Джордж Лиминима Экклисици
Неополитики
– Как раз спасибо за пример, – продолжил Костик. – А то я хотел свой привести, когда мне недавно такая же девица объясняла, что это не они дефектный дисковод мне продали, а я в нём отвёрткой или напильником ковырялся.
Банкир тут же забубнил про вывалившийся имплант, пытаясь снова перенять и развить тему. Да и по глазам остальных было видно, что сейчас посыпется шквал историй. Но программист выставил вперёд ладонь, как бы подавляя рост дискуссии, и, поскольку публика собралась интеллигентная, все поняли этот мягкий жест и продолжили слушать.
– Именно! Все эти события не были публично проведены в открытой системе с обязательной регистрацией и оценкой. Поэтому Ваш ритейлер, – он посмотрел на юстировщика, – и Ваш дантист, как и моя продавщица, продолжают дальше работать, в ус не дуя. Если бы при содействии неоспоримых документальных фактов вы поставили им наглядные негативные оценки, в следующий раз они не были бы столь неосмотрительно наглы. И вероятнее всего, вступили бы с вами в переговоры, чтобы поправить ситуацию. При пониженной репутации фирме приходится сразу понижать цены и лебезить перед покупателями, чтобы оценка их деятельности выправилась за следующий период (допустим, год), а негативные или нейтральные отзывы потонули в хвалебных комментариях. Ну или закрываться в тяжёлых случаях, открывать новую фирму с нулевой репутацией и поднимать дело заново на пониженных ценах. Понимаете, что репутация становится оберегаемым капиталом?! А в случае с индивидуальными профессионалами, как Ваш дантист, это вообще двойная оценка – и клиники как ответственного юрлица, и доктора на всю его жизнь и лицензию, если бы таковая была…
– Да тебя по судам затаскают, – заметил Юрист. – Они и так переполнены, а тут лавина дел образуется, наподобие твоих ДДоС-атак. Коллапс судебной системы, сам понимаешь?
– Да, доказать, например, врачебную ошибку совсем не просто, – добавил доктор. – А кроме того, долго и дорого. Если уж только кто на принцип пойдёт. А так врачи своих не сдают. Другие, думаю, тоже.
– Я к этому и иду, – спокойно продолжал Костя. – Я вам сейчас всё и объясню, как это должно быть устро…
Внезапно его прервал громоподобный стук сзади в железную дверь. Парень прям отскочил от неё, изумлённо уставившись на председателя.
– Всё, за нами уже пришли, – захохотал Юрист. Остальные были менее оптимистичны.
– Открой, пожалуйста, – попросил Директор.
Костя потянул за ручку и обомлел от увиденного. На пороге стоял странного вида старик. С плеч до пола ниспадала накидка из какой-то плотной чёрно-синей ткани. Из под войлочной турообразной шапки на голове почти до пояса струились густые седые волосы. Глаз видно не было, их закрывали огромные косматые седые брови, как в каком-нибудь китайском фильме про древних старцев. Вид его был грозен. Медленно и уверенно, что-то бормоча, он двинулся вперёд. В его правой когтистой лапе сжимался солидного вида посох, который заканчивался наверху огромным обрезанным сучковатым наростом. Левая рука с такими же длинными нестриженными ногтями, как и на правой, прижимала к телу большие чёрные песочные часы.
– Ребята, пожалуйста, подберите ноги, – неожиданно сказал председатель. – Жерех, уступи место ненадолго.
– Что за Вий из Шаолиня? – бесцеремонно бросил Нарзак.
– Это Николай Николаич, бывший военрук, – негромко сказал патрон. Он уже встал и помогал старику сесть в кресло у дальнего конца стола.
– Человек всё отдал на благо людей, войну прошёл и испытателем бился, так что нех… шутить, – продолжал председатель. – Давайте маленький перерыв сбацаем, покурите пока, это ненадолго.
Старик сел, опёрся на посох и внезапно левой рукой шибанул часами, поставив их на стол. Песок быстро побежал вниз.
