Роберт Бюттнер
Удел сироты
Глава двадцать вторая.
Центр восстановления технологии псевдоголовоногих на мысе Канаверал насчитывал шесть тысяч ученых, инженеров, поваров и швейцаров.
В то утро, когда вышла газета с дурацкими заголовками, все служащие Центра, кто не орудовал спектроскопом, шпателем или веником, собрались в аудитории, расположенной в подвале центрального здания. Сидения были оббиты кроваво-красной материей, но сейчас это не бросалось в глаза – слишком много собралось зрителей. Потолочные перекрытия сверкали стеклом и хромом.
Три команды операторов голо заняли первый ряд. На сцене, словно правитель Флориды, восседал Брэйс, в то время как директор исследований в халате стоял на подиуме, благодаря всех за то, что они пришли и объясняя, что из пепла войны при помощи химии можно возродить Землю.
Потом Говард со сцены представил Дом Шпионов, меня и других ветеранов Ганимеда, представителей Организации Объединенных наций и вооруженных сил. Пигалица, теперь уже в гражданском явилась вместе с Уди. Нас посадили сбоку, там, где работал на пульте техник звука. Руфь села позади меня, так чтобы ее особо заметно не было. Она не хотела держать меня на коротком поводке, но я подозревал, что на всякий случай наладонник ее оставался постоянно включен.
Я наклонился к пульту.
– Вы звукооператор.
Человек за пультом покачал головой.
– Я слежу за сигналами мониторов.
– Какими сигналами?
– Точными, – он пожал плечами. – Чтобы церемония прошла живо.
Что-то, а вот этого было, хоть отбавляй. Никто не думал, что «футбольный мяч» станет для нас чем-то вроде лекарства от рака или подарит технологию по созданию безкалорийных чизбургеров. Но этот исследовательский проект получил большую популярность в восточной Флориде.
Сейчас взгляды всех собравшихся обратились на залитый светом стол справа от подиума. Там в колыбельке из титана покоился «футбольный мяч» – безликое яйцо, мерцающее синеватым металлом слизней.
А тем временем Брэйс говорил о долге, технологии и замечательной службе на флоте. Потом он покинул аудиторию, чтобы не отодвинуть на задний план управляющего Флоридой.
Этот правительственный чиновник носил оранжево-синий галстук, украшенный стилизованным изображением крокодила. Когда он вышел на подиум, голооператоры защелкали вспышками. Честное слово это напоминало Новогоднее рождество на заводе шампанских вин. Губернатор долго расхваливал достоинства тружеников Флориды и, я ничуть не преувеличиваю, апельсинового сока.
Директор по исследованиям встал рядом с «футбольным мячом».
На сверкающих рельсах чуть выше висел алмазный резак. Рычаг активировавший его, был перевязан синей ленточкой.
Уди вертелся на коленях у Пигалицы.
– Он сегодня какой-то беспокойный, – прошептал я.
– Не знаю почему, – ответила Пигалица. – Но на лихорадку это не похоже.
Говард наклонился ко мне.
– Я бы на твоем месте лучше сосредоточился на «футбольном мяче».
– Согласен. Хотя мне казалось, что ты оставил его на Ганимеде. То, что происходит сейчас, настоящий цирк.
– Чтобы ты сказал, если бы мы нашли его и не взяли с собой. Здесь есть какая-то параллель с древними мифами.
Я улыбнулся. Говард находил параллель с мифами в чем угодно.
– Однако мне кажется, мы должны остановить это представление, – продолжал он мне нашептывать.
Я через плечо бросил мимолетный взгляд на Твай. Нахмурившись, как сейчас, она выглядела точно первосортная учительница, которая вот-вот собиралась спросить, не те ли мы самые мальчики, у которых было что-то, что они хотели бы рассказать остальному классу.
– Говард, тут собралось тысячи три и управляющий, земли которого производят три четверти цитрусовых в мире. Нас в прямом эфире показывают на голо. Ты не можешь остановить это шоу из-за того, что тебе что-то там пришло на ум!
– Брэйс может! – Говард соскочил со своего места, обошел Твай и поспешил из зала следом за Брэйсом.
Тем временем директор исследовательского центра под рассеянные аплодисменты потянулся к стартовому рычагу.
