Роберт Бюттнер
Удел сироты
Глава тринадцатая.
После того как президент ушел, Твай вручила мне новые приказы. Она проделала это как раз в тот момент, когда я садился в лимузин. Да, именно вручила. В армии, старающейся держаться в стороне от нововведений, до сих пор вручали приказы, отпечатанные на бумаге, словно это был какой-нибудь 1995 год. Я-то прямиком отправился в больницу, вертя в руках конверт. Я не спешил его вскрывать. Естественно это был приказ о понижении в должности. Почему Твай ничего не сказала мне? Потому что новости были плохими.
Меня разместили в госпитале Уолтера Рида[29], в одной палате с Говардом Гибблом. Два дня мы оба проходили всевозможные тесты. Добро пожаловать домой!..
Открыв дверь, я обнаружил, что Говард сидит на койке и возится с механическим тараканом, размером с футбольный мяч.
Когда я вошел, эта тварь повернула голову в мою сторону, а потом подскочила в воздух на шести металлических ногах.
– Джиб! – только и сказал я.
Говард посмотрел на меня и улыбнулся.
– Артиллеристы почистили его.
Как и любой другой коммуникационный аппарат разведки, этот Джиб модели «б», серии «Джи» был коротким, и имел пластиковую взрывчатку под радаром-поглотителем. Если бы его захватил враг, он взорвал бы свой сверхсекретный суперкаркас, превратив его в ящик белой жести. Кроме того, он прихватил бы с собой нескольких «плохих парней».
Поэтому всю дорогу домой с Ганимеда Джиб находился в оружейном отсеке, словно живая ручная граната. И я думаю, ему там было очень одиноко.
Я присел рядом с ним на койку и погладил его броню. Радары поглотители скользили по воздуху, словно чувствительные усы, в то время как Джиб таращился на меня круглыми глазами, такими же плоскими и большими как подсолнухи.
Это, конечно, абсурд, иметь в домашних любимцах робота. Но Джиб был больше, чем просто робот. Он был моим роботом.
– Говард, похоже, ты собираешься сдавать дела?
Он повернул голову в сторону стола.
– Все основные документы здесь. Даже в виде отходов он будет стоить вам трехмесячной зарплаты. Но вы-то понимаете, что очень многие решат, что это абсурдно высокая цена за изношенную связку чипов.
Я достал старомодные бумаги. Сертификат о первоначальном вводе в действие. Акт о повреждениях оборудования во время сражения. Акт о том, что оборудование морально устарело и подлежит списанию. Все правильно. Джиб устарел, получил повреждение в сражении и должен быть списан. Взрыв, с помощью которого человечество выиграло битву на Ганимеде, хорошенько прожарил его внутренности. К тому же пять лет огромный срок для нанокомпьютерной технологии. Джиб был ветхой машиной. Следующим шел сертификат оценки оставшихся компонентов. Потом Счет перепередачи от командования ООН. Наконец купчая и разрешение на хранение от департамента армии Соединенных Штатов на имя Джейсона Уондера.
Я сглотнул. Это была история жизни Джиба, насколько могла написать ее армия. Но нигде не было сказано о том, что ковбой Джиба, солдат, который был связан с ним с помощью хирургически встроенного имплантата, оказался моим соседом по койке. Только он умер. Теперь бумаги говорили о том, что когда кишки Али Клейна разбросало по всему Ганимеду, он попросил меня взять робота, который был ему ближе, чем собаки из старого корпуса К-9 к своим хозяевам.
Еще Говард вручил мне плоский приемник голо – настоящий наладонник.
– Это не похоже на имплантат. Ты и Джиб никогда не будете связаны, как были связаны Джиб и Али. Этот приборчик не слишком-то похож на имплантат. Но когда ты включишь его, ты увидишь то же, что и Джиб, в видимом спектре, инфракрасном или ультрафиолетовом. Ты услышишь то, что слышит Джиб, будь то обычные звуки или радиосигналы. Он будет переводить с иностранных языков, а также станет учить им тебя во время сна. Он может летать почти со скоростью звука и бегать быстро, как гепард. Ты сможешь связаться с ним, где бы он ни находился. И он никогда не станет самовольничать, и не будет столь утомлен, что откажется выполнять работу, которую ты ему предложишь.
