Валерий Петрович Большаков
Другие правила
Когда ж люди поймут наконец, что настали новые времена? Что уже необязательно топтать и мучить ближнего и дальнего? Тебе и так все дадут – и уютный домик, не хуже, чем у соседа, и бесплатную жратву, и шмотки от-кутюр. Броди себе с утра до вечера по цветущим садам, по изумрудным лугам, плюй с горбатого мостика в синюю речку и любуйся ласковыми и мирными пейзажами. Лепота! А приглядишься… В бескрайних садах-то, кои без гнилья и комаров, режутся в карты серые, запачканные типы, и ржут над собутыльником, заблевавшим с перепою изумрудную траву, и швыряют пустую тару в прозрачную синюю речку… «Нет, не тем, не тем я занят, – мрачно подумал Жилин. – Генерация, климатизация, колонизация… А толку? Ну, выправим мы Марс, выправим! Ладно. Благоустроим, то-се… „Нате, люди, пользуйтесь! Вот вам Земля номер два, получите и распишитесь“. И что? А ничего! Явятся все те же нечистые и подвыпившие, и заблюют, заплюют, затопчут пляжи озера Маринер, а на горе Олимп не поленятся начертать: „Здесь был Вася“…»
«Разве я генерации атмосферного покрова хочу? – думал Жилин. Да на кой он мне сдался, покров этот… Я хочу, чтобы люди выправились! Мне позарез нужны десять миллиардов гордых, веселых и добрых людей! Что же мне – оставить работу, бросить свои машинки и двигать в учителя? Пестовать хомо новусов? Похвально, конечно. Только вот откуда в Глебе Жилине взяться педагогическому таланту? Где, в каких сусеках души наскребет Глеб Жилин чуток понимания и капельку милосердия? И детей я не люблю… Нет, тут нужны люди, которые живут будущим, такие, как мой Антон Иваныч или Юлия Францевна. Они совсем-совсем другие…»
Перед зданием техмодуля Жилин остановил краулер, слез и протер шлем. Рядом с циклопическим остовом макропогодной установки техмодуль выглядел кукольным домиком, маленьким и уютным.
Пробежали, выстроившись в цепочку, четыре строительных робота. Их шеегруди и тяжелые рогатые головы плавно покачивались на ходу. Заприметив Жилина, киберы включили сигнал «ждем указаний». Глеб показал им руками: «Продолжать выполнять программу». Возбужденно стрекоча, роботы поскакали дальше.
Миновав широкий тамбур и кольцевой коридор, Жилин очутился в полукруглом помещении с перегородкой, служащей фоном видеопласту. Видеопласт создавал иллюзию золотой осени: трещиноватая чернь ветвей стряхивала ветхую кисею лиственного убора, тянулась к яркому, холодному небу, врастала в облака…
Жилин снял шлем. Навстречу пахнуло прелью. Обдало сухим теплом. Из «рощи» донесся женский смех, звяканье ложечек, приятный для ЖКТ звон кухонной машины. Раздвинув ветви «рябины», Жилин шагнул в кают-компанию, куда выходили двери рабочих комнат. Напротив «рощи» за тремя сдвинутыми столиками чаевничали кибернетисты и операторы-строители вперемежку. Никольский сосредоточенно хлебал чай, крепко держа кружку в ладонях. Длинный Сугорин в основном налегал на горячие пончики, таская их с большого блюда. Сухопарый, малость сутулый Соловейчик, склонясь, смешил свою жену, маленькую, милую Таню. Та заливалась звоночком. Высокая, очень красивая Ирина Никольская и худенькая, с веселыми глазами Света Сугорина чиркали какую-то схему на салфетке и спорили шепотом, отдувая со лба завитки волос – черных и каштановых. Лю Шуйбэнь и Сергей Быстров пока холостяковали. Они сидели с краю, поближе к женщинам, и шумно восхищались внешними данными соседок.
– Привет! – сказал Глеб, отводя рдеющую «гроздь».
Ему ответил хор восклицаний и шутливых поздравлений:
– А мы вас видели!
– Нам сверху видно все!
– Как вы их всех!
– Так им и надо!
– Совсем уже с ума посходили!
– Мало еще получили!
– Дайте я вас поцелую! Сережа, мог бы и отвернуться!
– Я не смотрю!
