Валерий Петрович Большаков
Другие правила
– Балда ты… – улыбнулся Жилин.
Набирая скорость, автобус понесся вперед, подвывая мотором и чувствительно потряхивая. Рыжие барханы перемежались с наметами черного песка, остроконечные скалы сменялись плоскими низинами солончаков, по которым гуляли «пылевые дьяволы», а в небе, хоть и при полуденном Солнце, светились Сириус, Альдебаран и Полярная.
Антон и забыл уже, что чувствовал разочарование. Так интересно было все вокруг, что никакая тряска, никакие жесткие сиденья не могли сбить его настрой типа «ух, ты!!!». Плаксивые эвакуанты, толкотня и галдеж, тошнотворные запахи бедноватого общежития; слабый голосишко Ленусика и рык Клунина; пленные головорезы – немытые, вонючие, описавшиеся (биопарализатор здорово расслабляет); труп начальника Спу в длинном контейнере из-под синхронизатора, залитый стеклопластом; раненые Калитин и Одинцов с коконами на ногах, полураздетый Гомес с заживляющим тампопластырем на обожженной спине… Все это было, все это виделось, слышалось, нюхалось и осязалось, но давным-давно, еще вчера… (Отцы и дети потому и не понимают друг друга, что живут в разных временах. Старики обращены в прошлое, а молодые – все в будущем. Пожилые не торопятся доживать – им так мало осталось! А юные спешат жить – у них впереди всего лишь вечность! Вчера или до нашей эры – какая им разница? Счастливые…)
Через малое время под восемью рубчатыми шарами захрустело каменное крошево и трясти почти перестало. За прозрачным колпаком, расправляя красноватые пыльные шлейфы, цепью ползли киберстроители, спекающие грунт. Сами черные машины настолько запылились, что казались пятнистыми. На клочкастое облако пыли проектировались коричневые силуэты грузовых автоматов, шире корпуса расставивших мощные рычаги опор. По блестящим трапам слезали многорукие киберы – целая орава больших и малых роботов-богомолов, роботов-пауков, роботов-вообще-не-пойми-что.
Потом транспортер колыхнулся и вынесся на ту часть взлетного поля, что уже была залита металлопластом – серым и гладким, пока еще не тронутым ни стартами, ни финишами. Антон осторожно подвигался, выпрямляя ноги по очереди.
Сбоку открылся вид на низкие купола – серые и с серебристым противорадиационным покрытием пузыри, – на полуцилиндры складов, на блестящие, надраенные песочком антенны. Космопорт фронтира.
– Во, понастроили! – поразился Клунин. – Я улетал, тут гольная пустыня была! Когда только успели?
– А вот уметь надо! – загордился Таши. – Я вчера с начальником космодрома разговаривал… – Он смолк, видимо, прикидывая, не звучит ли это некрасивым намеком на его связи в «высших сферах», но быстро нашелся: – Да так, в столовке за один стол сели, по работе покалякали… У Степаныча в планах во-он там, у скал, реперную базу отстроить, а здесь чтоб терминал стоял. Спасибо, говорит, Проекту, а то так и гнили бы на выселках! Не одной же Луне все доставаться должно, верно ведь? На Марсе тоже люди живут! Сейчас мы напрямик, так короче…
Автобус ринулся вверх по склону плоского холма, перевалил через груду щебня, черного, как вывал угля, и Антону открылся хмурый хребет вдали, унылый и дикий. «Изида!»
Гребень далеких кордильер вырисовывался очень четкой зубчатой линией и выглядел как близкое предгорье. А над ним, в блекло-розовом небе, рябили реденькие ячеистые облачка.
Таши посмотрел на Жилина в овальное зеркало перед местом водителя.
– Кипо ре? – спросил он, странно улыбаясь.
– Шита кипо, – ответил мастер, не думая, и подозрительно глянул на водилу. Таши счастливо засмеялся.
– Не узнали! – сказал он довольно. – А я так вас сразу узнал! Мне отец рассказывал, и еще у нас много стереофото – и где вы с ним в чубах стоите, и у чортена, вместе с теми заложниками – помните? – там еще на вас какие-то зареванные девицы повисли и у вас все лицо в помаде…
– Так твой отец… – протянул Жилин, светлея.
