Безбашенный
Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии
Сюрприз у Кулхаса, как это вскоре выяснилось, имелся. За притоком Бетиса его профессионалы опрокинули местных союзников Рима и на плечах у бегущих форсировали неширокий приток. Вперед вырвалась стремительная конница, и прямо на наших глазах наметился нехилый удар в бочину уже теснящим противника по всему фронту римлянам. Если они успеют вовремя и если то же самое случится и на другом их фланге – запросто может статься, что и выйдут у турдетан «Канны на бис». Но это понимали и римляне, а память о настоящих Каннах у них была еще достаточно свежа, и подобный исход дела в их планы, конечно же, не входил. Вооруженных полноценными копьями триариев для сплошного подобия греческой фаланги, которую нечего и думать атаковать в лоб конной лавой, гордым квиритам катастрофически не хватало, и шансы пробить брешь сквозь куда слабее вооруженных принципов, не говоря уже о гастатах, наклевывались у кулхасовской кавалерии неплохие, а следом ведь поспешала и пехота, которой только дай ворваться в смятые и расстроенные боевые порядки римлян – эти ребята своего уж точно не упустят и порезвятся там от всей своей широкой души – ага, где-то примерно в духе не к ночи будь помянутого Тевтобургского леса. Это в строю манипула или когорты римский легионер силен, а в неразберихе рулит съевший собаку на поединках варвар. Наверное, так бы оно и вышло, если бы только не одно-единственное, но весьма досадное обстоятельство.
Не всех своих слонов римляне, как оказалось, использовали для фронтальной атаки главных сил Кулхаса, трех они выделили и в помощь союзникам на фланге. Слоны малоэффективны против плотного строя обученной сражаться с ними тяжелой линейной пехоты, но против конницы это почти панацея. Почти – потому что в Индии, например, или в Нумидии этот номер не прошел бы. Там конницу специально обкатывают слонами, и тамошние лошади к ним привычны. Но здесь слоны – экзотика, и кавалерийская атака волей-неволей застопорилась. Что толку от храбрости всадника, если празднует труса его конь? Мало кому удавалось заставить своего скакуна преодолеть страх, большинство же лошадей храпело, кружило, вскидывалось на дыбы, но от атаки всячески отлынивало. А пехота катастрофически не поспевала…
Тордул мрачно смотрел со стены на это безобразие, затем поманил к себе меня и трех пращников-балеарцев.
– Мы не воюем с Римом, – напомнил он. – Мы – верные друзья и союзники Рима. Но будет не очень хорошо, если римляне разобьют сейчас Кулхаса. Тогда они еще, чего доброго, захотят войти в город как победители, а мы ведь с ними не воюем – будет очень нехорошо. А эти три слона… Вы поняли меня?
Разумеется, мы все поняли правильно.
– Не стрелой! – одернул меня начальник, когда я намылился уложить в желобок болт. – Я видел, как ты стреляешь «желудями» – сделай так и на этот раз. Зачем оставлять на поле боя опасные следы?
Один из балеарцев подал мне свинцовый «желудь» и положил передо мной на парапете еще несколько. Что ж, разумно!
