Джули Дейс
Игра за линией поля
Глава 9. Одри
Перелёт прошёл прекрасно.
Так я могла сказать, если бы не чувствовала пристальную слежку. Черт с ним, я была бы не против, если бы это не был мужик возрастом статуи Тутанхамона. И пахло от него также. Клянусь. В Древнем Египте было принято с правителем заживо хоронить животных, слуг и здравый смысл, мужик, занимающий соседнее кресло, наверняка использовал те же принципы и ценности, похоронив собственное тело. Его голое колено, которое почему-то постоянно касалось моего, пускало волну рвотного позыва, поднимающегося из самых далёких глубин желудка. А ещё я раздражалась и кипела похуже любого чайника на плите, поэтому ближайшие пару часов на мне можно жарить яичницу. Шея затекла, потому что была повёрнута только в одном направлении весь полёт: чтобы не видеть, не слышать и не чувствовать соседа. Сейчас, покинув аэропорт, могу свободно вдохнуть свежий воздух.
На парковке замечаю знакомую машину. Папа раскрывает объятия, и я лечу в них, как маленькая девочка.
Он взъерошивает мои волосы и целует макушку.
– А я-то думал, ты состроишь мордашку тяпкой и скажешь, что слишком взрослая для объятий с отцом.
– Нет такого возраста, в котором позорно обнимать родителей.
Папины глаза образуют щелки.
– Хочешь подлизаться?
– М-м-м, – я обхожу машину и занимаю пассажирское кресло, папа следует моему примеру и садится за руль. – Может быть.
Он смеётся, и мы смешиваемся в потоке машин, выехав на проезжую часть.
– Мама говорит, ты хочешь закатить знатную тусовку в ресторане. Это правда?
– Почти, – увиливает папа.
– Сколько будет гостей?
– Тридцать человек.
Я шутливо потираю ладони.
– И как много алкоголя?
– Одри, – его тон суровеет, но это даже весело.
– А что? Я же должна знать, что надеть.
Папа бросает на меня непонимающий взгляд.
– С каких пор это зависит от алкоголя?
– Не хочу напиться и сверкать задницей в коротком платье, если напьюсь, – жму плечами и легонько хлопаю его по плечу. – Поэтому всегда могу надеть брюки.
– Надень костюм клоуна, тогда от тебя будет шарахаться половина гостей, – он сморщивает нос.
– Ты до сих пор не переборол этот глупый детский страх? – я заливисто хохочу. – Боже, кто бы мог подумать! И этому мужчине завтра пятьдесят!
– Прекрати высмеивать отца!
– А ты прекрати быть Ноем и спасать всех животных. Я не уверена, что мы останемся родственниками, если когда-нибудь отрастишь бороду и начнёшь строить ковчег.
Папа лишь тяжело вздыхает и качает головой.
Мне нравится подтрунивать над его излишней добротой, но это никогда не перейдёт в ранг серьёзного.
Дома сразу бегу в свою комнату в надежде поскорее принять душ, предварительно чмокнув маму в щёку. Когда она опоминается, что это была я, а не папа, мои ноги уже ступают на верхнюю ступеньку. У нас ещё будет время поболтать за ужином, но успеваю услышать её громкое:
– К нам придут…
– Ага, – не уверена, что она услышала, но хотя бы совесть чиста.
Включаю воду и сбрасываю одежду, желая поскорее смыть остатки трения с Тутанхамоном.
Не жалею геля для душа и после сегодняшней ванной процедуры мочалку можно отправить на помойку. Кроме того, есть ещё один плюс: наконец-то могу позволить себе самую большую слабость – пение в душе.
Горло саднит, в голосе появляется хрипотца, но я продолжаю горланить песни любимой группы так, словно это мой последний раз. В душевых кампуса так не разгуляешься, как и с количеством горячей воды. От приезда возьму всё только самое лучшее.
Я выползаю из-под душа только когда кожа становится похожей на ту, что имеют младенцы. Обматываюсь полотенцем и покидаю ванную комнату, продолжая распевать песни. Но хорошее настроение испаряется также быстро, как пар из душевой.
– Какого черта ты тут делаешь, Кросс? – рычу я.
Усмешка на его губах говорит сама за себя.
– Ты до сих пор поёшь в душе?
– Исчезни из моей спальни!
Трэвис лениво поднимается с кровати, на которой, к слову, расстелился, и возвышается надо мной.
– Твоя мама попросила фломастеры.
– Тогда какого черта ты ещё не взял и не испарился? Я могла выйти голой, это моя комната!
Его серые глаза наполняются лукавым блеском. Я не дожидаюсь момента, когда он начнёт шутить в стиле «что я там не видел», открываю ящик, достаю фломастеры и сую парню, после чего открываю дверь.
– А теперь выметайся. Пожалуйста.
Я готова ликовать, что он свалил, но слишком рано. Потому что Трэвис останавливается в проходе, он в нескольких дюймах и аромат его парфюма бьёт по носу. Чертовски приятный запах, удостаивающийся чести попасть в список табу.
– Склероз? – я выгибаю бровь. – Ты забыл, что собирался больше никогда сюда не входить без приглашения?
Трэвис дёргает уголком губ. В конце концов, появляется свойственная ему надменность засранца.
– Уже входил.
Я не краснею, наоборот, вскидываю подбородок и смотрю в его глаза, выражая крайнюю степень равнодушия.
– Разве? Значит, это не было чем-то фантастическим и запоминающимся. Воспоминания блекнут, Трэвис, если они ничем не выделяются на фоне новых.
Он склоняет голову набок и прищуривается.
– Освежим память?
– Ты нашёл припрятанную отцовскую коробочку в гараже и поднатаскался?
– Набрался опыта естественным путём.
– Вау, должно быть, пятнадцатилетки в восторге, а теперь выметайся.
Шагнув в сторону, он закрывает дверь.
Дверь в мою комнату!
Не с обратной стороны, как того желала, а оставаясь в спальне!
– Трэвис, сваливай по-хорошему, – говорю я, взяв баночку с кремом с туалетного столика и не утруждаясь наблюдать за ним.
Когда он вообще прилетел?! Вот, о чьём приходе предупреждала мама или пыталась предупредить. Почему всё время не дослушиваю? Уж лучше бы на ужин явился Иисус Христос и вся его святая свита, чтобы карать меня за грехи.
– А что насчёт по-плохому?
– Я засажу тебя через ближайший час так, что задница будет полыхать и сиять оттенками синего и фиолетового.
– Удиви меня, Брукс.
Я поднимаю глаза и смотрю на парня через отражение.
Медленно улыбка растягивается на моих губах.
– Пакетик в твоём кармане издаёт громкое шуршание. У тебя есть время избавиться от него, потому что врач не прописал бы тебе травку.
– А если я не сделаю этого? – его глаза горят вызовом.
Я жму плечами, подхватываю пальцем крем и наношу на лицо мягкими и неспешными движениями, продолжая наблюдать за Трэвисом через отражение.
– В таком случае мне просто плевать, удивительно, что ты до сих пор это не понял. И ради всего святого, снизойди и избавь меня от своего утомительного общества.
Мои слова работают в обратную сторону. В прочем, ничего нового.
Трэвис подходит ко мне вплотную и останавливается за спиной. Дёргаюсь от ощущения твёрдой выпуклости в его джинсах, которая упирается в поясницу.
Хочу сделать шаг в сторону, но он загоняет в капкан и захлопывает его, расставив руки по обе стороны поверхности столика. Кожа на шее вспыхивает под горячим дыханием, стоит ему наклониться и застыть рядом с моим ухом.
– Я хочу по-плохому, – шепчет его бархатный голос, отзываясь в местах, которым стоило бы оставаться мёртвыми.
На долю секунды замираю, потеряв способность дышать, а после расплываюсь в ехидной улыбке.
– Как пожелаешь.
Мой локоть врезается в ребро парня, заставив его согнуться пополам и закашливаться.
К глубочайшему сожалению, Трэвис быстро приходит в себя и выпрямляется с таким довольным выражением на лице, как будто под дых только что получила я.
Собственно, получаю.
Его пальцы в один счёт оказываются на шее и с толикой нежности сжимают её, удерживая в одном положении.
Наши взгляды сталкиваются в отражении.
Его скула касается моей, когда он приближает своё лицо к моему, отчего они на уровне друг друга.
– Мне тоже нравится наша игра, Брукс. Возбуждает, не правда ли? Кто угодно заведётся. Уверен, когда твои пальчики ныряют в трусики, в этот момент ты думаешь обо мне. О том, что ненавидишь меня. Ненавидишь, но думаешь обо мне. Это бесит тебя ещё больше. И тогда ты ускоряешься, чтобы поскорей закончить, а после ненавидишь себя и меня ещё больше за то, что не смогла перестроиться. Моешься в душе, чтобы смыть с кожи то, что получила благодаря мне, а потом ложишься в постель и снова пытаешься отмыть, только на этот раз сознание.
Он поднимает вторую руку и проводит пальцем вдоль моей, подбираясь выше по линии плеча. Его улыбка наполняется ликованием.
– Одна проблемка: тело ты способна замыть до дыр, но вот голову… – его палец шелковистым касанием постукивает висок. – Сознание никогда не отмоешь.
Я проглатываю каждое слово и выплёвываю своё с торжественной улыбкой, когда смотрю в его глаза.
– Последний раз я думала об Уилле.
– И что ты помнишь об Уилле? Ваше неудачное свидание?
– Ну, как сказать… Я бы не назвала неудачным, потому что кое-что…
– Давай, Одри, что ты помнишь об Уилле? Не заговаривай зубы.
– Тёмные, загадочные карие глаза, он улыбается каждый раз, когда смеёшься над его шуткой… – я хочу продолжить, но Трэвис затыкает меня, перехватив слово.
– Ты просто внимательная, Одри, это не новости. С таким успехом, ты могла бы запомнить каждый волосок на его заднице, это не заставит тебя что-то почувствовать. В таком случае, ты и обо мне знаешь, например, что я ненавижу тыкву. Сколько бы раз тебе не доверяли пирог, я всегда получал самый маленький кусок. Сокращала мои мучения, а?
– Тогда просто отвали, Трэвис, я не собираюсь выгораживаться перед тобой. Мама всё ещё ждёт фломастеры. Поторопись.
– Я могу задержаться, – подмигивает он и снимает тиски, выпрямляясь за моей спиной. – Поболтать, узнать, как дела или в туалет забежать. Мало ли.
Я поднимаю взгляд к импровизированному небу на потолке и вздыхаю:
– Боже, за что ты так меня ненавидишь?
Трэвис издаёт смешок, а я вспоминаю об атеизме и закатываю глаза.
– Я бы никогда не обратил на тебя внимание, если бы ты была подобием своей соседки. Но ты не она, а если и станешь…
– Ой, давай, сруби меня наповал. Ты же не думал, что я буду меняться из-за твоих извращённых замашек?
– Это могло быть весело, кроме того, о каких замашках речь?
Я делаю шаг в сторону, создавая дистанцию. К сожалению, одного шага слишком мало, чтобы покинуть зону его влияния. Она как радиация: поражает до косточек на расстоянии нескольких тысяч миль.
– У тебя фетиш на отказ, сразу хочешь побыть доминантным самцом и подмять под себя.
– Не помню, чтобы такое сработало по части тебя. Ты согласилась без прогибания.
– О, Боже, Трэв, очнись, я тогда была влюблена в тебя. Ты мог предложить отрубить мне конечность, и я бы согласилась, этим объясняется согласие на секс. Но спасибо, после всё как рукой сняло.
Он пробегается пальцами по моим плечам и собирает мокрые пряди, разбросанные по спине, в единый хвостик и чему-то улыбается. Я не придаю значение его действиям. Его улыбка никогда не означает приветливость, она обманчива. Это как впустить энантотоксин и смертельно отравиться, благодаря яду на губах вашего обмякшего тела застынет улыбка.
– Я догадывался.
Я беру молочко для тела и смотрю на Трэвиса.
– Раз уж ты тут, – вручаю ему тюбик и натягиваю свою лучшую очаровательную улыбку, указывая на спину. – Будь добр, я не достаю до лопаток, а ты хоть какой-то пользой сможешь оправдать своё присутствие и разговор.
Трэв закатывает глаза и открывает крышку.
Я наблюдаю, как он выдавливает жидкость на ладонь и ослабляю полотенце на спине, крепко удерживая на груди. Уверенность в выдвинутом предложении тает на глазах. Иногда я хочу доказать то, что лучше оставить и никогда не трогать.
Тёплые ладони касаются лопаток, и я вздрагиваю, проглотив ком.
Чертовски плохая была идея.
Трэвис аккуратными и медленными движениями разносит жидкость по моей спине. Я подавляю желание улыбнуться, наблюдая, с какой сосредоточенностью он делает это. Брови сведены к переносице, глаза следуют за руками, он дышит через рот, из-за чего прохладный воздух достигает кожи и пробуждает мурашки. Они сумасшедшей волной прокатываются вдоль рук и устремляются к животу, где тают, подобно снежникам, оставляя после себя лужи негодования. Эти лужи как напоминание о физическом контакте, который впредь стоит избегать.
Его длинные пальцы пробегаются по плечам и скользят по ключицам. Я выдыхаю, принимая умелые руки Трэвиса, массажирующие плечи, но не забываю быть начеку. Стоит дать слабину и вернусь к «это ничего не значит».
– Если ты продолжишь массаж, я не уроню полотенце и не предстану перед тобой в чём родилась. Не пытайся, Кросс, но попытка может сработать на ком-то ещё.
Он поднимает серые глаза и встречает мой взгляд в отражении.
– Мне не надо делать массаж, чтобы получить желаемое.
– Ах, как же, – я кладу ладонь на сердце и тяжело вздыхаю.
– Но для тебя сделаю исключение, – соблазнительно добавляет он.
– Не утруждайся.
Я слышу голос миссис Кросс, которая зовёт сына и не могу остаться равнодушной. Внутри смешиваются противоречивые чувства, от бешеной благодарности, потому что Трэв уйдёт, так и странное одиночество, обременённое нежеланием его ухода.
Трэвис предпочитает проигнорировать просьбу спуститься.
Он наклоняет голову к плечу, изучая моё лицо на признаки глубокой эмоциональной привязанности к нему.
– Я тебе не интересен, но ты подозрительно много времени уделяешь мне.
– Не припоминаю, чтобы последние несколько лет была инициатором диалогов. Чего не сказать о тебе.
– Твоя тетрадь.
– Это детская глупость, а потом просто стало весело. Но можешь не переживать, она уже марается о птичий помёт на свалке где-то в пригороде Нью-Йорка.
Трэвис ухмыляется.
– Никогда не поздно завести новую.
С этими словами он направляется к дверям, оставляя после себя аромат парфюма.
Никогда не пойму, что у него на уме.
Я щурюсь, ещё несколько секунд смотря туда, где только что исчез парень и задумываюсь, какого чёрта он последнее время вытворяет. И должна ли вообще об этом думать, искать скрытые смыслы, мотивы, значения и что-то ещё.
Сейчас я была бы рада любому занятию, чтобы отвлечься от мысли о парне, чей тяжёлый взгляд снова буду встречать на другом конце стола последующие пару часов.
В конце концов, полотенце сменяю на джинсы и лёгкий шёлковый топ с V-образным разрезом, присоединяясь к людям в столовой. Они как раз занимают места за столом и тёплыми улыбками встречают меня.
– Одри, милая, ты прекрасно выглядишь, – говорит миссис Кросс, погладив меня по пояснице, как только усаживаюсь на свободный стул рядом с ней. Мистер Кросс шутливо подмигивает мне, накладывая в тарелку салат, рядом с ним устроился мой личный мучитель.
Зелёные глаза женщины полны любопытства, она приглаживает каштановые локоны и начинает скрытый допрос:
– Как успехи?
Я знаю, что всех интересует и с радостью закину удочку с интригой.
– Да, я обзавелась парочкой друзей и даже кое-кем не дружеским. Пока мы только общаемся.
У папы глаза на лоб лезут, над чем хочется от души смеяться.
– Одри? – удивляется мама. – Мы же обсуждали… хватает одного твоего друга.
– Боже, мама, Стив не Тёмный Лорд, чтобы ты боялась произнести его имя. В Министерстве магии не узнают, что он нравится тебе. Он не может не нравиться. Он потрясающий.
– И сейчас мы обсуждаем не твоего друга, а того парня, – вмешивается папа, ещё бы он позволил перевести тему на кого-то третьего.
Я кошусь на Трэвиса и вижу ничто иное, как веселье, пляшущее в его глазах. Козел, ему доставляет удовольствие подобные расспросы.
Что ж, игра так игра.
– Митч, – с улыбкой, отзываюсь я. – Он… тоже невероятный, одно наше знакомство чего стоит. Но как я сказала, пока мы только общаемся.
– Пока? – осекается папа. – Что значит пока?
– Боже, папа, ты как первый день родился. Это означает, что мы переписываемся, болтаем перед сном, ходим на свидания и так далее. Мы присматриваемся и узнаём друг друга, как все нормальные люди, чтобы начать встречаться, а потом, может быть, пожениться, родить вам внуков. Палка, палка, огуречик, появился человечек. Занавес.
– Одри, ты доведёшь меня до нервного срыва и сердечного приступа.
Я смеюсь, как и все остальные за столом. Кроме Трэвиса. Знал бы папа, что за одним столом с ним сейчас сидит парень, который побывал в моей кровати не за разговорами перед сном, уже сейчас могли набирать номер службы спасения и ждать скорую и полицию, возможно, пожарных тоже.
Я встречаю взгляд Трэвиса и, кажется, он думает о том же.
– Брось все силы на учёбу, милая, – просит мама, накрыв мою ладонь. – Или по крайней мере, пусть она будет на первом месте, и только потом парни.
– А я хочу обратно в колледж, – посмеивается мистер Кросс. Он прямо-таки светится от одной мысли о возвращении. Серые глаза сосредотачиваются на сыне: – Ты, должно быть, в восторге.
Трэвис язвительно улыбается и, смотря в мои глаза, говорит:
– О, ты даже не представляешь, как мне нравится.
Если бы могла, то пнула его под столом, потому что взгляды родителей снова устремляются в мою сторону.
– Что? – оставаясь спокойной или пытаясь быть таковой, сдержанно интересуюсь я.
– Меня тревожит ощущение, словно вы оба что-то скрываете, – бормочет миссис Кросс.
– Совесть вашего сына, но, боюсь, мы обманываемся насчёт её существования, потому что она умерла с его рождением.
Мама рядом ахает.
– Одри!
Миссис Кросс начинает тихо смеяться.
– Иногда кажется, что я разговариваю со своим сыном, когда завожу с тобой беседу, Одри. Вы одинаковые.
Я строю не самую радостную гримасу. Её полную противоположность.
– Комплимент звучит как оскорбление.
– Не только для тебя, – говорит Трэв, отпивая из бокала. – Ты так сильно меня ненавидишь, мам?
– А я говорил, чем всё это закончится, – говорит мистер Кросс, переглядываясь между присутствующими. – Почему мы до сих пор надеемся, что всё пройдёт гладко?
– Тоже удивляюсь, – кивает папа, встретившись бокалом с отцом Трэвиса. Звон стекла наполняет пространство.
– Папа, ты каждое утро кормишь птиц крупой, пока мама не видит, – протягиваю я. – Вы просто наивные дети в телах взрослых людей.
– Ты кормишь птиц крупой?! – звонко восклицает мама, от чего фарфор в шкафу подпрыгивает на полках.
Ура, успешная смена темы.
Я подношу бокал ко рту и хочу выругаться, когда поверх стекла встречаю взгляд Трэвиса.
На его полных губах играет слабая усмешка. Я знаю, о чём он думает. Как бы прискорбно ни звучало, но иногда наши мысли действительно складываются в одну общую. Это одновременно напрягает и льстит. Мы оба весело наблюдаем за перепалкой родителей.
Глава 10. Трэвис
Жёлтое кресло, оттенок которого приближён к золотому, буквально поедает задницу мягкой обивкой. Настоящая пытка сидеть на одном месте, я никогда не славился усидчивостью. Обычно туда, куда меня садили – там уже не находили. С годами ничего не изменилось.
Этот стейк-хаус больше напоминает ресторан средневековья, нежели современный бар.
Огромные римские колонны по всему периметру вдоль зала со столиками, укрытыми белоснежными скатертями. С каждой свисает шар света и отбрасывает тени на лица присутствующих. Над головой старинный кессонный потолок, в центре которого огромных размеров люстра викторианской эпохи. Небольшое количество столов в зале обосновывается тем, что по правую сторону прячутся несколько отдельных комнат с длинными столами для компаний, но сегодня там пусто, все гости сгустились в основном зале. Я предпочитаю направиться в сторону бара, расстелившегося на левой стороне, пока кто-то не вздумал повспоминать бурную молодость, из-за которой захочу наложить на себя руки. Как стало понятно: я не из числа любителей потрепаться за бокалом игристого. Неплохо было бы найти официантку, которая весь вечер посылает улыбки.
– Мой парень будет против, мистер Дюррей, – улыбка Одри такая же настоящая, как моя вера в Христа. Я едва сдерживаю смешок, когда прохожу мимо.
Но тёплая ладошка проскальзывает в мою и заставляет остановиться.
Её глаза встречаются с моими и молят о помощи. На мгновение кажется, что мерещится, потому что Одри просит помощи у меня.
– Да, малыш? – голосок Одри надламывается до мерзкого писклявого, который девчонки применяют, когда чего-то хотят.
Малыш? Ох, я на тонкой ниточке, которая удерживает от разрыва лёгких на почве смеха. Ей точно что-то нужно.
– Не знаю, о чём ты, – мне удаётся произнести ровным тоном. Я переключаюсь на мужика, которому она пытается отказать: – Она не моя девушка.
Ладонь Одри до хруста сжимает мою, а её острой улыбкой можно резать по металлу.
– Я так шучу, мистер Дюррей, конечно, мы потанцуем.
Она резко выдёргивает руку и направляется в центр зала, мужик следует за ней, утирая пот со лба платком, который уже можно выжимать. Не знаю, что это, но ему бы обратиться к врачу с проблемой потоотделения.
Я подхватываю бокал и присаживаюсь на высокий барный стул, уперевшись пяткой в выступ внизу. То ещё загляденье и веселье. Не могу сдержаться и улыбаюсь, делая небольшие глотки шампанского. Это один из лучших вечеров, ставлю сотню.
Одри идеально вписывается в интерьер. Её плиссированное ярко-красное платье струится по изгибам фигуры, открывает руки и лопатки, но закрывает грудь и колени. Длинная лямка через шею завязана в слабый узелок, при движении развивается по ветру и легко соскользнёт по плечам, стоит потянуть. Материал гармошкой прозрачный, под ним прячется более плотный подклад ткани. Её тёмные волосы, уложенные в слабые волны, перекинуты на плечо и открывают одну сторону изящной шеи. Каждый раз, когда её глаза встречаются с моими – янтарь извергает молнии, а улыбка, которой она одаряет партнёра – фальшивая до последней капли. Мне нравится, как легко ей удаётся быть кем-то другим: кем-то до усрачки милым, потому что обычно под подлинным милым подразумевается оттяпанная до локтя рука. Но сегодня она действительно милая настолько, насколько возможно. Затишье перед бурей. Бомба замедленного действия тикает в обратном отсчёте. Я жду, когда она рванёт.
Поднимаю бокал и слабо киваю, продолжая посмеиваться. Но быстро замолкаю, видя, что мужская ладонь опустилась чуть ниже поясницы. И тогда ставлю бокал на поднос проплывающего мимо официанта.
Я, конечно, козел, но не настолько, чтобы праздник свёлся к полиции и заявлению о совращении.
Маневрирую между столиками и хлопаю по плечу того самого мистера Дюррея.
Он оборачивается и замешательство отражается на его лице.
– Я пошутил. Это моя девушка.
Глаза мужика округляются. Он бубнит какие-то извинения и отклоняется, предварительно поблагодарив Одри за танец. Упомяну, что это уже их второй танец за час. Мужику не помогут даже таблетки для потенции, если решил вспомнить лихую молодость, тем более с дочерью своего друга. В лучшем случае ему понадобится хороший травматолог, в худшем – катафалк.
Я притягиваю Одри к себе и огибаю талию, ощущая её напряжение.
– Я не останусь должной за проявленное тобой милосердие, Кросс, – шипит она. – Если помнишь, как я благодарю, то больше не захочешь видеть такое спасибо.
– Переживу, – я натягиваю широкую улыбку. – И расслабься, малыш, мы же счастливая парочка влюблённых.
– Сложно осуществить невозможное, малыш.
– Сколько раз ты думала обо мне перед сном? Сколько раз ты ласкала себя, думая обо мне?
Её брови подпрыгивают от резкой смены темы.
– Хм, если сложить всё вместе и за несколько лет, то… ни единого раза.
Я улыбаюсь, на этот раз по-настоящему.
– Я ждал, что ты так ответишь.
– Молодец.
– Ага, знаю.
Так или иначе, Одри продолжает танцевать со мной, что на деле забавляет. Не думал, что она останется рядом дольше минуты. Но она близко. Её ладонь покоится на плече, из тела исчезло напряжение, лишь задумчивое выражение лица намекает на отстранённость. Физически она близка, но разум где-то далеко от меня.
Я пробегаюсь пальцами по ткани платья и следую по открытому участку на спине, от чего Одри вздрагивает и возвращается в реальность.
Её глаза находят мои.
– Напьёмся? – предлагаю я.
– Если ты решил, что так сможешь уложить меня кровать и трахнуть, как какую-то слабоумную дурочку, то попытка безуспешная.
Уголки губ дёргаются в крошечной улыбке.
– Сам факт того, что у тебя возникает подобная мысль – это подтверждение твоего желания оказаться в моей кровати.
Я наклоняюсь и прижимаю губы к её уху.
– И почему это сразу должна быть кровать?
Одри фыркает и отступает назад, создавая дистанцию.
– На тебе свет клином не сошёлся, Трэвис, отсеки мою голову, если это произойдёт.
– Я подточу косу к твоему появлению.
Она задирает подбородок и расправляет плечи, из-за чего взгляд автоматически опускается на грудь. Впервые в жизни думаю, что закрытые платья создал дьявол, хотя он был предусмотрительным и всё-таки снизошёл до одного открытого участка.
Я провожаю взглядом открытую спину Одри. Обнажённый кусочек дразнит мужские взгляды, в основном официантов и бармена, когда она дефилирует мимо них и останавливается рядом с отцом, который тут же кладёт ладонь на её спину и с теплотой смотрит на дочь. Всегда задаюсь вопросом, как у такого миролюбивого человека выросла Одри.
Я перехватываю новый бокал и делаю большой глоток.
Этого мало.
– Пиво, – объявляю бармену, который продолжает смотреть в сторону Одри.
Я не такой тактичный, как хотелось бы, поэтому откашливаться и тем более ждать не в моём репертуаре.
– Эй! – громко окрикиваю парня.
Он подпрыгивает и находит меня. Ужас поселяется в его глазах, как будто был пойман с поличным, из-за чего неожиданно выпаливает:
– Твоя девушка?
– Мой геморрой в заднице. Пиво.
За несколько секунд в руках появляется стакан с холодной жидкостью. Я топлю в нём разочарование и ищу ту, что утолит голод, заранее зная, что останусь голодным.
Мимо проходит хороший вариант, и я не теряюсь. Я был бы полным кретином, если бы не заметил, что каждый раз её путь прокладывается в шаге от меня. И нет, это не случайности. И да, я принял предложение ещё до того, как решил выдвинуть своё.
Направляюсь за незнакомкой, ощущая на затылке ту самую красную точку прицела автомата и руша теорию о том, что Одри является моей девушкой.
Через плечо ловлю её взгляд и подмигиваю, посылая ухмылку. Одри закатывает глаза и отворачивается, продолжая разговор с компанией стариков. Забавляет сам факт того, что она посмотрела вслед. Ревность – это вишенка на торте. Конечно, он и без украшения будет вкусным, но прекрасно сойдёт за приятный бонус.
– Я Ванесса, – говорит женский голос.
Я закусываю губу и посылаю её полуулыбку.
Сегодня тебя уволят, Ванесса.
– Трэв. Где тут туалет?
Ну, конечно, я знаю, где он, но почему бы не поиграть в дурочка?
Девушка вежливо улыбается.
– Я покажу.
Мы оба понимаем игру, но так всегда интереснее, нежели прямое предложение перепихнуться в туалете.
Пара поворотов и перед глазами белоснежная дверь, она вроде врата в рай, но в тот, где царит разврат.
Я подмигиваю девчонке и дёргаю ручку.
– Спасибо за помощь.
Она кивает и делает шаг назад, прижимая поднос с груди. Её карие глаза светятся возбуждением, но мы теряем зрительную связь, когда захожу в комнатку и закрываю дверь.
На небольшом пространстве разместилось несколько кабинок, напротив которых широкая гранённая столешница с золотистыми мойками и зеркала. Вряд ли мужчинам нужно столько отражающих поверхностей, но кто я такой, чтобы судить?
Я мою руки и поправляю чёрную рубашку.
Даже если моя проводница передумала, я с удовольствием поизмываюсь над Одри, задержавшись в одиночестве.
Тихий стук в дверь заставляет улыбнуться. В одиночестве я не останусь.
Каштановые волосы, собранные в хвостик на затылке, появляются первыми.
– У тебя же нет девушки, – утвердительно произносит она, появляясь полностью.
Я быстрым взглядом окидываю стройное тело, хотя не могу отделаться от скудного чувства, подсознательно сравнивая с изгибами Одри. Белая рубашка скрывает небольшую грудь, юбка-карандаш держится на узких бёдрах. Скучно, но создано для подобного рода заведений. Стоит дополнить очками, красной помадой и карандашом в пучке из волос, как всё заиграет совсем другими красками, прямо-таки фантазии школьника-девственника.
– Я бы не просил провожать, будь это так.
– Трэв, ты можешь быть тем ещё мудаком-изменщиком, – её голос приобрёл смелые октавы, это импонирует.
Я поднимаю бровь.
– Пришла поболтать?
– Хочу расставить точки над i. Я видела, что ты танцевал с девушкой.
– И тем не менее, посылала намёки, поводила до туалета и вернулась сейчас.
– До того, как вы танцевали, – настойчиво замечает она, словно пытается убедить себя.
– Но ты тут, и ты понимаешь, что мы не пересечёмся завтра, послезавтра или через неделю.
В её глазах появляется любопытство.
– Не настаиваю на повторной встрече, но спрошу, с чего бы такая категоричность?
– Я улечу завтра и не верю в отношения на расстоянии.
– Сойдёт. Ты хотя бы имя моё запомнил?
Я остаюсь честным и жму плечами.
– А нужно?
Клянусь, девяносто девять процентов девушек уйдёт, если будешь говорить с ними в подобной манере и прямолинейно. Но она остаётся и более того, расстёгивает верхние пуговицы рубашки. Мне ещё никогда не было так просто, поэтому слегка обескуражен.
– Ванесса, – напоминает она, встав рядом и подставив руки под кран, из которого бьёт струя воды.
Девушка смачивает изгиб шеи, наблюдая за мной в отражении зеркала.
– И у меня пятнадцать минут на перерыв.
– Чертовски легко с тобой, это настораживает.
Она расставляет ладони по поверхности столешницы, оттопыривает попку и выгибает спину. Её розовые губы складываются в улыбку.
– Мы хотим друг от друга одного, зачем усложнять?
Я больше не жду. Провожу пальцами вдоль позвоночника, улавливая, как меняется её дыхание, и сую под юбку, провожу пальцами между складками и улыбаюсь.
– Такая мокрая, – хрипота в моём голосе выдаёт желание, и одной ловкой сменой положений она оказывается между мной и раковиной.
Девушка издаёт сдавленный стон и прижимается к моему набухшему члену плотнее.
– Не дразни, – отзывается она и резко разворачивается, в следующую секунду оказываясь внизу.
Её большие глаза смотрят на меня снизу вверх, указательный палец скользит по пряжке ремня.
– Ловко, – усмехаюсь я.
Она смело расстёгивает ширинку и рывком стягивает брюки.
В потемневших глазах вспыхивает пламя, в следующую секунду она огибает тонкими пальчиками затвердевший член и делает медленные, томящие движения, из-за чего шиплю.
– Черт!
Я закрываю глаза и наслаждаюсь.
По спине пробегается волна возбуждения и приливает к паху. Её розовые губки на моём члене скользят по всей длине и вновь возвращаются к основанию, на смену им приходит язык, которым она следом облизывает головку. На секунду задаюсь вопросом, каким могу быть, но уже спустя мгновение подобные мысли исчезают. До этого нет дела. Я не из той эпохи, когда, взяв за руку, объявляют о семейном положении. Секс обесценен ровным счётом так же, как брак.