– Лобсанг Намгьял! Вспомнили?
– Лобсанг Намгьял… – механически повторил Жилин. На его губах заиграла смутная улыбка. – Еще бы не вспомнить… Разве такое забывается?
На Антона словно ветром пахнуло, пробрало, мурашки поползли. В воображении всплыли мужественные лица бойцов, закаленных людей в камуфляже, почему-то похожих на Жидина, и личики красавиц, почему-то похожих на Марину, вознаграждающих героев – потом, после победы. Лица каменели в последнем усилии битвы, их выхватывали из темноты красно-лиловые вспышки выстрелов… Падали ветви деодаров, срезанные лучеметом, и сыпали искрами. И крики боли отражались от исполинских гор и затухали, затухали…
Антон помечтал немножко, представляя, как он с лучеметом наперевес заступает дорогу пурпурам, а те, подвывая от ужаса, драпают от него по отсекам Спу, мечутся, на стенки лезут… Ага, побегут они, жди. Сам скорее побежишь… Он вспомнил, какая морда была у Тхакура Сингха, когда его проносили в контейнере. Уродливая, разбитая в кровь, но какая же лютая! С каким бы наслаждением он нас всех…
Антон уже другими глазами пригляделся к паре красочных стереофото, налепленных на бочину аварийной кислородной цистерны. На одной была заснята долина, усыпанная камнем и зажатая гигантскими горными пиками. Крохотная деревушка на переднем плане, обсаженная чахлыми ивами… Островки подтаявшего снега и рядом жесткие кустики белого рододендрона… Другая фотка изображала дзонг – тибетскую полукрепость-полумонастырь. Снимали в потемках, дзонг был словно врезан в чистейшие медно-зеленые небеса, где белела Луна в зените, а над цепью гор пылали шесть ложных солнц, преломляясь во льдах… Красиво! И необычно. Будто и не Земля вовсе.
– Как он там? – поинтересовался Жилин. – Трудится еще?
– Трудится, – кивнул Таши, – он у меня такой. Закончил курсы при Службе погоды и сейчас заведует синоптической станцией. Говорит, большим начальником стал на старости лет!
– Ну и правильно, – одобрительно кивнул Жилин.
– Сейчас и Аниче с ним, помогает. Не забыли еще? Сестричка моя!
– А как же! – улыбнулся Жилин. – «Перак на ножках»! [24]
Таши расплылся в улыбке.
Слева из-за барханов открылась уже не рыжая, а черная пустыня, обширная и ровная, словно выглаженная утюгом, и по смолянистому песку медленно перекатывались лиловые ноздреватые колобки – движением не плавучим, а толчковатым. Фиолетовая капуста, единственное теплокровное растение. Колобки выкатывались на солнцепек, сучили псевдоножками и медленно выворачивались, разлепляя края, укладывались погреться – ни дать ни взять круглые матрасы, выставленные на просушку.
– Это наши плантации, – с гордостью сказал Таши, – самые-самые первые. Агрокупола потом уже построили. До них отсюда километров семьдесят… Вам видно? Сейчас тут питомник. Тысяча кочанов!
– Ни фига себе… – бормотнул Гоша.
Внизу заохали и заахали, а Антон, сколько ни всматривался в фиолетовые колоба, раскатывающие вдоль и поперек, проникнуться благоговейною трясцой так и не смог. Капуста как капуста. Растение. Течет у него в жилках тепленькая гемолимфа? Ну и пускай себе и дальше течет. Подумаешь… Гуляет само по себе? А кто ему мешает? Впрочем, Антон даже фауну не особо-то поэтизировал, а уж флору – тем более. Он даже петуха в детстве «бульоном» называл…
Натужно воя, транспортер перевалил крутой кольцевой вал, урча, съехал на длиннющий шлейф плотного песка, наметенного бурями с подветренной стороны кратера, и покатил вдоль большой плоской деляны, расчищенной от камней и местами поросшей синим мхом – излюбленным кормом для «фиолетки». С краю участка глянцевито отсвечивал герметический купол с тамбуром. Рядышком с гермокуполом блестела отполированным металлом решетчатая наблюдательная башня. До верхушки ее было метров пятнадцать, но и эта вышка проигрывала дюнам, наметенным за деляной, – высоченным, оранжевым, курящимся пылью на гребнях. Разреженный воздух почти не рассеивал свет, и тени ложились четкими, словно вырезанными из темной бумаги.