Он опустил рычаг, и визг пилы эхом пронесся по затихшей аудитории.
Уди вскрикнул и вцепился в руки Пигалицы.
Вибрируя пила сантиметр за сантиметром погружалась в синюю плоть «футбольного мяча».
Часть пилы исчезла в «футбольном мяче».
– А-а-а! – завопил звукотехник рядом со мной, срывая наушники.
– Что такое? – повернулся я к нему.
Техник потер уши и прошептал.
– Не знаю. Похоже, полетела трансмиссия.
Неожиданно в зале появился Говард. Лицо его было мрачным. Он махал руками.
Лампы на потолке замерцали.
А потом обрушились на нас вместе с потолком.
Глава двадцать третья.
Я лежал на чем-то остром. Какая-то штука здорово впилась мне в спину. Вспышки красного света, рассекали облака пыли, вонявшей серой и озоном, разгоняя тьму. Кто-то завывал. Я попробовал пошевелить одной рукой, потом другой и закричал от боли.
Видимо я умер и попал в ад.
Хлопки, треск и запах горелой электропроводки. Красный огонь пульсировал из под надписи:
Аварийный выход.
Это я прочел безо всякого труда.
Я повернул голову. Рядом со мной лежал техник. Его грудь была раздавлена зазубренным бетонным блоком, размером с городскую малолитражку.
Из-под этого блока с противоположного конца торчали чьи-то ноги и нижняя часть лабораторного халата. Скорее всего, ноги принадлежали директору исследовательского центра. Чуть дальше лежала опрокинутая пила. Ее полотно сверкало, словно алая сабля.
Я повернул голову в противоположную сторону. Управляющий Флориды лежал на боку, завывая. Два стальных прута пробили ему грудь. Его галстук из оранжевого стал красным. Кровь, пульсируя, била из раны. На полу она собралась в лужу, такую же большую как упавший блок.
Кто-то полз по обломкам мебели и бетона.
– Джейсон? – это оказалась Пигалица. Кровь стекала по ее щеке. Правый рукав платья исчез. Ее лосины были разорваны, но двигаться она могла. Она махала фонариком, возможно из комплекта у аварийного выхода.
– Пигалица, что случилось?
– Мой ребенок! Я не могу найти своего сына!
Она добралась до меня, увидела управляющего и с трудом втянула дыхание.
Вздрогнув всем телом, она попыталась перелезть через бетонный блок, такой же большой, как старомодный телевизор, и сильно ударилась животом.
Управляющий перестал плакать. Электрический свет вспыхнул, а потом где-то что-то зашипело. Откуда-то капало. Издалека донеслись приглушенные крики.
Пигалица попыталась подняться на колени, а потом повернулась, чтобы посмотреть на меня. Слюни и нити рвоты свисали с ее подбородка, глаза были полны слез. В этот миг она возносила молитву Аллаху.
– Пигалица, мне не видно, что там у меня с левой рукой. Я не смогу помочь тебе отыскать Уди, пока не освобожусь.
Она посветила фонариком на мой левый рукав, и я задохнулся от ужаса. Та же самая бетонная плита, которая разбила музыкальный пульт, придавила мизинец и безымянный палец моей левой руки, сделав их плоскими, как носовой платок. Должно быть, я находился в состоянии шока, потому что боли не чувствовал.
Кто-то застонал. Пигалица обернулась. Твай лежала придавленная столом, край которого обрушился на середину ее бедер. Ее лицо казалось бледным, засыпанным бетонной пылью.
– Помогите мне!
Пигалица посмотрела на мою раздавленную руку.
Я кивнул в сторону Твай.
– Посмотри, что с ней.
– Но Уди…
– Отыщется.
Мы достаточно долго были вместе. Наверное, поэтому Пигалица и поверила мне. Она подползла к Руфь. Стол, упавший на нее, весил около четырехсот килограмм. Пигалица весила максимум пятьдесят.
– Поищи рычаг, – приказал я.
Пигалица скользнула лучом фонарика по комнате. Тот засверкал в облаках пыли. Потом сверкнул металл.
– Похоже, там есть что-то подходящее.
Она вновь направила луч фонаря туда, куда я указывал. Труба, толщиной с садовый шланг протянулась от пола к потолку. Пигалица зацепила ее двумя пальцами, потянула.
