Даша Семенкова
Кое-что особенное
Что на меня вдруг нашло? Я ведь давно ничего подобного не ощущала, а тут вдруг… Неважно. Он вряд ли надолго задержится, так что все это глупости, даже думать о которых не стоило. Главное, что новый постоялец оказался интересным и даже очаровательным, и неделя в компании с ним наверняка будет приятной.
1.4.
По пути к центральной площади, неподалеку от которой сохранились немногочисленные лавочки и магазины, навстречу то и дело попадались прохожие. Со всеми я была знакома (особенности жизни в маленьком городке), и все они здоровались с нами. Кто-то просто вежливо раскланивался, кто-то останавливался перекинуться парой слов, и тогда я представляла им Евгения как своего нового постояльца.
Горожане смотрели на него с плохо скрываемым любопытством, но ни о чем не расспрашивали, разве только выражали надежду, что гостю здесь понравится, и приглашали посетить собрание в клубе, или отведать пирожных в кофейне, или зайти в ресторан вечерком.
– Местные жители очень приветливые, – заметил Евгений, уличив момент, когда рядом никого не оказалось. – Ведь они совершенно ничего обо мне не знают. Как вы считаете, стоит принять приглашение, или они говорят это из вежливости?
– Если пожелаете, загляните как-нибудь вечером в любое из заведений. В ресторане обычно собираются выпить и послушать местную певичку, чем занимаются в клубе я наверняка не скажу, он только для мужчин. Полагаю, тоже выпивают и обсуждают политику, – я задержалась у входа в бакалейную лавку, чтобы закрыть зонт и стряхнуть с него воду. – В самом деле, сходите. Вам будут рады.
– Почему?
– Приезжие для них источник новостей, – улыбнулась я. – Тех, о которых не пишут в газетах. Надеюсь, у вас есть в запасе несколько свежих столичных сплетен.
В полутемной лавке пахло перцем и лакрицей. Из-за хитроумной системы воздуховодов здесь всегда был сквозняк, несмотря на наглухо закрытые окна – старый хозяин заботился, чтобы товар не отсыревал. Вдоль стен на полках громоздились коробки, жестянки с консервами, стеклянные банки со специями и вялеными фруктами, бутыли масла и масса разных мелочей.
Девушка за прилавком сидела на мешке с орехами и читала книгу, повернувшись к окну. Клара, с недавних пор жена старшего сына бакалейщика. Сейчас она оторвется от чтения очередного дамского романа, увидит меня и нахмурится. Она меня не любила и даже не пыталась это скрыть.
– Уна, – произнесла она с некоторым разочарованием, затем скользнула глазами по моему спутнику, но тут же вновь изобразила безразличие. Интересоваться моими делами она считала ниже своего достоинства. – Чего изволите?
– Доброго дня, Клара, – я протянула ей список. – И добавьте к этому пять унций засахаренного имбиря, пожалуйста.
Она бегло просмотрела список, вычеркнула один пункт и сказала, что остальное доставят до ужина вместе со счетом. Я тронула Евгения, засмотревшегося на полки с товарами, за рукав и попрощалась. Клара пробурчала что-то в ответ, поджала пухлые губы и демонстративно уткнулась в свою книгу.
– Мне показалось или она вас не любит? – спросил Евгений, когда мы вышли за порог. Я пожала плечами. – За то, что вы ведьма или что-то вроде?
– Вовсе нет! – я рассмеялась и подняла указательный палец. – Это не имеет значения.
Не стану же я ему рассказывать о том, что когда-то давно у меня был роман с сыном бакалейщика, который спустя много лет стал обожаемым супругом Клары. Мы оба уже и не вспоминали об этом, а она все никак не могла забыть.
– Я понял, – улыбнулся Евгений. – Никаких вопросов.
– Ну что вы, спрашивайте. Только не о личном, мы не настолько близки.
Он взял меня под руку, отводя от края тротуара – навстречу нам несся мальчишка на велосипеде, намеренно не пропуская ни одной лужи. Но опасения оказались напрасны. Возле нас лихач ловко заложил дугу, чтобы не окатить брызгами, посигналил прикрученным к рулю автомобильным клаксоном и укатил.