– А мы вас уже встречать собрались идти! А Лю нас не пускал!
Женщины окружили Глеба и, весело жалуясь на притеснения, повлекли к столу. Шуйбэнь, глядя на прелестниц с молчаливым укором, подал через стол мозолистую пятерню.
– Рад познакомиться, шифу [27].
– Взаимно, сяньшен [28].
– Чай будете? – спросил Никольский. Таня налила полную кружку и Сергей передал чай Жилину. – Угощайтесь… Вот пончики, это девочки сегодня нажарили. Теплые еще.
– Спасибо, – сказал Жилин. – «Сафари» эти часто устраивают?
– Да не сказать, что часто… – протянул Шуйбэнь, – но стороной не обходят. Набредают.
– Нас же здесь мало, – объяснил Быстров, шмыгая носом, – вот они и пользуются.
– Ночью, наверное, страшно, – сказала Ирина волнующим грудным голосом, – я еще в ночь не ходила, но уже боюсь.
– На песчаные танки пока не нападали, – нахмурился Лю, – а на краулерах все давно уже зареклись ездить.
– Они не грабят, не насилуют, – подхватил Никольский, – они больше гадят.
– Шо это вже за работа, – сказал Соловейчик, отодвигая чашку, – когда двое при деле, а третий охраняет! Дикий Запад какой-то!
– Дикий Марс! – буркнул Быстров и подул на чай.
– Может, сменим тему? – предложил Шуйбэнь.
– Давно пора…
– А вы в курсе, – сказал Быстров, откусив от пончика, – что директор системы – пурпурный? Не боевик, но активист.
– Спец он, конечно, отменный, – проговорил Сугорин, – но грязный тип, гнать его надо…
– Липший друг Тхакура Сингха! – сильно сбиваясь на украиньску мову, сказал Лева Соловейчик. – Тхакур, оказывается, работал тут. На ДТ-комбинате. То ли инженером, то ли старшим оператором…
– Это мы так сменили тему! – засмеялась Света.
Из тамбура донесся невнятный возглас. Света подняла палец и прислушалась.
– Тимофей Альбертович пожаловали, – сказала она торжественно. – Сейчас еще обо что-нибудь…
Ее прервал гулкий удар и взрыв негодования:
– Понаставили тут!..
Никольский сунулся к дисковому пульту формирователя, пощелкал, и осенний лес исчез. Перед аппаратной стойкой, потирая ушибленную ногу, стоял в позе журавля Тимоти Морган. Был он молод, мосласт, рыжеволос, но черен от загара. Морган показал Сергею кулак и заулыбался, узнав Жилина.
– О! – вскричал он. – Хэлло, мастер!
– Хэлло, Тим, – улыбнулся Жилин. – Издеваются?
– Не то слово, – сказал Тимофей трагическим голосом, – совсем заклевали, в гроб скоро загонят!
– Ой-ой-ой! – насмешливо покачала головой Таня.
Тимофей сделал скорбное лицо и, припадая на одну ногу, обошел тысячегранник видеопроектора.
– А ты ж вроде левой ударился, – прищурилась Света, – что ж ты на правую захромал?
Кают-компания взорвалась хохотом.
– Да ну вас! – сконфузился Морган и прошмыгнул к киберкухне. – Кофе хоть оставили? На обед я уже и не рассчитываю…
– Не прибедняйся, – улыбнулся Лю, – лучше скажи, как там твои монтажнички?
– Аж шум стоит! – невнятно сказал Тимоти и отхлебнул. – Ч-черт, горячий, оказывается! Кстати, вы в курсе, что нам энергию отключили?
– Опять! – в сердцах сказала Ирина. – Да сколько можно уже!
– Так именно! – подхватил Морган. – Ладно, там роботы, а синтезатор кислорода? Это ж не шуточки! А репликатор? Гошка уже третий матрикат списывает – все три распополамило!
– Плохо, конечно, что одна энергостанция, – вздохнула Света, – а то с этой экономией сплошная нервотрепка! Чего там экономить, не понимаю?
– Какая экономия? – снисходительно умудренно сказал Морган. – Пакостит нам директор, вот и все! У него же станция, вот он и пользуется!
Морган ощетиненно замолчал, ожидая нападок, но не дождался. Видимо, все уже пришли к такому же выводу.
