bannerbannerbanner
Другие правила

Валерий Петрович Большаков
Другие правила

Полная версия

Вход в Северную бухту стерегли два могучих форта – Константиновский и Александровский. Их мощные бастионы, сложенные из серо-желтого крепчайшего крымского известняка, прорезались двумя ярусами широких амбразур.

– Поезжай в Константиновский, – велел Жилин.

– Принято, – сказал автоводитель.

Раскрутившись на съезде, плавно развернувшему свои витки в улочку, стелящуюся вдоль выщербленных, песочного цвета стен равелина, атомокар покатил, огибая форт, и завернул в темный арочный проход с воротами из решетчатого чугуна. Ворота стояли, распахнутые настежь – был уже конец рабочего дня, офицеры и матросы переодевались в партикулярное и разъезжались по домам. Оставались дежурные и те, кто был одинок, а кого-то еще держала работа.

Посреди полукруглого двора, мощенного каменными плитами, со свечками пирамидальных тополей у входов в казематы, стоял тяжелый птерокар класса «Гриф», принадлежащий медслужбе корпуса. Под сложенным крылом сидел на корточках военврач Копылов, пухленький и румяненький, и с увлечением разглядывал листики подорожника, пустившего корешки между камней.

Жилин подошел к добрейшему Кириллычу – тот уже улыбался ему и ласково кивал – и отдал честь.

– Господин военврач 2-го ранга, по вашему приказанию прибыл.

– Да ладно… – засмущался Владимир Кириллович, – я же так, просто… Знаю, что в кабинете вам… хм… не очень-то. Гуляли?

– Так точно, – ответил Жилин, – гулял. Раньше я и не заглядывал на Южную сторону – все бегом, все некогда было…

Раньше… Жилин насупился. Раньше он постоянно пропадал в гарнизоне, со своими «мордоворотами», всегда в веселом напряжении, а дадут команду: «Всем в стратолет!» – бегом бежал на борт и только в воздухе узнавал, куда их выбрасывают на этот раз – месить грязь в парных джунглях или коченеть среди отполированных бурями нунатаков… То было раньше. А теперь…

– Глеб Петрович, – осторожно сказал военврач, – вам совершенно необязательно увольняться из Патруля. Конечно, в десант вас никто не пустит, это ясно, но… вы очень даже годны для штабной работы! Ваш опыт…

Глеб улыбнулся и пожал плечами.

– Владимир Кириллович, ну какой из меня штабист? Сами подумайте. Я ж там на паутине удавлюсь или утоплюсь в чернильнице! От скуки! Ну, не привык я по паркетам шаркать! И штаны протирать тоже не хочу, пусть даже и с широкими лампасами. Мое дело – заложников освобождать, паразита какого-нибудь за жабры брать, а не исходящие регистрировать!

Военврач грустно покачал головой:

– И куда вы теперь?

Жилин в затруднении поскреб в шевелюре.

– Думаю уйти в проект «Марс». Заявление я еще в том месяце подал. Сейчас вот вызов пришел. Съезжу в Новгород, узнаю, что там и как…

– И правильно! – с жаром сказал военврач. – Марс – это то, что надо, лучше не придумаешь! Документы ваши готовы уже, будет нужно – пошлете запрос в Центральный Государственный Информаторий – они там все должны быть. Допуск у вас сохранился? Ну, вот видите, как хорошо! Да, а выписку я вам оформил уже, и на увольнение… – Копылов улыбнулся. – Генерал ваш еще и накричал на меня, не хотел отпускать вас… Но побушевал-побушевал и подписал – куда денешься?

Жилин представил себе генерал-лейтенанта Нелидова – гвардейского роста, поджарого, с зычным голосом, с откинутым на затылок беретом, порывистого, властного, резкого, нетерпеливого… и как он костерит бедного Владим Кириллыча… и сам страдает от собственной грубости. Краснеет, злится, нервничает…

– Да, вот еще что, – припомнил Копылов. – Вас поставили на учет в Московском институте регенерации… Ну, вы понимаете… И хотя бы раз в три года вам нужно будет там появляться для профилактики. Строго обязательно!

– Слушаюсь!

– Не подведете?

– Никак нет! – Обычные чеканные речения выговаривались сами собой, по памяти, и оставляли горький привкус на губах. А может, это просто запах полыни, занесенный ветром?..

– Разрешите идти?

– Идите… Да давайте я вас подвезу! Вам куда?