Я целился в башку погонщику одного из слонопотамов, но проклятая свинчатка закувыркалась в полете и со смачным шлепком впечаталась в ухо самому толстокожему. Млять! Ну какого, спрашивается, хрена эти гребаные античные пращники не пользуются нормальными круглыми пулями! Религия, что ли, не позволяет? Уроды, млять, ущербные! Одновременно и «желуди» наших балеарцев вспенили воду речки, маскируя меня перед римлянами имитацией бестолкового «дружественного огня». Вот за это как раз – большое спасибо! Взвившийся на дыбы слонопотам едва не скинул наземь погонщика – нумидиец уцепился за его раненое ухо, что тому тоже не понравилось, а я уже целился в погонщика другого слона. На сей раз взял поправку, и «желудь» звезданул того меж лопаток. Арбалет придал свинцу ускорение уж всяко не хуже пращи, и нумидиец, раскинув руки, мешком свалился под ноги своему гиганту. И снова балеарцы замаскировали мою диверсию – один даже в щит турдетанскому всаднику свой «желудь» влепил для пущего правдоподобия. Хорошо хоть – в бронзовый умбон попал, а то ведь иначе и пробить мог бы ненароком. А я брал на прицел уже третьего погонщика. Ага, есть! Метил, правда, в бочину, а всадил в ляжку, но и то хлеб. Черномазый – не негр, конечно, но почерномазее иберов – взвыл от боли и отвлекся от управления своим «танком». Пращники продолжали маскировать меня – наши пращники, а турдетанские вплотную занялись слонопотамами. Заодно до кучи они уконтрапупили того первого нумидийца, в которого я промазал, а я уж доделал третьего, влепив ему наконец в шею. А некоторые из лихих турдетанских кавалеристов спешились, подступили к элефантусам и принялись забрасывать их дротиками. А животина ведь уже «бесхозная», ну и повернула взад – две штуки повернули, а третьей я успел впендюрить очередной желудь в «убойное» место между глазом и ухом. Не ружжо, конечно, да только ведь и «желудь» потяжелее ружейной пули будет. Поплохело хоботному, а тут его еще и парочка саунионов железных продырявили. Двух оставшихся помогли завалить и сами союзнички римлян – что топтать и протыкать бивнями будут их самих, уговору не было, не подряжались они на такое. Жалко слоников, конечно, но такова уж наша се ля ви…
Кордуба велика лишь по турдетанским меркам, а так – не особо-то. Мертвые слонопотамы лошадей уже не пугали, уцелевшие сторонники Рима брызнули врассыпную, и конный «сюрприз» Кулхаса с молодецким гиканьем понесся вокруг города для захода гордым квиритам в тыл, да и пехотинцы тоже поспешали следом. Несколько пращников, правда, восприняв слишком уж всерьез имитацию наших, вздумали было обстрелять нас. Первые «желуди», хвала богам, просвистели мимо, мы раздумывали, как бы нам половчее предотвратить вторые – так, чтоб без излишнего членовредительства, но тут проезжавший мимо начальник турдетанского подкрепления что-то им прокричал. Пращники снизили прицел – это было прекрасно заметно по их сливающимся в размытые круги пращам… Чпок! Чпок! Чпок! «Желуди» смачно впечатались в стену – для порядка, ни одна сволочь теперь не скажет, что Кордуба в сговоре с Кулхасом, вот они – следы обстрела стен его людьми! Турдетанский вождь, уладив инцидент, приветственно махнул рукой и поскакал дальше по своим мятежным делам, а моему боковому зрению как-то уж очень настойчиво показалось аналогичное движение руки нашего начальника. Нет, конечно же, показалось! Ну какие на хрен приветствия между врагами, гы-гы! И привидится же такое!
– Хорошая работа! – одобрил он, обернувшись к нам.
– Какая работа, почтенный? – я изобразил преувеличенно изумленную харю. – Разве ж мы воюем с Римом? Мы стреляли во врагов Рима, проклятых мятежников! Плохо отстрелялись, промазали, но мы очень старались! Далеко, почтенный, трудно попасть!
– Гы-гы-гы-гы-гы! – загоготали балеарцы.
– А что до погонщиков на слонах, – продолжил я отмазку, – то они сами со слонов попадали! Мы-то тут при чем? Крепче надо было держаться и не зевать! Может, молоды они были и неопытны, а может – пьяны, я не разглядел – далеко, почтенный! Да и не приказывал ты мне приглядываться, ты мне приказывал стрелять в мятежников!
– Гы-гы-гы-гы-гы! – подтвердили балеарцы.
– Ты умный солдат, Максим, и все понял правильно, – Тордул и сам с трудом сдерживал смех. – Именно так все и было! Все всё поняли?!
– Гы-гы-гы-гы-гы!
– И хотя вы – проклятые мазилы, и из вашего жалованья следовало бы вычесть стоимость потраченного вами зря свинца, я все же похлопочу, чтобы вместо этого вас наградили. За ум, наблюдательность и понятливость, хе-хе!
