Дарья Милл
В этой истории не будет злодея, и человек есть закон
Кассандра Аллен всегда писала то, что нравилось фолкам, а потому, хоть и не заканчивала искусствоведческий факультет, прекрасно разбиралась в тонкостях их новой культуры, ведь и сама являлась её неотъемлемой частью. Эта мысль просто не могла скрыться от Хён Сока. Он дословно записал все те идеи, на которые его сподвиг Эндрю. Без его помощи подполковник оказался бы не в силах сформировать их вновь. Они должны были стать последним, что подполковник Квон преподнесёт офицеру Арно.
– Тогда уж нам. – Эндрю, довольный собой, просиял в счастливом выражении. То, что он оказался сведущ в чём-то больше Хён Сока, казалось ему неоспоримой победой.
– Соглашаешься. – Хён Сок снова качнул головой, словно бы принимая своё возможное участие. Как бы ни прошёл выезд в Сварог, он хотел бы закончить начатое. – А я думал, что ты устал от работы.
– От работы, а не от тебя. Сверхурочные не считаются.
– К слову о работе. – Хён Сок оттянул ворот рубашки, что даже с распахнутой курткой продолжала душить его всем тем жаром, что скопился под куполом. Эндрю, как то обычно и бывает, до того увлёкся, что перестал чувствовать пламенное дыхание по меньшей мере тысячи слоняющихся неподалёку человек и фолков. Но внутри Хён Сока всё горело не из-за одной лишь куртки. Кто-то давил на него, и был он выше самого купола. – Нам пора. Поезд уже через час.
– Но где все остальные?
– Думают над тем, как в канун Рождества вымолить у родных прощение за отлучку.
Эндрю вздохнул так, будто бы вся ответственность этого мира вдруг упала на его плечи. Хён Сок никогда не придавал значения тому, как много он делал для отдела и всей Вайнкулы в целом, и даже сейчас ему не было стыдно. Просто осознание вдруг пронзило разум и напомнило ему о том, что не одна лишь его собственная судьба страдает от решений подполковника. По крайней мере, Эндрю и Лин имели к нему непосредственное отношение. Если и не сестра, то офицер Арно уж точно. О бедный, беспомощный офицер Арно.
– Знаешь, у меня есть стойкое ощущение, что кроме нас в ПОПДМК никто ничем не занят.
Эндрю сел на переднее сидение машины. Не без возражений, но он всё же принял новую случайно возникшую задачу от органов внутренних дел. Ранним утром Рождества Эндрю собрался ехать в Сварог, и то лишь потому, что прекрасно понимал одну простую вещь. В одиночестве Хён Сок измучил бы себя работой ещё больше. Сам же Эндрю давно не чувствовал того, что его мнение могут учитывать. Если бы он и не хотел, ему всё равно пришлось бы поехать.
– Ты так думаешь лишь потому, что находишься в самом эпицентре. – Заняв положенное ему место водителя, Хён Сок обнаружил нечто странное. Эндрю надушился парфюмом, и нелепо было бы предполагать, что сделано это для кого-то кроме его дорогой официантки из «Холи Белли». Теперь от него пахло точно так же, как и от Кэсси. – Через нас теперь проходят все отчёты об амфи, включая промежуточные. Количество разбойных нападений фолков на людей у девятого Округа увеличилось, мы организуем повышение квалификации всем патрульным и продолжаем вести переговоры о том, чтобы на законодательном уровне постановить минимум рабочих мест, который любая организация обязана отвести фолкам. И это только то, что свалилось на нас в этом месяце.
– Зачем ты мне всё это перечисляешь? Я же сам приложил руку к каждому из этих дел.
– Иногда кажется, что ты совсем забываешь о том, что в отделе нужно работать, а не играть в пасьянс. – Хён Сок вновь предпринял попытку подшутить над другом, только вот ни его, ни кого угодно другого подобный выпад не рассмешил бы.