– Да мне аж до Аэро-Симфи… Не ближний свет.

– Подумаешь! – фыркнул врач. – Садитесь!

Глеб махнул рукой:

– Ладно, уговорили! Сегундо, полезай в багажник!

– Приказ понял, – сказал кибер и разлаписто полез в люк. Глеб поставил ногу на согнутую опору и, прислушиваясь к себе, ожидая, что будет болькотно, запрыгнул на сиденье. Ничего. Нигде не резануло, не натянулось, не засвербило. Конечно, ловкость уже не та, что была. Ослабел организм. Ну так вчера ж только выписался! Не все сразу. И вообще – хватит уже ныть! Ну кончилась его служба, так и что теперь? Из жизни-то его никто не увольнял пока! Может, все еще и к лучшему? Теперь он по крайней мере свободен. Займется, уже по-настоящему, кибернетикой, допишет докторскую… И с Маринкой будет теперь постоянно, а не так, как раньше – по великим праздникам. И ей переживать за него не придется. А космос?! А Марс?! Да господи, что там говорить! В мире столько кудес и диковин, и он так велик, что любую почти утрату способен возместить с лихвой!

– Пристегнитесь!

Глеб опустил фиксаторы. Птерокар оттолкнулся суставчатыми опорами, подпрыгнул, взмахнул крыльями и, перекособочась, стал набирать высоту. Шатко кружась, ушел вниз равелин в виде подковы, повторяющей очертания мыса. Михайловский форт выглядел в плане широкою «П» с закругленными углами, продолженными башнями. Крутые берега обсыпались блесотью белых домиков, как булка с гамбургером – семечками кунжута. Засверкали и запереливались бликующие окна, бухта отразила белый суперлайнер, слоистый от множества палуб. Приблизились и легли под крыло Мекензиевы горы. Хотя какие это горы? (Глеб припомнил Гималаи.) Так, горушки. На ум пришла аналогия с пожамканными беретами десантников. Но все равно – красиво… Поплыли благодатные зеленые долины с отелями и виллами вразброс, крохотные поселочки и фермы, бархатные кольца насаженных лесов и черные квадраты челночных пастбищ.

Глеб загадал, что все будет хорошо, если он еще раз увидит море. Крылья машины замерли. Несомый теплыми воздушными течениями птерокар с шелестом описал круг, и вдали, морща соленую влагу, перебирая сизый глянец, поднялась волнистая поверхность, подмигнула высверком: «Все путем, командир!»

Глава 2
ЕВРАЗИЯ, НОВГОРОД

Прибыв в столицу, Жилин не стал связываться с вертолетами, птерами и прочими летательными аппаратами, а дошагал до станции старого доброго метро и спустился на старый добрый перрон.

Если подумать, он никогда и не был особенно падок до всего нового и прогрессивного и птерокаром пользовался лишь по тревоге или по нужде. Ну, не приохотился он ко всем этим винтам и крыльям, что ж тут делать! И высоты не любит. Терпит только. К тому же, когда болтаешься в воздухе, все твое внимание уделено машине. В небе ты – пилот, и это мешает думать. А вот думать Глеб Жилин как раз-то и любит – соображать, размышлять любит, просто фантазировать, и чтобы ничего не отвлекало, не дергало, не требовало участия. А придет тебе в голову рефлексия, когда ты под облаками выкрутасы всякие выделываешь, фигуры высшего пилотажа крутишь? То-то и оно. Не-ет, лучше уж он по старинке дотрюхает, пусть даже лишних минут десять уйдет…

Жилина мягко толкнуло воздухом, теплым и словно наэлектризованным. Возник и заскользил по стене белый набегающий свет. В нарастании свистящего гула и огней из полукружия туннеля вылетела стеклянная сигара головного вагона, замельтешили в окнах лица, прически, шляпы, яркие пятна одежд – и упруго задренчали тормоза.

Из-за разъехавшихся створок донесся ясный голос:

– Станция «Розважа». Пересадка на Неревско-Славенскую линию.

Человечий прилив хлынул на платформу, закружил между круглых пилонов, выложенных яшмой, загомонил, затопал и растекся по переходам, унесся на эскалаторах – вверх, вниз, в стороны…

Жилин вошел в хвостовой вагон и присел на узкий диванчик, изогнутый подковой вместе с закругленной задней стенкой.

– Осторожно, – бархатисто молвил автомашинист, – двери закрываются. Следующая станция – «Чудинцева».

