимает на экран и прислоняет мобильник к уху, с торжеством на роже, ожидая ответ. Мне приходится сохранять самообладание до той поры, пока его рот не откроется, желая отвесить новость.
Я открываю свой на долю секунды раньше.
– Да.
Та улыбка, которая расползается по губам приятеля, что-то из разряда будущего запора для меня. Я очень пожалею об этом. Знаю, что пожалею. Но что остаётся? Я не готов слушать трёп Уилла ровным счётом так же, как и отдавать Одри кому-то ещё. Она может сколько угодно бегать по свиданиям, но мы оба знаем правду. По крайней мере, я знаю, с тараканами Одри ещё предстоит найти какую-то связь и объяснить, что к чему.
– Максвелл, ты знал, что наша загадочная принцесса с ума сходит по лучшей подружке твоей девчонки?
Я поднимаю руку и показываю средний палец.
Мудак взял меня на слабо и у него, черт возьми, получилось. Но несмотря на это, чувствую небольшое облегчение. Я никогда не соглашался с Коди, и вряд ли требовалось, говнюк имеет особенную проницательность и наблюдательность. Ему не нужны доказательства или подтверждение, он видит. Раньше никто не замечал по одной простой причине: я и Одри никогда не были на расстоянии вытянутой руки. Нас всегда разделяло футбольное поле, обеденный стол, даже сейчас разделяют коридоры университета. Я не знаю, где она живёт. Не знаю, какое выбрала направление. Не знаю ровным счётом ничего. Что ж, это поправимо лишь с помощью одного звонка.
Рэй продолжает улыбаться, когда слушает Максвелла, но я вырываю мобильник из его рук и прижимаю к уху.
– Прикинься мёртвым, – говорю придурку, который в ответ закатывает глаза, после чего обращаюсь к Коди: – Даже не думай каждый раз упоминать об этом и тем более упрекать. Я не хочу обсуждать это.
– Твоё право, – спокойно доносит он. – Хочешь смотреть, как она ходит с кем-то на свидания, то валяй.
Я закрываю глаза и сжимаю телефон так, что он издаёт жалобный треск.
– Ты ничего не знаешь.
– Да, не знаю, ради чего ты так стелешься, что такого сделал, но продолжай. Кто знает, возможно, делаешь одолжение вам обоим. Отключаюсь, у меня тренировка.
– Стой, – неожиданно выпаливаю я.
– У тебя пара секунд.
– Где она живёт?
– В кампусе первокурсников.
Он сбрасывает вызов, а я вбиваю мобильник в грудь удовлетворённого самоубийцы.
– Это было сложно? – интересуется Рэй.
– Поцелуй меня в задницу.
Мудак начинает смеяться, а я направляюсь в сторону выхода, зная, что скоро вернусь в эти стены.
Не то, чтобы я был из разряда тех двинутых прилежных студентов, которые желаю быть вездесущими, вписывая свою фамилию в каждое окошко вне учебных занятий, но в футбольную команду и новостной канал всё-таки вписал. Если уж и быть где-то, то только там, где заметят и там, что относится к специальности. Черта с два присоединюсь к кружку по вышиванию. Крестики могу поставить только на календаре и те до выходных, чтобы каждое утро убирать по одному и радоваться, что есть дни, когда не приходится сползать с кровати, а из соседней спальни разносятся измученные стоны из-за болей в голове.
– У меня дела, – сообщает Рэй тогда, когда двигаюсь по забитой машинами парковке.
– У меня тоже.
Кликаю по брелку и слышу отзыв железной крошки.
Отец миллион раз проклял меня, перегоняя её в Нью-Йорк. По крайней мере, это читалось в его глазах. Весьма редко можно услышать, чтобы я просил о чём-то, именно поэтому согласие было получено без лишней возни. На деле, сам мог прогнать её по трассе, устроив небольшое путешествие, но порой родители трясутся над чем-то без дела. Отрубите мне голову, если отец и мама водят лучше. За три года вождения на лобовом стекле не мельтешил штраф, чего не сказать о них.