В отличие от шебутного гражданина Барки Ганнибала Гамилькарыча, Кулхас воевал на своей земле, и людей у него вполне хватало. Нашлись у него подкрепления и для прогибавшегося под римским натиском фронта – турдетаны не собирались рисковать так, как рисковал старший из Гамилькарычей. А потом ударила конница с дальнего от нас фланга, за которой выбежало и немало пеших, и там у римлян не оказалось элефантусов, а вспомогательные войска римских союзников были смяты турдетанами с ходу. Фронт остановился, легионеры перестраивались – четко перестраивались, быстро, слаженно. Извлекли римляне урок из Канн и повтора их вовсе не желали. Тут объехали наконец город и налетели на них резервы турдетан с нашей стороны. Месиловка вышла знатная!
Своей и союзной конницы хватало и у римлян, так что повтора Канн у Кулхаса не получилось. Триарии стояли насмерть, отходя лишь по сигналам горнистов, а под их прикрытием вполне организованно отходили и принципы, и лишь гастаты с велитами местами запаниковали, разбегаясь в разные стороны…
– Будет нехорошо, если они побегут спасаться к нашим воротам, – озабоченно проговорил Тордул. – Мы ведь друзья Рима, придется впустить…
Но правила игры прекрасно понимал и вождь мятежных турдетан. Один из его отборных кельтиберских отрядов быстренько отрезал римским беглецам путь к воротам Кордубы, заворачивая их обратно, в общую свалку.
Кое-как, периодически огрызаясь конными и пешими контратаками, римляне и их союзники откатывались восвояси – не уничтоженные и даже едва ли разгромленные наголову, но это сражение все же явно проигравшие. Поле боя осталось за турдетанами, многие из которых – особенно ополченцы-пейзане – уже торжествовали.
– Что ж они делают! Надо же преследовать и добивать! – раздался голос невесть как пробравшегося на стену Велтура. – Еще немного нажать…
– Ты прав, – согласился наш командир. – Но это крестьяне, а не воины!
– Да разве я о них! – горячился мальчишка. – Кулхас-то что себе думает?! Это же еще не полная победа!
– Крестьяне думают иначе, а настоящих воинов у Кулхаса недостаточно.
Крестьяне в самом деле думали иначе, заражая своим настроем и некоторую часть настоящих вояк-профи. Зачем продолжать рисковать своей жизнью, когда вот она – победа? Многие приплясывали, потрясали оружием, горланили победные песни. Не ко времени, конечно, но можно понять и их – ведь побили не кого-нибудь, а самих хваленых римских легионеров! Заразились настроем победителей и многие на стене:
– Победа! Наши им вломили! Хвала богам!
А с другого конца поля уже пылали буйным пламенем так и не пригодившиеся римлянам укрепления их лагеря. Частокол обуглен наполовину, а местами, того и гляди, скоро рухнет. С одного края начинают уже дымиться и заниматься огнем палатки – жилые солдатские, правда, до центральной части лагеря всепожирающему пламени еще далеко…
– Надо сделать вылазку и захватить лагерь! Там же столько всего ценного! – озарило Велтура.
– Вот как раз этого делать и не надо! – ответил ему поднявшийся только что на стену «досточтимый» Ремд.
– Но ведь его сейчас было бы так легко захватить!
– Велтур, мы ведь не враги Риму! Хорошо ли будет, если мы вдруг вероломно захватим имущество его войск? Кроме того, это добыча Кулхаса и его воинов. Это они сражались на поле, а не мы! Достойно ли посягать на чужую добычу?
– Стыдись, Велтур! – наехала на него и успевшая очутиться здесь же мать. – Ты знатный человек, и не все твои помыслы и стремления должны быть открыты для чужих ушей! А ты то и дело высказываешь их всем и каждому, как какой-то мужлан!
В общем, пацан попал под раздачу. Жаль парня, мне ли не знать, каково это, когда моя собственная мать бывала иногда и худшей стервой, но мне сейчас как-то не до его невзгод. Ведь по случаю особых обстоятельств «домашний арест» оказался временно приостановленным и для его сестры. А «досточтимый», успев уже обменяться с моим командиром многозначительными взглядами и кивками да парочкой негромких фраз, одобрительно кивнул мне и, важно приосанившись, встал так, что надежно перекрыл «почтенной» Криуле весь обзор.