Створки с шелестом сошлись, моторы застонали, все выше и выше поднимая вой. За окном проплыли выпуклые, горящей медью выложенные буквы – Р-О-З-В-А-Ж-А. Еще одно название станции проступило расплывчатой скорописью, а последнее и вовсе промелькнуло, сливаясь в золотую тень. Чернота туннеля заглотила поезд, как блесну, мягко закачала его, замигала яркими огоньками, погнала бледные отсветы по гладкой полосе монорельса. Как гнала их и 10, и 20, и 30 лет назад. Вот за это Глеб и любил Новгород – за некую продленность былого. За ностальгическую провинциальность. Москва, увы, подрастеряла эту цельность и связность времен. Вознесясь в «центровые», златоглавая отъелась, приобрела блеск и царственность… вот только звон колоколов все чаще терялся среди пышных архитектурных форм, тихо гас в бесконечных кварталах. Прогресс, что ж делать… Лет пять назад Глеб подумывал переехать в Новгород насовсем, поближе к Маринке, да так и не собрался. Ограничился дачей в Лесном поясе, на берегу Ильменя. И правильно. А то привык бы потом, и праздник, который иногда с тобой, превратился бы в вечный понедельник…

Стало светлеть, и блестящие сигары поезда с воем вырвались из туннельного сумрака на стальную эстакаду. Навалился парк, охватил непричесанными верхушками сосен, курчавыми гривами дубов и отвалился. Распахнулась аллея с фонтанами, с белыми, синими, золотыми павильонами и киосками, Змеистым зеркальцем ушла назад речушка. «Гзень? – подумал Жилин. – Или она с того берега? Надо же, забыл…» Навстречу поезду посыпались какие-то клумбы, альпинарии, газоны, карусели с качелями, повалила гуляющая публика, заскакала расфуфыренная мелюзга, пошли шнырять многоногие киберуборщики.

Вагоны вкатились, утишая свой бег, под стеклянные своды станции и остановились.

– Станция «Чудинцева». Переход на станции «Нутная» и «Рогатица».

Было хорошо видно, как бабушки с внуками, молодые папы с малышней на плечах, «болыыенькие» братики, ведущие за руку младшеньких, поднимались в прозрачных трубах – в вертикальных колодцах лифтов и по наклонным шахтам эскалаторов, – как они суетились, сердились на непослушных, внушали и одергивали, хлопотали, боясь потерять, и спешили поскорее занять места. На сквозистой стене висела, еще с Олимпиады, панорамная панель: «Добро пожаловать в Новгород!» Панель была погашена, и казалось, что олимпийский талисман – млевший от счастья медведь – лез обниматься из-за толстого, пыльного стекла.

 

– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Буянная».

Жилин вышел на «Яневой». Пересек скверик и осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, это обилие зелени. Новгород Просто тонул в зелени и млел, как девица, принимающая ванну – по шейку в изумрудной пене. Из облаков зелени выходили ажурные ярусы движущихся тротуаров, бросали на площади-цветники рисунчатые тени и снова уходили в облака зелени. В широких, тенистых аллеях вымахивали стройные здания, а с плоских крыш вспархивали птерокары – красные и белые, серые и золотистые; всякие – от маленьких двухместных «кузнечиков» до тяжелых «семейников» класса «медуза».

Зеленая Янева встретила Жилина тихим, спокойным многолюдьем. Толпы народу, казалось, неспешно прогуливались, как где-нибудь в сельскохозяйственном городишке, без толкотни и давки. Новогородцы и гости столицы раскланивались со знакомыми и не очень, занимали столики в кафе под яркими тентами, читали газеты на лавочках, разговаривали и смеялись, на людей смотрели и себя показывали. Жилин бросил взгляд на радиобраслет с часиками – ему было назначено на одиннадцать, а уже без восьми. Пора.

Здание Комитета по Делам Космоса было 15-этажное, зеленое с желтым. Чистенькая площадь перед ним, выложенная разноцветными плитами, была заставлена атомокарами, наполовину – официального черного цвета.

Пружинистой, скользящей походкой Жилин перешел площадь и поднялся в вестибюль присутствия. А народу-то… Молодежь одна, парни и девушки. Все, как на подбор, в коротких, широких штанах и цветных блузах навыпуск. Это у них возрастное. Коллективное бессознательное. Молодежная мода заразна, она вроде поветрия: переболевают все и разом. Вошли в моду «пифагоры». Все, через неделю полгорода в них. И модная одежда уже смотрится как форменка. Вкус появляется позже…

Молодежь толпилась перед громадными экранами, в коих, словно на стендах, висели списки добровольцев, прошедших по конкурсу проекта «Марс». Галдеж стоял страшный.