– А что он захочет от меня взамен, а Говард?
Джиб подогнул все три ноги с правой стороны и перекатился на спину. Я поцарапал броню у него на брюхе. Джиб мог наклонять голову в неком подобии мимики, словно подражая Али, когда тот слышал хорошую шутку.
Говард пожал плечами.
– Его создатель, Локхид, утверждает, что Джиб ничего не хочет. Ведь в животе, который ты царапаешь, нет нервных окончаний. Джиб всего лишь машина.
– А ты-то Говард сам в это веришь?
Мой собеседник еще раз пожал плечами.
– Даже хрящевидные рыбы распознают людей и могут выказывать привязанность. А ведь он много меньше. Это комната своего рода совершенство для его мыслительного аппарата. Находясь тут, он спокойно может оценить человека и запечатлеть его в памяти. Да, еще ты можешь разрешить нам восстановить все, что он видел за время полета с Ганимеда.
* * *
Многое указывало, что реалии Войны со слизнями несовместимы с реалиями послевоенного мира. Например, все данные, собранные нами о другом мире, расценивались, как часть военных трофеев.
Джиб, Говард и я в тот день провели час на открытом воздухе, играя с теннисным мячом. Мы играли бы дольше, но ментальная связь, даже не смотря на то, что мы разделились, позволяла Джибу чувствовать куда я собираюсь бросить мяч. С другой стороны, прогулки по улице, даже в Вашингтоне, когда меня с Флоридой разделяла добрая половина территории США, угнетала меня. Земля нуждалась в десятилетиях восстановления, после ядерной зимы, которую обрушили на нас слизни. Весь мир выглядел одинаково – серым и сухим. Трава не была зеленой и деревья без листьев дрожали на холодном ветру. Температуростойкие зерновые культуры выживали только на экваторе. Я даже посмотрел несколько странных голофильмов о жителях Небраски, которые воссоединялись на Бразитльских равнинах.
Джиб прыгал у моих ног вместе с мячом. Он раскрывал и закрывал свои крылья несколько сот раз, прежде чем я вспомнил, что так и не прочитал выданные мне приказы.
Вздохнув, я выудил конверт из кармана, и разорвал его. Говард шел впереди. Он курил, и ветер относил ко мне дым сигареты.
Я прочитал пол страницы, прежде чем понял, что я собственно читаю. Я заморгал, потом напрягся.
Говард поднял теннисный мячик. Теперь он смотрел куда-то вдаль, а потом бросил мяч, надеясь, что Джиб помчится за ним. Говард, бросающий мяч, выглядел столь же неестественно, как форель, отбивающая чечетку.
Я скатал бумаги в трубочку и протянул ему.
– Ты знал об этом, но ничего не сказал мне!
Он пожал плечами.
– Это ничего бы не изменило.
Я смял письмо и швырнул его в Говарда.
– Ты знал!
Джиб парил. Его оптические датчики метались между теннисным шариком и комком бумаги, который ударился в грудь Говарда.
Говард проследил взглядом за приказом, который упал в грязь, а потом повернулся ко мне, разведя руками.
– Не будь такой цыпочкой!
Я пробовал учить Говарда ругаться все эти годы. Ругайтесь так, чтобы сержанты крутились в своих могилах от Форта Беннинга[30] до Форта Кэмбелла[31]. Я заскрипел зубами.
– Цыпочка?
Он чуть поколебавшись протянул мне руку.
– Не беспокойся. Тебе понравиться.
Глава четырнадцатая.
На следующее утро в шесть ноль-ноль, когда я брился, снаружи кто-то кулаком заколотил по косяку двери нашей больничной палаты. Потом она с грохотом открылась.
– Доброе утро! – Твай – женщина занимающаяся в Белом Доме связью с общественностью, вошла к нам в комнату словно злобный сержант в барак новобранцев. Она встала посреди комнаты, скрестив руки на груди. – Мы опаздываем.
Я повернулся от раковины, от удивления едва не сбрив себе бровь. Вот так я застыл перед ней голый по пояс, в рабочих штанах, босиком.