– Я, кажется, пропустила самое интересное?
– Да уж, зрелище было еще то! – но интересовало нас, конечно, совсем не оно.
На сей раз, ныряя ко мне под плащ, Велия не жаловалась на несуществующий холод, да и я сам уже не маскировал своих действий под стремление «просто согреть»…
– Ты, медведь, чуть не задушил Алтею, – шепнула она мне, когда наши губы разомкнулись. – Я не за этим послала ее к тебе…
– Я был не в настроении…
– Это она хорошо поняла! И я тоже – по ее рассказу, хи-хи!
– Будь с ней поласковее вечером! – добавила деваха, когда я снова отлип от ее губ. – Представь себе на ее месте меня, а я представлю себе на ее месте себя, хи-хи!
– Велия!!! Опять?! – все-таки в глазастости ее матери не откажешь! Вообще-то мы сейчас целовались с ее дочуркой не «опять», а впервые, но что-то подсказывало мне, что не стоит мне ее поправлять, и мне оставалось лишь искать в этом и положительную сторону. Например, что яблоко от яблони далеко не падает и нашим с Велией детям едва ли придется жаловаться на плохое зрение, гы-гы! Впрочем, конкретно здесь и сейчас меня это утешало мало…
Поздним вечером я, конечно, «наказал» ее рабыню по первое число! Исполнить пожелание ее юной хозяйки представить на месте служанки ее саму было гораздо труднее.
Не то чтоб Алтея была плоха, да и не очень-то видно в темноте, да и не до разглядывания как-то, когда делом занят, но разве спутаешь опытную прошмандовку с шаловливой, но в целом невинной еще девочкой!
– Теперь-то твой гнев утих, воин? – чисто риторически поинтересовалась Алтея, когда выжала из меня все соки.
– Ты умеешь утихомиривать! – признал я очевидное. – Хотя…
– Ну, не может же девочка сама! Будь доволен тем, что получил – и, возможно, получишь еще!
– Разве я сказал тебе, что недоволен? – кое-что вспомнив, я имел в виду совсем другое. – Но не могла бы ты поработать еще и язычком?
– Не сердись, но мне почему-то кажется, что сегодня это уже не поможет, – она с сомнением скосила взгляд на мое насытившееся и ни на что больше не претендующее «достоинство».
– Ты не поняла, гы-гы! Ты ловко заложила нас с девочкой старшей госпоже, и теперь я хочу, чтобы ты так же заложила и мне кое-что о ней.
– Тайн госпожи я тебе не выдам! Надеюсь, ты не станешь убивать меня за это?
– Ну, для «досточтимого» Ремда это не тайна. Когда твоя госпожа напоминала мне о разнице в наших положениях, он что-то пошутил насчет этого такое, отчего она взбесилась. В чем тут дело?
– Ах, это? Ну, это не тайна. Но только – твоему слову можно верить – обещай, что не покажешь вида! Я ничего не говорила тебе, и ты ничего об этом не знаешь!
– Хорошо, никто лишний не узнает об этом. Рассказывай!
– Досточтимый Арунтий, отец Велии – старший сын и наследник досточтимого Волния, но есть и одна тонкость. Госпожа Криула – не жена своему мужу, а наложница. Очень любимая им, но все-таки наложница.
– Тогда почему ты называешь его ее мужем?
– Попробовала бы я сказать иначе в ее присутствии! Да и за глаза тоже… Ты чужеземец и не знаешь пока еще всех наших обычаев. Законная жена господина живет в Карфагене, и госпожа Криула – единственная его женщина здесь. Наложница, но здесь – почти жена. Здесь она и ее дети – его семья по нашим обычаям, хоть это и не по закону.
– Но тогда получается, что Велия – незаконная дочь досточтимого Арунтия?
– Ты разочарован этим?
– Наоборот! Если ее положение не столь высоко – получается, она не так уж и недосягаема для меня!
– Не спеши радоваться, воин! Хоть и незаконная, но все равно она дочь своего отца. В Карфагене разница имела бы большое значение, но в Гадесе она не так велика, а здесь – и вовсе ничтожна. Для турдетан госпожа Криула – жена своего мужа, и ее дети – настоящие дети очень непростого человека. Да и досточтимый Волний любит внучку и вовсе не считает ее «ненастоящей».