– Лукашин! – выкрикивал кто-то из впередистоящих.

– Здесь! – орали из толпы.

– Прошел!

– Ух, ты!

– Круглов!

– Я! Я!

– Нету тебя!

– Как нету?! Должен же быть! Вы что?!

– Ну, нету если!

– Ну что за гадство…

– Судьба!..

– Дальше, дальше!

– Чэнси!

– Здеся он!

– Так… Прошел!

– Оу, грэйт!

– Луценко… Луценко!

– Луценко есть?

– Туточки я!

– Прошел!

– Да ты шо?!

– Ховаев!

Жилин протиснулся к экранам и поискал свою фамилию. Она там была – на самом видном месте: «Жилин Глеб Петрович, кибернетист, канд. тех. наук».

– Прошел? – завистливо сказал кто-то за спиной.

– А як же! – Усмешка чуть тронула плотно сжатые губы Жилина. – Ясно дело…

Он выбрался из шумной толпы, обступившей экраны информаторов, и зашагал в приемную. Лицо его, длинное и холодное, посеченное шрамами, ничего особенного не выражало. Ну, прошел – и прошел…

Навстречу большой веселой компанией двигались добровольцы – огромные, красивые, облаченные в черные комбинезоны с надписью «МАРС» на спине. Добровольцы пели, хохотали, сыпали остротами и назначали свидания, и до всего им было дело, и все им было нипочем. В какой-то момент Жилин – огромный, красивый, облаченный в черный комбинезон с трехцветным наугольником на рукаве и с белым офицерским Георгием, – смешался с потоком гавриков и гавриц и стал одним из них. Его чмокали, вставая на цыпочки, шальные девчонки, и он чмокал – наклонясь. Его хлопали по широкой спине, и он отвешивал гулкие шлепки. «Ну, все, держись, Марс! – думал Жилин, проталкиваясь к приемной. – Эти так просто с тебя не слезут! Этих понукать не надо, наоборот, еще и удерживать придется. Они ж не могут без подвигов…»

В приемной секретарь-автомат для начала зарегистрировал Жилина, а затем деловито объявил, что начальника проекта «Марс» на месте нет и сегодня не будет – он в Городище, на Совете Всемирного Экономического Сообщества, – и что прием ведет Сулима Иван Михайлович, главный секретарь КДК. До полпервого.

– Ладно, – коротко сказал Жилин.

Из служебного модуля, звонко попрощавшись, выпорхнула Марина Корелли – очень хорошенький врач-профилактик. Завидев Глеба, врач-профилактик бросилась его обнимать.

– Меня взяли, меня взяли! – пела девушка, подпрыгивая и пританцовывая. – Буду сменным врачом! На Сырте! На самом!

Ее свеженькое личико все осветилось, а глаза засияли, плескаясь пронзительной синью. Как звездочки, подумалось Жилину. Даже лучики видны…

– Марик… – ласково проговорил он, называя Марину интимным именем, непонятно уже, когда придуманным. – Маришка… Такой дамой станешь!

– А ты думал? – важно сказала Марина. – Не абы как!

Тут секретарь-автомат пригласил «Жилина Глеба Петровича» зайти, и девушка мягко подтолкнула его:

– Ну, иди, иди… Я тебя тут ругать буду!

Жилин улыбнулся ей, кивнул и толкнул дверь в служебный модуль.

Залитый солнцем и просто обставленный модуль производил впечатление полупустого. Пульт с экранами и терминалом. Три кресла. На голой пластмассовой стене – ниша для микрокниг и полка, заставленная печатными изданиями – и тонкими, в легкомысленных мягких обложках, и толстыми томами в солидных твердых переплетах. За огромным – во всю стену – окном громоздились неохватные дерева, выстроившиеся вдоль Яневой. Вдали в районе Плотницкого конца, маячили шпилястые зеркальные купола, ячеистые пирамиды, колоссальные кристаллические кубы и шары Нового Центра. Они искрились, словно засахаренные, а над ними в бескрайней голубизне вились птерокары и вертолеты. Как мушня над вареньем…

Главный секретарь сидел, привалясь к наклонной дуге пульта, и мосластыми пальцами выстукивал марш. Это был видавший виды человек, уже в возрасте, с грубым красным лицом и бестрепетным взглядом. Прядь непослушных пегих волос постоянно падала ему на глаза.