– Надо свою энергостанцию строить! – возвестил Тимофей. – Энергосборники – это как кровь из носу!
– Ну-ну, разошелся, – осадил его Лю.
– Ну, ладно, – поднялся Жилин, – с вами хорошо, но надо топать… Спасибо за чай. Насчет энергосборников я покумекаю, может, что и выгорит, но не обещаю. Скоро уже жилкомплекс начнем развертывать – все емкости туда кинем. Посмотрим, короче.
– В-в-в!.. – произнес Морган с полным ртом.
– Прожуй сначала, – сказала Ирина с неудовольствием. – Что за привычка!
Морган совершил мучительное глотательное движение, чудом не подавился и сказал свежим голосом:
– А зачем вообще жилкомплекс строить, не пойму? Есть же станция! Ну, строили бы сразу атмосферный – он же самый важный! Что нам – жить негде?
– Шо тебе, – нахмурился Соловейчик, – строить нечего?
– Понимаешь, Тим, – усмехнулся Глеб, – можно было бы вообще ночевать в тентах, не снимая скафандров, не моясь, жить на одной хлорелле и с энтузиазмом монтировать атмосферогенные агрегаты, что-нибудь там героически преодолевая. Но лучше уж мы сперва закончим жилкомплекс. Ладно? Я, знаешь ли, терпеть не могу варварского героизма. Подвиг – это всегда чья-то недоработка… и чьи-то похороны.
– В жизни всегда есть место подвигу! – внушительно сказал Тимофей.
– Один дурак сказал, – съязвила Света, – а другие повторяют! – И добавила наставительно: – Значит, это ненормальная жизнь!
– Ну да, конечно, – надулся Морган.
– Да, ненормальная! Нездоровая, неустроенная!
– Да просто эгоистом не надо быть, – осудила Тима и Катя, – хоронить-то маме с папой придется! О них ты подумал?
– Ну, все, все! – остудил Жилин педагогическое негодование «воспитательниц». – Сразу накинулись на бедного!
Он задержался в дверях и оглянулся.
– Оружие заберите, – сказал Глеб, – я его здесь, в тамбуре, сложил. В хозяйстве пригодится…
Глава 19
ЗОНА ЦЕРЕРЫ, БОРТ КК «СОЛЯРИС»
Зазуммерил селектор.
– Кораблю «Солярис»! – воззвал громкоговоритель незнакомым голосом, высоким и до жути холодным. – Все двигатели стоп!
Спиридон Павлович буквально выпрыгнул из кресла и колобком подкатился к пульту.
– Кто приказывает?! – рявкнул он.
«Палыч» был страшен: мощные брови сошлись, глаза мечут перуны, губы сжались, крылья носа трепещут, челюсть воинственно выдвинута…
– Локи! – отчеканил репродуктор. – Команду ОДР, живо! Иначе будете атакованы!
– Эт-то еще что такое? – сказал Эдик, обалдевая.
К пульту подлетел Вася, врубил круговой экран и дал увеличенное изображение на монитор. Застя звезды, в визор вполз фотонный планетолет, судя по обводам, десантный бот типа «Водан» – полусферический купол с кольцевым выступом основания. За ним полз еще один, и еще, и еще… Целая эскадра! Полусферы, овалы, диски, конусы…
Изображение было объемным и красочным, четко проступала каждая мелочь – антеннки, крестовинки движков коррекции, андрогинные стыковочные узлы. И злокачественные вздутия боевых постов, из которых щерились пакетные лазеры.
– Пост УАС! – сдавленно прорычал Почкин.
– Есть пост УАС! – сиплым со сна голосом отозвался интерком.
– Разблокировать носовую ПМП!
– Есть разблокировать!
– Готовность!
– Есть готовность!
На селекторе вновь загорелась зеленая лампочка.
– Два раза предупреждать не буду!
Из боевого люка над индикаторным кольцом бота ударил лазерный луч. («Ай!» – шепотом сказал Гурам.) Невидимый в вакууме, дорисованный компьютером лучевой шнур поразил вздутую корму «Соляриса». Фотореактор в этот момент работал, и хвостовая часть испарилась мгновенно. Рассеялась в бесшумной бледно-лиловой вспышке. Один удар сердца спустя до отсека докатился чудовищный грохот, и наступила невесомость. Предметы повсплывали со своих мест, пол и стены замотало, как шейкер. Вася охнул, Почкин с размаху ударился лицом о пульт.