– Не двигается!
– Черт побери! Тяни, блядь!
Она привстала, схватилась за трубу обеими руками и повисла на ней.
Раздался хлопок, и двухметровый обломок трубы оказался у нее в руках. Пигалица качнулась назад, держа обломок, словно канатоходец свой шест. Запах меркаптана ударил мне в нос.
– Дерьмо!
– В чем дело? – повернулась она ко мне.
– Похоже мы разломали линию газопровода.
Вокруг искрилась электропроводка.
Пигалица обвела лучом фонарика пространство, в котором мы находились. Потолок обрушился, разделив аудиторию надвое. Все выглядело так, словно пол здания обрушилось на голокоманду, отделив нас от основной части аудитории. Наш «карман» мог наполниться метаном, а потом в миг превратиться в пылающий ад. Крики других выживших долетали до нас из-за стены обломков стали и бетона, которая появилась, когда здание рухнуло. Может, по ту сторону тоже было плохо, но оставаться здесь означало быструю и бесповоротную смерть или от удушия или от потери крови. Казалось, самые громкие крики доносились из темного пятна, которое находилась метрах в десяти от нас.
Свободной рукой я показал в ту сторону.
– Там. Похоже, там есть дыра, через которую ты сможешь пролезть на другую сторону. Давай, дуй туда!
– Но мой ребенок. И ты…
– Сначала помоги Твай. Потом мне. Потом поищем Уди. И помни, нужно торопиться.
Я знал, что на все у нас не хватит времени. Но, если бы я смог заглушить ее панику, относительно ребенка, я мог бы заставить ее спасти меня и Руфь.
Перебравшись через обломки, Пигалица подсунула газовую трубы под край стола, и всем весом навалилась на нее. Труба оказалась словно «Тутси ролл»[65], и стол с места не сдвинулся. Тогда Пигалица стала на колени рядом со столом и навалилась на него плечом. Ничего.
Отодвинувшись, она вновь навалилась на стол, крича при этом, словно заправский каратеист.
Запах газа становился все сильнее. Комната стала постепенно превращаться в бомбу. Я посмотрел на искрящие провода. Все происходило прямо на глазах, и невозможно было ничего сделать.
Если бы я мог помочь Пигалице, то вдвоем мы бы освободили Твай. Я дернул раздавленную руку. От боли у меня чуть глаза на лоб не выскочили, так что я быстро оставил подобные попытки.
– Пигалица! Пила! – свободной рукой я показал пилу, лежавшую возле ног директора центра.
Она недоуменно развела руками.
– Что ты имеешь в виду?
– Принеси мне полотно от этой пилы.
– Зачем? – она закашлялась. Видимо газ попал ей в легкие.
– Быстрее!
Она подползла к машинке и схватилась за полотно.
– А-а-а!
– Сначала ослабь кулачок зажимного патрона.
Она освободила полотно, потом встала рядом с ним на колени, вывернула его, словно зубчатый нож.
– Оно крепче трубы, но слишком короткое.
Я с трудом дышал сквозь крепко стиснутые зубы.
– Это не рычаг.
Она посмотрела на мою руку. Край бетона был чуть ниже суставов пальцев. Ее глаза округлились, и она покачала головой.
– Я не смогу!
– Так или иначе, а пальцы я потерял.
– Но ведь лезвие не стерильно.
Я уже начал задыхаться от газа.
Руфь изо всех сил сжала край навалившегося на нее стола.
– Пигалица! Давай!
Египтянка занесла пилу над моими пальцами, крепко закрыла глаза. Ее импровизированный клинок дрожал. Пигалица плакала. Ее лицо казалось красным в мерцании фонаря над аварийным выходом.
– Еще немного и будет слишком поздно! – завопила Руфь.
Пигалица не двигался, не открывала глаза.
Я сжал свободную руку в кулак и потянулся к полотну пилы.
Засверкали искры.
Крепко зажмурившись, я резко опустил руку. Мне показалось, что весь мир взорвался.
Глава двадцать четвертая.
Я кричал, сжимая освободившуюся руку другой – здоровой. Глаза мои по-прежнему были крепко сжаты. Я не мог заставить себя посмотреть на то место, где осталась часть меня, не мог заставить себя смотреть на обрубки. Вытащив носовой платок, я прижал его к заляпанной грязью ране, и только потом открыл глаза. Мой платок тут же стал красным от крови и промок насквозь.