– Здравствуйте, – сказал Жилин и отрекомендовался.

– Здравствуйте, здравствуйте… – глухим голосом протянул Сулима.

Усадив Глеба, Иван Михайлович поглядел на него исподлобья.

– Спецназ? – начал он с вопроса.

– Никак нет, – по привычке ответил Жилин. – Патруль.

– Знатно… Дайте-ка я кое-что занесу… Машина, работаем, – скомандовал компьютеру Сулима. – Звук убрать. Режим обычный. – Он возложил руку на контакты биоуправления, глянул на один из экранов, считал, шевеля губами. – По образованию вы… кибернетист, – сказал он, щурясь в дисплей. – Ага… Кандидатскую защитили уже?

Жилин утвердительно кивнул.

– Ясненько… Вы, если мне память не изменяет, уже работали у нас? – продолжил Сулима. – Я имею в виду, в КДК?

– Временно, когда в отпусках был.

– На Спу-8 [2] как будто, – перечислял главный секретарь, – на ИС-5 и еще где-то… Где-то на Луне…

– На Полярной базе.

«Луна…» – заностальгировал Жилин. Его первое небесное тело. Черная пустота пространства и серовато-желтая каменистая равнина, ярко-преярко освещенная… Полупритопленные вечной тенью, выступают цилиндрическая башенка лифта и спектролитовый колпак… Главный же предмет любования струит свой свет над пильчатым валом кратера, чуть в стороне от иззубренных скал и мережчатых параболоидов антенн. Там, на треть уходя за близкий горизонт, цветет бирюзовым Земля, дремотно кутаясь в спиральные меха циклонов. Классика!

– Ясненько… – Сулима навалился грудью на пульт, глаза его сузились, вперились в экран и забегали по строчкам. – Прекрасненько… Угу… Работа… Учеба… Ага! «Зачислен вольноопределяющимся в опергруппу такую-то Патрульной службы… угу… участвовал… так… в силовых акциях по принуждению к миру… так… блокады, спецоперации, демилитаризации… так… где тут… угу… „Удостоен… удостоен…“ Знатно… Грудь, стало быть, в крестах. „Сдал экзамен на чин подпоручика… произведен в поручики… угу… зачислен… так… с производством в чин штабс-капитана…“ Угу, угу… „Уволен из рядов Патруля… э-э… по состоянию здоровья…“ Ага. Ну, медкомиссию космофлота вы прошли, и ладно… Серьезное что-то было?

«Ну вот, какая тебе разница?» – подумал Жилин с досадой.

– Мне регенерировали обе ноги, – стал он неохотно объяснять, – срастили позвоночник…

– Однако! – крякнул довольно Сулима. В глазах Жилина возникло холодное свечение, но быстро погасло – вовсе не его хворый организм вызвал улыбочку у главного секретаря.

– «Представлен к награждению орденом „Серебряного трилистника“ 2-й степени… – вычитывал Сулима, – орденом „Полумесяца“… „Освобождения Сибири“ 2-й степени… командор ордена Почетного легиона… „Льва и Солнца“… две „Серебряных звезды“… Ого! Орденом Святого Георгия Победоносца 2-й степени! Ничего себе… Да вы, батенька, герой!

Жилин поморщился. Герой… Какой там, к черту, герой? Награды доставались ему не кровью даже, а потом – сколько он перемесил грязи на одной гражданке! А демилитаризации чем лучше? Ну да, там слякоти не было – была пыль. Облака пыли. Непроглядные тучи. Особенно в Восточной Африке, в горах Ингито и Чиулу. В Серенгети-Цаво вообще мрак был… Пыль стягивала корочкой потное лицо, забивала нос и рот, резала глаза… А на перевалах Ладакха и Каракорума был холод. Настоящий колотун, никакие куртки с электроподогревом не спасали – колючистый ветруган продувал насквозь. «Крыша мира»! И ты на ней, как Карлсон – только без зеленого домика за трубой… Идешь в дозор, хапаешь ртом хиленький воздушок и слушаешь, как дико визжат и воют подвигающиеся ледники… Работа это была, а не геройство, работа! Тяжелый, выматывающий труд, изредка доставляющий приятство победами и восстановлениями справедливости, чаще омерзительный и даже ненавистный, грязный, но все еще необходимый труд.

– Скорее ассенизатор, – сухо сказал Жилин. – Честь имею.

Сулима сощурился.

– Такова жизнь, батенька, – сказал он. – Мир изменился, а люди… Какие были, такие и остались! М-да… Машина! – прикрикнул Сулима на компьютер. – Ты мне тут не ерунди! Я же сказал – режим обычный! Я тебе что, два раза должен повторять?!

– Выполнено, – ответил комп.

– Выполнено… – проворчал Сулима. – Что-то я еще хотел у вас спросить… Кхе-кхм… Вы где родились, Глеб Петрович?

– В Асхабаде. – Жилин помешкал секунд несколько и добавил: – Закаспийского округа.

– Это-то я знаю… Полных сорок вам будет?

– Сорок первый пошел… – вздохнул Жилин.

– Нечего вздыхать, – проворчал Сулима. – Это мне надо вздыхать, а не вам… Женаты, нет?

– Нет, – лаконично ответил Жилин.

– Ясненько… Воспитывались вы где?

– В Ольвиопольском учебном центре. Учитель Строев.

– Учитель Строев… – механически повторил главный секретарь. – Хочу кое-что занести себе в информаторий, – объяснил он, не отрываясь от экрана, – где родились, где женились… – Сулима убрал волосы со лба и сощурился. – Скажите: «И чего пристал? Взял бы да и вызвал ЦГИ, коли так приспичило…»

– Нет, ну почему же… – вежливо возразил Жилин.

– Да ладно… – пробурчал Иван Михайлович и посмотрел на часы. – Должен подойти профессор Йенсен… – Он быстро, внимательно взглянул на Жилина. – Подождите, подождите… А вы, случайно, на Таити не служили?

Губы Жилина сложились в усмешку, и тонкие черточки незагорелой кожи у глаз ужались морщинками.

– Случайно, служил.

– Десантником?

– Оперативником.

– Вот оно что… – затянул Сулима. Он осторожно отнял пальцы от биотерминала и поднялся. – А я тут сижу, голову ломаю – и откуда это мне так лицо ваше знакомо?

Главный секретарь оказался рослым хомбре, в меру упитанным и слегка сутулым. Медлительной, развалистой поступью он приблизился к окну и отмахнул рукой челку.

– А оно вон что… – проговорил Сулима. – В Фааа [3] вы стояли как будто?

 

– Так точно.

– Ну, я же помню! Это сейчас я в начальство выбился, а тогда… – Иван Михайлович мечтательно закатил глаза. – Эхе-хе… Лет десять уже прошло… да больше! Когда изолировали Таити? В 73-м? Нет, вру, не в 73-м, а в 70-м. Или в 73-м? Да, в 73-м. Помню, что десять лет назад. Ну правильно – в апреле 73-го! Ваша опергруппа ставила блокаду, а мои десантнички прочесывали перешеек Таравао и весь Таити-Ити [4]

– Ух и жарко было… – усмехнулся Жилин и потер тонкий шрам на щеке. – Там и без того не холодно, но в тот день… Кошмар. Эти чертовы тэне [5] лупили из плазмоганов куда попало…

– Да уж, – хмыкнул Сулима. – Мне Тавита потом все расписал… Может, знаете его? Такой был полноватый деми [6] – Тавита Вефаунуи. Всегда улыбался, его еще Зубаткой прозвали. Он сейчас капитаном на «Матаатуа»… Так он мне звонил как-то, рассказывал… После того боя мальчишки из Папеэте еще неделю или две из песка фульгуриты [7] выковыривали – туристам на сувениры…

Они немного помолчали.

– И все равно, – решительно сказал Сулима, – что бы там ни говорили, а Таити был прекрасен!

– Да, – с чувством изрек Жилин.

– Какие закаты, а пальмы, а как пахли тиаре апетахи! Пиршество красок и благорастворение воздухов! Я, кстати, там и женился.

– На вахине [8]? – понимающе улыбнулся Жилин.

– Умгу. Моя Рани целую неделю меня выхаживала – какая-то сволочь, понимаете, в спину пульнула, да еще и разрывной. Госпиталь наш разместили в отеле «Таароа интерконтиненталь», и вот я лежу пластом, а Рани порхает вокруг в цветастом парео, красный цветок гибискуса в волосах… Прелесть! Что-то я совсем заговорился… – нахмурился Сулима и убрал волосы со лба. – Ну, ладно…

Задумчиво выпятив нижнюю челюсть, он подвигал ею – привычка, характерная для него в минуты размышлений, – и сказал самым обыденным тоном, каким спрашивают, будете ли вы кофе со сливками и сколько положить сахару:

– Мы тут посовещались и решили назначить вас, Глеб Петрович, главным киберинженером проекта. – Иван Михайлович замолк, словно выжидая, пока Жилин переварит услышанное. – Согласны?..