– Прошу разрешения на активные действия! – надрывался пост УАС. – Командир!
– Разрешаю! – сказал Почкин прерывистым басом, промакивая рукавом кровь на подбородке.
Как ПМП выпустила импульс, на экране не отразилось, но в цель пушечка попала. Боевую амбразуру бота разворотило так, что любо-дорого. Словно открыли печную дверцу и разгребли жар.
– Есть! – завопил Эдик.
– Попал! – крикнул Гурам.
От пиратских кораблей отстыковалось пять или шесть абордажных капсул. ПМП накрыла две одним импульсом – капсулы расплылись облачками раскаленного газа. В следующую секунду два корабля пурпурных открыли перекрестный огонь. Лучи лазеров-гигаваттников перепахали носовой сектор лайнера – полтора яруса разметало в лиловом жжении. «Солярис» сотрясся.
– Прекратить активные действия! – отдал приказ Почкин, но пост УАС не отозвался.
– Какая сволочь стреляла?! – взревел громкоговоритель. Локи слегка задыхался.
– Это пиратство! – прохрипел Почкин, наливаясь краской.
Локи весело захихикал. Затем зеленая лампочка на пульте селектора потухла, и все смолкло. По экрану потянулся линзовидный десантный бот.
– Гурам, – устало сказал командир, – позаботься о пассажирах…
– Да, да, – вскочил Гурам, и его перевернуло ногами вверх. – Ох!
Стюард дотянулся ногами до магнитного пола, укрепился и пошагал – неуверенно, шатающейся походкой. Эдик посмотрел на экран. Бот-диск подходил к большой шлюзовой – спокойно, неторопливо, как будто так и надо. Касание. Стыковка. Стяжка.
– Спиридон Палыч! – испуганно позвал Вася. Растерянный и испуганный, он не знал, как ему поступать. Это был его самый первый рейс. В этом году окончив ВШК, Вася получил «красный» диплом пилота-космогатора. Там стояли одни десятки – по физике плазмы, по теории прямой навигации, по астрономии. Но военных дисциплин на командирском факультете не преподавали…
– Что делать будем?..
Не дослушав ответа, Эдик вышел из столовой. Даже поесть не дадут, сволочи… Этот мелкий факт почему-то больше всего выводил Иволгина. Но шок уже прошел. Ощущение нереальности, выдуманности происходящего выдавливалось из сознания обычным страхом и чувством беспомощности. Хочешь – рви на груди рубашку, если одолеешь стереосинтетик, хочешь – падай в обморок, все равно ты под прицелом. Тело стремилось бежать. Но бегать по магнитному полу не рекомендуется. Бедный Гурам. На корабле сейчас такое творится… Из кают-компании неслись крики, звон стекла, невнятная ругань. Ковровая дорожка висела перекрученным мостиком и изображала из себя лист Мебиуса. Под «аркой» ее проплывала пальма в керамическом вазоне, у потолка барахталась девочка лет тринадцати. Она была в шелковой безрукавке и в коротких штанах. Эдик молча стащил ее и поставил на пол.
– Спас-сибо… – выдохнула девочка и увидела его серебряную звезду. – Это космические пираты?
– Да, – серьезно сказал Эдик, – это космические пираты.
– Они нас убьют?
– Не знаю. Найди свой скафандр, надень его и спрячься. Поняла?
– Поняла…
Дать совет малой – это он мог… А что делать ему? Сражаться с пурпурами? Они в разных весовых категориях. Сдаться? Стыдно очень и вдобавок глупо.