– Идём подымим, – сказал доктор. – Я расскажу о нём, кому интересно.
За порогом сидела пожилая женщина – видимо, сопровождающая – она начала извиняться, но доктор её прервал. Нагнулся, что-то тихо спросил и, услышав ответ, одобрительно кивнул и по-доброму сжал её плечо. В кабинете, кроме Директора и патрона, остался только юстировщик, он сузил глаза, глядя на старика и, замерев, стал вроде как проваливаться в сон.
На улице, несмотря на разгар дня, было сумрачно, с потемневших небес сыпал тяжёлый мокрый снег. Доктор, пуская ароматный фруктовый дым, рассказывал остальным дымящим и просто присоединившимся рассказ о последнем госте. О том, как тот пролетал всю войну в истребительной авиации, как потом работал лётчиком-испытателем и дружил с Гагариным, как разбился, как собрали и поставили на ноги. Последней его работой была средняя школа, где он преподавал военную подготовку. Его боялись. Нрав был крут, спуску не давал, лупил указкой или своей тростью по партам так, что барабанные перепонки болели от звуков, похожих на выстрел. Но и любили, в нём было много замечательных качеств.
– Вот мне его бывшие ученики рассказывали, – повествовал доктор. – Как-то он болтал с физруком у школы, и на них с пятого этажа сорванцы бросили шар с водой, почти на голову. Физрук – тоже, кстати, добрейший человек – разразился бранью. Что же вы, трусы, мол, не выглянете в окно, интересно ведь, попали или нет. В ответ из окна деловито высунулась голова в противогазе, внимательно всё осмотрела и исчезла. Физрук аж побагровел, а военрук был очень доволен, находчивость и смекалку он высоко ценил в детях. Наказал их потом для проформы, но не строго. У бывших школьников, попавших в Афган, сложилась традиция – писать письма этим двоим с благодарностью за подготовку, они становились своего рода оберегом. Никто из писавших не пострадал. А физрук с военруком часто зачитывали их перед классом, чтобы настроить на нужный лад и привести в нормальное чувство хулиганивших балбесов.
Время берёт своё – не стало физрука, а военрука разбил второй инсульт. Прямо там, в кабинете, когда он вдалбливал своей тростью бывшему управляющему, что льготы ветеранам дают не просто так. С тех пор он сильно изменился, потерял практически речь, стал не переносить прикосновений к себе, постричь ни волосы, ни ногти не давал. Одеть его можно было, только аккуратно накинув сверху это «покрывало». Дотрагиваться до себя разрешает только внучке, которая раз в неделю-две приезжает с мужем и детьми. Носки ему штопает и какие-то весёлые истории рассказывает из детства, как один носок другой нашёл после длинной разлуки – прям телепередача. А носкам лет тридцать уже, живого места нет, просто вязанье из заплаток.
– Бабка раз носки эти надела, и у неё ноги перестали болеть, опухоль на суставе спала, – говорил, улыбаясь, Директор в кабинете Кассандру. – Заговаривает внучка их, бабка её даже боится, та её иногда поругивает. Говорят, она и выглядит-то как бабкина сноха.
Патрон очень аккуратно помог деду подняться и проводил до двери.
– Вот здесь его второй инсульт и скосил, – продолжал Директор. – В грозу, поэтому как буря или снегопад надвигаются, аккурат за полчаса приходит. Видимо, какая-то болезненная фиксация. Приходит права качать, а собеседнику даёт три минуты ровно. Эти часы ему на выход на пенсию подарили от педагогического коллектива.
– Он не буянить приходит, а защищать, – внезапно открыл глаза Жерех. – Странно это, но его как будто полностью здесь и нет, словно он между нами и небом. И всё же что-то его здесь держит.
Директор посмотрел круглыми глазами на входящего Чехонте, мол, с чего он это взял. Тот только повёл бровями и снял пальто со шляпой. Шедший за ним астроном тоже слышал последнюю фразу, как бы наклонился к другу и тихо сказал с улыбкой, словно это его спрашивали:
– Не знаю, откуда он это берёт, но поверь, всегда в точку. Я ему уже трижды спор проигрывал. Поверь, он просто такие вещи знает, знает и всё.