– И не вздумай попрекать меня бездельем. Я пашу за троих, несусь сломя голову по любой твоей просьбе. – Эндрю в возмущении скрестил руки, но отнюдь не потому, что ощущал себя беспомощным. Решимости в нём было до того много, что он лишь из последних сил боролся с желанием оставить всё и вернуться домой. – Да даже семью свою я не видел уже с полгода! У тебя вечно есть повод не отпускать меня, а я ведусь, словно бы должность офицера и правда дело всей моей жизни.
– Именно поэтому ты всё ещё в моём кабинете – рвения в тебе горы свернуть. – Он посмотрел на друга с тем вниманием, что только мог найти в себе для того, чтобы исправить свой позорный провал. Эндрю с недовольством ёрзал в кресле, словно бы одно лишь неверное слово могло заставить его уйти. – Разве что усидчивости не хватает. Если бы ты поработал со мной ещё с пару лет, то тогда сам председатель предложил бы тебе стать второй Эмили Брамс.
– Звучит так, будто ты собрался от меня избавиться.
– Дело в другом. – Быстро перебил его Хён Сок. – Сложно найти человека, что подобно тебе в равной степени знал бы и людей, и фолков. Это отличное качество.
– Конечно же о Кэсс ты позабыл.
– На неё нельзя положиться в деле, где кто-то свыше будет решать проблемы наравне с ней. Кэсси слишком своенравна, чтобы признать чью-то власть над собой. Но ты… – он вдруг остановился, сохранив на языке одно так и не произнесённое слово. Сказав его, он бы всё испортил. Эндрю не простил бы ему этого мнения.
Хён Соку нравилось то, как Эндрю научился ему отвечать. Стоило один раз попробовать, как тот тут же увлёкся. Теперь подполковнику Квону хотелось всё больше и больше давать офицеру Арно возможности говорить себе вопреки, но в одночасье устаревшие взгляды не давали ему покоя. Хён Сок считал, что Эндрю был покорным. В этом названии он всегда заключал роль Эндрю для себя. Но с недавних пор покорного офицера Арно не стало. На его место пришёл ответственный и способный Эндрю. Хён Сок не мог лишь смириться с тем, что тот не ограничивал себя оковами работы. Вот только было это ненадолго, и от того Хён Сок чувствовал себя в разы хуже. Эндрю не следовало знать, каких мук ему стоило принять всё то, что в Свароге предстояло им обоим.
На машине сквозь весь первый Округ, встреча с коллегами, поезд, пять часов утомительной езды до одного из городов людей, что не нуждался в куполе.
Этим утром Хён Сок слишком много времени провёл в уединении с самим собой. Чёрные мысли съедали его изнутри, лишая покоя и памяти на всё то, что теперь оказывалось бесполезным. Хён Сок почти забыл о том, что оставил Лин, не попросил Кэсси присмотреть за ней в случае, если её парень вновь вытворит что-то невразумительное, и не поздравил тётушек да дядюшек с Рождеством. Последние месяцы его волновало нечто совершенно другое. Почему все вдруг умолчали о прорехе в строительных планах третьего Округа? Человечество приняло новую угрозу как нечто само собой разумеющееся. Мелкие неурядицы на Вайнкуле не значили ничего по сравнению с тем, что случилось на Ньюэре.
До встречи с Эндрю Хён Сок с пару часов расхаживал по улицам Округа, смирял взглядом прохожих и вглядывался во все бледные лица. Фолки шли вперемешку с людьми, в туфлях и брюках, в ботинках и юбках. Их было не различить. Те, что прятались за масками цветных линз, ни в одной черте не выдавали своего истинного происхождения. Они слишком просто привыкли к тому, как следует держать на плече человеческую сумку, бить татуировки и щуриться при ярком солнце так, будто бы оно действительно могло принести дискомфорт их жёлтым глазам. Людская шкура совсем не натирала их кисти и стопы. Всё выглядело так, словно бы человеческая кожа изначально не приходилась им чужой. Будто бы только к ней они и были готовы.