– Фынчен отсюда почти не вылезает, – оживленно болтал Таши. – Я ему иногда просто поражаюсь!
– Фынчен? – переспросил Габа. – Это не тот ли агротехник, что…
– Тот, тот! – перебил его Таши и повернулся к Жилину. – Тут такое было! Вон там, за дюнами – да тут рядом совсем! – вскрылось в том году подледное озеро. Полдня в нем вода выкипала, туча стояла, как над вулканом. Ну и мы все почему-то решили, что живности крышка. Давай ее биологи отпевать: «Ах, бедные, бедные эндемики!» Ага, бедные! Копуны – те сразу в ил зарылись – хрен достанешь. «Корзинки» панцири позадвигали – и баюшки, «просьба не будить». А рыбозмеи приспособились!
– Что, вот так вот сразу? – не поверил Жилин.
– Я ж говорю, мигом освоились! Не верите?! Спросите у космозоологов – они тоже не верили! Пока их Фынчен носом не ткнул! Идите, говорит, и посмотрите, как ваши бедненькие рыбозмеечки капусту хряпают! Повадились, эндемики чертовы! Ограду корраля подроют и кочанчик ням-ням! Ван этих зараз два сола выслеживал… помните, док?
– Ну так еще бы!.. – проворчал Клунин. – Кровищи было! Удивляюсь, как Ван после этого вообще жив остался. От «рыбки» шрамы знаете, какие… у нее как бы присоска-пасть: рыбозмея бросается, но не кусает, а как бы втягивает в себя плоть и моментом перетирает в фарш! У меня на Вана литра два одного коллоида ушло!
– Так он хоть убил… э-э… «рыбку»? – заерзал Гоша.
– Со второго раза! – охотно сказал Таши. – Надо было в главный нервный узел метить, а он ей в морду! Ну, вот… да вон он, сам вышел. Ниньхао, Ван! – заорал Таши в бусину микрофона.
Маленький человечек в сморщенном спецкостюме и головастом шлеме с натугой волок тяжеленный камень. Сначала он дотащил его до кучи и лишь потом распрямился и помахал автобусу в ответ. На груди у Ван Фынчена тяжело болтался громоздкий дезинтегратор.
– Хотя «рыбки» – это ерунда, – помрачнел Таши. – Боюсь, скоро Фынчену станет не до «рыбок»…
– Что еще не слава богу? – беспокойно-недовольно спросил Клунин.
– Да… – отмахнулся Таши.
– Да чего «да»?
Жилин жестом угомонил старшего врача.
– Рассказывай, Таши.
И Таши рассказал. Как долго ученые «Большого Сырта» готовили экспедицию в Долину Изиды, и как они, наконец, собрали караван вездеходов и ушлепали, как начинали исследования в Горячем каньоне, искали одно, а нашли другое – целое поле протоплазмы – фодвила (зоофиты Марса, Солнечная система, углеродный цикл, тип политерии, класс метаморфные, отряд, род, вид фодвил).
Как потом обнаружили сферники и грибовики – интереснейшие образования из пористого известняка, больше всего похожие на коралл, и ученые поняли, что без фодвила здесь не обошлось, и решили взять с собой пару тонн, но начальство «не сочло»… И как потом нашелся кто-то «умный» и все же притащил споры тайком и занес их на Сырт…
– Теперь эта пакость расплодилась, как не знаю что! Потеплело же! Вся биостанция фодвилом провоняла, а капусту это желе жрет, как бык помои… Да вон он, смотрите! За дюной! Видите?
На рыжей почве четко выделялось лиловое… одеяло стеганое? Мат? Вязкое вздутие, зыбко трепещущее, как студень. Трясясь, отливая полупрозрачной ложнокожей, фодвил медленно, но упорно двигался к плантациям.
– Ничего себе… – пробормотал Габа. – Вот это номер…
Упругая, шевелящаяся масса перла, как танк, местами вспучиваясь, местами сплющиваясь, опадала в толстую пленку и вытягивала длинные ложноножки. Она обтекала камни, полузасыпанные глинистой пылью цвета битого кирпича, или наползала на глыбы и тестом валилась обратно на песок цвета ржавчины. И перла, перла, перла… Тупо, бездумно, неостановимо. Лилась фиолетовым киселем, пульсирующей и дышащей, слизеподобной, клейкой примитивной плотью.
– Мерзость… – буркнул старший врач.
– А соседова дочка, – не к месту сказал Таши, – как увидала это по визору, так сразу и окрестила фодвилом. Мы и привыкли уже – фодвил и фодвил…
– Мерзость, – повторил Клунин. – Поехали, Таши, а то так и до вечера не доберемся.
Намгьял опустил пальцы на пульт, и транспортер, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее устремился вниз по склону дюны. Через минуту вездеход выбрался за скалистую гряду и Антону предстал порт «Большой Сырт» – огромный прозрачный купол около километра в поперечнике и метров семидесяти в высоту, по центру кучно заставленный приземистыми зданиями с круглыми окнами, по краям засаженный синим саксаулом, изломанным и кривым, вымахавшим почти до самых крыш. Сбоку выглядывал еще один купольный город – Соацера, а напротив, как третья вершина треугольника, вздувался технический купол – один на всю систему.
– Я смотрю, – сказал Жилин, – вы тут неплохо устроились!
– Да, ничего, – скромно сказал Таши, – жить можно.
Плавно покачиваясь, транспортер объехал законсервированную дейтериевую шахту, пересек долгострой – круги оплавленного грунта, будущие донышки стандартных колониальных куполов – и затормозил у шлюзов порта. Таши развернул автобус и стал подавать его задом, короткими рывками, пока по броне не скрежетнул рукав переходника.
– Япуду [25]! Можно выходить! – сказал Намгьял, открывая люк кессона в обширный, светлый тамбур. – Тут у нас что-то типа вокзала. Шлемы можете здесь оставить, вон свободные ячейки.
Слева от шлюза стену загораживали полупрозрачные секции камеры хранения – половина выпуклых дверец светилась зеленым. Справа в широком портале пряталась дверь с табло «Выход в город» и щитом, на коем было начертано «Добро пожаловать на базу „Большой Сырт“! Комитет по делам космоса Евразийской Федерации, 2048 г.», а напротив, над пухлыми диванами, висело расписание движения автобусов. Самый дальний рейс был до базы «Теплый Сырт» – тамошняя реликтовая роща древолистов, пушистых лиловых конусов, влекла туристов неудержимо. На базы «Изида», «ДТ-комбинат» и «Новая Антекирта» автобусы-вездеходы отправлялись ежедневно, а до лагеря «Соам», опорной станции Проекта, – дважды в день, утром и вечером. «Станция отправления – порт „Большой Сырт“. Наверное, именно это расписание, такое простенькое, такое обыкновенное, окончательно убедило Антона, что он прибыл-таки на Марс. Станция назначения, не подкопаешься…
Было и еще одно доказательство того, что под ногами не шаткая палуба, не трясущийся пол вездехода, а поверхность планеты, устойчивая и надежная. Меньшая сила тяжести. Конечно, ко всему привыкаешь, но с первых минут знакомства с пониженной гравитацией в теле поселялось великолепное, блаженное ощущение могутности и переизбытка здоровья. На Марсе любой становился чемпионом, а уж тот, кто на Земле, скажем, пробегал стометровку за 9 секунд, здесь укладывался в 5.
Не справляясь с силой притяжения, добровольцы перебарщивали в движениях, смешно дергались и веселились до упаду. Слышались возгласы:
– Шире шаг, человечество!
– Ой, умора!
– И ноги еще скользят…
– Черт, пока тут привыкнешь!
– Ай, держите!
– Ну куда ты летишь?
– С облегченьицем вас!
Жилин кое-как построил добровольцев. Расправил спецкостюм на Гупте, подтянул пояс на Соловейчике.