Эдик доковылял до изолятора и увидел, что дверь открыта. Гришки на месте не было. Нет, и не надо… В нише у входа, словно рыцарские латы в галерее замка, стоял боевой скафандр «Монт». Открытый, он напоминал огромную мыльницу в форме тела. Эдик разделся, разулся и вошел в него. Вставил переднюю и заднюю трубки деструктора продуктов метаболизма. Просунул руки в узкие рукава и стиснул кулаки, подавая активирующий системы сигнал. Боекостюм зашипел и закрылся. Натянулись мышечные усиления. Кончиком языка Эдик перевел биооптический преобразователь шлема в нормальный режим. С тихим писком включился монитор, загорелись индикаторы. Эдик пошевелил пальцами – кольчатая броня поддалась сначала туго, потом «размялась». Он нашарил ртом мундштук пищеблока и глотнул витаминизированного желе-концентрата. Вкусно. «Теперь можно и с голодными воевать», – как дед говаривал…
В коридорном отсеке загрохотало – тяжело, в ногу. Эдик вжался в нишу. Грррум, грррум, грррум… Один, два, три, четыре… Четыре боевика с лучеметами, в боескафандрах «Аргироаспид». Это может пригодиться… «Аргироаспид» почти однотипен «Монту», только металлокерамика у него послабее – «Монт» весит сто кило, а «Аргироаспид» едва на шестьдесят вытягивает.
Боевики были закамуфлированы по варианту «Космическая ночь». Эдик осторожно потянулся к левому запястью, где помешался пульт управления защитной окраской, и зачернил броню.
– Стойте здесь, – сказал один из пиратов голосом Локи и прошел в изолятор.
«Бывалый!» – со злостью подумал Иволгин. Ходит, как у себя дома… Эдик настроился на блок слежения – слышно было хорошо. Стук, треск, грохот… Недовольный голос Локи: «Что за норы… А! Вот он где! Разлегся!» Выключает гипноиндуктор, сдирает датчики. «Где тут… А, вот… Эй, хватит дрыхнуть! Подъем!» Тхакур мычит: «Ы-ы?» – «Я, я… На-ка, лопай. Да не бойся, не отравлю! На хрен ты мне сдался… Это адаптоген. На руках мне тебя тащить, что ли?» Слышно чмоканье. «Скажи спасибо Гереро – это он сообщил, что тебя повезут на этой коробке. Ты ж мне дорог… Знаешь много, даже чересчур… Ты что такой балбес?! Меня дождаться не мог?! Что ты тупишь?!» Тхакур бурчит зло, но неразборчиво. «Да начхать мне на твои идеалы, понял?! Мне акция нужна была, а не преданность пурпурному делу! Идейный нашелся… Сиди! На, это стимуляторы… А я сказал – жуй! Балбес…» Тхакур чавкает. «Такой случай упустить… эх! Ну ничего поручить нельзя! Тяму уже не хватило какую-то станцию несчастную взять! На хрена надо было полярников жечь?! Я тебе какие цели продиктовал, балбес?!» – «Л-локи…» – «Ладно, проехали… Действуем по вновь утвержденному плану. Теракты отставить – хватит ерундой заниматься… Сейчас твоя задача – захватить „Большой Сырт“. Десять тысяч заложников! Прикинь?! Отформатирую… хе-хе… будет десять тысяч прислуги. Но только чтоб без самодеятельности! Если ты. Еще хоть раз. Нарушишь мой приказ… Я тебя медленно спущу в утилизатор. Лично! Ты меня хорошо понял?» Пауза. «Умный мальчик. Пошли».
Грохот, треск, стук. Вышел Локи. Он тащил за собой Тхакура Сингха, держа шефа БГ за пояс. Шеф БГ болтался в воздухе, расставив руки, чтобы не ударяться о стены. Он хмурился и сердито сопел.
– Все на борт! – скомандовал Локи. Боевики молча повернулись и затопали в коридор. Грррум, грррум, грррум…
Эдик выждал и двинулся следом. Инстинкт приневоливал красться, прижимаясь к стенкам, а униженное самолюбие билось с инстинктом и заставляло гордо прямить спину. Эмоции толкали к безрассудству, сердце колотилось: «Месть, месть, месть!» Рассудок цедил: «Выжить, выжить, выжить!» Сдохнуть легко, это и дурак может. А вот ты попробуй остаться в живых! И победить!
Эдик выглянул в коридор. Там было пусто. На верхних палубах постреливали. Кто-то закричал – тонко, по-заячьи. Выстрел. Эдик закрыл глаза и облизал губы. Он трус или нет? Он не побоится выйти против одного или двух, но против целой банды… Это неразумно. Да что там неразумно! Дурость это и больше ничего! Выжить надо! Выжить, перемочься, а потом найти… этих. И уничтожить как вид.