Хён Сок лишь единожды задумывался о том, как языки фолков впервые смогли произнести хоть слово человеческой речи. Он бы мог найти ответ в интернете, но не хотел. Слишком очевидной казалась возможность фальсификации до того простой вещи, что никто, кроме него, и не осмеливался в ней сомневаться. Исторический факт не был человеком, под которого Хён Сок смог бы копать точно так же, как и под Алека. Но как за Алеком скрывался Александр, так и за любой другой общепринятой правдой скрывалась гнусная ложь.
Луис Кортес вписал первые строки в хронологию Вайнкулы. С каким почтением Вина приняла на себя первое клеймо, с тем же заслужит последнее. Фолки ничего не сказали против того, что человек назвал их планету своим собственным именем. Забытое прошлое народа снега утратило все свои корни с первым ударом человеческого корабля о землю Вины.
Но кому они подражали? Вслед за кем чернили свои волосы и лишали цвета глаза? Хён Сок пытался выучиться различать людей и фолков по одному лишь подтону кожи, но у него так ничего и не вышло. Начало своего Рождества он истратил на попытки разглядеть в лицах фолков то, что отличило бы их от людей, но совершенно привычные всему человечеству различия были явно против него. По какой-то причине фолки полюбили тёмные волосы. Все как один пытались соответствовать человеку, и идолом им пришёлся кто-то помимо Луиса Кортеса. Рыжину его волос не пытался повторить никто, кроме редких безбожников.
Когда один фолк преклонил голову перед неизвестным, вслед за ним на колени упали и остальные. Хён Сок не мог и подозревать того, за кем следовали всё это время смиренные существа, по собственному желанию вручившие свои судьбы в руки людей, но точно был уверен в одном: тот, кто вынудил их подчиниться человечеству, и сам однажды должен был перемениться для них в молитве.
Хён Сок не мог поделиться своими мыслями ни с кем, кроме Эндрю. И так было всегда – каждый раз, как подполковник Квон находил артефакты, офицер Арно называл их стоимость.
– Дело в том, что они повторяют самый частый вид людей, что видят. Можешь считать, что фолки следуют за любым кареглазым и русым. Ну, допустим, вот за тем парнем. – Эндрю указал на первого попавшегося мужчину, что занимал место в вагоне недалеко от них. Хотя, даже если бы он и промахнулся, то всё равно попал бы в человека с точно таким же описанием. – Да и ты знаешь, что говорят о дато Кононе. – Он вдруг сошёл до шёпота. – Будто бы один глаз его от рождения был цветом совсем как у людей. И тут уже не понятно, то ли они ошибаются, то ли мы чего-то не знаем. Вот только слухов ходит много.
Эндрю был прав – люди и правда много чего не знали. Для Хён Сока мотивы фолков всегда оставались непонятными, но с их выбором он был вынужден смиряться молча. Подполковник первого отдела по делам межрасовых коммуникаций просто не мог позволить себе быть нетерпимым. Но если в словах Эндрю нельзя было усомниться, то почему фолки издавна выбирали для подражания именно русых людей? Кортес был рыжим, половина его команды – чёрными.
Сотрудники ПОПДМК, что не смогли выдержать молчания своего подполковника, исчезли тут же, как им представился такой шанс. Один лишь Эндрю остался, да и то лишь потому, что бесконечные гряды снега выматывали его разум даже лучше, чем бессонные ночи, что он проводил за рассмотрением отчётов. Склонив голову на плечо Хён Сока, Эндрю уснул так же быстро, как рядом с горизонтом промелькнуло ещё одно такое привычное нагромождение льда. Хён Сок не смел и пошевелиться, а Эндрю своим видом напоминал ему приластившегося кота. Он никогда не имел чести вести дела с кошками, но прекрасно понимал, что подобным образом и следует с ними поступать – предоставлять над собой полную власть и отрицать даже мысли о том, чтобы перечить их кошачьей воле. Так Хён Сок и остался в одиночестве подавлять в себе тревогу. Сам он все последние сутки не мог сомкнуть глаз. Лишь теперь к нему пришло понимание того, как своими поручениями он измучил Эндрю, что с таким терпением к нему относился. Хотя бы сейчас торопить время не стоило. Подполковник Квон не смел отбирать у офицера Арно эту последнюю минуту тишины. Ведь дальше подобной больше не будет.