– Но все-таки…
– Да, «все-таки», и это дает тебе некоторую надежду. Но не слишком большую. Ее судьбу будет решать отец, а у него могут быть и свои планы на дочь. И помни – ты об этом ни сном ни духом! Мне несдобровать, если старшая госпожа прознает, да и тебе это тоже не прибавит ее расположения…
– Это я понял. А сама Велия?
– Она рассказала бы тебе и сама, если бы ты спросил ее. Но ты не спрашивал, а сама она постеснялась.
– А просто о том, что она – внучка досточтимого Волния, она мне сказать тоже постеснялась?
– Побоялась, что ты тогда сразу же примешь ее за изнеженную и избалованную, которая вряд ли подойдет тебе. Она ведь почти уверена, что ты не любишь таких женщин, непривычных к жизненным трудностям. Она права в этом, кстати?
– В этом – абсолютно. Подсказал кто-то или сама сообразила?
– Ну, ты ведь это не очень-то и скрывал…
17. Странные дела в Кордубе
А утром в город заявились парламентеры от Кулхаса, и «досточтимый» Ремд, будучи членом городского совета, отправился на заседание, на котором их должны были выслушать. Вернувшись оттуда, он поговорил с Тордулом и со своим управляющим. По двору засновали рабы и рабыни с деревянными ведрами и глиняными амфорами, запасая воду, и то же самое происходило в соседних дворах.
– Так по всему городу, – сообщил нам командир, указывая на улицу, по которой тоже несли воду и песок к стенам.
– Во второй половине дня Кулхас подступит к воротам и потребует впустить его войско, – начал он «вводную». – Когда мы откажемся, небольшой отряд его кельтов пойдет на приступ. Но у них не окажется ни лестниц, ни веревок с крючьями, так что взобраться на стены они не смогут. Его лучники и пращники будут стрелять в нашу сторону, а мы – в ихнюю. Все, кому следует, все понимают, и случайные царапины не в счет, но убитых и тяжелораненых быть не должно. Кельты отступят, а Кулхас прикажет выкатить осадную машину и немножко обстрелять город зажигательными снарядами. Что-то где-то от этого, конечно, загорится, не без того, но огонь потушат…
– А что за машина, почтенный? – поинтересовался я. – Баллиста?
– Нет, маленький полевой онагр из римского лагеря – их там захватили шесть штук. К вечеру или даже раньше Кулхасу надоест бесполезная осада, и он уведет войско добивать римлян, а мы будем долго и громко радоваться тому, что отстояли город. Все всё поняли?
В общем, на сей раз нам предстояло поиграть в войну ради эдакого красочного спектакля – специально для слишком уж верных друзей Рима, которые в Кордубе имеются наверняка. Жаль, не семнадцатый век на дворе – грохот, вспышки и дым от мушкетных залпов были бы еще зрелищнее. Ну да ладно, сойдет и так для сельской местности.
Так, собственно, все и вышло – видимо, посланцы и городской совет поняли друг друга правильно и обо всем договорились полюбовно. Сколько серебра – а может, и золота – это стоило «отцам города», нам никто не доложил, но мы этим как-то и не особо интересовались. Не из нашего же кармана, в самом-то деле! Дав нам спокойно пообедать и без лишней суеты подняться на стены – приятно иметь дело с нормальным человеком, великий вождь восставших турдетанских масс в сопровождении своей разодетой в пух и прах свиты подъехал к воротам и громогласно предложил городу сдаться на его милость. Разумеется, ему отказали. Картинно изобидевшись – куда там до него всем современным актеришкам – Кулхас ускакал, а к стенам подступили его кельтские вояки. Прикрываясь щитами и размахивая длинными мечами, а уж гвалт стоял – уши затыкай! Периодически то в стену тюкнет галька, то в щит кельта – пращники ведь с обеих сторон были тщательно отобранные, в курсе расклада, и свинца зря никто не тратил. Зачем, когда галька есть? Немножко постреляли кельтские лучники, немножко мы. Атакующие кельты швыряли горящие дротики – чаще с недолетом, втыкая их в земляной вал, но пару раз и в деревянный парапет стены попали – пришлось заливать водой.
