И Маша и представить себе не могла, что её папа хороший только потому, что всегда и во всём слушается маму. Даже если папа сильно-сильно занят и много-много работает, если маме нужно по магазинам, папа бросал всё, и вёз маму по магазинам. И Маша вспомнила, что папа ни разу не отчитывал маму, а только мама отчитывала папу, и всегда за дело, потому что мама никогда никого не отчитывала без дела.
– А мой папа «плохой», – грустно вздохнул Динозаврик, – он всегда хотел, чтобы мама его слушалась. Поэтому он здесь, на Выставке, а не там, где живут «хорошие» папы – в Музее, – и Динозаврик ещё раз вздохнул.
– И что это всё одни плохие папы? – ужаснулась Маша, уже по-другому посмотрев на всех этих ещё недавно восхитивших её динозавров.
– Да, – грустно согласился Динозаврик.
Динозавры, и правда, показались теперь Маше какими-то «плохими»: вот тот, что стоял на задних лапах, слишком страшно скалил пасть, а у того, что склонился над папоротником, гребень был каким-то облезлым. Словом, в каждом динозавре Маша заметила какой-то неприятный изъян: слишком большой, слишком кривой, грязный, злой, некрасивый.
– Пойдём, я отведу тебя к маме, – она взяла Динозаврика за лапку.
– А папа? – с вопросом смотрел Динозаврик. – Нет, – и на его зелёной щёчке блеснула маленькая слезинка. – Я не хочу жить с «хорошим» папой, я хочу жить со своим, – и, сказав, он вернулся в заросли тряпично-пластмассового папоротника и уткнулся в большую лапу большого сердитого вида динозавра. Но как только он прильнул к большой лапе, Маша заметила, что сердитая морда большого динозавра смягчилась, и даже чуть улыбнулась; и незаметно, только кончиком хвоста, он обнял своего маленького Динозаврика, и Маше даже послышалось, что эта морда что-то прошептала: что-то доброе и очень ласковое.
И Маша, наверное, только сейчас поняла, как она сильно-сильно любит своего папу, и крикнув: Папа! – побежала через весь зал, и, наверное бы, споткнулась и расшиблась, если бы её не подхватило что-то сильное, не подняло вверх и не прижало к груди.
– Ты чего так испугалась, моя девочка? – услышала она совсем близко знакомый мягкий голос.
– Папа, я тебя очень сильно-сильно люблю! И не хочу никакого другого папы! – и до самой машины Маша крепко обнимала шею своего папы, и всё боялась, что папу у неё отнимут и отправят на Выставку.
***
А вечером, когда папа рассказывал Маше перед сном сказку, Маша очень попросила папу свозить её в Москву в Палеонтологический музей. Маша решила обязательно «по-женски» поговорить с мамой доледникового Динозаврика и убедить её не выгонять больше папу из Музея, а сделать так, чтобы у Динозаврика были и папа и мама.
И папа подумав, и сверив календарь, пообещал своей девочке Маше, что на следующей неделе они обязательно всей семьей поедут в Москву, потому что мама давно просила папу свозить её погулять в один очень любимый всеми мамами и бабушками монастырь.
Глава четырнадцатая
в которой Маша познакомилась с Грустным Мороженщиком, и узнала, что бесплатно делать добрые дела очень опасно
Всю неделю Маша жила в ожидании поездки в Москву, в Палеонтологический музей. Но и в эту неделю с ней, конечно, не переставали происходить удивительные истории.
И одна такая история, как и многие другие, произошла в магазине, куда Маша пошла погулять с мамой, естественно, только за хлебом.
Маша, сколько себя помнила, знала – добрые дела делать хорошо. Но Маша и не знала, что, бесплатно, добрые дела делать не то что нехорошо, а даже опасно. Особенно если это доброе дело касается мороженого.