– И не о Той Стороне, – проговорил Евгений мягко и с едва заметным укором. Мой локоть он отпустил не сразу. – Интересно, все жители Сёлванда не желают о ней рассказывать или только те, кто там бывает?
– Мы ведь договорились, что вы не станете торопиться, – отозвалась я, переводя его через улицу. – Что касается горожан, большинство из них будут рады побеседовать с вами о чем угодно. Но принимать на веру все, что они скажут, не советую. Здесь гуляет множество сплетен, к тому же людям нравится… приукрашивать свои истории.
Теперь рассмеялся он и пообещал впредь верить только тому, в чем убедится лично. По пути к мясной лавке мы миновали пустой дом с заколоченными ставнями, покрытый буйными зарослями девичьего винограда и ипомей. Судя по увешанной цветущими гирляндами вывеске, здесь раньше был салон фотографии.
– У вас не любят фотографироваться? – Евгений замедлил шаг, с любопытством рассматривая здание.
– Почему же? Любят, как и везде, – я вспомнила карточку, висевшую над моим рабочим столом.
На ней я, совсем еще девчонка, стою в платье с оборками и пышным бантом в волосах, а мама сидит рядом в плюшевом кресле и держит мою ладонь на своем плече. На губах ее легкая улыбка, а я изо всех сил стараюсь выглядеть серьезной и взрослой. Единственный ее снимок, который у меня остался.
– Тогда почему ателье закрылось?
– Видите ли, фотографироваться-то нам нравится, только вот фотографы здесь работать отказываются, – немного подумав, я решила сказать правду. Все равно кто-нибудь расскажет, да еще добавит каких-нибудь устрашающих подробностей. Непохоже было, что у моего нового знакомого слабые нервы, но мало ли. – Были случаи, когда на снимках появлялось что-то постороннее, и суеверные господа пугались. Хотя серьезного вреда при этом никто не получил.
Услышанное неожиданно взволновало Евгения. Оказалось, что до прибытия сюда он зарабатывал на жизнь именно фотографией, по его словам, весьма успешно. Странности со снимками не испугали его, напротив, он загорелся желанием приступить к работе немедленно. На миг мне почудилось, будто он вот-вот сорвется с места и бегом вернется в гостиницу.
– Не уверен, насколько такое предложение прилично, так что заранее прошу меня простить. Но не могли бы вы немного попозировать? Разумеется, я подарю вам портрет.
– Не вижу ничего неприличного и с удовольствием помогу вам, – отозвалась я.
Почему бы нет. Он сделает хороший снимок, отошлю его матери. Пусть своими глазами увидит, что я жива и здорова. Вспомнив о письме, полученном сегодня утром, я отвернулась и сделала вид, будто никак не могу справиться с тугим механизмом зонта.
Конверт был подписан ее рукой. Значит, в нем не та новость, которую я боюсь услышать всякий раз, как почтальон прибывает в город. Но все же я не решилась распечатать письмо немедленно…
– Уна? Что случилось, вы все-таки обиделись?
Евгений взял у меня зонт, сложил его и открыл дверь лавки. Я поблагодарила его улыбкой и поздоровалась с мясником, привлекая внимание. Не хватало еще объясняться прямо здесь и сейчас.
Мясник знал меня с детства и любил, в отличие от злопамятной Клары, потому искренне обрадовался нашему визиту. Он явно намеревался поболтать с нами хотя бы пару минут, но пришлось его разочаровать – мое настроение испортилось безвозвратно. Познакомив мужчин и оставив заказ, я распрощалась и поспешила к выходу, намекнув на неотложные дела. На улице Евгений раскрыл надо мной зонт и взглянул подозрительно.
– Разве у вас есть срочные дела?
– Разве я должна перед вами отчитываться? – бросила я с раздражением и тут же пожалела об этом. Вышло слишком резко. – Простите. Но у меня и впрямь есть кое-какое дело. Если не возражаете, проводите меня до гостиницы, пожалуйста.
Он согласился, и мы молча повернули обратно. Евгений больше ни о чем не спрашивал, и я была ему благодарна – разговаривать не хотелось. Если честно, возвращаться хотелось еще меньше: вот бы бродить по мокрым улицам до заката, ни о чем не думать и никуда не спешить. Увы, сегодня мы оба не могли себе этого позволить, что бы я ему не говорила.
В холле мы простились до ужина, и я поднялась в свой кабинет. Нужно собраться с духом и прочесть письмо, узнать правду, какой бы она ни была, и на том успокоиться. Разве можно быть такой малодушной? Ведь это весточка от мамы, послание, которого я ждала не меньше, чем боялась.
Выдохнув, я разрезала плотный конверт и достала единственный лист бумаги, с обеих сторон исписанный ее мелким кружевным почерком.
“Здравствуй, моя милая Уна!
Прости, что не сразу ответила на твое последнее письмо – обстоятельства потребовали моего срочного отъезда, но сейчас все разрешилось наилучшим образом. Ты наверняка всполошилась и будешь справляться о подробностях, и, предвосхищая это, спешу тебя успокоить. Вопрос, для решения которого мне пришлось покинуть свою тихую обитель, касался вовсе не моего здоровья, как ты могла предположить, а дел господина Кьера. Помнишь, я писала тебе о нем?”
Далее следовал краткий и довольно скучный рассказ о тех самых делах и ее поездке, который я наспех пробежала глазами. Конечно же я помнила, что она завела дружбу с неким респектабельным пожилым господином, и радовалась этому – значит, у нее еще остался к чему-то интерес.
“Пусть сезон на исходе, и многие курортники еще третьего дня уложили чемоданы, погода стоит превосходная. С моря дует приятный легкий бриз…”
После, про море потом, когда стану перечитывать.
“Дорогая, до меня дошли слухи, будто Оле Юстенсен женился на этой вертихвостке Кларе, дочке молодого Лассена. Правда ли это? И почему тогда я узнаю такую важную новость не от тебя? Ты ведь знаешь, с какой симпатией я отношусь к этому милому мальчику! Всегда считала его подходящей для тебя партией, но почему же…”
Ох, мама! Мы ведь столько раз обсуждали это, еще до того, как ты решила уехать. Неужели и теперь тебе все еще небезразличны матримониальные обстоятельства несчастного Оле? Или мои шансы, на твой взгляд, настолько невелики?
“Понимаю, я не вправе писать тебе об этом теперь, но единственное, что беспокоит меня на этом свете – твое одиночество, Уна. Думаю, я была бы рада даже узнав, что ты выходишь за чужеземца и покидаешь Сёлванд, лишь бы не оставалась одна, ведь после моего отъезда рядом с тобой больше нет ни единого близкого человека”.
Иными словами, она готова отдать меня за любого, лишь бы кто взял. Я прикрыла веки, уговаривая себя успокоиться. Глубокий вдох. Просто последствия давнего отъезда. Она стареет, пусть не так быстро, как рассчитывала, но это не могло не отразиться на ее… характере. Медленный выдох. Нужно терпеть. Ведь несмотря ни на что это моя мать, и она жива и вроде бы здорова. Пока здорова. И кто знает, может она действительно права.
Я вспомнила, как когда-то та же самая женщина говорила мне, что однажды я встречу своего единственного, того, с которым мы будем любить друг друга до последнего вздоха.
“Ты сразу его узнаешь, едва увидишь, – говорила она. – И не захочешь больше отводить от него взгляда и смотреть на других. Потому что в нем будет кое-что, заметное только тебе одной. Кое-что особенное…”
Открыв глаза, я помассировала пальцами виски, чувствуя, как под кожей напряженно бьются жилки. Спокойно. Если огорчусь слишком сильно, начнет болеть голова, или еще хуже…
У меня еще достаточно времени, чтобы придумать ответ. Надо бы рассказать ей самые интересные сплетни, не забыть упомянуть, что у нас гостит сама Ханна Халль. Можно намекнуть, будто у меня появился новый поклонник, но туманно, чтобы не догадалась об обмане. Я хочу, чтобы она улыбалась, читая мое письмо.
Ларс задает вопросы
2.1.
Мой день обычно начинался очень рано, как и у всего персонала нашей гостиницы. К тому часу, когда начнут просыпаться постояльцы, все должно быть готово: уборка завершена, стол накрыт к завтраку, выпечены свежие булочки и сварен кофе. У дверей жильцов должны ждать начищенные ботинки, а внизу – газеты и журналы, доставляемые сюда раз в два дня.
Вот и сегодня рассвет застал меня на ногах. К тому времени как наступило утро я успела наведаться на кухню, дать старому ворчуну Фредерику распоряжения на сегодня, которые он выслушал с обычным хмурым смирением, и решила выпить чаю на веранде.
Погода выдалась подходящей: небо хоть и оставалось пасмурным, но все же было светлым, затянутым легкой дымкой. До обеда вряд ли начнется дождь, так почему бы не воспользоваться случаем для небольшой прогулки.
Стоило мне расположиться в кресле-качалке рядом с плетеным столиком, уже накрытым для чаепития, как на крыльце появился Евгений. При нем были сложенный штатив и фотокамера в чехле. Вид он имел бодрый и свежий.
– А вы, оказывается, ранняя пташка, – улыбнулась я, жестом приглашая его присоединиться. Мне до сих пор было немного неловко, что так резко говорила с ним вчера, но он держался так, словно ничего не произошло.
– Как и вы, – он сел напротив в такое же кресло и с видимым удовольствием откинулся на спинку, слегка раскачиваясь.
– Привычка с детства. – Я разливала чай, а он с легкой улыбкой наблюдал, как я это делаю. – Сливки?
– Нет, спасибо. Надеюсь, я не помешал вашему уединению. Наверняка за целый день вы устаете от постоянного общения с нами.
– Положим, вы-то еще не успели меня утомить. Так что нет, не помешали, скорее, я рада вашей компании. Если не секрет, что вы собирались снимать?
Пожав плечами, он посмотрел на лужайку и клумбы, разбитые вдоль дорожки, спокойную гладь реки, как зеркало отражавшую поросший изумрудной травой берег, на плакучие ивы вдалеке.
– Ничего определенного, просто пейзажи. Гостиницу, реку, вид на Ту Сторону, – он заглянул мне в глаза. – Но раз выдался такой удачный случай, может быть, вас?
Я начала возражать, что не готова фотографироваться прямо сейчас – на мне слишком простое платье, да и прическа неподходящая, но Евгений только сильнее загорелся своей идеей. Он сказал, что хочет запечатлеть меня именно так, естественно. А после сделает любой портрет, какой пожелаю, даже цветной, если мне будет угодно.
– Вы делаете цветное фото? – удивилась я. В городках, соседних с нашими, подобного и не видывали, разве что приезжие рассказывали, будто в столице существуют такие чудеса техники.
– Эта услуга очень редкая и дорогая, так что делаю на заказ. Но не люблю, цвета выходят неестественными и совершенно неживыми.
– И все-таки я бы хотела заказать вам портрет. Только не сейчас, какой смысл позировать для цветного снимка в этом сером платье.
– Оно вам очень идет, поверьте мне как художнику. – Он слегка прищурился, оценивающе рассматривая меня. – Знаете, здесь такое удачное освещение. Позвольте, я сделаю пару кадров?.. Нет-нет, оставайтесь как есть. Не нужно позировать, смотрите на меня так, словно у меня нет никакой камеры.
Наскоро, даже не воспользовавшись штативом, он несколько раз запечатлел меня прямо за столом, сидящей в кресле-качалке. Лишь просил слегка изменить позу или посмотреть в другую сторону. За работой он становился другим – собранным и строгим, и было интересно за ним наблюдать. Я вообще люблю смотреть на людей, занятых делом.
– Благодарю, думаю, вышло отлично. Завтра будет готово, – он закрыл объектив и вернулся в свое кресло. – Я помню, что вы не любите вопросов, но согласитесь, в данном случае я имею право их задавать. Что все-таки было такое страшное на тех снимках? Почему фотографы сбежали из города?
– Не кажется ли вам, что спрашивать немного поздно? – пряча улыбку, ответила я. – Вы ведь сможете увидеть это собственными глазами, если не побоитесь взглянуть. Та Сторона совсем близко, наверняка что-то попало в кадр.
– Не дразните меня, Уна, – произнес он строго.
Усмехнувшись, я налила ему еще чая. А ведь и правда, уже завтра он может увидеть нечто пугающее и необъяснимое, и это заставит его передумать и срочно уехать из Сёлванда. Какая жалость, я только настроилась провести ближайшие дни в хорошей компании!
– Простите, Евгений, иногда сложно удержаться. Что касается фото… В двух словах – на них обнаруживалось то, чего не существовало в реальности, и отсутствовало то, чему быть полагалось. Возможно, это всего лишь оптические иллюзии, эффект особой атмосферы Той Стороны, но иногда выглядело по-настоящему жутко.
– Например? – переспросил он с живым любопытством, намазывая джем на тост.
– Допустим, одну почтенную чету снимали в их гостиной на фоне камина. А на карточке никакого камина не оказалось, и вместо дома были едва ли не руины. Можете себе представить недовольство клиентов! – о том, что сейчас тот дом выглядит именно так, я предпочла умолчать. – Или выходило, будто кроме жениха за спиной девушки якобы стояли какие-то расплывчатые силуэты. Нервные особы пугались до обморока. Стоит ли говорить, что бедолагам-фотографам стало совершенно невозможно работать в таких условиях.
– Почему вы думаете, что дело в оптических эффектах? А вдруг те фигуры, которые попали на фото, и вправду реальны, только не видны невооруженному глазу? Вроде призраков или чего-то подобного. Мне кажется, Сёлванд самое подходящее место для всякой мистики.
– Конечно реальны. Более того, их способна различать не только ваша техника, – тихо, проникновенно и серьезно, будто доверяя ему важную тайну, произнесла я и принялась внимательно изучать нечто за его плечом. – Не зря же меня ведьмой называют.
Евгений невольно оглянулся, едва не подскочив от напряжения. Естественно, ничего не увидел и покосился на меня подозрительно. Я не удержалась и прыснула.
– Вы невыносимы, – укорил он.
– Неужели и впрямь боитесь?
– А должен?
Дверь распахнулась, и на веранду вышел Ларс. Огляделся, заметил нас и неторопливо направился к столу. Наклонившись к Евгению, я быстро прошептала:
– Бояться не нужно, но, если увидите нечто непонятное – держитесь подальше, хорошо? Пожалуй, это главное правило.
– Это секрет? – также шепотом отозвался он, мельком посмотрев на приближавшегося Ларса. В глазах Евгения вспыхнули огоньки веселья.
– Дайте мне слово! – велела я с нарочитой строгостью, больше не понижая голоса.
Недовольное выражение на лице Ларса уступило место легкому изумлению. Не спуская с нас глаз, он попросил разрешения присоединиться, взял в углу один из стульев и уселся напротив спиной к реке.
– Хорошо, Уна, – с улыбкой произнес мой собеседник. – Я обещаю.
Появилась Аманда, дежурная официантка, молоденькая, очень хорошенькая и до умиления глупая. В руках она держала поднос с кофейником и чашками. Расставив все это и прибравшись после чаепития, она бросила кокетливый взгляд на Ларса, смутилась, неловко поклонилась нам и исчезла.
Ни для кого не являлось тайной, что ей нравился наш ревизор – дурочка Аманда не умела скрывать своих чувств. Умом я ее понимала, Ларс был по-своему привлекателен: высокий, поджарый, подтянутый брюнет со скульптурным лицом и волевым подбородком. Но все же я никак не могла себе представить, как вообще к нему можно испытывать нежные чувства. Более далекого от романтики типа сложно было вообразить.
– Проводите инструктаж? – прервал он мои размышления. – Или я помешал приватной беседе?
– Вовсе нет! Мы говорили о фотографии, – ответил Евгений и жестом отказался, когда я предложила ему кофе.
– Как интересно! Увлекаетесь?
– Работаю.
Евгений выдержал его взгляд, в котором недвусмысленно сквозило пренебрежение, не опуская ресниц. Ларс усмехнулся, выудил из конфетницы соленое печенье, откусил от него кусочек и запил кофе. Внезапно его осенила занятная идея – я заметила это по взгляду, который он мне адресовал. Видимо, мы слишком увлеклись бриджем, вот и привыкли посылать друг другу тайные знаки. Если так и дальше пойдет, скоро все вчетвером сможем общаться без слов.
– И что же вы снимаете, если не секрет? – вкрадчиво произнес он.
Я немедленно догадалась, в чем дело. Ларс вспомнил о нашем споре и предвкушает победу, ведь если Евгений приехал, чтобы фотографировать необычные явления и после продавать карточки, то банк сорвет ревизор.
– Я сейчас не выполняю заказа, поэтому делаю фото для себя, на память. Всего, что понравится, – сам того не подозревая, Евгений разочаровал его. – Например, только что сделал несколько снимков Уны для портрета. Хотите – ваши сделаю?
От этого предложения Ларс отмахнулся с притворным ужасом, но попыток вывести гостя на чистую воду не оставил. Увы, тот упорно утверждал, что продавать карточки с видами Сёлванда не намерен и уж тем более не станет никого обманывать, будто они обладают магическими свойствами.
– Мы поспорили о причине, что привела вас сюда, – не выдержала я. Этот разговор начал раздражать. – И господин ревизор понадеялся, что победа уже у него в кармане, а вы его разочаровываете.
Предмет спора сперва возмутился, но, услышав, что здесь это уже превратилось в традицию, и на Эмиля в свое время спорили так же, и даже на Ханну, обижаться не стал. Только поинтересовался, какое предположение выдвинула я.
– Протестую! Уна явно понравилась вам больше, чем все мы, вдруг захотите ей подыграть, – возразил Ларс. – Мы не раскроем наших ставок прежде, чем узнаем об истинной причине.
– Я бы еще вчера все рассказал, если бы кто-то стал слушать, – нахмурился Евгений.
Все-таки мое равнодушие задело его. Странно, неужели настолько важно поведать о себе каждому встречному?
– Не дуйтесь, нам действительно интересно, – сказала я и добавила, предвосхищая возражения: – Не только из-за спора. Хотелось бы узнать вас получше.
– Правда? Вчера вам этого не хотелось.
– Право же, господин Евгений, какие могут быть обиды! – радушно проговорил Ларс и похлопал его по плечу. – Не буду говорить за Уну, но лично я с самого начала заинтригован – поверьте, в этом проклятом болоте новости дороже золота. И новые истории. Не томите, поделитесь своей.
Евгений кивнул, подумал немного и вздохнул так тяжело, будто ему предстояло признаться в чем-то непристойном. Я даже внутренне напряглась – какая досада, а ведь он успел мне понравиться. Но он умудрился нас удивить.
– А вы не примете меня за сумасшедшего? Такое уже случалось, когда я имел неосторожность выкладывать свою историю всем желающим.
– Посмотрите вокруг, – хмыкнул Ларс. – Я столько времени провел, наблюдая за зараженной землей, что не могу с уверенностью подтвердить даже собственную нормальность. Выкладывайте, старина. Что вы ищете в Сёлванде? Денег? Удачи? Или скрываетесь от кого-то?
– Я ищу путь домой, – ответил Евгений.
– Где же находится ваш дом, что туда не найти обычной дороги? – спросила я осторожно. Возможно, наш друг просто-напросто решил использовать метафору и подразумевает что угодно, от возвращения в семью до самоубийства.
– В другом мире. Я и сам не представляю, где это и как я попал оттуда сюда, к вам. Но здесь о моем родном мире никто не слышал, значит, случаи, подобные моему, редки. А то и вовсе я такой один. Определенно произошло что-то ненормальное, а более ненормального места, чем Сёлванд, я пока не нашел. Извините, Уна.
Мы с Ларсом переглянулись. Я почему-то сразу поверила Евгению. Он ведь действительно не от мира сего, и как бы безумно не звучали его слова, они походили на правду.