Все еще сжимая одной рукой другую, я подтолкнул Пигалицу, и мы оба встали на коленях возле стола.
– На счет три.
Она рассеянно кивнула.
Я стал считать. Потом мы разом навалились. Ничего.
– Давай снова, Пигалица.
Что-то затрещало.
– На счет три изо всех сил.
В этот раз я так сильно ударил в стол плечом, что на мгновение увидел звезды и забыл о кровоточащих обрубках на другой руке.
Стол приподнялся на сантиметров на двадцать, и я втиснулся в щель, зафиксировав его.
Пигалица «проснулась». Она потащила Руфь. Я начал было опускать стол, а потом увидел крошечный ботиночек. Я схватил его здоровой рукой и дернул изо всех сил. Уди помог мне, и я вытащил его. А потом стол упал, подняв облако пыли.
– Пошли, Пигалица!
Газ уже стал таким густым, что я едва мог дышать. Не было времени решать, кто потащить Руфь, кто – Уди.
Пигалица схватила Руфь за руку. Я схватил ее за другую руку здоровой рукой, а Уди прижал к себе окровавленной, словно это был не ребенок, а куль с бельем. А потом мы рванули в сторону дыры.
Руфь кричала от боли.
Пигалица на мгновение остановилась.
– Нет! Давай вперед!
Пигалица проползла в дыру и исчезла. Я последовал за ней. Одна из туфель Руфь зацепилась за что-то. В десяти сантиметрах– над моей головой затрещали перекрытия. Я протолкнул вперед Уди. Мне навстречу вытянулись чьи-то руки и забрали ребенка. Золотые адмиральские шевроны сверкнули на оторванном рукаве. С другой стороны завала над ожидали два офицера в полевой форме – Брэйс и Говард.
Проталкивая сквозь дыру Рут, я видел, как огонек пламени скользнул по электрическому шнуру. Сейчас должно грохнуть.
Я скатился в дыру. Тем временем Брэй постарался подпереть развалины распоркой.
Все вокруг залил оранжевый свет взрыва.
Брэйс, расчищавший путь от обломков, повалился. Все помещение тряхнуло взрывной волной.
Я без движения застыл на полу аудитории. На этой стороне барьера раненный и рыдающий. С другой стороны, трещал огонь, кремируя тела, которые остались за завалом.
Брэйс опустился на колени рядом со мной, и открыл белый пакет первой помощи. Он замотал мои обрубки, вколол мне морфия, и потом сделал два укола Руфь.
Ее живот, пробитый ножкой стола, стал огромным, как баобаб. Я не был медиком, но мне показалось, что у нее раздроблен таз. Похожи наши усилия, лишь изменили место гибели Руфь, перенеся ее на десять метров.
Пигалица с печалью уставилась на просевший потолок. Уди сжался у нее на руках. Сотни килограммов битого бетона отделяли нас от поверхности.
– Как ты думаешь, что случилось? – спросила она.
Я покачал головой.
– Кажется, только Говард знает.
Руфь застонала.
Если бы даже мы знали, что случилось, нам, выжившим, это не помогло бы.
Я посмотрел на обрубки пальцев, и мне показалось, что я вновь вхожу в длинный темный туннель. Сознание мое помутилось.
Следующее, что я услышал – щебетание птиц.
Глава двадцать пятая.
Водянистый солнечный свет омыл меня.
Чок-чок-чок.
Над головой летали оранжевые вертолеты. На моем плече восседал Джиб.
– Что вы делаете, сэр?
Чье-то лицо вверх тормашками уставилось на меня, через лицевой щиток боевого скафандра пехоты, но почему-то эта броня была раскрашена в желто-оранжевые полосы – форма, которую используют при чрезвычайном положении. Такая броня поглощает тепло, равнодушна к холоду, изолирует от электрических разрядов и поглощает кинетическую энергию удара. Кроме того она выводит из состояния шока, как и отражает пули.
– Что случилось?
Чирп-чирп-чирп.
Носилки на колесиках заскрипели, когда медик в броне попытался подтолкнуть их.