– Согласен, – твердо сказал Глеб. Снова, как давеча в коридоре, накатило ощущение молодости, здоровья, блестящей будущности…

– Ну, вот и отлично, – неожиданно благодушно сказал Сулима и протянул Жилину листок с приказом. – Зафиксируйте.

Глеб пробежал глазами сухие, отцеженные строчки и приложил палец к точке опознания.

– Умгу… – поблагодарил Сулима. На пульте селектора планетарной связи вспыхнул зеленый квадратик, и хорошо поставленный голос секретаря-автомата произнес:

– На связи начальник космодрома Мирза-Чарле Лидин Анатолий Сергеевич.

– Давай его сюда. – Сулима передвинул кресло в круг главного фокуса.

Угол кабинета подернулся рябью, расцветился, и у стены возник загорелый чин в фиолетовом космофлотском кителе, с выбеленными зноем волосами. За его спиной пузырились прозрачные занавески, а в открытое овальное окно засвечивало солнце и лезли красные барханы «неокультуренных» Каракумов – с реденькой порослью черкеза, одинокими песчаными акациями, сухой и серой солянкой. У самого горизонта, затянутого дрожащим маревом, виднелись антенны космодрома – расплывчато, будто сквозь слезы.

– Звали, Иван Михалыч? – зубасто улыбнулся чин.

– Звал, – сказал Сулима. Главный секретарь сохранял рафинированность и решпект. – Долго ты будешь моих добровольцев мурыжить? А, Толик? Когда корабль дашь?

– Иван Михалыч! – сказал Толик звучным голосом и двумя руками поднял толстый – страниц шестьсот – фолиант. – Вот, видите? Проект «Марс»! Я его как Библию чту, и даже больше! Но что я могу поделать, если все фотонники в разгоне?! Рожу я их, что ли? Извините… «Луч» у Европы, на нем груз для базы «Минос», вернется недельки через три, не раньше… «Заря» – та вообще к Сатурну летит – собрались расширять станцию «Кольцо-2». «Бора» у Меркурия, «Солярис» в Поясе. А больше и нету! К воякам уже обращался, чтоб вам крейсерок выделили – они на меня посмотрели как на ненормального. Дать вам что-то вроде «Финиста» или «Стратима»? Пожалуйста, хоть сейчас! Так они до Марса через месяц только дотелепаются! Что?.. – Лицо Лидина ушло из фокуса и немного спустя вернулось – с длинной улыбкой. – «Бора» возвращается! – сказал Лидин обрадованно. – Будете брать?

– А большая она? – приценился Сулима.

– Трансмарсианский рейсовик!

– Да нет, я имею в виду – мест там сколько?

– Ну-у… «Бора» вообще-то грузовик. Двенадцать кают, четырехместные все.

– Угу… Угу… – проворчал Сулима и сказал – величественно, будто делая одолжение: – Ладно, беру!

– Груз какой? – деловито спросил Лидин.

– Штук четыреста эмбриомеханических «яиц». Тонн на шестьдесят потянет.

– Строить что-то будете?

– Угу… Когда старт?

– М-м-м… Давайте… Нет, это рано… М-м-м… Давайте в это воскресенье, в пять утра. Старт со Спу-1, доставка с Мирза-Чарле, Фидониси или Байконура. Подходяще?

– Угу…

– Ну, все, договорились!

Лидин поднял руку. Фронтальная проекция пошла волнами, сжалась в точку и пропала.

– Слышали, когда старт? Ну вот на то число и настраивайтесь… – Главсек хмыкнул. – Проект он чтит! А вот, кстати! Сами-то вы как, с проектом разобрались уже?

– Да как сказать… – Жилин почесал в затылке. – На полный-то проект вечно времени не хватает… Знаю по журналам в основном. Ну, там, генерация атмосферы, колонизация… Так вот.