– Ну вот, – проворчал он, – хоть не стыдно будет людям на глаза показаться… Смотрите, меня чтоб не опозорили!
Жилин откатил тяжелую дверь, и добровольцы вышли на улицу Главную.
Как всегда на новом месте, Антон впечатлялся. Он вбирал глазами все зримое в целокупности, без разбора. После сознание «разукрупнит» первую картинку, разберет на фрагменты, разделит «поселок вообще» на «дом номер такой-то», на «скверик на углу улицы Межпланетников», на «кафе в здании Совета». Разложит по полочкам. И драгоценное чувство новизны уступит привычке. Купольный город отложится в памяти, как мелкий населенный пункт вроде Конецполя или Врадиевки. Все это будет потом, а пока… А пока Антон выворачивал шею и таращился во все стороны, даже вверх, на купол, выдутый в розоватое небо, даже под ноги, на пружинящие шестиугольные плитки покрытия – серые, красновато-коричневые, черные…
Вдоль Главной жались два ряда модульных домов, но ощущения, будто идешь по перрону между железнодорожными составами, не возникало – улица была довольно широка. Стандартные белые параллелепипеды выходили на улицу то боком, то торцом, своими круглыми иллюминаторами и антеннами сильно напоминая надстройки круизных лайнеров. Словно целый флот встал на прикол в порту «Большой Сырт».
У каждого подъезда, оборудованного герметичным тамбуром, была разбита клумба с цветущей марсианской колючкой или газон, засеянный курчавой синей травой. Странно, но людей почти не было видно. Так только – кто-то выглянет в распахнутый иллюминатор, чье-то лицо мелькнет за витриной распределителя. Карапуз выбежит с детской площадки, охотясь за огромным, ленивым котом (вон облапил зверюгу и поволок – будет учить котяру кататься с горки… Господи, какое животине надо иметь терпение!). Наладчик выскочит из парикмахерской-автомата, всмотрится, придерживая дверь в красную и белую полоску, ухмыльнется загадочно и обратно – шасть!
– Что-то я не слышу оркестра, – сказал за спиной Антона Габа. – А девушки где с цветами? Кто ж так героев встречает?
– А куда мы, по-твоему, идем? – вступился за своих Таши. – Много девушек не обещаю, но оркестр – это строго обязательно!
Девчонки сзади захихикали. Антон обернулся – Яэль с Гуниллой шли под ручку, шептались и прыскали в ладошку. Осмелев «до потери пульса», Антон подмигнул доброволицам, и доброволицы украсились улыбками.
Чем ближе к центру, тем больше попадалось белых куполов, а белые параллелепипеды, собранные из стандартных блоков, вырастали до 5– 6 этажей (не деревня, чай!). И уже не жались впритык, стена к стене. Узкие проулки раздвигали дома, уводили в жизнь обычную, повседневную – к невысокому корралю, в котором толклись кочаны фиолетовой капусты, похожие на сферобаллоны, а девчушка с распылителем прыскала на них питательный раствор. К длинным цистернам плантации хлореллы, где двое колонистов в синих рабочих комбинезонах готовили к инокуляции прозрачный цилиндр самого верхнего культиватора. К дворику, к синей лужайке с покосившимся столбом энергоприемника, вокруг которого раскатывал на велике лохматый дошколенок. Буколика!
– Подтянись, – негромко скомандовал Жилин. Добровольцы – даже шкафообразный Клунин – выпрямились и почти промаршировали на круглую Центральную площадь. Посреди площади водруженный на базальтовый постамент просился в небо посадочный модуль «Тума-1», севший в этих местах еще в 2016-м, а теперь вот превращенный в памятник. «Это как вкопанное колесо от фургона переселенцев, – подумал Антон. – Вот бы залезть, посидеть… потрогать…» Еще не было Центральной базы, не было станции на Фобосе – ничего еще не было! – а кораблик уже сновал челноком, высаживая планетологов, подбрасывая «сухпаек», доставляя воду и приборы…
На площадь выходила и самая первая постройка на Марсе – большой бетонированный купол старой станции «Большой Сырт», обжитый экспедицией Савельева-Нортона, ныне – главное здание купольного города. Перед его тамбуром и собрались шохо – все нарядные, наглаженные. Межпланетники в парадных мундирах, школьницы в белых фартучках, высокое начальство в серебристых комбинезонах, со всеми причиндалами. Первопоселенцы выглядели как участники массовки на съемках праздничной первомайской демонстрации. В колонны еще никто не строится, люди болтают и смеются в веселой толкучке, флаги и транспаранты небрежно лежат на плечах, детвора в бантах и шариках… Туристы-хомо кучковались отдельно. Разболтанные и громкоголосые, они свистели, галдели, щелкали метавизирками и прикладывались к пластетам с пивом. Иных уже качало, надо полагать – успели набраться «по поводу». Между шохо и хомо сновали, ни к кому не прибиваясь, унылые, смурые личности в богатых комбезах – клиенты ФИ. «Они будто в осадок выпали, – думал Антон. – Туристы – пена… Надо же, как их четко расслоило. Или я чего-то не понимаю?..»