– Опоздаем куда?
Джиб замер на крае слива, кудахтая словно электрический цыпленок. До этого Говард сказал, что хочет еще раз провести диагностику малыша. Крошка, согласно Локхиду, не мог и не делал запись образа своего хозяина, однако все говорило об обратном. Ари, например, очень не нравилось, если я после бритья оставлял щетину в раковине… Не то, чтобы он всегда критиковал меня. Однажды вечером, когда мы оба очень устали, были испуганы и одиноки, он поведал мне, что меня ждет великая судьба.
Твай посмотрела на Джиба. Малыши были такой редкостью и стоили так дорого, что почти никто не мог позволить себе держать их. К тому же мой малыш внешне не отличался от тупых роботов, которые с помощью вакуумной насадки выбивали ковры или вытягивали сорняки в саду. Я вовсе не ожидал, что кто-то, с нахальством Твай, увидит и заинтересуется им.
Говард сидел на кровати и флегматично кашлял, прикрывая рот рукой. Наконец он спустил ноги, ловко попав в шлепанцы. Зевнув он стал шарить рукой по тумбочке, пока не нашел очки.
– Вы представитель для связи с общественностью?
– Я – Руфь Твай. Я подчиняюсь напрямую президенту Соединенных Штатов. Вы можете называть меня мисс Твай, майор Гиббл.
Говорд хрюкнул, потом со стоном поднялся и направился в сторону уборной.
Шлеп-шлеп-шлеп.
Резиновые подошвы шлепанцев Говарда шлепали при каждом шаге. Они едва держались на кончиках пальцев. Он закрыл за собой дверь сортира, оставив нас с Твай наслаждаться звуковыми эффектами.
Твай ткнула меня чуть выше кармана брюк углом своего наладонника, а потом нахмурилась.
– Надо заняться физическими упражнениями. Голокамера итак прибавляет три килограмма. А герой не должен быть толстым.
Я выпрямился. Возможно, мне удастся немного втянуть живот. А чего она ожидала? Я сидел взаперти в пещере, а потом на космическом корабле последние пять лет.
– Герои не становятся героями от того, что они выглядят героически.
Она искоса посмотрела на меня, одновременно вытягивая что-то из кармана.
– Ручное бритье не практично во время тура. У тебя должны щеки сверкать за обедом, точно так же как за завтраком. И… – тут она провела пальцем по щеке и показала мне окровавленную подушечку, – … никаких порезов. – Она с хлопком вдавила тюбик мне в ладонь. – Крем для эпиляции. Долгое действие. Все голозвезды им пользуются.
Я покачал головой.
– Я итак неплохо выгляжу!
Твай скривила губы.
– Точно.
– Приказ, который я получил, гласит, что я должен присоединиться к команде средств информации. Это подразумевает, что я должен подчиняться непосредственно вам?
Нагнувшись, она порылась в моем стенном шкаф, а потом извлекла из него ботинки.
– Мы поместим сюда «лифты». Нет времени на то, чтобы вы похудели. Мы просто сделаем вас чуть выше ростом.
– Я думал, что мы собираемся объяснять необходимость затрат на защиту, после того как война закончилась.
– Конечно. Но при этом вы должны хорошо выглядеть.
Дверь туалета открылась, вернулся Говард. Волосы причесаны, руки в карманах. Он протянул руку Твай, словно он один из героев старых кинофильмов.
– Гиббл. Говард Гиббл.
Чем-то мне это напомнило Джеймса Бонда.
* * *
В тот же полдень Твай забрала нас из больницы, и мы переехали в до сих пор еще открытый отель в Джорджтауне, отель, поражающий воображение, даже если каждую ночь вас в кровати не встречает новая дева. На следующий день мы завтракали в столовой, за столом со скатертью и льняными салфетками, такими толстыми, что, наверное, могли бы остановить шрапнель.
– Вам придется каждое утро посещать полдюжины мест, двигаясь с востока на запад вслед за движением часовых поясов. Местные новости и утренние шоу, – объяснила Твай.
Я потянулся за свежей земляникой на сдобе, которую только что доставили из пекарни. Она была еще теплой.
– Как мы можем…
Твай выхватила у меня сдобную булочку, заменив ее чем-то больше напоминающим фанеру.
– Белковые палочки. Вы должны потерять два килограмма в течении недели, к тому же вы можете капнуть джемом на вашу форму.
Я откусил от палочки, а потом выплюнул в салфетку.
– По вкусу так говно-говном.
– Я же говорю, вам надо похудеть, – она отломила кусок от моей выпечки и отправила себе в рот. – Утренние выступления – основа голо. Вы будите не студии, скажем в Нью-Йорке. Репортер сидит на стуле в Детройте, но все выглядит так, словно она сидит рядом с вами. А зрителям кажется, что вы вместе сидите у них в гостиной.
Я смотрел, как в ее глотке исчезает мой завтрак.
– Почему вы так поступаете с нами?
– Потому что продукты хорошего качества слишком высоко ценятся, чтобы пропадать впустую.
– Я имею в виду эту пиаровую акцию. Мы сокращаем расходы на вооружение, но я остаюсь в этом дворце?
– Америка хочет вернуться к прошлому.
– Тогда отдайте назад мою сдобную булочку.
Твай нахмурилась, потом заглянула в свой наладонник.
– Кушайте ваши белковые палочки. У нас осталось полчаса до вашего первого интервью.
* * *
Через двадцать восемь минут я сутулясь восседал на пластиковом стуле в конференц-зале отеля, превращенном в голостудию. Это означало отдающую эхом, пустую комнату, с софитами на паучьих лапах, которые светили мне прямо в глаза. Гологениратор размером с рефрежиратор возвышался слева от прожекторов и трехногих голокамер. Между ними змеями протянулись черные кабели. Голооператор и режиссер шоу стояли в самом гнезде змей-кабелей.
Твай маячила у меня за спиной, массируя мне лопатки, стараясь сделать так, чтобы куртка моей формы как можно лучше скрыла ленту проводов.
– Теперь поправьте у себя за отворотом.
– Если я повернусь, станут видны провода на спине.
– Нет! В ближайшее время прибудет портной. Так… пять… четыре… – Она смахнула крошку белковой палочки с моего галстука и отступила в мертвую зону камер.
Хлоп.
Я раньше никогда не видел как снимают голо. Когда образ замерцал генератор издал звук, – «Хлоп» – вроде как открыли бутылку шампанского. Именно поэтому новички, вроде меня в первый момент выглядят очень наивно.
Репортер сидел в кресле коричнево-малинового цвета, вроде того, что сейчас окружали меня. Подлокотники на моем стуле были той же высоты, так что мы сидели в одинаковых позах. Но не только это, если бы я только двинул локтем, генератор тут же вставлял тихий-тихий звук движения ткани по коже – фрагмент заранее подготовленного саундтрека.
Постоянный ведущий уже говорила что-то в голокамеру. Потом она повернулась ко мне.
– … новости для Сокса, Эдди… Потом у нас пойдет встреча с Бостоном. Итак генерал Джейсон Уондер – герой Битвы на Ганимеде.
Я чуть подался вперед, кивнув, как Твай научила меня, подготовленный и сосредоточенный.
Денвушка репортер повернулась ко мне. Блондинка с голубыми, словно драгоценными камни глазами. У бледно-розовые отвороты ее костюма плотно прилегали к телу. Я попытался вообразить, где нее укреплен провод микрофона.
– Это большая честь, генерал.
– Да, конечно…
Рядом с голокамерой стояла Твай. Она показала мне на карточку, которую держал ведущий режиссер шоу.
Я прочитал:
Тавни
Через две минуты Тавни выразила мне соболезнования, гордость и благодарность от имени зрительской аудитории всего Бостона. Потом она исчезла, и начали демонстрировать эмоциональный файл – голозапись парада.
Твай подошла ко мне и заговорила шепотом.
– Скоро начнется следующий фрагмент. Угроза осталась в прошлом. Но если слизни появятся ваша команда разделается с ними, как и предыдущими.
Милая Тваи вернулась, вытирая слезы, или потекшую тушь.
– Генерал, скажите, теперь все это останется в прошлом?