Каждый раз как поезд трогался с очередной остановки, нос Эндрю недовольно морщился, пока глаза с одной только надеждой на отдых оставались закрытыми. Тело его совсем расслабилось, рассыпалось по двум смежным местам, и лишь голова естественно тяжёлым грузом оставалась лежать на плече Хён Сока, что всё никак не мог отделаться от назойливого аромата духов. И казался бы он не таким надоедливым, если бы своим присутствием не напоминал о той, для кого Эндрю всё это делал. Официантка из «Холи Белли» неустанно отвлекала его от работы. Конечно же, дело всегда было лишь в работе. Хён Сок был ещё не в силах признать, что не всё в этом мире носит клеймо ПОПДМК.
Пока Эндрю всем свои существом противился ледяному воздуху улицы, Хён Сок был лишь рад тому, что всё меньшее расстояние отделяет его от раскрытия очередной тайны. Изнутри его жгло желание заглянуть в глаза дато Конона. Хоть встреча эта ещё не состоялась, Хён Сок уже давно с нетерпением предвкушал следующую. Если тот вздумает оставить его без ответов, подполковник Квон собственными зубами вырвет правду из сотканного им полотна летописи временных лет. Он убьёт или будет убит.
Когда Луиса Кортеса не стало, люди перестали лелеять надежды о большем знании прошлого. Кортес говорил без конца, но на самом же деле любое его слово можно было подвергнуть сомнениям. Из фолков одна только бабуля Ия имела собственное мнение, но и её небылицам верить не стоило. История оказалась переписана победителями. Домыслы укрыли от глаз народа документы, подтверждающее, что строительство жилого дома и общественного центра над гейзерами не было ошибкой. Враньё Луиса Кортеса перестало иметь вес для Хён Сока с тех пор, как площадь, с пол века именуемая в его честь, оказалась расколота силой, что с сотню раз превосходила человеческую. Сама Вайнкула взбунтовалась против векового обмана. Кто-то из фолков дал людям наводку на то, где воздвигнуть ратушу неверного героя.
Ещё три часа на машине, и они наконец на месте. Сварог сверкал в лучах закатного солнца. Дато Конон любезно предоставил возможность послам человечества застать обитель фолков во время ужина. Невесомые, почти незаметные на снегу дома сменялись другими зданиями общего пользования, что опоясывали тяжёлые тёмные пятна. Это гейзеры, однажды разорвавшие землю, вынудили фолков огибать их покои ради тепла и почвы, усеянной низкорослыми деревцами и травой. Ряды лавочек торговцев пестрили товарами, что фолки завезли из отдалённых уголков Вайнкулы. Диковинные ткани и ковры с одними и теми же узорами, окружёнными тесьмой и шерстью, терпели соседство с посудой и камнями, оспаривать ценность которых никто не решался.
Хён Сок невольно задержался у фолковских орнаментов. Это было странно. Он никогда не обращал внимания на то, что не имело никакого отношения к делу. То были рисунки с мотивами, старыми, как сам мир. И ничего, кроме повсеместно проведённого электричества, не выдавало в Свароге присутствия знаний с большой земли.
Амфи с довольными мордами принимали всевозможную пищу, а фолки с упоением засматривались на их детишек, что чёрными бусинами глядели на своих возможных будущих хозяев. Эндрю не мог равнодушно смотреть в эти крохотные глазки – он неустанно вспоминал своих малышей Бо, Мо и Чо. Позабыв о холоде, Эндрю подбегал к каждому детёнышу амфи и протягивал руки, на что те в ответ открывали его взору свои белоснежные животики и давали стряхнуть с них налипший снег. Он так бы и провёл всё отведённое ему время Рождества, если тот из коллег, кому Хён Сок наказал приглядывать за ним, вечно не одёргивал его от малюток. В ответ Эндрю лишь возмущённо ругался, но, конечно же, без единого бранного слова. Ведь деткам знать подобные вещи было ещё очень рано.