Добровольцы приблизились. Какое-то должностное лицо махнуло рукой, и концертная хориола на всю громкость взяла торжественный аккорд.
– Да здравствуют герои-добровольцы! – заголосило лицо. – Ура, товарищи!
– Ур-а-а! – закричали товарищи. Свист, визг, флажки полощатся… Толпу как будто прорвало. Добровольцев моментально расхватали, закружили, хлопая по плечам, пожимая руки, обнимая, целуя, поздравляя… Немного спустя первый восторг схлынул, и Антон словно в сторонку отошел, отстроился от карнавальной мешанины. И вчуже рассмотрел в толпе лица безучастные и лица скучные, морды наглые – глаза с недобрым прищуром – и рожи глумливые. Ну что ж, так, наверное, и должно быть… Кому-то праздник, а кому-то… Вот этому, брыластому – у него еще флажок прицеплен над левым нагрудным карманом, – ему-то что на площади делать? Героев славить и аллилуйшину нести? Что-то с трудом верится. Вылитый же администратор! Видать, решил «взять под контроль проведение торжественного мероприятия». А тот, вон, турист – мрачноватый детина, косая сажень в плечах, опроставший пластет «Жигулевского» наполовину – небось явился выпить за кого-то там… кого назовут. Ну, не важно за кого, лишь бы выпить! (Господи, да на нем пахать можно!) Зато для этой девочки насупротив, в тонком сером комбинезоне, туго обтягивающем грудь и хорошенькую крепкую попку, действительно наступил праздник. И она радуется. Приятно посмотреть, как радуется – все налитое, созревшее, здоровое, молодое… Вот и смотри туда, не отвлекайся на равнодушных и скучных. Ну их всех…
Одуревший репортер, волокущий за хвост робота-камерамена, случайно наткнулся на Антона и вцепился в него.
– Несколько слов для зрителей «Всеобщего Вещания»! – отчаянно возопил собкор.
Антон растерялся.
– Да я… – промямлил он, потом опомнился и сердито отрезал: – Ноу комментс! Вон, видите того межпланетника? Он вам все-все расскажет!
И напустил собкора на Габу. Штурман сначала ошалело отбивался от наскоков масс-медиа, но потом, когда понял, что от него хотят, сразу приосанился, картинно отставил ногу и как пошел излагать, как пошел… Про героическое преодоление, про мужественное одержание… Казалось, даже робот, сжимавший в щупальцах стереокамеру, и тот заслушался.
– Антон!
Стажер мигом узнал нежный голос Яэль. Он оглянулся и почувствовал «сердечный укол». Господи, какая же она красивенькая! Шов комбеза у Яэли распустился маленьким декольте и открывал потаенную ложбинку, подпуская взгляд к гладкой, атласной коже – того очаровательного оттенка, который воспринимается как сильный загар.
– Мы тебя везде обыскались уже! – прозвенела Яэль подобно серебряному колокольчику. – Пошли! Там все наши собрались, и Гуниллка, и Ритка, и Ирка со своим! Щас еще надо Ленусика найти! Пойдем!
Яэль схватила Антона за руку и повела за собой, еще о чем-то радостно звеня, но Антон ее плохо слышал. На его улице был праздник, и колонна «КамАЗов» дружно разгружала печенье…