Казалось, вокруг меня трещит пламя. Пахло гарью.
– Никто не знает, сэр, – санитар махнул рукой в перчатке. – Мы слышали, что Канаверал единственное место, подвергшееся удару.
Я приподнялся на локте. Главные ворота базы Канаверел были окружены множеством машин с мигалками чрезвычайных транспортных средств. Отовсюду шипело статистикой радио пожарных. Весь комплекс как рукой смело. Остался лишь дымящийся черный кратер на дне которого все еще бушевало пламя.
– Мы выбрались оттуда?
– Бипер глобальная система навигации и определения положения показывал, что мисс Твай до сих пор жива. Она находилась на кабинетном уровне. У нее был приоритет во время спасательных работ, сэр. Спустившись по лифтовой шахте, мы оказались там, где были вы все. А вы оказались в правильное время в правильном месте, сэр.
Где-то далеко плакала женщина.
– Извините, если что не так.
– Там была женщина с ребенком?
– Порезы, контузия. Они где-то здесь.
– Твай?
Медик покачал головой.
– Не знаю, удастся ли ее спасти. Внутренние повреждения. Потеря крови. Она в той же самой машине скорой помощи, куда погрузят и вас.
Санитар завез мои носилки в машину скорой помощи, вслед за Руфь. Они вынули ножку стола из ее тела, и теперь окровавленная простыня закрывала нижнюю часть ее живота.
– Мэм, вы можете ненавидеть нас обоих, – обратился к Руфь санитар, – но мы нашли это внизу в подвале, неподалеку от того места, где обнаружили вас. Это наладонник с вашим индивидуальным кодом. Так что мы решили, что это должно быть важно. Данные, которые содержаться на нем, еще можно восстановить.
Санитар положил стенограф с приказом о моем понижении в должности за правонарушения.
– Что делать с ним, мэм?
В руках у медика было мое будущее.
Руфь наклонила голову в мою сторону.
– Что? Это все – ерунда. Пусть его выбросят назад в кратер.
Она сделала паузу. На мгновение глаза ее закрылись, а потом она с трудом разлепила веки.
– И погрузите генерала Уондера на самолет. Он нужен нашему миру.
– Да, мэм, – и санитар занялся наладонником.
Руфь вздрогнула. Я приподнялся на локте, протянул руку и прикрыл простыней ее обнаженное плечо.
Джиб забрался на койку Руфь и уселся на серебристых перилах за ее ногами. Отражения огней сверкали на его панцире. Его усики вытянулись.
Руфь улыбнулась Джибу, потом показала куда-то вдаль на людей в скафандрах.
– Это их судьба погасить этот огонь. И твоя, впрочем, тоже.
Брэээйб! Брэээйб!
Это пожарные открыли стрельбу из водяных пушек. Порыв ветра принес водную взвесь через открытые дверцы машины скорой помощи. Панцирь Джиба засверкал вдвое ярче.
– Спасибо тебе, Джейсон, – вновь заговорила Руфь. – Помнишь, я сказала тебе, что если ты…
– Ничего не говори. Расслабься.
Она крепко сжала челюсти.
– Если ты не хочешь увидеть это в «Пост» не говори этого?
– Я помню.
– Нет. Забудь об этом. Всегда говори то, что думаешь, – она закашлялась и кровь пошла у нее из ноздрей. Я попытался вытереть ее.
– Расслабься. Ты выживешь.
– Джейсон, постарайся не скрывать от людей правду, – она вновь закрыла глаза.
Санитар посмотрел на показания датчиков, подсоединенных к ее телу, потом отключил монитор и накрыл простыней голову Руфь Твай, урожденную Клейн.
Джиб тут же стал завывать. Видимо частички воды пожарных попали на оптические датчики, сократив радиус обзора. А, может, он плакал. Хотя это, конечно, было невозможно.
Позади Джиба, разворачивая рукава шлангов, прошли пожарные. Они делали то, чему их учили, шли в огненный ад, ища способ остановить пламя.
Я крепко сжал поручень моих носилок. Я не понимал, что же все таки случилось. Но я должен был разгадать эту тайну.
Глава двадцать шестая.