Слова Тваи вырвались из моей груди, словно я был классическим пуделем.
Твай задумчиво кивнула.
– И тогда финансовая программа Льюиса станет реальной?
– Извините?
– А хотела спросить имеет ли смысл обширные снижения трат на защиту?
Сбоку от голокамеры зажегся красный огонек. Твай кивала, словно старинный болванчик.
Я сглотнул.
– Если только не появятся другие слизняки.
Улыбка на лице Тваи дрогнула, потом исчезла, словно негр, выброшенный из самолета. За ее затемненными, лазерными линзами открылся омут ужаса.
– А разве они не уничтожены?
– Эти да. Уничтожены те слизни, о которых мы знали.
Твай наклонилась к режиссеру и о чем-то зашептала. Потом она прижала палец к наушнику. Канал переключился на коммерческую рекламу. Мы отключились от эфира.
– Что все это значит, черт побери? – накинулась на меня Твай. Она посмотрела на голопродюсера и сделал вращательное движение рукой, после чего меня вместе с остальными попросили из зала.
Отведя меня подальше в пустой коридор, Твай вновь заговорила со мной:
– Джейсон… Генерал Уондер… вы выступаете на голо для того, чтобы успокоить людей, а не пугать их!
– Я всего лишь сказал «если».
– Если исключить майора Гиббла, то вы – величайший специалист по слизням. Последние пять лет были самыми ужасными за всю историю человечества, и вы говорите людям, что это может повториться. Вы сами понимаете, что говорите? А ведь публика верит вам.
– Люди должны знать правду. Говард тоже думает, что слизни могут вновь появиться. Возьмите интервью у него.
– Вы же знаете Гиббла. Публика не хочет героя в шлепанцах. Мы можем использовать его лишь для важных политических новостей. Но ничего похожего в восьмичасовой программе. Пусть подобное печатают газеты.
Это было старое словечко, но после того, как началась война, оно вновь обрело смысл. Бумажные газеты возродились после того как война перерезала линии голосвязи.
Твай скрестила руки и вздохнула:
– Вам нужно лучше подготовиться. Я прослежу, чтобы все было сделано, так как надо. Думаю, президент расскажет вам лично, что народу нужна реконструкция мира, а не паника.
– Президент Льюис сказал мне, что Америке нужны мои заверения. Но я не уверен, что смогу выполнить то, что пообещаю. И объясните мне, пожалуйста, что мы восстанавливаем?
Твай вздохнула.
– Хорошо. Правило номер раз. Если ты не хочешь прочитать об этом на первой странице «Вашингтон пост»[32], то лучше не говори об этом, – Твай поджала губы. – Вы ведь не глупый, и все сами отлично понимаете.
– Большое спасибо.
– Основная проблема в том, что вы не видели мир, в который возвратились. Но мы все вам покажем.
– А мне это понравиться?
– Вы любите протеиновые бары?
Глава пятнадцатая.
Твай отменила остальные шоу, назначенные на это утро. Через сорок пять минут президентский реактивный самолет военно-воздушных сил прикатил за мной и Твай в аэропорт Рейгана. Они даже выключили один двигатель, чтобы мы смогли подняться на борт, а потом, врубив оба на полную катушку, понесли нас во Флориду.
Я смотрел вниз на мертвые холмы цвета охры, прижавшись лбом к холодной, древней пластмассе иллюминатора реактивного самолета. Желтые гусеницы – оборудование, с помощью которого проводили восстановление – ползали по кратеру, который некогда был Ричмондом. Настоящий генерал знал бы как общаться со средствами массовой информации. Настоящий генерал знал бы, как правильно поддерживать связь между населением и электоратом. А я был слишком молод, и ни разу даже не голосовал за президента.
Твай, усевшись напротив меня, наклонилась вперед и нажала кнопку вызова стюарда на ручке своего огромного кожаного кресла. Шикарно. Похоже, дела у правительственных чиновников шли в гору. При демократии американского стиля правительство наживается на страданиях народа. Люди, те, кто не нуждаются в помощи, не нуждаются в правительстве. Так, по крайней мере, они думают. Люди, если у них неприятности – нуждаются. Но это их мнение.