Мертвый герой всегда в проигрыше. Победу одерживает живой. И где, вообще, та грань, за которой смелость переходит в глупость, а трусость оборачивается смелостью… продленной в будущее? Эдик поморщился – «размышлизмы» не помогали.
Он посмотрел на индикатор системы «Оружие» – два парализатора, два наручных плазменных излучателя, один лазер. Теперь он может убить человека. За это отдают под чрезвычайный трибунал… Ну и пусть.
Он шел теми же отсеками, что и час назад. Пятый ярус, четвертый ярус, третий ярус. Но до чего же все изменилось! Как Мамай прошел… Смятые скатерти сворачивались и разворачивались привиденческими одеждами, позвякивала битая посуда, и шуршали рассыпанные букеты, коробка настоящих «гаван» кувыркалась под потолком. Вспархивали хлопья сажи, вились черные шарики запекшейся крови.
Друмм! Друмм!
По зеркальной стене скользнула ослепительная фиолетовая молния. Из кают-компании выпал Гурам. Лицо его было в крови, он хватал воздух разбитыми губами.
Друмм! Дррах!
Оранжевая вспышка словно толкнула стюарда в спину. Ноги его заплелись, Гурам оторвался от пола, медленно, по инерции, вынесся в коридор. Под лопаткой у него дымилась ужасная черная дыра. Эдик бесшумно скользнул за блестящую колонну. Было страшно. Было стыдно. Было гадостно. Из кают-компании вышли два пирата в броне. Один топал сзади, держа оба лучевика на изготовку. Другой шествовал впереди. Он нес картину. На ней живо был изображен парусник, волны, просвечивающие зеленым, перышки облаков… Айвазовский.
Эдик медленно вдохнул и выдохнул. И тут в него попали. Синий луч заставил сработать светофильтр. «Повреждений нет» – зажглось на пультике, и смотровая щель вновь открылась для глаз. В дверях каюты стоял кто-то в подростковом скафандре и целился в Иволгина. Он даже догадывался кто.
– Не стреляй, – сказал Эдик тихо и поднял забрало. – Узнала?
– Инспектор?! – воскликнула девочка.
– Тише!
– Я думала… – шепотом начала отрочица и заплакала, почти беззвучно. Пистолет она опустила, плечи ее поникли и затряслись. – Они деда уб… убили-и-и…
Эдик увлек девочку за угол.
– Тебя как звать? – спросил он.
– Лена… – всхлипнула девочка, – Лена Бубликова…
– Еще не вечер, Лена Бубликова…
– Ночь уже! Ночь!
– Не кричи. Пошли.
– А куда? – Девочка нервно вздрогнула. – Тут так страшно… Столько мертвых везде!
Эдик не ответил. Он поднялся по пандусу, держа Лену за руку, и осторожно приоткрыл дверь столовой. Те же столики, те же стулья… Экспресс-обед плавает в воздухе – так его и не открыл никто. В обзорнике висят пиратские боты, капсулы лениво сближаются с ними, подрабатывая маневровыми. Спиридон Почкин полулежал в воздухе, прочно зацепившись за пол магнитными подковками. Руки его были раскинуты, глаза широко открыты. В трех местах фиолетовый китель был прожжен из лучевика и запорошен серым пеплом.
Вася стоял у резервного пульта управления. Он аккуратно распрямлял продовольственный пакет, складывал его пополам, проглаживал, еще раз складывал, еще раз проглаживал… Повернувшись к вошедшим, пилот сказал ровным голосом:
– Он на меня посмотрел, как на пустое место, этот урод. Спросил, кто командир. Палыч говорит: «Я». И тот в него – раз, раз, раз! И ушел…
– Гурама убили, – сказал Эдик. Вася не отреагировал. Он мял пакет, будто снежок из него лепил. По экрану наискосок проплыла, удаляясь, большая капсула. Полыхнули струи из вспомогательных двигателей. Эдик считал секунды. Целую минуту ничего не происходило. Потом на ближайшем боте шевельнулись пакетники, ударили дважды, и боевые посты закрылись. Эдик сглотнул.
– Они сожгли антенны, – сообщил Вася, – а боты забрали с собой. Оба.
Пилот был спокоен, как пятьсот тысяч индейцев.
В чашечных отражателях пиратских ботов ритмично вспыхивала плазма. Постепенно вспышки слились в мерцающее сияние. Ослепительное ярко-фиолетовое пламя захлестнуло экран – каждый пиксел истекал свечением. Когда обзорник снова потемнел, возвращая по одной звезде, эскадры уже не было видно.