Хён Соку ни амфи, ни его товарищи были больше не нужны. Единственное, на чём он мог сосредоточиться – это лица тех фолков, что свободно расхаживали по улицам и лениво предавались зимним забавам. Хён Сок всегда знал, что фолки гуляки и разгильдяи, но в этом и была его суть. С большой охотой он и у людей замечал лишь эти два качества. Когда бы фолки ни оказывались у него на виду, у них не было совершенно никаких дел. И была ли проблема в том, что с приходом на Вайну человечества ход их жизни изменился до того резко, что с выживания они ещё не успели перейти на жизнь, или весь смысл работы фолков заключался в никому не заметных действиях, Хён Сок не мог угадать. Но когда-то же они успевали мастерить все эти шапки, чашки и плащи.
Иметь возможность на детство было им непривычно. Никогда ранее фолки не могли и подумать о том, что однажды существование окажется для них в разы легче. Но в том то и была проблема – что делать с новообретёнными возможностями им никто не объяснил. Одни решили податься в ремёсла, овладеть которыми раньше не позволяли условия, другие придались самозабвению и покинули фолков ради поклонения амфи и тем, о ком ранее боялись и слышать. Творцы. Амфи точно знали, что нужно делать, и фолки с большой радостью им подражали. От рассвета и до заката резвиться в полях и заснеженных лесах, по нужде заниматься рыбалкой и терять себя в играх на ветру – чего ещё могли желать фолки, если от большей свободы голова их шла кругом? Те люди, что жизни под куполом предпочли голубое небо, заняли себя просвещением фолков. Когда-то и Кассандра практиковала подобное занятие, и от того Хён Соку всё казалось, что она видится ему среди белокурых толп. Но её не было. Он никогда не мог с точностью сказать, где Кэсси захочет оказаться даже тогда, когда она сама выказывала ему свои намеренья. Куда бы Кассандра ни пошла сегодня, эта забота была для неё явно важнее, чем все фолки вместе взятые.
Преодолеть оставшийся путь до площади Полярного круга членам ПОПДМК пришлось своим шагом, и проблема была не только в том, что въезд автомобилей на территорию селений фолков был запрещён. Сам Хён Сок хотел, чтобы каждый из членов его немногочисленной группы, состоящей из пары людей и одного фолка, принял во внимание хоть что-то из того, что можно было заметить в Свароге. Дома с бесчисленными окнами и одинокие одноэтажные витрины, цветные балконы на покрашенных стенах и голое дерево, ледяные фонтаны и озёра из стекла. Фолки готовы были повторить что угодно, только бы это означало приблизиться к людям. Ни один стиль не выбивался из неловкого повторения других. Краски выходили за контур и мешали всё то, что годами выдумывали люди для того, чтобы эти самые границы построить.
Там, где пар поднимался из самых глубин Вайнкулы, фолки отстроили купальни, созданному природой бассейну придав глубины. Зимние велосипеды с передним колесом в виде лыжи украшали каждый угол Сварога, а в местах, куда себя поместили амфи, дорога безропотно была перекрыта. Белые головы мелькали даже реже, чем тёмные. Из всего ни Хён Сок, ни его коллеги не могли выделить ничего, что хоть как-то бы заставило их проникнуться подозрениями. Фолки точно походили на лилии – даже при алом закате дня оставались белоснежно-невинными.
Дато Конон ожидал людей прямо под памятником, посвящённым ему же. На резной округлой платформе он восседал с совсем молодым видом. Ветер обтесал камень, придал чертам лица неясную округлость, но одно осталось неизменным – пустая глазница, глубокомысленное выражение и гордо поднятый подбородок. С монументом Луиса Кортеса он был несравним, но старание фолков нельзя было не оценить по достоинству. Они как могли собрали детали со всех возможных обелисков и дворцов человечества, уяснили формы и запомнили правила. Если бы кто попросил Хён Сока разгадать, кто именно, фолк или человек, соорудил памятник дато Конона, он бы не смог ответить. В ямке, предназначенной слепому глазу, свой дом нашла птица. Никто не гнал её точно так же, как и нескольких амфи, вальяжно привалившихся к статуе у подножия.