– Сойдет для начала. – Сулима вернул кресло за стол-пульт. – В общем… – Он глянул на часы. – Нет, по-моему, мы этого Йенсена так и не дождемся! И где его только носит… Обещал же быть как штык!.. В общем, чтобы не повторяться – график работ по проекту выдерживается пока, СВЧ-антенны над полярными шапками работают как часы и даже лучше. Такую бурю подняли, что аж страшно становится!.. Да и вообще, чувствуется, что на Марсе здорово потеплело – мерзлота пошла таять, газы из коры поперли. И цэ-о-два попер, и аш-два-о, и азот. Ну, естественно, оползни начались, трещин пооткрывалось тьма, каверны всякие образуются, сбросы… Это чтобы вы не думали, будто на курорт летите! Как был Марс самым пыльным из всех адов, так он им и остался. Только что повлажнел маненько… Йенсен клянется, говорит, что уже в этой пятилетке жидкая вода появится! Размечтался… Хотя… кто его знает? Может, и появится…

Внезапно над информаторием затуманилась вторая на сегодня стереопроекция. Сгустилась, налилась цветом, округлилась приятной девичьей фигуркой, с очаровательной непосредственностью «присела» на край пульта.

– Иван Михайлович, – сказала она голосом секретаря-автомата, – к вам профессор Йенсен.

– Ну, наконец-то! Скажи, пусть заходит!

Двери с шелестом распахнулись, и порог переступил невысокий ядреный старик лет под сто, с лицом румяным и малоподвижным, какое бывает после первого омолаживания.

– Явился… – проворчал Сулима, – не запылился…

– Ах, Ваня! – воскликнул Йенсен, счастливо улыбаясь. – Ты уж меня прости – задержался в пункте связи! Поверишь ли – две недели не мог получить одну запись с Венеры! Две недели! Ну, что это… Ты позволишь просмотреть ее у тебя? Иначе, боюсь, я просто лопну от нетерпения!

Он присел на кресло, но тут же, вспомнив о Жилине, воздвигся снова.

– О, простите, ради бога! Добрый день! Здравствуйте!

Жилин поднялся и пожал узкую розовую ладошку.

– Здравствуйте, профессор.

– Прошу вас, – сказал Сулима, – познакомьтесь с Ларсом Юлиусом Йенсеном, он у нас спецуполномоченный по проекту «Марс». Лассе, это Глеб Петрович Жилин, наш главный киберинженер.

– Весьма, весьма рад! – воскликнул Йенсен и мигом перешел на волнующую его тему: – Вы, несомненно, слышали о волосатике? Заметим, его редко кто видел, хотя, вполне возможно, этими странными созданиями густая атмосфера Венеры просто кишит. И вот представьте себе, господа, мою радость, когда я узнаю, что самоходный лот-разведчик выследил волосатика над плато Лакшми! Заметим, произошло сие еще на позапрошлой неделе, но только сегодня я получаю кристаллозапись! Согласитесь, господа, это безобразие… Иван… что-то я не найду… где у тебя здесь транслятор?

– Давай сюда, – сварливо сказал Сулима и протянул руку, – а то будешь тут…

Йенсен суетливо и хлопотливо извлек кристалл с записью.

– Я и сам еще не видел… – сказал он.

– Не оправдывайся…

Жилин, заинтересовавшись, зашел за полукружие пульта, поближе к визору. На экране висела оранжевая муть. Зрачок блицконтактора плавно повело влево, он охватил горную страну, похожую на пашню – так близко сошлись многочисленные коричнево-оранжевые, почти параллельные хребты-складки; дал крупным планом седловину, скалистую и трещиноватую, круто обрывавшуюся в зыбкий, рыжий туман, и белые купола с краю. И круча, и сама седловина блестели, как мятая фольга.

– Вы видите сейчас базу «Венус-2», – торопливо комментировал Йенсен, не отводя от экрана жадных глаз. – Она установлена в горах Максвелла, на одном из хребтов. Сейчас скажу… Примерно в десяти километрах от поверхности. В горах прохладнее, чем в долинах, – всего плюс триста!

2Спу – сокр. от «спутник», возлеземная орбитальная станция.
3Фааа – таитянский аэропорт.
4Таити-Ити (Малый Таити) – полуостров с перешейком Таравао.
5Тэне– таитяне китайского происхождения, китайцы (полинез.).
6Деми – полукровка, метис.
7Фульгурит – небольшая ветвистая трубочка из сплавленных песчинок, образующаяся при ударе молнии (или импульса лучемета).
8Вахине – девушка, женщина (полинез.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28 
Рейтинг@Mail.ru