Последним был Нарзак. Он стоял под снегом, глубоко вбирая в себя холодный воздух. Когда с ним поравнялись старик с женой, он снял бейсболку и поклонился.
– Прости, отец, дай бог тебе здоровья.
Надел обратно убор с наполеоновским манером и решительно шагнул внутрь. Костик закрыл за ним дверь и стал ждать, пока все рассядутся.
– Ну давай, продолжай излагать свой новый мировой порядок, – кинул ему председатель, всё ещё переваривая последнюю фразу Жереха о старике.
Костя замялся, добавив к румянцу от свежего воздуха ещё пару тонов от волнения. Но ему помог Юрист:
– Ты хотел объяснить, как избежать вакханалии взаимных обвинений при твоей всеобщей системе репутации.
– Перво-наперво я бы хотел отметить, – ринулся в бой парень, – что изначально это добровольная система, и подписываются на неё только желающие. Те, кто готов принять на себя ответственность за свою работу, получая за это конкурентные рыночные преимущества. Покупатель скорее выберет ту компанию или специалиста, которые готовы участвовать в этой системе, готовы ко всем неприятностям, связанным с излишне придирчивыми или склочными клиентами. При этом они добровольно соглашаются на внутренний арбитраж как окончательную инстанцию. Конечно, никто не отнимает у них право обращаться в гражданский суд в исключительных случаях, а также никто не отменяет специализированные комиссии, верховный суд и прочее.
– Поподробнее: что за внутренний арбитраж? – спросил банкир и посмотрел на Юриста, но тот погрузился в свои мысли.
– Я лучше на примере. Вот тот адвокат, что Вам нахалтурил. Всем прекрасно известно, что у них корпоративный сговор и деньги они берут вперёд, как общая практика. За некоторыми исключениями, где они железно уверены, что на комиссии от дела сидеть выгоднее, а то аванс попросят. Жаловаться потом на халтурную работу в адвокатскую коллегию или на коллегию в палату бессмысленно. Но вот допустим, зайдя в поисках адвоката в интернет, Вы наталкиваетесь на систему, представленную такой-то палатой, в которой участвует несколько начинающих коллегий или частных практиков. Смо́трите их репутацию, проставленную реальными клиентами, количество дел, отзывы. И скорее всего Вы выберете спеца оттуда, чем знакомого знакомого, который сам вроде ничего, и «контора у них такая солидная в самом центре». При этом финансовые обязательства в случае нарушения или ненадлежащего выполнения обязательств принимает на себя эта палата, являющаяся и арбитром. Финансируется это за счёт добровольных взносов коллегий или, вернее, малым процентом от их сделок. Палат же таких может быть несколько, и у них у каждой появится своя репутация. Доверяем же мы, в конце концов, «Ибэю». То же и по учителям, врачам, слесарям и прочим специальностям.
Он посмотрел на Директора и продолжил:
– И управляющие тоже, знаете, должны быть выученными профессионалами, со своей репутацией по жизни, а не просто людьми из народа. Сейчас как? Не справился – значит, мы не того выбрали. Сегодня нам повезло, окей. Но предыдущей смены председателей не было бы со всеми выкрутасами, если бы это были профи со своей пожизненной системой репутации. Как только система вообще примет устойчивые параметры, тогда и алгоритмы действий её можно будет вовлекать и в уровень госуправления. Соответственно, у Вас, как у специалиста и профессионала, появится персональная страница с унифицированным реестром репутации. И куда бы Вы ни подключались, на какую бы работу ни нанимались, в этом реестре будут отражаться качественные характеристики Вашего труда по проведённым сделкам, клиентам и периодам.
– И Остапа понесло, – съязвил Нарзак.
– Нет, правильно, береги честь смолоду, – встал на защиту Астрофизик.