Потом они выкатили и трофейный римский онагр, в самом деле оказавшийся небольшим и чисто зажигательным – он даже с колес не снимался для стрельбы. Дымный след от горящих снарядов – небольшой булыжник, обвязанный вымазанной в дегте паклей – выглядел эффектно, но никаких серьезных разрушений легкий снаряд не причинял. А на шестом выстреле артиллеристы Кулхаса и вовсе образумились и стали обвязывать паклей вообще небольшие вязанки мелко нарубленного хвороста. Кое-где в городе, конечно, занялся огонь, но все повсюду были к этому готовы и тушили очаги возгораний сразу же. Как и подобает порядочным людям, с которыми договорились честь по чести, осаждающие не стали томить нас до позднего вечера. Они еще рычали под стеной и потрясали мечами, когда другая часть войска начала быстренько свертывать свой бивак, а онагр, расстреляв десяток бутафорских снарядов, укатили к остальным, стоящим среди обозных телег. Буяны под стенами еще покричали и мечами поразмахивали, мы со стены поделали то же самое – в общем, хорошо погудели. Вот так бы всегда и воевать!
В награду за вчерашние «ум, наблюдательность и понятливость» каждый из балеарцев стал богаче на три карфагенских статера, а я – так и на все пять. Для полного счастья не хватало только встречи с Велией, которую мать снова засадила под строгий домашний арест. Может статься, и не интересовали ее особо тонкости вроде той, сколько там раз мы с ее дочуркой поцеловаться успели, но допускать «толстости» она уж точно не намеревалась. Однако Алтея снова пришла и скрасила мне вечер, а заодно и передала мне маленькое – только на мизинец оно мне и налезло – простенькое бронзовое колечко со строгим наказом не вздумать его потерять. Разве для этого оно вместе с одной маленькой бронзовой монеткой в одном свертке целую ночь в храме пролежало? В храме Иуны, да еще и у ног статуи самой богини, кстати говоря, куда Алтея сама относила этот сверток по поручению молодой госпожи. Разве чужеземец не знает этой иберийской богини? Ну, у финикийцев Астарта по этой же части, у этрусков – Турана, у греков – Афродита. А перед этим Алтея носила отдельно ту монетку в кузницу, где в ней пробили маленькую дырочку – как раз нитку продеть можно. Колечко – вот оно, мне передать велено, а монетку Велия у нее после храма забрала и ничего не объяснила. Алтея, впрочем, и без объяснений обо всем догадывалась, но мне разжевывать наотрез отказалась. Если я не знаю ни одной из названных мне богинь – невелик труд и у сослуживцев поспрошать, а когда просветят – и сам кое о чем догадаюсь, если не совсем дурак. Например – какой именно богине своей собственной страны помолиться да жертву принести. В том, что как раз «своей» богини соответствующей специальности я и не знаю, я признаваться служанке, конечно, не стал. К чему эти тонкости, когда понятна «толстость»?
Проходя на следующий день по рынку, мы с Васькиным обратили внимание, что с невольничьего помоста куда-то исчезли все рабы-военнопленные, которых давеча никто и по дешевке брать не хотел. Оказалось – вчера вечером всех купили оптом. А в оружейном ряду существенно поубавилось предлагаемого на продажу оружия. Причем осталось дорогое, богато изукрашенное, а вот простое и дешевое исчезло почти все. У отца Нирула, например, разом ушло три фалькаты, пять кинжалов и шесть наконечников копий. И скупил оружие один и тот же человек – небогатый, кстати, с виду, по описанию здорово напоминавший того, скупившего всех рабов-военнопленных, как его описали работорговцы…
– Ну так и сколько будет два плюс два? – глубокомысленно спросил меня наш испанский мент.
– Сколько нужно, столько и будет, – столь же глубокомысленно ответил я ему.
– И кому могла понадобиться маленькая частная армия?
– Причем, заметь, из отчаянных сорвиголов, ради свободы готовых на всё.
– Ради скорой свободы, – уточнил Хренио. – Держать их вооруженными в рабстве дольше пары-тройки дней я бы не рискнул!