Когда Маша и мама вошли в магазин, чтобы купить к обеду только хлеба, маму взяла в плен волшебная тележка. Но так как Человечек-Ящерка и Маша стали друзьями, Человечек-Ящерка подбрасывал в мамину тележку только самые свежие продукты и по самым выгодным скидкам и предложениям. Всё-таки он был Человечком-Ящеркой и совсем ничего подбрасывать просто не мог, это было выше его сил. Даже когда Маша просила его больше не подбрасывать, Человечек-Ящерка пожимал плечиками и говорил: «Ничего не могу поделать, это выше моих сил», – и подбрасывал что-нибудь ещё по какой-нибудь очень большой скидке. Так что эта обыкновенная прогулка «только за хлебом» утомила даже маму, но и она ничего не могла с собой поделать, когда видела какое-нибудь ну очень выгодное предложение, и со вздохом опускала это «предложение» в тележку – предложений было так много и все они были такими выгодными, что в тележке просто не оставалось места – потому мама и вздыхала.
Маша даже чуть не превратиться в капризную девочку – готова была страшно обидеться, как на маму, так и на Человечка-Ящерку, а может быть и похуже – заплакать. Когда мама подошла к кассе и собиралась расплатиться, а Маша вышла за кассу, как Человечек-Ящерка, со словами: «ничего не могу с собой поделать», взял и отвёз тележку (а за тележкой и маму) к какому-то стеллажу с безумно выгоднейшим предложением. И Маша осталась у кассы совершенно одна. Как вдруг кто-то протянул ей мороженое.
– Спасибо, – вежливо отвечала Маша и взяла мороженое. Маше стало страшно интересно, кто же это подарил ей мороженое, но кто подарил ей мороженое, Маша не увидела, потому что рядом никого не было.
– Это Грустный Мороженщик, – услышала Маша знакомый голос, оглянулась и увидела Умную Волшебницу.
– А почему он грустный и почему я его не вижу? – ещё раз оглянувшись, спросила Маша.
– А он боится, – отвечала Умная Волшебница.
– Меня? – удивилась Маша.
– Нет, он боится делать добрые дела.
– Почему?
– Потому что он делает их бесплатно, а это очень опасно – делать добрые дела бесплатно.
– Почему? – совсем удивилась Маша.
– Потому что бесплатный сыр бывает только в мышеловке, спроси у Церковной Мыши, она подтвердит.
– Но это же не сыр, а мороженое, – возразила Маша. – И Мороженщик подарил мне мороженое просто так, без мышеловки. И, в конце концов, я девочка, а не мышка.
– Поверь, Мороженщик тоже этого не понимает, – согласилась Умная Волшебница. – Но когда он дарил мороженое открыто, многие мамы не верили, что он дарит просто так и бесплатно. А одна мама так просто приказала одному папе, и папа взял и отвел его в полицию.
– Какой ужас! – ужаснулась Маша.
– Вот-тот, – согласилась Умная Волшебница, – ужас и есть. Я говорила ему, что если он хочет от чистого сердца дарить детям мороженое, то пусть он оденется в клоуна, нарисует на костюме чистое сердце, и говорит всем, что это не просто так, а рекламная акция. Потому что сегодня у людей столько дел, что они, пока им не нарисуешь сердце и не скажешь, что оно чистое, никто не поверит. Вон, посмотри, – Умная Волшебница кивнула на большой рекламный щит, где очень счастливая мама и очень счастливая девочка брали мороженое у очень счастливого клоуна с чистым сердцем на костюме. И стрелка показывала, куда надо идти, чтобы стать счастливым и тебе бы дали мороженое.
– И что он? – спросила Маша, – согласился нарисовать себе чистое сердце?
– Не захотел, – отвечала Умная Волшебница. – Сказал, что добрые дела не начинаются с обмана.
– А почему он просто так дарит мороженое? – резонно спросила Маша.
– А ему жалко смотреть, когда маленькие дети, вместо того чтобы играть и веселиться, ходят с мамами по магазинам или сидят на лавочках и смотрят в волшебные шкатулки.
– Поэтому он грустный?
– Сейчас сама все поймешь, – отвечала Умная Волшебница.
– Господи, вот ты где! – облегчённо всплеснула мама, но ту же отчитала Машу: – Ты почему здесь? Ты почему отошла от меня? И откуда у тебя мороженое? – спросила даже испуганно.
– Подарил Грустный Мороженщик.
– Кто? – не поняла мама. – Где он?