Его поддержал историк:
– А разве не так мы поступали сызмальства, неся ответственность за каждые свои шаги?
– И я всё, что ни делал, делал так, как если бы завтра с меня спросила отдельная комиссия, – продолжал Костя. – Я не о божественной. А кому-то соблюдать моральные нормы будет значительно проще, если он будет знать, что все дела могут быть оценены публично. Именно наглядность сделок и их оценка – это метод борьбы с безответственностью, о которой тут много говорили, и, соответственно, с коррупцией любого вида и уровня. А арбитрами, как я уже сказал, будут являться те самые агенты, отвечающие за сделки и регистрацию репутации. Как бы их ни называли: лиги, палаты, союзы, профсоюзы. Или, допустим, агентства при платёжных системах и банках, которые раскрывают инкассо по коммерческим сделкам, осуществляют валютный и прочий контроль, ведут платёжную и кредитную историю, выдают гарантии по сделкам – им и карты в руки.
– Как идея – сыровата, но потенциал в ней есть, – промычал Юрист.
– От скольких идиотов и проходимцев мне бы удалось откреститься по жизни, если бы я имел вначале хотя бы половину информации о них! А то ведь узнаёшь только потом, когда вляпаешься, – поддержал говорящего Директор.
– Ну банки давно создали систему внутренней межбанковской системы безопасности по клиентам, – поддержал и банкир. – Без этого было бы сложно.
– Давно ли? – вдруг переспросил Директор. – Лет двадцать назад ничего такого точно не было. И не только по клиентам, но и по банковским управленцам. Всё это создаётся сейчас, в последнее время. Парень прав: эта система – как камень, что пора подтолкнуть с горы. И если делать это не революционно, а эволюционно, то она будет развиваться действительно гармонично, на добровольных началах и нормальных мозгах, без чинуш. И бояться тут нечего. Думаю, информация по нам, нашей деловой и общей репутации и так у кого надо имеется. Вот только качество её может сильно хромать, так как составители её сами не подлежат никакой обратной оценке.
Патрон понял, в чей камень огород, и уже хотел прервать своё затянувшееся молчание. Но тут астроном, засмеявшись, вспомнил:
– Как-то, лет десять назад или поболее, друзья моего сына хакнули один суперсекретный компьютер, и он принёс мне распечатку моего досье. Чего там только не было: и фарцовка привезёнными дублёнками (это в годы былого дефицита), и участие в оппозиционных разговорах, и научный плагиат. А главное, я оказался одним из ведущих экспортёров мороженой рыбы, да с такими оборотами…
– Да, да, – вступился посреди гогота Конфитюр. – Я читал. Это и сейчас там значится. Просто кто-то неправильно вбил Вам материал по докладной о Вашем однофамильце. Бывает такое… Хм… Конечно, не по всем можно раскрывать информацию. Не забывайте о закрытых работниках и, наоборот, об оступившихся людях, которым нужен шанс обнулиться и начать сначала. Но как общая идея…
– Мало того, – затараторил окрылённый Костик. – С помощью персонального устройства – типа электронного паспорта или сертифицированного приложения в телефоне – допустим, можно в метро или кафе ознакомиться с резюме и репутацией открытых личностей. Знаете, в коллективных играх это присутствует…
– И грамотно подкатить к понравившейся девушке, – как-то прохладно перебил его Юрист. – Исключив массу ошибок на первой стадии, да?
– Пусть и так, а ты уже считаешь это несущественной частью жизни? – подтрунил над ним неожиданно историк.
– Да нет, просто считаю, что он действительно предложил нормальное решение вопроса, поднятого в начале. Как-нибудь потихоньку дополнительно обмозгуем это дело. И очень хорошо, я нахожу, что для этого не требуются значительные ресурсы и масштабы. Начинать можно в любом месте с малого. Проблемы будут, но…
– Дорогу осилит идущий! – продекларировал юстировщик. – А у меня, пардон, уже начинаются голодные позывы.
– Давай я пиццу на всех закажу? – предложил банкир. – Лично я тоже проголодался.