– Отсутствие глаза значит то, что изображаемый человек, ну, то есть фолк, ещё жив. – Говорил Эндрю тихо, боясь нарушить священность первой встречи подполковника Квона и дато Конона. Хён Сок старательно вслушивался в его шёпот, опасаясь, как бы не пропустить чего-то важного. – У меня есть мысль, что птицам нарочно подсыпают зёрна для того, чтобы они вили гнёзда заместо потерянного глаза. Это для того, чтобы показать, что дато хоть и стар, но сам безгранично свободен. Он знает больше и видит дальше.
Коллега, принявший поручение следить за степенностью Эндрю, одёрнул его и вынудил стоять смирно. Дато Конон и совсем скромная группа фолков с полным спокойствия видом были готовы приветствовать гостей издалека.
– Полковник Квон, какая честь. – Дато добродушно улыбался, от чего морщины на его лице изгибались, словно бы складки на накидке, что он носил поверх одежд. Крупный старичок выглядел куда внушительней бабули Ии. Но не только в росте он от неё отличался – те же седые волосы он дополнял абсолютно белой бородкой. И даже теперь Хён Сок не мог точно различить, поседели ли они в силу возраста или всегда были такими.
– Рад приветствовать, дато Конон. – Подполковник протянул Конону руку и не без удивления подметил то, с какой силой дато её пожал. Хён Сок ещё никогда не замечал того, чтобы телом фолковские старики сохранялись лучше человеческих. И не было удивительным то, что он всё ещё мог представлять интересы фолков. Если дато был похож на бабулю, то и сознание его было яснее кристального льда Вины. – Сварог прекрасен. Хотелось бы побывать в нём во времена ваших торжеств.
– А Вы, полковник, времени зря не теряете.
Дато Конон хохотнул, да так, что сопровождающие его фолки в момент расслабились. Если дато смеялся, значит причины для того были весомые. Обмениваясь рукопожатиями с товарищами Хён Сока, они с усилием улыбнулись. Их лица совсем не горели удовольствием от встречи с детьми человечества, ведь подобных им они замечали в каждом окне библиотек и домов рабочих. Скорее, странно им было видеть одного из своих в рядах ПОПДМК. Единственный фолк в сопровождении Хён Сока казался куда более похожим на свою расу, чем фолки Конона. Волосы их были то чёрными, то русыми, а глаза сияли голубыми и каштановыми камнями. Фолк Хён Сока же не красил даже ногти. Казалось, что дато и подполковник всё совсем перепутали.
Конон продолжал смеяться, но свита его не смела отпускать всё напряжение ради минутной попытки веселья, ведь прекрасно понимала, что разговор им предстоит сложный. Фолкам не оставалось ничего другого, кроме как с особым тщанием наблюдать за любым движением дато.
– Не вижу смысла отнимать лишнее время у моих подчинённых. Сами понимаете, какой сегодня день. – Внимательно разглядывая лицо главенствующего фолка, Хён Сок не без удивления заметил то, как уцелевший глаз Конона цветом походил на человеческий. Если на нём и была линза, то Хён Сок не смог разглядеть её. Ослепший глаз потерял свой прежний окрас. В том, что видеть им было невозможно, сомнений не возникало, но причины этого оставались тайной как для Хён Сока, так и для всех поисковых систем. То, о чём дато Конон не распространялся сам, говорить не смели.