– Связь есть? – спросил Эдик.
Вася развернул, разгладил смятый пакет и рассеянно покачал головой:
– Откуда?..
Эдик отобрал у пилота пакет и кивнул на пульт:
– Действуй! Ты же командир.
– Почему я? – вяло удивился пилот.
– Потому что! – четко и раздельно сказал Эдик. – Хватит нюнить! Палыча уже нет! И Гурама нет! И Лешки! А мы есть! Я, ты, Лена, – он показал на девочку, – остальные! Очнись, Васька! Что ты как пришибленный? Займись делом! Кроме тебя ведь больше некому! Надо срочно тормозить, иначе или врежемся, или улетим черт-те куда! Сможешь посадить корабль на аварийных? Смотри, вроде астероид 2-й величины прямо по курсу! До Цереры нам не дотянуть, а до этого… ого! Мегаметр! Рядом совсем! Что это за камень?
Вася сильно потер лицо, решительно загреб волосы и склонился над пультом.
– Моана, – сказал он обычным голосом. – Тэк-с… Один аварийный сдох… Два в норме. Тэк-с… Придется компенсировать асимметрию маневровыми… Черт, их два всего с этого борта! Ладно… – Он приблизил лицо к микрофону, и по кораблю разнеслось: – Внимание! БГ скрылась! Через 15 минут начинаем экстренное торможение! По местам посадочного расписания! Начинаем торможение! Будем садиться на астероид Моана! Пассажирам занять амортизаторы! Пойдем с тройной перегрузкой! Внимание! Через 15 минут…
Громадный корабль был темен и нем. Он тускло блестел с одного борта, освещенный малюсеньким Солнцем, с другого подсвечивали яркий Юпитер и рой бесчисленных звезд. Прямо перед планетолетом чернела Моана, стокилометровый обломок материи, кривым серпом серебрящийся с дневной стороны. Корабль и сам походил на астероид – корма безобразно обкорнана, нос расколошмачен… Казалось, бывший лайнер-транссолнечник недвижно завис в бесконечности мира. Но это только казалось.
Корабль падал. Серо-черным обрубком, полуживым механизмом с полумертвым экипажем, он падал на серо-черное грушевидное, называемое Моаной. И он гасил скорость. Из двух уцелевших цилиндров аварийных двигателей стремительно истекал перегретый водород, невидимый в вакууме. Но было заметно, как в горячем выхлопе колеблется серая в черных пятнах поверхность астероида. Корабль тормозил. Откажи сейчас хоть одна из аварийных ракет, кончись топливо, выйди из строя компьютер – ничто на свете не защитило бы «Солярис». Разобьется, как золотое яичко. Корпус лопнет и сложится в гармошку; облаком ледяных кристаллов вырвется воздух, у людей изо всех пор кровь брызнет и тут же замерзнет…
Но на ИС-5 строили крепко, с запасом. Корабль боролся. Выгадывал лишнюю минуту, лишнюю секунду: давала трещину магистраль – атомарный водород шел по резервной; гас свет – зажигалось аварийное освещение. Пробоины затягивались смолопластом, термопанели переключались на автономный энергоблок, в «сдохшую» СЖО экономными струйками цвиркал жидкий кислород из НЗ.
Моана уже заслонила полкосмоса. На ней проступали неожиданные краски – то желтоватые песчаные конусы проявятся, то темно-багровая поверхность скалистых гряд, то матовая чернота углистых хондритов. Горизонт все расходился, а острые пики наплывали с пугающей скоростью.
Из последних сил, с перебоями заработали двигатели ориентации. Корабль медленно развернулся, стал «на попа» и совершил первую в своей жизни посадку, Большой Круглой Печатью завизировав прибытие.
Мерзлые силикаты, похожие на глину, составлявшие поверхность астероида, растерлись в пыль и пар, брызнули во все стороны. Один из ЯРД наткнулся на глыбу, оторвался и запрыгал по реголиту мятой бочкой. Сплющилась и просела вывороченная корма.
Маленькое Солнце бросило короткий свет на тушу корабля и скрылось за скалами. Все затянуло тенями. Наступила двухчасовая ночь.