– С вашими желудками, – вмешался доктор, – кефир, творог и каша. Какая пицца?!
– Мы уже хорошо поработали. Может, того, начальник, по домам?
– А кто запишет всё в протокол?
– Э-э, мы договаривались без записей. – Банкир как-то посуровел и посмотрел на астронома.
Тот сразу нашёлся:
– Пусть будет лишь структура основных идей и предложений, эдакая методичка.
– Вот и отлично, – встал с места Жерех. – А то я своей обещал помочь пропылесосить, а время уж…
– Погоди, есть ещё вопрос, – стал тормозить его астроном. – Меня просили рассказать сегодня про исхименитов.
– Уж не знаю, созвездие это твоё новое или вымерший народ какой, – извинительным тоном забубнил лазерщик. – Но лучше присовокупим это к докладам на следующий раз. Об истории развития общественных политических систем, о работе госдум Российской империи. И твой, про этих, как их там…
Народ стал подниматься, и патрону стало неприятно, что его лишили ожидаемого рассказа. В очередной раз он подивился отсутствию элементарной дисциплины у научных мужей. Сидел только банкир. Как это Директор при его стаже позволяет такое поведение, пусть и независимым концессионерам? Он перевёл взгляд на председателя, тот только хитро покривился и изрёк:
– Исхимениты? Это те, про которых тебе рассказала Шахерезада?
Жереха как подсекли. Он дёрнулся, замер, и его словно повело назад. Эффект, произведённый одним только именем, был практически театральным, что, впрочем, имело необходимое действие и на остальных, которые потянулись на место вслед за лазерщиком.
– А впрочем, не царское это дело – пылесосить, – пробубнил тот и, как есть в пальто, сел на своё кресло у окна. – Ради такого дела можно и потерпеть.
Банкир достал из-за пазухи пакет с копчёными орешками и кинул голодающему бедолаге. Доктор тут же изъял их из рук, вернув обратно владельцу, взял со стола начатую бутылку с водой и со словами «Тебе полезно за двадцать минут до еды» передал юстировщику. Все сели назад. Патрон оценил мягкий ход Директора, заодно ещё раз заметив степень влияния упомянутой персоны на знакомых с ней граждан.
– Рассказ, собственно, не будет долгим, – начал астроном. – Минут пять, не более. Этимология этого слова, к сожалению, неизвестна. Я его услышал только недавно, и, как следует из кратких объяснений, доведённых до меня, им обозначают некую группу людей, управляющих властью в стране посредством воздействия на меньшую часть населения, которая, в свою очередь, обеспечивает мнимое большинство на выборах. Это не теория заговора, а просто описательный элемент современных политических реалий в странах с демократическим устройством.
В самом деле, демократию мы понимаем как власть народа, власть большинства. Но если посмотреть на циферки, то получается интересная картина. Сразу говорю, моя выборка не претендует на статистическое исследование, просто беглый взгляд на основании общедоступных данных в интернете. Итак, начну с выборов президента России в 1996 году. Явка во втором туре составила 69%. Победил Ельцин, набрав 54% голосов. Сопоставив процент пришедших на выборы с процентом проголосовавших за победителя, получаем, что реально его выбрало 37% населения, имевшего право голоса.
– Хорошая температура, а, док? – буркнул Нарзак.
– Нормальная, не сбивай его, – потерев нос, ответил Чехонте.
– Следующие выборы президента России, уже в 2000 году. Явка такая же – 69%. Победил Путин с 53% голосов. То есть 37% населения. Такая же картина, да? Потом она уже меняется. Последние выборы Путина (2012): 65 на 64 – соответственно, 41,5% населения.
Далее возник спор о причинах повышения процента, затянувшийся минут на десять, где Юрист вспомнил, что Муссолини в 1923 году победил с похожими цифрами: 64% явка, 65% голосов. Они снова сцепились с банкиром и перевалили уже совсем в другую тему – о понятии «легитимности власти», широко применяемом при обсуждении дел в Сирии и не только. Из клинча их вывел Жерех, у которого уже заканчивалась вода, напомнив, что надо иметь совесть по отношению к окружающим и уважение к выступающему.