– Ну конечно, не вздумаю и спорить и с единым сказанным Вами словом. – Дато улыбался, не выдавая и толики недовольства. – Но неужто Вам так хочется обсудить наши народные празднования? Мы могли бы начать с дел обыденных и с них перейти…
– Как же иначе, дато, мы просто не можем не услышать обо всех Ваших занятиях. – Перебил его Хён Сок. В любом другом случае за один только этот промах подполковника бы лишили должности, только вот даже в Свароге перечить праву человека на верховенство не осмеливались. – Вы обязательно устроите нам экскурсию чуть позже, но лучше расскажите о торжестве, во время которого наша подопечная Эмили Брамс исчезла на вашей земле.
– Хотите сказать, что место это принадлежит мне? – старик друг растерялся, впервые за все свои долгие дни застав то, как Сварог и прилегающие к нему территории называют его собственностью. Вся Вайнкула только что была передана в его владение. Улыбка продолжала играть на тощих щеках.
– Не буду спорить с Вами, дато. Вы услышали именно то, что хотели. Не стали бы вы отрицать свою ответственность за действия Ваших последователей? – подполковник посмотрел в глаза каждому, кому сейчас приходилось выступать по ту сторону баррикад. Цветные глаза тускнели под гнётом проникновенного страха. Люди могли сделать с ними всё, что угодно, и они поняли это ещё до того, как приучили свои языки к человеческим словам. – Фолков судят по единым с людьми законами. Пока смертную казнь вновь не ввели в обиход, Вы должны поручиться за невиновность Вашего общества. Я не позволю ни одному Вашему проступку остаться безнаказанным.
– Прямо так, без суда и следствия? – Конон понизил голос, но то не помогло скрыть его заявления. Шёпот лишь заставил других внимательно вслушаться в произнесённые им слова. – Если бы я знал, на каких тонах будет идти разговор, то предложил бы Вам поговорить наедине. Вы представляете меня козлом отпущения для моих же товарищей. Позор перед человеком я ещё способен вынести, но поймите старика, отрешение дорогих мне друзей немощное сердце может не выдержать.
– Хорошо, в этом я Вам поддамся.
Проговорил Хён Сок едва слышно и медленно. Он уже понял, что сердце дато бьётся совсем как молодое. Конон не подал виду, что человек обыграл его на собственном же поле боя. Дато хотел, чтобы его просьбу приняли за откровение благодетельного мудреца, просящего о пощаде, но слова подполковника от того стали лишь ещё более сокровенными. Словно бы сам Господь Бог спустился на Вину, чтобы благословить фолков своим разрешением.
И люди, и фолки легко приняли желание дато Конона. Он молил об уединении, сокрытии всех истин тайного разговора. Конечно, он знал о том диктофоне, что крепился на воротнике куртки каждого государственного служащего, но не придал тому особого значения. Пригласив подполковника Квона в свою обитель, дато любезно предложил тому избавиться от ставшей лишней верхней одежды, но, успев расстегнуть одну лишь пуговицу на своём одеянии, он услышал твёрдый отказ.
– Ну что Вы, не стоит. – Хён Сок стоял ровно, словно бы смена обстановки совершенно ничего для него не значила. – Пусть лучше мою смерть запротоколируют, чем я окажусь без вести пропавшим на территории фолков. – Он блефовал. Ему хотелось лишь сохранить за собой право в любой момент покинуть скромный кабинет, в котором Конон принимал людей и фолков.
– Вся Вайнкула – земля фолков. В каком бы месте Вы ни оказались, ответственность ляжет на нас.
Дато приземлился на стул, и Хён Соку вдруг стало странно от того, как оно отличалось от кресла-качалки бабули Ии. Конон был не похож на других. Его место выглядело в разы скромней обиталища председателя Моиса. Одинокая рамка с фото малыша фолка, грубой отделки стол и подушка, смягчающая необтёсанный деревянный стул. Конон довольствовался тем, что даровали ему другие фолки в знак своей признательности. Никто другой, кроме фолков, не мог сделать мебель в подобной манере неуклюжей. В её окружении дато выглядел совсем приземлённым и смирным дедулей.