Нужно ли очищать кратер, размером с Ричмонд? Спросите в Вашингтоне. Или, по меньшей мере, запросите консорциум подрядчиков, нанятых Вашингтоном. Хотите изобрести пшеницу, которая росла бы в холоде и не требовала полива? Попытайтесь получить федеральный грант!
Однако, так или иначе, а топлива в стране не хватало, поэтому редкую машину можно было встретить на вашингтонской трассе в аэропорт Рейгана. Бюрократы пешком брели домой с работы, кутаясь в длинные пальто. Мертвое лето в округе Колумбия! Здания жались к холодной земле, такой же серой как небо. Нигде ни зеленого листика, ни одуванчика. Депрессия, когда мы выехали за «Кольцевую»[33], лишь усилилась из-за отсутствия бюрократов.
Президент Льюис пытался восстановить этот расплющенный мир. Возможно, он и в самом деле делал что-то полезное.
Но на сердце моем лежал камень. После всех этих смертей и разрушений, я никак не мог понять, что президент и весь мир хотят от меня?
Твай прочистила горло.
– Мы должны научиться понимать друг друга.
– Мы не сможем. Я не политик.
– Вот именно поэтому нам нужно поговорить.
– Мы уже говорим.
Появился стюард, и Твай показала ему два пальца.
– По меньшей мере, я задолжала вам выпивку, генерал.
У меня желудок скрутило.
– А сэндвич?
Твай покачала головой.
– Протеиновые палочки.
Стюард направился в кормовую часть самолета.
– Мисс Твай, скажите, кто вы?
Она кивнула.
– Справедливый вопрос. Я – советник для связи с общественностью при Совете Национальной безопасности. Обо всем происходящем я докладываю непосредственно президенту Соединенных Штатов. Я получила магистра в Стэнфорде[34] по профессии «специалист по работе со средствами массовой информации». Последние двенадцать лет я консультировала бизнесменов, полковников и капитанов промышленности. Я спасла многих от черного PR. Некоторые из них дулись на меня, словно тринадцатилетние мальчишки. Но вас-то я вытащу, так или иначе. Поскольку все, что мы делаем – правильно, и направленно на восстановление мира, – тут она сделала паузу. – А вы, конечно, считаете меня двуличной, лживой ведьмой.
Я покачал головой.
– Не двуличной, но лживой.
Твай улыбнулась.
– Служить в пехоте дело тяжелое, не так ли?
– Не могу оценить, – пожал я плечами. – Это – единственное, что я знаю и умею.
– Хорошо. Так вот не смотря на то, что я занимаюсь бизнесом в мраморных залах и уютных барах, это тоже очень тяжелое дело.
– Уверен. Очень тяжело всю рабочую неделю насиловать правду.
Она вздохнула с облегчением, когда стюард покатил сервировочный столик и предложил нам мартини. Покрытые изморозью бокалы, и маленькие бутылочки прозрачного густого напитка – каждая в своем ведерке со льдом.
Твай знаком приказала стюарду удалиться. А потом, потянувшись через стол, налила мартини в мой бокал, а потом в свой. После она подняла свой бокал.
– Тогда за правду! Вас, генерал, эта волна может унести очень далеко.
Я тоже поднял бокал. Кристально чистый звук раздался, когда мы чокнулись. После мы стали неспешно посасывать напиток.
– У генералов есть обязанности. Все, что у меня есть это протеиновые палочки и звездочки на лацканах.
– Мы знаем, что лично вы удовольствовались бы и лейтенантским званием, но общественность хочет, чтобы вы были генералом, так что им и оставайтесь. И еще. Вы – герой. Вы и люди вроде вас спасли человечество, – она провела указательным пальцем по ножке своего бокала, а потом вытянула его в мою сторону. – Это – правда.
– Ощущаю благодарность, которую выказывает мне администрация.
Она закатила глаза к потолку, а потом крепко зажмурилась.
– В вашем досье сказано, что вы неплохо знаете военную историю.
Я кивнул.
– Разве в течение последних пятидесяти лет мира Америка не тратила на национальную оборону самый большой, по сравнению с другими странами, процент годового дохода?