На следующее утро я оказался одним из сорока высших офицеров, которые вылезли из автобуса, с шинелями в руках, словно взвод стажеров, у ржавых дверей входа в туннель, выкопанный в горе Шайенн[66], над Колорадо-Спрингс.
Альтернативный Командный Центр военено-воздушных сил официально находился на авиабазе Оффут[67] уже многие годы. Но АКЦВВС сейчас стал целью. Целью вроде Пентагона или Кремля, точно такой же, как уничтоженная база на мысе Канаверал. А Шайенн стала дублером для дублера.
Вам подсказать, как старый комплекс на горе Шайенн занял это место. Он был построен, чтобы из него управляли воздушной обороной Америки, если флот коммунистов вооруженный ядерными бомбами нападет со стороны Северного полюса.
После Женевского антитеррористического договора, базу на горе Шайшенн законсервировали…
Внутрь горы нас повел гражданский. Он был в джинсах, футболке и шнурки на его ботинках не болтались не должным образом. Он подвел нас к двери, которая по расчетам ученых должна выдержать ядерный взрыв. Толщиной она была с наш автобус и висела на петлях, больше напоминающих бочки. Похоже, ее не открывали многие годы, так как повсюду лежал толстый слой пыли, с тех пор как в России поняли, что после полувека коммунизма величайшая страна мира производит национального продукта меньше, чем какая-нибудь Дания.
Мы прошли восемьсот ярдов вглубь горы, спускаясь по вырубленному в камне туннелю. Наши шаги эхом отдавались в холодном, мертвом воздухе. Офицеры высших званий толкались словно курсанты. Все это выглядело словно «бег для забавы»[68] в Уэст-Пойнте[69].
Моя рука пульсировала и потеря даже тех немногих унций, что весили отрубленные пальцы, нарушила внутренний баланс. К тому же после ампутации во мне что-то разладилось и на ментальном уровне. Наверное, я получил бы много меньшую травму, если бы в меня выстрелили. Медики, занимающиеся имплантантами, вмонтировали в мою руку специальный фармацевтический чип, а в кармане шипели я нес банку пилюль, которые в желудке взрывались не хуже ядерной бомбы.
Я считал себя достаточно здравомыслящим человеком, чтобы обдумать все, что мы знали. Не нужно никакого кристаллического шара колдуньи, чтобы понять, что как только Земля начнала возвращаться к нормальной жизни, взращенные слизнями цукини[70] снова ударили по нам…
Первый брифинг проходил в огромной аудитории, где пахло плесенью и дезинфицирующими средствами. Как и остальная часть горы Шайенн, старый зал законсервировали, когда началась Война со слизнями. Потом в лучшей военной традиции, обожающей полу засыпанные норы, База была разконсервирована. И вновь ее законсервировали, когда мы одержали победу. Теперь пришло время во второй раз открывать ее…
Вел брифинг Брэйс. Говард сидел справа от него и на запястье у него красовался новенький наладонник.
Глаза Брэйса запали. Лицо казалось бледным. Неприступную защиту планеты, его защиту, смели одним ударом. Его команда ничем не могла ответить на выстрел противника. У него не осталось ни одного модуля.
Подиум находился чуть левее плоского экрана, который заполнял всю заднюю стену зала. Брэйс прочистил горло. Свет в зале мерцал, словно в старинном кинотеатре. Стоило ему закашляться, как весь шум в разом стих.
– Вчера в 16:05 по Гринвичу, дальние наблюдатели Космических сил Организации Объединенных наций, развернутые на геосинхронной орбите, обнаружили предположительно враждебный объект, вторгнувшийся в около лунное пространство, – начал Брэйс.
На стене-экране появилось изображение космического пространства. Звезды казались солью, рассыпанной на черном бархате. Посреди экрана мелькала маленькая красная искорка. Брэйс повернулся к экрану и обвел вокруг искорки зеленой лазерной указкой.
– Сколько ударов пришлось на мыс Канаверел? – спросил я.
– Только один, – Брэйс вновь повернулся лицом к нам.
– Команда Перехватчиков не смогла остановить один удар? – у генерала, который спросил это, аж глаза вылезли на лоб от удивления. Судя по нашивкам, он принадлежал к Противовоздушной артиллерии. Такие как он большую часть времени проводили в хорошо вентилируемых бункерах, составляя различные письма и документы.
Голова Брэйса откинула назад, словно ему влепили пощечину.
– Это был не обычный удар. Не такой как раньше. Очень быстрый и объект – маленький. Точечный удар.
– Ядерная бомба?
Брэйс покачал головой.
– Обычный метод псевдоголовоногих. Твердый объект, движущийся на огромной скорости и набравший огромную кинетическую энергию.
– Прошлый раз объекты двигались со скоростью сорок пять тысяч километров в час, – заметил генерал от военной прокуратуры. – Это огромная скорость. Но к концу Нападения, мы научились сбивать их. Слизни всего лишь швыряются в нас камнями, а вы не можете остановить их?
На подиум вышел Говард. Он наклонился к микрофону:
– Снаряды, которые выпустили по нам во время Нападения, двигались так, чтобы суметь сманеврировать и только потом ударить в цель. Этот, как нам кажется, разогнался до огромной скорости, двигаясь по линии направленного сигнала.
«Футбольный мяч». Он был точно таким же, как и те «мячи», что остались на Ганимеде.
– Троянский конь? – в неожиданно наступившей тишине брякнул я.
Говард кивнул.
– То, что мы привезли на Землю всего одну штуку – случайность. Я бы назвал это – подарком Судьбы.
А вот здесь сработала моя интуиция. Дай я Говарду волю, он бы набил этими «мячами» весь «Эксалибур». А потом тот мог бы превратиться в настоящую баскетбольную корзину. Казалось, слизни отлично разбираются в человеческой психологии, знают ее, как собственные ладони. Хотя откуда у слизней ладони?
– Как сказал генерал, снаряды, которые использовались во время Нападения, двигались со скоростью в сорок пять тысяч километров в час, – продолжал Говард. – Примерно тринадцать километров в секунду. В четыре раза быстрее сверхзвукового самолета.
Кто-то присвистнул.
Говард пробежал лазерной указкой вдоль красного следа метеорита, направляющегося к мысу Канаверел.
– Единственное, что может нас порадовать: при увеличении скорости, объект начинает оставлять видимый след, из-за атмосферного трения… Но этот объект двигался с много большей скоростью. Слишком быстро, чтобы наши приборы смогли зафиксировать видимый образ, а тем более перехватить его.
Генерал Воздушных сил покачал головой.
– Не может быть! Уравнение…
– Мы считаем, что псевдоголовоногие обошли все наши уравнения.
Я поднял руку.
– Говард, можешь объяснить по-английски?
Он кивнул.
– Любая система, основанная на реактивной тяге, может достигнуть скорости не более, чем в два раза превышающей скорость реактивной струи. Вы знаете, что этот принцип сформулирован Циалковским в 1903 году.
– Вы считаете, кто-то из нас мог это забыть?
– Ракеты на химическом топливе, словно старые космические шатлы могут разогнаться до скорости в три мили в секунду. Самые быстрые двигаются со скоростью шесть миль в секунду. Хуже всего, что самая большая скорость пропорциональна естественному логарифму процента массы, оставленной после того, как топливо закончится.
У меня аж глаза от удивления округлились.
Говард нахмурился.
– Это всего лишь небесная механика.
Он положил указку на раскрытую ладонь и направил ее огонек в потолок.
– Другими словами, согласно этому уравнению, такая ракета должна состоять на девяносто девять и девять десятых процента из топлива. Чтобы достигнуть такой скорости, вы должны будите привязать к космическому шатлу топливные баки размером с Луну. Путешествие длиной в один световой год займет тысячу лет. Самые быстрые двигатели, которые мы сконструировали, пусть даже чисто теоретически: двигатели антиматерии и аэробусы на ядерном топливе. Они могут, если их разгонять достаточно долго, достичь половины скорости последнего из объектов псевдоголовоногих. Значит, мы можем сказать совершенно точно, тут используется не ракетный привод. С другой стороны, ничего во время внешнего осмотра корабля псевдоголовоногих не говорило о том, что они используют ракетные двигатели.
– Откуда вы знаете? Вы сказали, что вы даже не могли толком рассмотреть объект. Он ведь двигался слишком быстро.
Говард кивнул.
– Это правда. Не могли. Но остальной флот чужаков движется намного медленнее.
– Флот? – с удивлением прошептал кто-то.