Ещё несколько секунд наблюдаю, как Рэй пересекает пешеходный переход и теряется в толпе прохожих, после чего падаю в кресло и завожу двигатель.
Безумно хочется наведаться в гости, и я не отказываю себе в подобном желании.
На уголке десятой улицы расположилось семнадцатиэтажное здание Бретани Холл, где я уже однажды бывал. И нет, это не был прогулочный тур по университету. И да, это будут весёлые поиски. Три часа на то, чтобы на семнадцати этажах найти нужную дверь. Каковы шансы заглянуть к уже знакомой девчонке на новый огонёк? Маленькие. Я помню, где она живёт. Каковы шансы наткнуться на неё в здании? Велики. Я ушёл по-английски и наверняка при встрече за это расплачусь как минимум пощёчиной и как максимум собственными яйцами. Каковы шансы найти там Одри? Мизерные. У университета до хрена общежитий, спасает только тот факт, что они делятся по курсам. В дерьмовом случае, придётся прогуляться по таким местам, как Годдард Холл, Рубин Холл, Фландерс Холл и ещё как минимум десять подобных. Ох, это будет та ещё задачка. Сложите их все и поймите, что обойти придётся как минимум сотню этажей, постучать в тысячу дверей, услышать «нет» ещё в десять раз больше. Есть вариант сжечь их все и найти заветную иголочку. Я им пользуюсь.
Спустя три гудка, раздаётся голос миссис Брукс, чему я, конечно, непременно рад.
– Трэвис? – удивляется женщина, и за это её трудно винить. Количество моих звонков можно сосчитать на пальцах одной руки и приравнять к нулю. – Что-то с Одри?
Отлично, они знают, что мы в одном городе и более того, в одном университете. Охренительно. Полагаю, из-за шока она не сразу здоровается, но исправляется спустя мгновение:
– Здравствуй.
– С ней всё в порядке, – ещё бы, задница Одри сегодня передала мне пламенное прощанье сама того не понимая.
– Фух, – выдыхает женщина и становится намного приветливее и бодрее: – Я могу чем-то помочь?
О, ещё как!
Я постукиваю большим пальцем по рулю и улыбаюсь.
– Забыл отдать ей учебный план. Она не берёт трубку. Где её можно найти?
Моя улыбка становится по-настоящему зловещей, когда получаю необходимую информацию и миленько прощаюсь, получив ещё дюжину пожеланий хорошего учебного года.
О, да, это будет прекрасный год! Чертовски, мать вашу, великолепный! Моя рыбка прямо на ладони, и раз уж мы тут, я не готов отпускать её в свободное плавание.
Моя предусмотрительность оставляет машину на соседней стороне дороги во избежание Одри, которая может заметить её на парковке. Я не готов делать снисхождение и предоставлять возможность сбежать. Не знаю, пришла ли она или же придётся подождать, потому что готов к обоим вариантам. Я приехал в нужное место по счастливой случайности, остаётся только подняться и воспользоваться услугами её кровати, находясь в режиме ожидания. Почти уверен, огромным плюсом будет соседка. С удовольствием познакомлюсь с ней.
Уже когда открывается дверь, в корне меняю мнение.
Этот напуганный взгляд, который появляется, застав меня на пороге, становится в разы больше с каждой последующей секундой. Точно такой же был при первой встрече. Она любого шороха шугается.
– Я к Одри.
Девушка отпрыгивает как от открытого огня, когда прохожу мимо и изучаю небольшую комнату. Палец о палец ударять не приходится, чтобы понять, чья сторона обжита моей рыбкой.
Краска на стене пёстрых цветов, знакомая гирлянда по изголовью кровати и как ещё одно доказательство – её любимые духи на тумбочке. Мои, кстати, тоже. Этот цветочный аромат сопровождает её по меньшей мере два года. Одри читается лучше любой книги, а найти её не так и трудно. Это один из плюсов и минусов.
Девчонка, накинув фланелевую рубашку поверх майки, мямлит что-то наподобие «надо идти» и уже спустя мгновение вылетает из комнаты, как от роя пчёл, несущихся за ней. Я фыркаю и лишний раз убеждаюсь, что ненавижу подобный типаж. Таким словно скажи, они замертво рухнут, а тебя обвинят в убийстве. Ей бы уверенности поднабраться, желательно поскорее, иначе жизнь будет не из сказочных.
Я провожу пальцем по стене с кляксами. Они свежие, и скорей всего являются творением человека, которому принадлежит придвинутая к ним кровать. Это выброс эмоций или что-то ещё?
Печально, но не успеваю исследовать территорию. Слегка закусив губу, я склоняю голову к плечу и снова рассматриваю свечу, поиграв с фитилём. Металлическая ручка дёргается и следом открывается дверь.
– Говори и бери всё, что тебе нужно и вали отсюда по-хорошему, – не глядя произносит Одри, стоит её длинным ногам переступить порог.
Она бросает сумку на пол и выдвигает ящик комода, начиная копошиться в нём.
Я немного обескуражен тем, что она не удивлена моему присутствию в комнате. Без сомнения, рыженькая оповестила о гостях.
– Всё? – интересуюсь я, спускаясь вниз по хвостику, исследуя плавные изгибы её осинкой талии под облегающей бежевой кофточкой и задерживаясь на подтянутой заднице. Она чертовски хорошо над ней поработала, глаз не отвести. А в следующее мгновение Одри стягивает резинку и волосы каскадом рассыпаются по спине. Руки чешутся от изнеможения прогуляться между локонов.
Я вполне готов забрать её задницу со всем прилагающимся.
Одри достаёт небольшую коробочку и, закрыв ящик, оборачивается.
– У тебя пара секунд, чтобы исчезнуть, – нетерпеливо произносит она.
Из её глаз вот-вот стрельнут лазерные лучи. Непременно их дождусь и даже повеселюсь.
Я делаю шаг к ней, глаза Одри округляются. Она отшатывается назад как от раскалённой кочерги и врезается в комод. Не могу сдержать довольную ухмылку. Моя рыбка бьётся о стенки аквариума. Ой-ой, какая незадача, сбежать не получится.
– Ты сказала всё. Я хочу тебя.
– Пошёл ты, Трэв! – фыркает она. – Я не грёбаная вещь!
– Тем ни менее, я хочу тебя.
– Мне плевать, чего ты хочешь. Тренировки убили последние здоровые клетки твоего мозга?
Я опускаю голову вниз и смотрю на неё из-подо лба.
– Мне нужна ты.
– А мне нужно, чтобы ты убрался из моей комнаты. Мы почти договорились.
Сокращаю расстояние между нами до минимального. Так, что её грудь упирается в мою, прерывистое дыхание опаляет лицо, я буквально слышу биение её сердца. В совокупности все факторы разливают лавину возбуждения, прокатывающуюся по телу. Да, было проще простого сказать правду. Нервы защемляет, насколько сильно желаю обладать ею. Ни стоит пользоваться логикой, это необъяснимо, почему до сих пор Одри пробуждает во мне всё хорошее и плохое одновременно. Мы хотим ощущать себя живыми, а в моменты опасности обостряется именно та самая тяга к жизни.
Подхватываю локон её волос и накручиваю на палец, склоняясь ещё ближе. Между нашими губами искрит электричество.
– Закричишь, если не уйду?
– Могу, – сдавленно произносит Одри, хоть и выпячивает подбородок.
Запускаю пальцы в её шелковистые волосы и скольжу между ними, достигая затылка, где стискиваю в кулаке и оттягиваю назад, отчего её глаза смотрят в мои снизу вверх. В них загорается знакомый огонёк.
– Черт, а тебе нравится это. Чтобы тебя завести, нужно только пальцами щёлкнуть. Так на тебя влияет грубость?
– Ты не знаешь, что мне нужно, – шипит Одри, качнув головой, но я всё равно не отпускаю её волосы.
– Тебе не надо быть милой со мной. Быть кем-то другим. Ты можешь не сдерживаться. Быть сумасшедшей, дикой, буйной. Любой. Можешь кричать, воевать, бить, убегать, набрасываться. Со мной ты можешь всё. Быть кем угодно, потому что я принимаю тебя такой. Я хочу тебя такой.
– Ты не знаешь, какая я.
– Ты такая же, как я, – указательным пальцем очерчиваю изгиб её губ, провожу до местечка чуть выше ложбинки между грудей и останавливаюсь, подхватив тонкую цепочку.
Глаза Одри представляют собой бездонные блюдца, с золотой каймой по краям.
– Ты прячешь это вот тут. Свой огонь.
Я касаюсь её губ своими, оставляя слабый поцелуй.
– Ты отдашь его мне. Он принадлежит мне.
Одри сглатывает.
Огибаю пальцами её изящную шею и ловлю подбородок. Как же чертовски охренительно от неё пахнет. Чистая сексуальность, которую излучает девушка. И мои любимые духи. На ней они становятся в сто крат слаще.
– Наш первый раз… – хрипло произношу я. – Второй раз должен был пройти намного лучше.
Я сжимаю челюсть, чувствуя неприязнь, разливающуюся по венам. Мне не нравится, что она могла смыть с себя мой аромат, что может пахнуть кем-то другим. Собственник во мне изголодался. Сначала ты пробудешь дозу ради забавы, а потом не понимаешь, как тянешься за добавкой.
– Кто это был, Одри? Кто был после меня?
– Пошёл ты! – она отталкивает меня.
Вовремя балансирую и остаюсь в вертикальном положении, ранив разве что стул, в который врезался.
Мои пальцы больше не путаются в её волосах, а ощущение потери возвращается.
– Пошёл ты, Трэвис!
Недоверчиво щурюсь, замирая на месте.
В глазах Одри пылает необузданная ярость. Она сжимает кулаки. Её тяжёлое дыхание нарушает образовавшуюся тишину. Если зажечь спичку или зажигалку, мы тут же рванём из-за сгустившего напряжения. Воздух такой плотный, насыщенный опасностью, как газовый баллон. Поразительно, что хлипкий алюминий способен удержать взрывчатое вещество.
Я слышу клокот собственного сердца.
– Никого не было, – низким голосом произношу я больше для себя, нежели для неё.
Нахожу её взгляд.
– После меня никого не было. Ты так и осталась моей.
– Я изменю это меньше, чем через час, – вздёрнув нос, заявляет Одри.
– Нет, не изменишь.
За долю секунды она пополняется смелостью и отталкивается от комода.
Она подходит ближе и пробегается пальцами по моей груди. Они останавливаются у пряжки ремня джинс, и она бесцеремонно запускает руку в карман, клянусь, специально задевая мой не менее напряжённый член, готовый взорваться.
Тень улыбки пробегает по её губам, а следом перед глазами мельтешит серебристая упаковка.
Откуда она вообще знает, куда сунуть руку и найти желаемое? Я настолько примитивный?
– Одолжишь? – спрашивает она. – Куплю и верну новые.
Она начала новый тайм нашей игры. И я с радостью занимаю позицию отражать удары.
Посылаю ей ухмылку.
– Они не понадобятся.
– Может быть, ты прав, я задумаюсь над таблетками, – Одри возвращает пачку в мой карман, на этот раз не проскользнув внутрь. – Хочу чувствовать его. Телом и головой. Каждое движение. Запомнить каждый поцелуй. Каждое прикосновение. Каждое слово.
Я подавляю желание что-нибудь разбить, желательно об голову незнакомого кретина, но нахожу остатки трезвого мышления.
– Не запомнишь.
Подталкиваю Одри к комоду и не отстаю.
Возвращаю пальцы в волосы и сжимаю в кулаке, дёрнув голову так, что она запрокидывает её назад. Пытка оттолкнуть терпит провал, но улавливаю дрожь в теле. Мои губы обрушиваются на чувствительное местечко на шее, где сумасшедший ритм пульса. Я покусываю её, посасываю, целую, провожу языком, отчего Одри начинает дрожать. Ладошки, которые лежат на моей груди и которые ещё секунду назад хотели оттолкнуть, сейчас сжимаются в кулаки вместе с футболкой.
Она жадно втягивает воздух и шумно выдыхает, когда сдвигаю рукав с плеча. Ткань издаёт недовольный треск, а её хозяйка – глухой стон.
– Ты… – рычу, прикусив мочку её уха и втянув аромат шампуня. – Рано или поздно доведёшь меня.
Оставляю дорожку поцелуев по ключице и поднимаюсь к губам, у которых замираю.
Глаза Одри снова упираются в мои.
– Видишь? – провожу языком по её губам, которые приоткрываются, словно впускают меня. Я оставляю быстрый поцелуй. – Я всегда могу сделать тебя своей.
Только успеваю уловить взмах её руки, как щёку пронзает адским пламенем.
Янтарный оттенок её глаз наполняется прежней ненавистью. Он сравним с серной кислотой, в которой можно расщепиться.
– Катись на хрен! – выкрикивает она, отталкивая и тут же продолжая толкать в сторону двери. – Я ненавижу тебя, Трэвис! Ненавижу!
– Твои стоны говорят об обратном.
Это как ложка дёгтя.
Одри срывается.
Она приступает колотить кулаками, выкрикивает всё, что приходит на ум, обзывает всеми известными и неизвестными прилагательными, существительными, разбрасывается отборным сортом дерьма. Она буквально слетает с катушек. Я наслаждаюсь каждым словом, слетающим с её потрясающих губ. Смакую каждую эмоцию, пляшущую в красивых глазах. Получаю неимоверное удовольствие от всего, что провоцирую в ней. Она ненавидит это. Я люблю это.
– Я не хочу знать тебя! Не хочу видеть тебя! Я ничего не хочу от тебя!
– О, да, – искренне смеюсь, предоставляя ей возможность делать всё, что пожелает.
Одри хватает учебник и бросает в меня, следом летит мобильник, сумка, тетрадь, чёртова компьютерная мышь тоже ударяется о стену и распадается на части.
– Продолжай, – подначиваю я, уворачиваясь от новых предметов. – Ненавидь и люби меня одновременно. Только это оставляет тебя – моей.
– Ненавижу… – уже который раз произносит она. Я сбился на двадцати семи.
Я растягиваю руки в разные стороны и чувствую новый прилив энергии и адреналина.
– Только я заставляю чувствовать тебя это. Только я вызываю столько эмоций. Только меня ты хочешь. Только я могу справиться с тобой.
Одри замирает. Она пронзает меня взглядом.
– Ты ничего ни к кому не почувствуешь, пока ненавидишь меня. Я занимаю все твои мысли. Так будет всегда.
– Ошибаешься.
– Я сделаю всё, чтобы так было всегда. Ты была моей, сейчас моя и будешь моей. Каждый грёбаный день.
Я открываю дверь.
– Ты придёшь ко мне, Одри. Я знаю, что придёшь. Я дождусь того дня, когда смиришься и примешь, что мы неразделимы как две стороны медали. Были, есть и будем.
Обвожу взглядом комнату. Тот бардак и хаос, что она устроила.
– И приберись тут.
– Одри? – звучит за спиной, и я улыбаюсь, видя выражение её лица при звуке этого голоса. Она бледнеет на глазах.
Я смотрю через плечо и поднимаю близлежащую тетрадь с пола, помахав ею в воздухе.
– Что тут происходит? – спрашивает парень.
Я оставляю на Одри последний взгляд, подняв уголок губ, от чего она становится ещё белее.
Я оборачиваюсь и встречаюсь с карими глазами, напоминающими цвет тёмного шоколада. Всегда его ненавидел. Кто-то любит есть это горькое дерьмо?
Он хмурит брови, а я изучаю его физическую форму, которая всё равно уступает моей. Он может ходить в зал по выходным, но явно никогда не играл в футбол. Бьюсь об заклад, могу вырубить его локтем, всего лишь шутливо пихнув. А вот рост близок к моему, это даже радует. Если бы всё было иначе, и Одри выбрала одного из семи гномов, мог не сдержаться и задать вопрос: «Серьёзно? Он?». Этот хоть противостоять может, а не тявкать где-то под ногами.