– Значит, скоро мы обо всем узнаем?
– Похоже на то…
Тордулу мы, конечно, доложили – и о странных фактах, и о своих мыслях по их поводу, и наш командир тоже изрядно озадачился этим вопросом. Но поразмышлять на эту тему как следует не дали ни нам, ни ему…
– На стены! Все на стены!
Мы-то думали, что все восставшие турдетанские пейзане двинулись с войком Кулхаса преследовать и добивать римлян, но оказалось, что не все. Вряд ли вождь имел к этому какое-то отношение. По опыту мы уже хорошо знали, что не очень-то подчиняются верховным вождям отдельные «партизанские» главари. Похоже, несколько как раз таких отрядов и решили попробовать на зуб ведущую какие-то непонятные для их простых крестьянских мозгов игры Кордубу. И находятся же такие твердолобые! Шли бы себе с Кулхасом римлян бить. Своих мозгов мало – вождь на то есть! Так нет же, обязательно надо некоторым именно под Кордубой шею себе сломать!
– Судьба у них такая! – заключило наше начальство, и мы тут же получили от него инструкцию – без особых причин не убивать и не калечить, но при наличии таковых не миндальничать. А горе-повстанцы, похоже, задались целью предоставить нам таковые причины. А иначе зачем, спрашивается, стали бы они переться к стенам с крючьями на веревках и с лестницами? Мы выстрелили по несущим лестницы, стремясь пока только подранить для вразумления, но передовые «партизаны» уже подбежали к стене и закинули крючья. Часть их сорвалась, но часть зацепилась, и по их веревкам полезли первые жаждущие героической смерти. Хрясь! Даже под мечом веревка на весу не пожелала быть обрубленной с одного удара, и мне пришлось пилить ее зазубринами на клинке у рукояти. Это помогло – последние волокна лопнули, и взбирающийся по ней «народный герой» тяжело рухнул обратно, шлепнулся и заорал от ушиба. Вот там и отдохни, авось поумнеешь! Сразу три крюка зацепились за зубцы парапета. Один из них, веревку которого не успели натянуть, я отцепил и сбросил – удачно сбросил, судя по воплю внизу. Веревку второго пришлось рубить – она хорошо легла в одной точке на деревяшку и разрубилась в этом месте без возражений. Этот «альпинист» тоже приземлился для вразумляющего отдыха. Но с третьей я ничего уже поделать не успевал…
Пейзанин в черном плаще и с бородатой харей нарисовался между зубцами с явным намерением проникнуть за парапет.
– Лезь обратно! – дружески посоветовал я ему. – Я сегодня добрый!
Пару мгновений этот вышедший родом из народа переваривал услышанное, аж шестеренки в его крестьянском мозгу заскрипели, но… Или я пока еще плоховато изъясняюсь по-турдетански, или «партизан» попался уж больно непонятливый. Вместо того чтобы последовать доброму совету, он закинул ногу, подтянулся, выпрямился и потащил из ножен меч.
От первого его неуклюжего удара я уклонился, второй принял краем цетры на рикошет, но тому то ли понравилось это дело, то ли и из турдетанских богов кто-то тоже троицу любит.
– Ты мне начинаешь надоедать! – честно предупредил я непрошеного героя, парируя уже третий удар. – Лез бы ты все-таки обратно, а?
Ему бы внять и осознать, что неправ, и – вот мля буду – разошлись бы мирно. Не было у меня желания делать лишнюю дырку в турдетанском организме, но вот этот конкретный организм ничему не внял и ничего не осознал, а снова попытался утвердиться по мою сторону парапета. Ну неудобно ему висеть, держась за зубцы, и надо или туда, или сюда, вот он и решил сюда, не потрудившись согласовать своего намерения со мной.