– Ты его не увидишь, он боится делать добрые дела.
– Никогда ничего не бери у незнакомых. А вдруг он хотел тебя обидеть.
– Вот-вот, – с пониманием вздохнула Маша. – Он так тоже считает. Поэтому и не показывается, потому что почему-то обижают именно его, – и Маша ещё раз вздохнула. – Как же все это странно, – сказала она задумчиво и посмотрела на мороженое, которое совершенно уже растаяло.
– Вот, – мама показала Маше на «счастливый» рекламный щит, – ты думала, я про тебя забыла? А мы прямо сейчас пойдем с тобой в кафе и поедим мороженое, – и, забрав у Маши растаявшее мороженое, мама достала телефон, чтобы позвонить папе, и папа бы всё бросил и приехал к магазину, что забрать покупки и отвезти домой, пока его девочка Маша вместе с мамой будут есть мороженое. – И никогда ничего ни у кого не бери, – сказала мама строго.
– Даже если мне это подарили от чистого сердца? – спросила Маша.
– А откуда ты знаешь, от какого сердца тебе это подарили? – возразила мама и спросила: – ты меня поняла, доченька?
– Да, – кивнула Маша и поняла, почему Грустный Мороженщик такой грустный и боится делать добрые дела. Потому что чтобы делать добрые дела, сначала надо надеть костюм клоуна, и на костюме нарисовать чистое сердце. А так разве поймёшь – от чистого сердца это доброе дело или нет – если это сердце не видно.
Глава пятнадцатая
в которой Серую Ворону выбрали Главной Птицей Двора
Наступил День выборов. Во всех дворах города важные птицы выбирали себя в Главные Птицы Двора.
В этот выбирательный вечер, Маша, как обычно, вместе с папой вышла гулять во двор.
Маша очень любила гулять в своём дворе, потому что он был «благоустроенным». Это слово Маше очень нравилось, она его часто слышала от добрых бабушек, которые сидели на лавочке возле подъезда, где жила Маша и обсуждали всё-всё-всё, что видели, что во дворе происходит. Иногда, когда Маша вместе с мамой выходила погулять по магазинам, мама останавливалась возле добрых бабушек и, конечно, поздоровавшись, могла много-много времени пообсуждать вместе с бабушками какой их двор «благоустроенный»: и новая детская площадка, и возле подъездов новые лавочки (что, конечно, бабушкам очень нравилось), и новые дорожки, и новые мусорки, и новый дворник, который приехал из какого-то очень далека, и был очень тихим и молчаливым. Не то что, который до него был. Который до него был, постоянно с бабушками ругался, за то, что бабушки очень любят кошек, а который приехал, не ругается,– именно всё это новое (и дорожки, и лавочки, и дворника) добрые бабушки и называли «благоустройством».
Для самой же Маши «благоустройством» во дворе была кормушка для птичек. Маша вместе с папой, сама смастерила эту кормушку и сама (вместе с папой) повесила её на Старый Тополь, прямо над домом Серой Вороны. Маша очень любила подсыпать в кормушку зёрнышки и смотреть, как маленькие птички (какие-нибудь воробушки или синички) забирались в эту кормушку и клевали зернышки.
Во дворе, птиц, вроде бы, жило много, но все они были или голуби или галки, и одна Серая Ворона. И ни одного воробушка, ни одной синички. А как Маша повесила кормушку, то словно чудо произошло – воробушек прилетел, а за ним и синичка. И Маша так этому обрадовалась, этому чуду, что каждый вечер подсыпала в кормушку зернышки, и старалась подсыпать самые разные, чтобы у воробышков и синичек рацион был разнообразный и сбалансированный – мама всегда говорила, что рацион должен быть только таким. А голубям и галкам кормушка не понравилась – слишком она была для них маленькая. Папа смастерил такую красивую (как японская пáгода), но такую низкую крышу, что галки и голуби только и могли, что на верхушке пагоды посидеть, точно они какие-нибудь японские императоры, а до зёрнышек им ну никак было не достать, как они не пытались. И все маленькие мусорки возле подъездов, все стояли как японские пагоды с крышками, так что и в маленькие мусорки галкам было не добраться. Потому они и любили Большую Мусорку, которая стояла на краю двора. Они забирались в эту Большую Мусорку, доставали из неё мусор, который Маша выносила вместе с папой, когда выходила на прогулку, и разбрасывали его по всему двору. А потом вместе с голубями громко ругались из-за этого мусора, наверное, кто этот мусор будет убирать. Убирал всегда тихий и молчаливый дворник. И галкам и голубям это страшно не нравилось, наверное, они сами хотели убрать (они же намусорили), но так как они только спорили, кто будет убирать, то убирал Тихий Дворник (наверное, убирать за галками и голубями мусор была очень ответственная и важная работа, раз дворник ради этого приехал из какого-то очень далека). Дворнику вообще за всеми приходилось убирать, даже за дворовыми кошками и собаками, которых очень любили добрые бабушки и аккуратно выбрасывали им из окна всякие объедки. А кошки и собаки эти объедки, совсем неаккуратно, вместе с галками разбрасывали дальше по двору, и, конечно, спорили, кто всё это будет убирать.
А воробушки и синички с ними не спорили. Они забирались в кормушку-пагоду, и клевали свои зёрнышки. А потом улетали.
Но вернёмся к выбора, которые Маша увидела своими собственными глазами (раньше она такое видела только по телевизору, когда папа и мама его смотрели).
Как уже известно, Серая Ворона занялась общественной деятельностью и стала активно бороться за птичьи права. Но бороться за птичьи права без крика и шума, наверное, было просто невозможно. И когда Маша вышла во двор, она увидела настоящий птичий базар возле Старого Тополя.
«Наверное, они опять спорят, кто будет убирать весь тот мусор, который они принесли с Большой Мусорки, и который им аккуратно выбросили из окон добрые бабушки», – подумала Маша и решила подойти и послушать – договорятся они или, как всегда, нет.
Маша, к слову, сама любила покормить голубей. Правда она не выбрасывала объедки из окна, а выносила их в пакетике и высыпала на травку.
Итак, когда Маша подошла к Старому Тополю, возле которого шумели птицы, она увидела вот что.
Возле Тополя, на самой макушке кормушки-пагоды, наверное, чтобы казаться выше всех, величественно расправив крылья, сидела сама Серая Ворона. В лапке она держала листик бумаги, на котором было что-то написано, и это что-то Ворона читала галкам и голубям.
– Уважаемые галки и голуби, – читала Ворона, – сегодня очень ответственная минута. Потому что в эту минуту вы выбираете меня в Главную Птицу нашего Двора.
– А почему это мы должны тебя выбрать в главную птицу? – возразила одна очень взъерошенная Галка. – Может быть, я хочу быть главной птицей.
– Ну, во-первых, – не растерялась ворона, – у меня самые красивые глаза. А всем известно, что если кого и выбирают, то за красивые глаза, – и Ворона повернула голову всем так, чтобы все убедились, что у неё самые красивые глаза.
– А во-вторых? – ехидно так каркнула Взъерошенная Галка.
– А во-вторых, – и Ворона выдержала паузу, – именно над моим домом девочка Маша повесила свою замечательную кормушку, которую она сделала своими руками. А абы над каким домиком кормушки вешать не станут! – и Ворона так значительно это прокаркала, что не то что Взъерошенная Галка, а вообще все галки и голуби не нашли, что сказать и промолчали.
– Вот, – победно продолжала Серая Ворона.
– И какая нам польза, что ты будешь Главной Птицей? – спросил Сизый Голубь.
– Я буду активно бороться за ваши птичьи права, – торжественно заявила Серая Ворона.
– Это как? – не понял Сизый Голубь, он вообще был непонятливой птицей, и ему всегда всё приходилось пояснять.
– Я добьюсь, что вы сможете свободно летать куда хотите, – пояснила ему Серая Ворона.
– Это как? – опять не понял Сизый Голубь.
– Ты куда сейчас хочешь лететь?
– Сейчас никуда. А когда захочу – на Большую Мусорку.
– Вот – и это твоё право! И я за это буду бороться.
И Сизый Голубь так удивился такой простой мудрости, что больше ничего не сказал, как и ничего, конечно, опять и не понял.
– Выбирайте меня Главной Птицей, и ваши права станут вашими правами.
– Хлопайте же все, хлопайте! – кстати подбодрила всех Газетная Утка (потому что там где выборы, там обязательно кстати появлялась Газетная Утка и всех кстати подбадривала) и первая захлопала крыльями, а за нею и все захлопали, правда, многие галки не поняли, зачем надо хлопать, потому что не слышали, потому что ругались за объедки. Но раз все захлопали, захлопали и они. А некоторые и закаркали.
– А я хочу попробовать вкусных зёрнышек, которые девочка Маша насыпает в кормушку, а попробовать не могу, – после бурных аплодисментов сказал Сизый Голубь.
– И это твое право! – не растерялась Ворона, – и за это я буду бороться!
– Это как? – Сизый Голубь опять не понял.
– Я буду бороться за твоё право хотеть попробовать вкусные зёрнышки! – Ворона так красиво так вывернула лапку, что не удержалась, поскользнулась, чуть не упала, удержалась, кормушка качнулась, и из кормушки случайно высыпалось несколько вкусных зёрнышек.
– Смотрите! – закрякала Газетная Утка, – Серая Ворона выполнила свои предвыборные обязательства! все голосуем за Серую Ворону!
И все захлопали и закаркали.
И Серая Ворона стала Главной Птицей Двора. А галки и голуби разлетелись по двору – кто на Большую Мусорку, кто под окна добрых бабушек, а кто так – куда ему хотелось.
«Совсем как в телевизоре», – подумала Маша и тоже побежала, куда ей хотелось, а хотелось ей покачаться на новых качелях, пока их никто не занял, потому что на качелях любили все покачаться, до того они были благоустроенные.
Глава шестнадцатая
в которой Маша не только узнала, что такое Испанский стыд, но даже сама его испытала
В этот вечер, папа вернулся с работы как обычно, и как обычно, Маша вышла с папой гулять во двор. И как же она удивилась, когда на скамеечке, что стояла на дорожке под кустом сирени, увидела свою старую знакомую – Настоящую Принцессу. Принцесса ничуть не изменилась: всё в том же голубом платье, с тем же золотым бантом, и в тех же голубых туфельках. И королевский пудель Элтон, всё так же преданно сидел у ног Настоящей Принцесс и преданно смотрел ей в глаза, немедленно ожидая от неё любых приказаний и готовый немедленно их исполнить.
– Здравствуй, Лиза, – Маша прекрасно помнила, как зовут Настоящую Принцессу и, конечно, поздоровалась с ней.
– Здравствуйте, – нисколько не вспомнив Машу, особенно вежливо поздоровалась Принцесса. – Мы знакомы? – спросила.
– Конечно, знакомы! – удивилась Маша, – мы вместе гуляли на речке Дон и хотели полепили куличики, но тебя позвала твоя фрейлина-гувернантка.
– Да? – так и не вспомнила Принцесса. – Хорошо, – отвечала со своей особой вежливостью. – А я вот тут скучаю, – вдруг призналась. – Хотите, поскучаем вместе?
– А чего не качаешься на качелях? – удивилась Маша, которой совершенно не хотелось скучать не вместе не по отдельности, – качели свободны, мальчишки по двору бегают, в зомби играют. Хочешь, вместе с мальчишками в зомби поиграем?
– В зомби? – ужаснулась настоящая Принцесса, а это как?
– Это надо бегать друг за другом, догонять, а потом есть мозг, – совершенно бесстрашно рассказала Маша, как надо играть в эту интереснейшую игру.
– Знаю, сразу скучно отвечала Принцесса. Моя мама-королева с моим папой-королём в эту игру играли: папа бегает по замку, что-то кричит, топает ногами, а мама сидит, красит ногти и говорит: «Хватит мне есть мозг». Нет, мне эта игра не нравиться. Мама с папой так в эту игру доигрались, что папа ра-зо-рил-ся, – удивительно на распев пропела Настоящая Принцесса. – И теперь мы с мамой улетаем в Испанию. Потому что мама нашла себе нового испанского короля.
– А почему твой папа-король разорился, и как это – «разорился»? – Маше стало так интересно, что она забыла и про мальчишек и про зомби, села рядом с Принцессой на скамеечку, и с любопытством посмотрела на совершенно спокойное и очень красивое, как у очень дорогой куколки, лицо Настоящей Принцессы.
– Как разорился? – Принцесса привычно достала золотое зеркальце, привычно пальчиками чуть тронула и так идеально уложенные голубые волосы, и привычно убрала зеркальце в сумочку, – как сказала моя мама-королева: потому что он вёл себя как ненастоящий король. И слишком много топал ногами. Я поняла, что папа просто протопал свое королевство. Но во всём он обвинил мою маму-королеву. А настоящие короли во всём винят только себя, – и Принцесса, сказав это, так элегантно качнула ножкой, и надула губки таким красивым бантиком, и послала своему пуделю такие мимимишные чмоки-чмоки, что её королевский пудель радостно подскочил и вильнул хвостиком, совершенно уверенный, что с ним сейчас будут играть.
– Как всё-таки скучно, – отвернувшись от пуделя, Настоящая Принцесса совсем чуть-чуть склонила свою как у куколки красивую головку.
– А пойдём, куличики полепим! – Маше почему-то так жалко стало Настоящую Принцессу: и что папа-король её разорился, и что она улетает в Испанию к новому папе, пусть он и испанский король, и что она одна сидит на скамеечке и ей скучно, когда во дворе столько всего интересного. – Или, лучше, я познакомлю тебя с Серой Вороной, она как раз сейчас дома, – и Маша подскочила со скамейки и взяла Принцессу за её кукольно красивую ручку.
– С вороной? – Принцесса удивилась, – а она приличного общества?
– Самого приличного, – уверила Маша, – вчера её выбрали Главной Птицей Двора, и она теперь борется за птичьи права.
– А птичьего гриппа у неё нет?
– Ну что ты! – зауверяла Маша, – наши птицы самые здоровые птицы в городе, у них ни то, что гриппа, к ним вообще никакая зараза не липнет. Потому что им наши добрые бабушки каждый день что-нибудь из окон полезное для их здоровья выбрасывают. И они такие здоровые, что хоть в Зоопарке их показывай, – вот какие они здоровые!– и Маша махнула в сторону стайки галок, которые очень возбужденно спорили, кто же будет убирать весь тот мусор, что они раскидали по двору.
– Да? – всё еще сомневалась Принцесса. – А я слышала, что вороны – воровки.
– Это бессовестная клевета! – каркнуло над ушами девочек так, что и Маша и Принцесса аж вздрогнули, – это сороки – воровки, а мы, вороны, приличные птицы и глупостями не занимаемся. – Ворона, которая всё это время сидела на крыше кормушки-пагоды, что висела на Старом Тополе, всё слышала и не могла промолчать, когда на весь её вороний род навели такой тень на плетень. Спустившись на скамеечку, Серая Ворона показала Принцессе свои красивые глаза, за которые её и выбрали Главной Птицей – сначала левый, потом правый, убедилась, что Принцесса оценила красоту её глаз, и только тогда каркнула:
– Здравствуйте.
– Здравствуйте, – чуть смутившись, поздоровалась Настоящая Принцесса; смутившись и от неожиданного такого представления, и от того, что явно обидела Ворону. Принцесса была так воспитана, что старалась никого не обижать.
Только Серая Ворона уселась на скамейке, пудель Элтон немедленно зарычал.
– Фу, животное, – каркнул ему Ворона. Ворона никого не боялась обидеть: и потому что воспитания у неё такого, как у Принцессы не было, и потому что она состояла в Единой Партии Птиц, – а потому право имела. И просто, потому что она ворона. – Это может быть там у вас в Испании принято безнаказанно рычать на членов городской партии, но здесь вам не Испания.
– Элтон, англичанин,– деликатно заметила Настоящая Принцесса.
– Какая разница? – удивилась Ворона, – в нашем дворе никому на птиц рычать не позволено, об этом каждая собака знает. Не верите, вон, спросите, – и как доказательство, Ворона кивнула на всю туже стаю спорящих галок. Между прочим, вместе с галками спорили и две вполне себе холёные собачки и один до удивления толстенький котик. И котик и собачки, не обращая внимания на галок, преспокойно спорили сами по себе: котик, лежа на боку и лениво вылизывая лапку, а собачки просто сыто и довольно валяясь по траве. – Наш двор свободный от дискриминации!
– От чего? – не поняла Принцесса.
– От дискриминации, – гордо отвечала Серая Ворона, – это значит, что в нашем Дворе никто никого не обижает, – как только Ворона занялась общественной деятельностью, а особенно после выборов её в Главную Птицу, она понавыучивала столько разных умных и длинных слов, что просто пугала ими весь двор. Взъерошенная Галка с самого утра не могла в себя прийти, после того, как Ворона назвала её «оппортунисткой», а Сизого Голубя – «волюнтаристом». А всё за то, что они первыми подобрали очень вкусные и полезные для здоровья объедки, что выбросила из окна одна очень добрая бабушка, и не став их разбрасывать по всему двору, сразу всё склевали на месте.
– Как у вас тут интересно, – теперь уже по-другому, с интересом, Принцесса посмотрела на двор, где теперь будет жить её разорившийся папа-король. – А я думала, что провинция это такая скукота, а у вас тут ничего, миленько. Правда, конечно, не Испания, но думаю, папе и Элтону здесь будет весело.
– И сытно, – серьезно уверила Принцессу Ворона. – Здесь у нас настоящий Эдем, то есть – рай в отдельно взятом дворе.
– А почему мне будет весело? – не понял, и от того сразу заговорил Элтон.
– Как почему? – удивилась Принцесса. Ты остаёшься с папой. Кто-то же должен приносить ему утром тапочки, и выводить его на прогулку.
Королевский пудель был так ошарашен этой новостью, что сразу уронил голову и пал духом.
– Не переживай, – каркнула ему Ворона, – я поставлю тебя своим заместителем и ты будешь жить как собака.
– Вот видишь! – обрадовалась Принцесса, – ты сможешь, наконец, насладиться собачьей жизнью.
– Ещё как насладится, даже не сомневайтесь, – уверила Ворона.
Но Элтона, такая перспектива – с головой окунуться в собачью жизнь, видимо не обрадовала, он поджал свой стриженый хвостик и готов был уже забиться под лавку, но вспомнив, что он чистопородный англичанин, просто сел и уставился мордой в небо – в знак протеста.
Маше, почему-то стало стыдно: и за Серую Ворону, и за Пуделя и даже за Принцессу.
– А твой папа скоро придёт? – спросила.
– Не знаю, – отвечала рассеяно Принцесса. – Наверное, он сейчас волнуется и прихорашивается. Он так не хочет, чтобы я улетала в Испанию… Он говорит, что любит меня и не сможет без меня жить. – Принцесса вздохнула, – эти мужчины такие слабые, никак не могут смириться с действительностью, – мама так говорит.
Из подъезда дома вышел очень прихорошенный мужчина. «Наверное, это и есть папа, бывший король», – подумала Маша и не ошиблась. Папа, бывший король, стыдливо семеня ножками, подошёл к своей доченьке и ласково спросил:
– Я не заставил тебя ждать, о прекрасная моя Принцесса?
– Конечно, заставил, – небрежно, не глядя на бывшего папу, отвечала Принцесса. – Я так утомилась, что хочу содовой, и мороженого.
– Я как раз заказал столик в ресторане, – с поклоном отвечал бывший папа-король. – Девочка моя, – вдруг взмолил он, – не улетай от меня.
– Не могу, – отвечала принцесса, – меня ждёт новый папа. А ты протопал своё королевство. Но я оставляю тебе Элтона. Заботься о нём и вспоминай обо мне.
– Я молю тебя, не бросай меня! – бывший папа-король зарыдал, сцепив руки у груди.
– Будь мужчиной! – принцесса от возмущения поднялась со скамейки, – не позорься хотя бы перед посторонними! – но бывший папа король рыдал и позорился. – Как это не красиво, – Принцесса одёрнула край своего платья, которое бывший папа-король хотел поцеловать, – не звоните мне и не ищите меня. Теперь, Я, Испанская Принцесса. И Мне за вас стыдно. Я испытываю испанский стыд, видя ваш позор, – Принцесса круто развернулась и направилась к карете, давно ожидавшей её в конце двора.
***
Когда Принцесса уехала в карете в аэропорт, а её бывший папа вместе с её бывшим пуделем, сидели в обнимку и плакали, Маша подошла к своему папе, который неспешно прохаживался по дорожке и разговаривал с кем-то по телефону, и спросила:
– Папа, а что такое испанский стыд?
– Это доченька, – отвечал папа, – когда кто-то другой делает плохо, а стыдно тебе, что ты это увидела.
– Понятно, – вздохнула Маша, – пойдём домой, папа, а то, мне как-то по-испански стыдно, – и Маша взяла папу за руку и потянула его домой.
А на скамейке всё сидели и плакали чистопородный английский пудель и бывший папа бывший король.
Глава семнадцатая
в которой рассказывается, как Маша стала свидетельницей удивительного чуда, которое случилось с Церковной Мышью
Как всегда в воскресение, Маша вместе с мамой пошла гулять в церковь. Маме нужно было срочно пожаловаться на папу, что из-за него она страшно согрешила – у папы в пятницу был какой-то особенный праздник и потому он отвёл маму в ресторан. И в ресторане мама съела очень вкусный стейк и даже выпила чуть-чуть вина. А так как это была пятница, то это оказался страшный грех. И виноват, конечно, был папа. И потому маме срочно нужно было исповедаться и рассказать, как она из-за папы страдает.
Так вот, когда папа привёз маму в церковь, чтобы она там исповедовалась и причастилась, а сам повёз Тёму и Германа на теннис, Маша, пока мама жаловалась батюшке на папу, стала свидетельницей удивительного чуда.
Так как исповедь это таинство, то и жаловалась мама одна, тайно, без Маши, а Маша гуляла на церковном дворе. Конечно, Маша помнила про свою новую знакомую, Церковную Мышь, и решила её проведать, узнать, как у неё дела.
И как же Маша удивилась, когда увидела Церковную Мышь в праздничной одежде и в окружении самых важных птиц. И все важные птицы все были в белых платочках и поздравляли Мышь. И Газетная Утка освещала Мышь своим розовым фонариком, и Серая Ворона хвалила и поздравляла Мышь, и все-все-все – и галки и голуби хвалили и поздравляли Церковную Мышь.
– Здравствуйте, – поздоровалась Маша.
– Здравствуй, милая, здравствуй, – особенно умилённо отвечала Церковная Мышь. – А со мной чудо произошло, – призналась Мышь и так умилённо отвела взор свой к небу, что и Маша за ней посмотрела на небо. На небе были облака.
– Сырку матушки принесли? – поняла Маша.
Нет, милая, то чудо не чудо, а такое чудо, что чудо из чудес! – и Мышь чуть не прослезилась.
– Коты разбежались? – попробовала угадать Маша.
– Что коты, – и Мышь-таки прослезилась, – мне теперь никакой кот не страшен.
– Так что же? – Маша не на шутку заинтересовалась, что же за чудо такое произошло с Церковной Мышью.
– Я теперь, матушка, – по-взрослому обратилась Мышь к Маше, – не просто Церковная Мышь, а Главная Церковная Мышь. Вот так вот, милая. Вот какие чудеса. Теперь у меня, матушка, настоящий приход, а не просто так.
И Газетная Утка особенно правильно в эту торжественную минуту осветила Мышь, что бы все увидели какая она одухотворенная и особенная, и что к ней, не одни важные птицы пришли, но и сама девочка Маша.
– Скажи слово нам, матушка, Главная Церковная Мышь, скажи слово, – с почтением обратилась Серая Ворона, которая, как известно, не так давно стала Главной Птицей Двора, и теперь, по долгу службы, просто обязана была присутствовать на таком торжественном мероприятии. И обращаясь к Мыши, Ворона так повернула голову под свет розового фонарика, чтобы все увидели, какие у неё красивые глаза (мы помним, Серую Ворону выбрали в Главные Птицы за её красивые глаза).