– На Вас. Говорите в единственном числе, дато. Не хотите же Вы послать первого попавшегося фолка на растерзание СМИ и прочим незаслуженным героям? Если Вы думаете, что о фолках ходят одни лишь положительные мнения, то Вы глубоко заблуждаетесь. Народ негодует, и волнения его до того серьёзны, что ещё месяц молчания, и Ваш авторитет пойдёт на убыль. – Хён Сок держался, на не вполне удачном опыте с Алеком научившись замечать за собой, когда внутреннее напряжение обещает перерасти в праведный гнев. Не сумев удержать язык за зубами, он бы точно сболтнул бы о своём истинном мнении, что Конон рискует оказаться быть пойманным за руку как дешёвая куртизанка.
– А я думал, Вы будете восхищены Сварогом.
– Ничем не отличается от любой обители человека. Вы не привнесли ничего нового. Всё, что вы можете, дак это наблюдать и копировать.
– Не забывайте, что все разговоры записываются. Вы не можете так разговаривать с фолком.
Хён Сок точно знал, что уже и так успел сказать слишком много лишнего. Но только то и было в его планах. Ни единой ошибки, лишь чётко выверенная стратегия того, кто уже знал, что проиграет, ведь ни одного доказательства о причастности фолков к нагрянувшему бедствию у него не было. Даже слова Алека не могли закрыть ту брешь в знании, что разверзлась в умах людей с прорывом трёх гейзеров. Люди, фолки, амфи. При настоящем равенстве, в понимании человека, по одной беде должно было настигнуть каждого, но пока страдать обещал только он. Один человек отвечающий за всё человечество. Подполковник Квон приехал в Сварог лишь затем, чтобы пожертвовать всем ради возможности раскрыть правду. Дато должен был лишь хоть раз проговориться.
– Вы не должны называть себя таковым. Не причисляйте себя к тем, кого не сможете очернить. Какими бы ни были ваши действия, репутация настоящих фолков во век останется неизменной. – Подполковник Квон сделал паузу, но только за тем, чтобы оценить выдержку Конона. Тот в кротком молчании дожидался его вердикта. – Какой из Вас фолк, если Вы не можете ответить за собственные действия перед человечеством? Ваше слово влияет на жизнь каждого здесь существующего.
– Вы пытаетесь разжечь межрасовую войну. – Дато Конон говорил ужасно правдивые вещи, но в них не было ни капли истины. – Вот уж от кого, а от Вас, полковник Квон, ожидаешь другого.
– В том то и дело, что Вы всегда нацелены на мирные переговоры. Думаете, что человек не сможет сказать против Вас, привыкли, что слова Ваши стоят председателю Моису поперёк горла. Но и им есть цена. Проезд туда и обратно, от первого Округа и до Сварога. Два гроша, Конон, и ни на монету больше, ведь Вы не можете признаться и в том, с какой целью призвали нашего человека в свой дом тогда, когда амфи точно чуяли ухудшение погодных условий.
– Ну как же, полковник, я не смог ничего сказать Вам об этом лишь потому, что Вы не задали мне подобного вопроса.
– Вы бы и не нашли, что ответить. Как Вы справляетесь со своей задачей? Как обучаете и своих, и наших товарищей? Хотите сказать, что я, человек, знаю амфи лучше вашего? Я прочёл все вами посланные документы и не нашёл в них и слова о том, что Вы, дато, были предупреждены. Но вы были. Вы заранее знали, что третий Округ падёт жертвой прихоти Вайны. Амфи Вам всё рассказали, и, что самое страшное, Вы к ним прислушались.
Пятилетнего опыта никому не было бы достаточно для того, чтобы осмелиться выступить против дато Конона, единственного главы сообщества фолков, что только смогли застать люди. Но Хён Сок был исключением. Он сам сделал из себя исключение, избрав целью жизни продвижение отдела. Коммуникации явно недооценивались всеми, кроме председателя Моиса. Ведь это именно он избрал подполковника Квона для цели, известной одному лишь ему. Явиться в Сварог, разузнать больше о положении дел и доложить обо всём главе органов внутренних дел. Хён Сок был единственным, кто мог разговаривать с фолком как с человеком.