– Извини, дорогой, не я этот балаган начал, – уселся в кресло разбушевавшийся Нарзак. – Расскажи, пожалуйста, что там по твоим циферкам в европейских странах.
– Там так: во Франции в 2012-м в первом туре явка 80%, победил Олланд с 29%, что составляет 23% электората. Далее Германия в 2013-м. Явка 71%, побеждает Меркель с 41% – или 30% населения. Далее… Великобритания, парламентские выборы 2015 года. Явка 66%, побеждают консерваторы с 37% – или 24% населения.
– Я уж забыл, зачем мы это слушаем всё? – встрял раскрасневшийся Юрист, который ещё не мог прийти в себя после недавней перепалки.
– К тому, – мягко пояснил астроном, – что существует характерная цифра – где-то 33% – говорящая о том, что реальную победу на выборах верховной власти приносят голоса трети населения, имеющего права голоса. Цифры немного варьируются по странам – вероятно, по уровню развития демократических институтов.
– Хорошо, а за океаном, в этом оплоте демократии – Штатах – что?
– Тут я затрудняюсь, мне не совсем понятна была при беглом просмотре их система выборов. – Он вопросительно посмотрел на Костю.
– Да, да не вопрос, я поясню, насколько я это помню, – опять встал с места юноша. – Если конкретно говорить о выборах президента, то они двухступенчатые, и в итоге голосует коллегия выборщиков, что приводит к расхождению с реальным процентом голосов избирателей. Это создаёт проблемы для представления цифр в Вашем формате. Но по 2012-му я помню хорошо: ожидали рекордную явку выше 60%, но получилось чуть менее. А выиграл Обама с 51% проголосовавших.
– То есть те же 30%!
– И какой мы из этого можем сделать вывод?
– Такой, – предположил Юрист, – что в реалии активная треть, а не бо́льшая половина населения, как мы привыкли полагать, определяет политическую жизнь страны. А значит, задача малой группы лиц, обладающих административным, и/или финансовым, и/или медийным ресурсом, резко упрощается и становится нормальной управленческой задачей по использованию этого самого ресурса.
– Соответственно, эту группу и их окружение ты называешь исхименитами. Что ж, ценное уточнение на будущее, – резюмировал председатель. – Спасибо.
– Есть ещё один момент, который я заметил при подготовке цифр. Думаю, он тоже будет интересен.
– Валяй.
– Это уровень явки на региональные выборы. Во всеобщий день голосования 14 октября 2012 года явка избирателей по Московской области составила в среднем 24%. Во многих регионах России проголосовали только 25-30%. На выборах в Мосгордуму 2014 года явка была 21%. Или вот: на выборы депутатов в Томске в сентябре 2015 года пришло всего 17%.
– То есть это просто слив выборов, – насупился Юрист. – А я вам говорю, выбирают сверху, а не снизу – поэтому никто и не идёт. У назначенных врио областей рейтинги всегда далеко за 60% и никакой «самодеятельности».
– Вообще-то в Нью-Йорке в 2013-м на выборы мэра пришло тоже только 24% избирателей. Я точно помню, поскольку живу там, в Сохо. Это нередкая картина и для других мест в Штатах и Англии. Народу просто, извините, пофиг. Мы с друзьями это обсуждали как-то на форуме. И причины там не в том, что назначают. Они скорее в том, о чём мы говорили в начале: в недоступности контроля и прозрачности, информативности. В невозможности оказывать какое-либо влияние на принятие решений даже на местном уровне, что и приводит к пассивности, к этой вашей инфантильности, когда людям проще выбрать центрального лидера и надеяться, что он поведёт в правильном направлении. Президент ведь – лицо публичное, всё время под надзором медиа. Вот и создаётся иллюзия, что его действия понятны и прозрачны, он не обманет.
– Ну как же так, как же так? – запричитал юстировщик, вид которого был уже палевым. – Ведь всё, что нам надо: больницы, школы, стадионы, парковки, дороги – всё это определяется здесь, на местном уровне, на черта нам госполитика?
– Не будем по второму кругу говорить об одном и том же, – сказал Директор. – Уже ясно, что отстраивать надо с низов. Повторюсь, нужна модель, которая будет применима не только на местах, но модель мультипликативная, прилагаемая на всех уровнях. Это и есть цель нашего сборища.
– Вы знаете, это всё так, – встрял историк. – Но было бы неправильно не упомянуть то, чего не сказал юноша и без понимания чего ваша модель крякнется.
– И что это?
– Это лидерские качества, понятие лидера вообще. Так уж повелось, и, возможно, это зашито в нашей органике, что людям проще переложить свои стремления и, конечно, ответственность на человека, который, по мнению масс, способен эффективно нести это бремя.
– А что нам скажет академическая наука о лидере и власти? – попытался перевести стрелки банкир на доктора, который сидел безучастно, сложив руки на скрещённых коленях.
– Нет уж, увольте, это философия, тут вам не ко мне, а к огородникам, – любезно переправил он мяч обратно к историку.
– Да, тема не на один вечер, но я коротенечко, минут на сорок, – благодушно и шутливо принял тот разговор на себя.
Но тут вскочил Жерех и с нездоровым видом ринулся вперёд:
– Это уж слишком, извините…
– Ты куда?
– Я тебе про твою воду потом расскажу, – кинул он, не оборачиваясь, доктору. – Экскьюз ми, – чуть не протаранив Костика, буркнул он на галопе.
– Дверь в туалете плотней закрывай, а то от сквозняка будет хлопать, – едва успел прокричать ему председатель и затем тихонько добавил: – Похоже, с его желудком он уже подвиг совершил, пересидел, давайте потихоньку закругляться.
– Я совсем коротко, – слегка сконфузился историк. – Теорий на эту тему много, и все вы, конечно, проходили теорию марксизма-ленинизма с её понятием об обязательных предпосылках. Но вообще-то, по моему скромному мнению, никаких ярко выраженных предпосылок не было: ни при создании Персидской империи Киром, ни Македонской – Александром, ни Гуннской – Аттилой, ни Монгольской – Чингисханом, ни Бонапартием, ни Гитлером и прочими. Народ чувствует, что за счёт неординарных способностей лидера можно резко подняться, словно вытянуть выигрышный билет. И это совершенно противоречит той самой пассионарности, равно как теории Гурджиева об особой побуждающей энергии. Конечно, роль лидера огромна – без него построенное здание, как правило, рассыпается. Но важно заметить, и тут я согласен с Михайловским и Каутским…
– С Каутским? Тем самым? – перебил его банкир.
– Да, с тем самым. Вспомнили его у Булгакова? Так вот, они считали, что сила личности многократно возрастает, если за ней идёт масса, стремления которой совпадают со стремлениями лидера. И за это многое прощается. На этом я и остановлюсь, чтобы не отнимать ваше время. А так споры по этой теме ведутся от античности и не унимаются до сих пор. Там можно выделить и Гегеля, и англичанина Карлейля, и наших соотечественников Льва Толстого и Георгия Плеханова. Если кому будет интересно, милости прошу на чай в мою беседку, с удовольствием расскажу.
Повисла тишина. По всему было видно, что силы и внимание присутствующих были исчерпаны. Поэтому председателю пришлось закруглять заседание:
– Хорошо, и с исхименитами разобрались. С инфантильностью, пассионарностью и лидерами – тоже кое-как. Наверное, можно и расходиться. Надо только накидать сухой остаток на бумаге. Костик, ты поможешь?
– Шеф, при всём уважении, это не моё. Я просто ненавижу писать. Если хотите, я лучше пол помою.
– Я помогу, – вступился историк. – Пусть парень уже отдыхает. Это нам, старикам, делать нечего, только и остаётся что читать-писать, а молодёжь пусть развлекается.
Народ стал расходиться. Нарзак подхватил Костика и поволок его знакомиться с сыном. У него уже явно созрели планы, как достойно провести вторую половину выходного дня. Доктор пошёл искать Жереха. Юрист, торопливо извинившись, побежал по делам. Патрон остался сидеть в углу у радиаторной трубы. Вид его был вдумчивый и отстранённый. Историк подсел к столу председателя и начал писать быстро, с интересом выцепляя главное из резюмирующих слов собеседника.
Прошло минут десять. Они писали. В коридоре всё ещё бубнил доктор, бережно опрашивая освободившегося Жереха. Тот вскоре зашёл в кабинет вроде бы забрать одежду, но тоже присел к столу и, когда писанина закончилась, как бы нехотя начал разговор:
– А вы заметили? Он сказал: «Перемагнитить пассионарность».
– Парень-то? Да, и что?
– Я вот тут задумался: а к кому относятся программисты? К гуманитариям или технарям? Ведь вроде пишут на виртуальных языках программирования – значит, гуманитарии. Но при этом описывают модели, создают алгоритмы – то есть они разработчики.
– И?
– Перемагнитить пассионарность этноса… Значит, он её воспринимает как некое совокупное поле, запасённую энергию, способную менять свои свойства и характеризуемую петлёй гистерезиса, понимаешь? Значит, точно технарь.
– Не мучайся, он скорее айтишник, а не чистый программист. Так что ты прав – технарь. Но…
– О-о, неплохо для бывшего директора, – буркнул разведчик, но вид его по-прежнему был отстранённый.
– А мы, по-твоему, современную технику всё на кульманах создаём с логарифмической линейкой? – пропустив колкость, ответил председатель и, повернувшись обратно к Жереху, тихо спросил: – Ты к чему это? Что-то хотел?
– Да, есть в этом один неприятный момент, но я о нём лучше потом как-нибудь… Я тут пока сидел… там… подумал о лидерах и людях. – Он взял со стола модельку вращающейся молекулы и заговорил на своём языке: – Вот человек, по сути как молекула – он под воздействием внешних факторов или собратьев возбуждается, создаётся инверсия нацеленности, и он излучает на определённой длине волны. Чем выше накачка, тем активнее излучение. Важно, до какого уровня он возбуждается, что будет излучать. Всё это спонтанно и потому рассеется. Но вот лидер задаёт общий тон, как бы выставляя резонатор, и появляется мощное, синхронное, когерентное селективное излучение. А всё остальное, как бы интересно и важно оно ни было, исчезает, не генерируется. И наши главные тональности, к сожалению, совсем не хороши. Но сильны. Это, допустим, агрессивность и обиженность – получаем военный реваншизм. Жадность и алчность – получаем повальный «МММ». А тщеславие и гордыня? А религиозный фанатизм? И их энергия нарастает сама по себе, она не конечна, в отличие от тепловой энергии в процессе горения. Алчность порождает ещё бо́льшую алчность и растёт дальше. Но наши лучшие качества – это обертоны, понимаешь? Творчество, духовный поиск, любовь. Строить излучение на них – это наука и искусство.
– Лазеры – не мой профиль, ты же знаешь. Хотя всё, что ты говоришь, мне прекрасно понятно. Резонаторы – это чисто твоё. Вот и придумай, как можно всё было бы выстроить по уму, генерируя только самое «высокое» излучение.
– Да-да, это чертовски интересно, – подключился историк. – Создать гиперболоид, в котором резонансом усиливались бы лишь лучшие черты человечества. И творчество, и духовный поиск тоже ведь бесконечны. Почему бы не попробовать на них…
– Только для определённой группы лиц, для меньшинства, – согласился юстировщик. Его смущал пристальный взгляд внезапно пришедшего в себя патрона. – Но есть техническое решение: когда нам надо создать излучение не на главных тонах, мы проводим селекцию в специальной среде «генератора», а затем уже выводим в основной объём «усилителя». Понимаете мою мысль?