– Не думаю, что кто-то знает, но валовой национальный продукт начали оценивать с сороковых. Так что можно сказать, «со второй половину двадцатого века».
Твай кивнула.
– Шикарно. В 1945 мы выиграли самую разрушительную войну за всю историю человечества. Но мы были настолько охвачены паранойей, и, пытаясь увериться, что подобного никогда не случиться, тратили бешенные деньги на то, чтобы быть самой вооруженной страной во время Холодной войны.
– Не куплюсь на это. В те годы было сделано очень много.
– Что такого могли они сделать? Западная демократия повесила железный крест на пол мира.
Я узнал цитату. Это сказал Дэвид Эйзенхауэр[35], президент Холодный войны, в своей речи в 1953 о балансе между оружием и маслом.
Я всегда думал об Эйзенхауэре, как о генерале. Ну, а я-то генералом не был. Эйзенхауэр перегруппировал ресурсы общества таким образом, что стала возможна экспансия в Европу. Он манипулировал эгоистическими чувствами людей, абсурдно выглядящими сегодня, но основополагающими в то время, вроде де Голя и Монтгомери. Не думаю, что Айк[36] хоть раз сам выстрелил. Между мной и Эйзенхауэром было столько же общего, как между кукольной марионеткой и Эйнштейном.
– Джейсон, сегодня мы стоит на том же пороге, что и человечество в 1945, – продолжала Твай. – Военная индустрия и те, кто ей служит, хотят продолжать тратить немыслимые деньги на космические военные силы. Но вы и ваши солдаты уничтожили угрозу роду человеческому два года назад. Теперь мы не нуждаемся в освоении Марса.
Сколько раз читал я, как готовились генералы к каждой битве во время последней войны? Я не мог не согласиться с Твай. Как солдат, оставшийся в строю после окончания войны, я уже чувствовал себя динозавром. Ежемесячная стоимость содержания одного пехотинца, вероятно, могло оплатить лекарства, которые потребляли жители Сахары за десятилетие.
Твай принялась размешивать свой мартини соломинкой.
– Влиятельные люди хотят перераспределить дефицитные ресурсы, чтобы восстановить мир. Ставки очень высоки.
– Но тогда кому может повредить небольшая толика правды?
– Политика еще та сука, Джейсон. Вы же командовали во время битвы. Сколько сил вам пришлось приложить, чтобы выиграть войну?
– Мы выиграли битву. Но я не уверен, что мы выиграли войну.
– Даже Гиббл считает, что мы победили. Почти три года о слизнях ни слуху, ни духу.
– Отсутствие доказательства не есть доказательство отсутствия.
– Джейсон, мне понятны ваши опасения. Я не прошу, чтобы вы говорили неправду. Я прошу, чтобы вы обнародовали некую информацию, – говоря это, она при каждом слове ударяла пальчиком о стол, при этом достаточно сильно, чтобы мартини в его бокале едва не разлилось. – Нет… данных… о том… что… слизни… существуют!
Я внимательно посмотрел на нее. Принятие очевидного никогда не было сильной стороной солдата пехоты. Иногда начинаешь понимать, почему символ армии – мул.
Твай усмехнулась.
– Хорошо. Суммируя все рациональные мысли, предположим, вы правы. Мы оставим кое-что и на оборону.
– Что это значит? Объясните мне то, что вы хотели сказать, терминами, понятными за пределами «Кольцевой».
– Я не просто скажу вам об этом. Я – покажу. Именно поэтому мы отправились на мыс Канаверал. Я сама вам все покажу.
Она осушила свой бокал, поставила его на столик и внимательно заглянула в него, словно ожидая найти что-то на дне. Иногда мне казалось, что в теле Твай живут два человека. Сначала она была жесткой, как кремень, а потом чувства вырывались на поверхность.
* * *
Целый час, пока не приземлились на мысе Канаверел, мы молчали. Лимузин доставил нас от трапа самолета к зданию штаба. Мы проехали мимо ряда взлетных платформ с перехватчиками. Самолеты застыли, задрав носы в облака.
– Космические силы по-прежнему хорошо финансируются, – объяснила Твай, указав на машины. – Мы построили новое поколение перехватчиков. Будет нужно и все они поднимутся по тревоге.
Перехватчики были не древними, аэропланами с топливными баками времен массированной бомбардировки слизней. Новые, большие модули ООН. «Отважные Звезды».
– Сейчас у нас в четыре раза больше перехватчиков, и в то же время остались старые самолеты, созданные на базе шаттлов, которые могут подниматься до необходимой высоты, – пояснила Твай. – Однако новые машины более маневренны, лучше вооружены и могут лучше координировать свои действия. Они могут создать непроницаемую защиту.
– То же самое говорили о Линии Можено. Немцы прошли ее дважды. Непроницаемый щит… Кто это сказал?
– ККП – Командир команды перехватчиков. Обычно он склонен к уединению. Он сказал это на брифинге, когда только получил это назначение.
Лимузин подвез нас к штаб-квартире, и Твай провела меня через систему охраны.
Комнаты оперативного отдела полукругом вытянулась перед нами. Помещение размерами напоминало бальный зал, уставленный дисплеями – своего рода произведениями искусства от голотехники. Я прекратил считать персонал, когда их число перевалило за пятьдесят. Без сомнения Космические военные силы за время моего отсутствия разрослись. Насколько я помнил раньше тут стояли катодные телевизоры с плоскими экранами.
ККП сидел на вертящемся стуле на подиуме в центре полукруга. Седой генерал-майор возглавлявший Воздушные силы.
Рядом с ним стоял его заместитель. Брэйс! Я застонал.
– Добро пожаловать на базу Космических сил Объединенных наций, на мысе Канаверал. Тут соединенный воедино центр Космической обороны и Научно-исследовательский центр КСООН[37], – ККП улыбнулся Твай, мне и Брэйсу. Мы с Брэйсом улыбнулись друг другу, хоть и с трудом.
– Если считать гражданских подрядчиков плюс военный персонал из сорока стран, входящих в ООН, то получиться около восьмидесяти тысяч рабочих мест, – повернулась ко мне Твай. – Такие факты всегда впечатляют.
После того как реактивные снаряды ударили по Майями и Тампе[38], Флорида стала одним из наиболее пострадавших штатов. Не удивительно, что она высосала львиную долю военного бюджета.
Мы втроем проследовали вслед за ККП вверх по лестнице, и оказались на крыше здания. Соленый воздух с Атлантики овеял нас холод. И генералу пришлось говорить громче, чтобы мы услышали. Он простер руку в сторону четырех десятков стартовых площадок, половину из которых занимали «Звезды».
– В любой момент двадцать четыре «Звезды» выйдут на орбиту. А через несколько часов, мы сможем поднять в воздух еще одно звено. Мы закончили взлетно-посадочную полосу достаточную, чтобы принимать «Звезды» самых последних модификаций. Их закончат монтировать в следующем году. Сверхзвуковые самолеты также могут пользоваться длинной полосой. Они не слишком-то нуждаются в ней, но все пилоты любят, чтобы было достаточно места для разбега.
– Вы ведь всякий раз стартуете с Земли? – спросил Брэйс.
– Но ведь это финансово невыгодно!
Твай и ККП посмотрели на меня и нахмурились, хотя никакой очевидной причины для этого не существовало.
ККП сделал паузу, а потом продолжал:
– Зная это, нам удалось минимизировать расходы на постройку, – он повернулся и показал на дальние стартовые площадки. – Там расположен самый совершенный комплекс… А что касается стартов с Земли… Космическую базу номер один запустят на орбиту именно оттуда. Ее будут поднимать секциями. Тогда перехватчики смогут около года находиться на орбите. Не «Звезды», а настоящие космические боевые корабли. «Звезда» сама по себе может и неплохой корабль, но ее разработали четыре десятилетия назад. Мы также собираемся поднять на орбиту беспилотного шпиона и зонтичный спутник-убийцу. Их запустят из Ванденберга[39].
Звучало внушительно. И, судя по всему, эти проекты стоило очень дорого. Адская работенка для Брэйса. К тому же очень ответственная. Я-то сам отвечал лишь за то, чтобы лишние звездочки подольше продержались на моей форме.