– Ну, извини, хрен ты угадал! – это я уже не стал переводить на турдетанский. И мне лениво, и покойнику это ни к чему. Кажется, это была первая жертва «партизанского» штурма. Но что бы вы делали на моем месте? Ждали бы, пока сами схлопочете от дурня по кумполу? Так это было бы недолго и, кстати, очень больно. Римский гладиус старого «галльского» образца тяжел и неуклюж – не зря Кулхас великодушно подарил эту часть трофеев безоружным крестьянам безо всякого дележа. Но ведь и ломом можно охреначить сдуру по самое не балуйся! Оно мне надо, спрашивается? Так что уж извините, но если кто сдуру ищет героической гибели за родину всенепременно от моей руки, то это карма у него такая, и значит, так тому и быть.
А «партизаны» оказались упертыми. Пока мы разбирались с «альпинистами», подобрались остальные – с лестницами. Лестницы были тяжелые, из добротных лесин связанные, да и лезли по ним густо. Парочку удалось опрокинуть, и на месте их падения образовалась изрядная свалка. По остальным бодро взбирались на верхотуру кандидаты в мертвые герои местного народного эпоса, и уже никак нельзя было отказать им в столь рьяно желаемом. Да и рассердились мы уже, откровенно говоря. В конце концов, сколько ж можно терпение-то наше испытывать!
Три человека из городской стражи уже сложили свои головы на этой стене, червертого сдернули с нее крюком и изрубили внизу, да и из наших одного копейщика зацепили фалькатой, а вечно невезучего Серегу отоварили обухом топора по лбу. Народ озверел и дрался уже всерьез.
– Мы вас прикроем, а вы стреляйте! – предложили нам копейщики из городской стражи, и Тордул одобрил разумное разделение труда. Снизу хоть и бестолково, но весьма плотно постреливали каменюками «партизанские» пращники, и их воинственный пыл не мешало бы несколько урезонить. Как раз этим добрым делом мы и занялись, поскольку с лезущими по лестницам копейщики уже наловчились более-менее справляться и без нас. Только снизу лестницу очередную приставят, как они ее сразу в несколько копий подцепят да вбок резко дернут – та и падает, если не сильно много народу успело уже на нее взгромоздиться. Ну, а если много, то как появится первая же штурмующая нас харя в проеме между зубцами, так и тычут в нее копьем, а то и сразу двумя. В удачных случаях подколотый при падении и следующих за собой валит, и тогда снова пробуют завалить вбок лестницу – пару раз даже удалось…
По нашей прямой местной специальности дело у нас тем временем тоже пошло значительно веселее, да и наши пращники с тремя лучниками-горцами нас поддержали, и вскоре обстрел стены со стороны противника существенно поутих. А там уже и прочие «партизаны» как-то поугомонились, обескураженные неудачей. Покричали под стеной, поразмахивали оружием, да и отошли восвояси.
– Вот это правильно! Война войной, а обед – по распорядку! – одобрил Володя.
Обедать, впрочем, только наше командование отправилось по-человечески, к Ремду, а нам был доставлен оттуда на стену «сухпай». Настроения мне это не прибавило, поскольку за обедом я намеревался не наесться и прогуляться в дом за добавкой, при выпрашивании которой разведать, в каком его закутке строгая мамаша держит Велию. Увы, приказ командира был строг – не сметь отлучаться со стены. Более того, после обеда на нее стали подтягиваться и вооруженные горожане. Явился и наш начальник – почему-то в сопровождении трех домашних рабов «досточтимого».
– С вами мы точно победим, вы только под ногами не путайтесь! – сказал им один из наших туземных камрадов при виде того, как они держат копья и щиты.
Ржали все, кроме двух ветеранов, один из которых задумчиво проговорил:
– Тордул зря ничего не делает…
После обеда «партизаны», тоже подкрепившиеся и вспомнившие, что они на войне, снова предприняли попытку штурма, который мы отразили уже не в пример легче, поскольку с самого начала не церемонились. Посменно, по пять человек, нас прогуляли «до ветра». Ужин – в виде такого же «сухпая», как и обед – нам снова доставили на стену, вместе с боеприпасами. А после ужина вернувшийся с нормальной человеческой трапезы командир вдруг подозвал к себе пятерых копейщиков, что-то сказал им, и они, стараясь не привлекать к себе внимания, по одному спустились со стены. С ними ушел куда-то и один из пришедших в обед вооруженных рабов. Мы едва успели выкурить пущенную по кругу трубку, когда Тордул подозвал нас и второго из рабов: