Безбашенный
Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии

– Новичок решил остепениться и завести наложницу? – раздался насмешливый и знакомый голос сзади. Обернувшись, я сперва не понял юмора, а когда понял – надеюсь все же, что вида сумел не подать, – слегка выпал в осадок. До сих пор я как-то наблюдал «почтенную» Криулу и ее дочку в мешковатых иберийских туниках и юбках, да еще и в плащах – не май ведь месяц, – и все это на них было из толстой грубой ткани. Ну, не такой грубой, как у простых пейзанок, потоньше, но разница была не столь уж и велика. Словом, в деревне они и одевались по-деревенски, но здесь, в каком-никаком, а все же городе, они переоделись по-городски. А по-городски – это в античном мире значит – по-гречески. И не в мешковатые, хоть и тонкой ткани, дорические хитоны, а в платья легкие – хрен их знает, как они там называются, облегающие – ага, на талии, а вот выше и ниже оной – так пожалуй, что и обтягивающие… В общем, фигуру их нынешнее городское одеяние скорее подчеркивало, чем скрывало. Нет, все-таки глаз у меня – алмаз! Ведь там, в деревне – под какой мешковиной такие природные богатства распознал!

– На наложницу я пока еще не заработал, почтенная! – бодро и весело ответил я. – Но к далекому и светлому будущему не мешало бы присмотреться и прицениться.

Зима в Кордубе средиземноморская. Ночью еще как-то дает о себе знать, но днем, да еще и солнечным – нам бы в России такие зимы! Вот и «почтенная» с Велией, согревшись под солнцем, плащи скинули и на сгиб локотка повесили. А выемки спереди на их платьях глубокие, да и сами платья выше талии – ну, не то чтоб очень уж туго все обтягивали, такого греческий покрой не предусматривает, но верхние выпуклости у обеих сдвинуты вместе, и ложбинки между ними просматриваются четко. Зрелые «достоинства» мамаши оказались, конечно, гораздо более выдающимися, чем у ее юной дочурки, и мой глаз-алмаз невольно сфокусировался на точке, расположенной примерно на голову ниже ее подбородка. Оттуда, оценив зрелые достоинства, он стрельнул в аналогичную точку юных достоинств, потом снова туда, потом снова обратно…

Судя по тому, что Криула то слегка улыбалась, то хмурилась, ее голова была, надо полагать, занята решением нетривиальной головоломки – как расценивать столь нескромный взгляд наемного солдафона – то ли как возмутительную дерзость, то ли как своего рода грубый солдатский комплимент. Девчонка же хоть и сдерживала смех, но улыбалась во все свои тридцать два безупречных зуба. Потом уронила кошелек – ага, с понтом случайно, наклонилась за ним – да так, чтобы волосами не загородить мне обзор ее выпятившихся достоинств – пару раз при этом «промахнулась», затем таки подобрала, выпрямилась, скосила глаза на мать, убедилась, что та не видит, и на пару мгновений показала мне язычок. Ее мать тем временем, решив головоломку благоприятным для меня образом, тоже улыбнулась уже отчетливее.

– Максим, а если бы мы стояли там, – девчонка указала пальчиком на помост с рабынями, – сколько бы мы тогда стоили?

– Ну и шутки у тебя, Велия! – слегка оторопела «почтенная».

– Так интересно же, мама, хи-хи! Так сколько, Максим?

– Тут – нисколько.

– И как это понимать? – похоже, мамаша склонялась к включению обиды, да и дочурка озадачилась.

– Тот, кому повезло бы отловить вас, был бы глупцом, если бы выставил вас на продажу тут. Я слыхал, что в Греции цена на красивую рабыню-танцовщицу может даже равняться цене неплохого дома. Не знаю, правда ли это…

– Ну, не самого лучшего дома и не за всякую танцовщицу, но вообще-то бывает и так, – «почтенная» все-таки сменила гнев на милость и соизволила меня просветить: – В Афинах, в Коринфе, в Сиракузах, в Карфагене, в Тире, в Александрии или в Антиохии. За меня-то, допустим, столько уже не дали бы и там, а вот выкуп за нас наши родственники заплатили бы и побольше…

– Гы-гы! Свежо предание, почтенная! Копье в грудь, стрела меж ребер или меч в брюхо – плохая замена цене… ну, скажем, полутора домишек. Да пускай даже и одного – жадность ведь до добра не доводит!

– А ты неглуп, солдат! – рассмеялась «почтенная». – Если тебя не убьют в бою и если боги и впредь будут благосклонны к тебе – далеко пойдешь!

Пока что боги были к нам благосклонны. Вечером в доме Ремда праздновали счастливое освобождение родни и спасение основных богатств рудника. Наш отряд ел и бражничал во дворе, начальство – в самом доме. Оттуда доносилась музыка, пение и приветственные возгласы пирующих, а сквозь занавеску просвечивали силуэты танцоров и танцовщиц.

– «Досточтимый» даже дорогих греческих шлюх нанял – тех самых, которых они «подругами» называют! – не без зависти просветил меня напарник по караулу. – Нам такие уж точно не по кошельку! Вот что значит денег куры не клюют!

Лично меня зависть по этому поводу особо не глодала. Это Ефремов в своей «Таис Афинской» сделал из греческих гетер эдакий супер-пупер-идеал, а на самом ведь деле – обыкновенный гибрид шлюхи с актрисой. Ну споет там чего-нибудь, ну на кифаре побренчит или в флейту двойную подудит, ну стихи подекламирует, ну спляшет там что-нибудь эдакое – так на это любая занюханная актриска способна. А в постели любая мало-мальски опытная шлюха тоже наверняка ничем не хуже окажется. Ну так и зачем тогда, спрашивается, мешать бульдога с носорогом? Так я примерно и втолковывал напарнику, ни о каком участии в этом хваленом «симпосионе» и не помышляя, когда из-за занавески выскользнула рабыня с горящим масляным светильником:

– Досточтимый Ремд приглашает аркобаллистариев к своему столу!

Ну, к «своему» – это, конечно, громко сказано. На самом деле нас, конечно, никто и не думал укладывать на пиршественные ложа за главными столами, а усадили на табуретах за самый дальний. Но угощение было не хуже, чем там, и мы даже пожалели о том, что успели основательно подкрепиться во дворе с камрадами. Зрелища же – ну, по сравнению с современными эротическими шоу нашего мира они выглядели бледновато, но по местным меркам…

Одна танцовщица, уже освободившаяся от всего лишнего, плясала с довольно-таки приличных размеров питоном, вторая, на которой оставался лишь пояс с широкими лентами из полупрозрачной ткани, виляла бедрами так, что эти ленты развевались как крылья, третья, еще не избавившаяся от юбки, томно выгибалась, воздев руки кверху, отчего ее верхние выпуклости приподнялись – ими-то она и двигала – довольно искусно, надо признать. Все три оказались рабынями-иберийками, хотя и очень даже смазливыми, а собственно гетерой была только одна – их хозяйка, – самая одетая из всех. Тоже очень даже эффектная баба, хотя чистопородной гречанкой не показалась мне и она – скорее уж полукровка. В легком платье, полупрозрачном, так что вся фигура легко просматривается, полы платья откинуты так, что левая нога открыта до пояса, руки закинуты за голову – соблазнительно стоит, надо отдать должное. А вот несет какую-то тарабарщину – видимо, на греческом, в котором никто из нас ни в зуб ногой. Лучше бы, на наш взгляд, заткнулась и сплясала стриптиз, как ее рабыни. Но «досточтимому» и «почтенным» ее выступление, похоже, нравилось.

Впрочем, мучили нас выслушиванием не пойми чего недолго. Дав нам вволю насытиться, а танцовщицам – закончить свои танцульки, хозяин дома, переглянувшись с возлежавшей рядом Криулой – та как раз закончила говорить дочери что-то, не слишком ту обрадовавшее, – подал гетере знак потихоньку закруглиться, что та и сделала.

– От имени клана Тарквиниев я рад приветствовать на этом славном пиру наших доблестных аркобаллистариев! – объявил Ремд на нормальном турдетанском и подал нам знак приблизиться. – Они недолго еще служат у нас, но успели уже показать и себя, и свои аркобаллисты! Их недюжиннный ум облегчил нам выслеживание злоумышленников, а их стрельба – победу над ними. Клан Тарквиниев ценит таких воинов, и их награда будет достойной! Вот карфагенский статер, – «досточтимый» показал нам золотую монету – сперва одной стороной, затем другой. – Он равен пятнадцати серебряным шекелям, и по два таких статера получит каждый в их отряде. А наши аркобаллистарии кроме этого получат еще по три статера за свои отличия в этом походе. Но не это главное! – тут он выдержал драматическую паузу и обернулся уже к нам самим: – Разовая награда тоже важна для солдата, но еще важнее жалованье, которое он получает регулярно. Ваше жалованье удваивается! И не с сегодняшнего дня, а со дня того боя! Клан Тарквиниев успел уже изрядно задолжать вам с того дня, но завтра утром вы получите все причитающееся вам у моего казначея! Клан Тарквиниев благодарит вас за службу!

– Слава Тарквиниям! – гаркнули мы, хоть и не вполне хором, но с должным усердием.

На этом наш прием был окончен, и мы вышли во двор, предоставив начальству продолжать их изысканные увеселения. Гетера снова затараторила что-то по-гречески, но гвалт наших камрадов во дворе был куда громче, а главное – понятнее. Ни есть, ни пить нам уже не хотелось, да и большинство наших сослуживцев успели уже насытиться. Я выкурил трубку, рассказал сипаям пару анекдотов, переделав для них армейские «Да вас это не гребет, товарищ генерал!» и «А, лесник – пошел на хрен!». От первого – второй-то наши знали все – дольше всех хохотал Володя, что и неудивительно. Это гражданский представляет себе типичную армейскую ситуевину чисто умозрительно, а вояка, сам не раз в таких побывавший, представляет ее себе в цвете и в лицах, а посему и ржет до слез. Ржал – хотя и не так долго, как Володя – и вышедший вскоре к нам Тордул, успевший в свое время послужить и в серьезных местных армиях Баркидов – кажется, у Магона.

Потом я прогулялся в отхожее место на заднем дворе и направился оттуда к пристройке, выделенной нам под ночлег.

– Максим! – негромко позвала меня Велия. – Хорошо сегодня…

– Ага, «Над всей Испанией безоблачное небо»…

Юмора девчонка, конечно, не поняла бы и по-турдетански – это наши сейчас ржали бы, а она не в курсе, и настрой у нее романтичный. А южные ночи – они ведь такие, к романтичному настрою весьма располагающие. Ну, склонные к этому натуры, гы-гы!

Откровенно говоря, я бы предпочел в этот вечер повстречаться с кем-нибудь из домашних рабынь, а еще лучше – из танцовщиц гетеры, с которыми, наверное, несложно было бы договориться на предмет «завернуть в укромное местечко и заняться хорошим делом», но такого случая судьба мне не предоставила. Ладно, есть на то, в конце концов, и кордубские шлюхи, а сейчас обстановка и в самом деле романтичная, и с такой девахой поболтать под звездным небом тоже неплохо. А может, и за ручку ее подержать, а может, даже и не только за ручку…

– Нас на днях отправят в Гадес. Мама говорит – «подальше от опасностей и от грубых неотесанных мужланов», хи-хи! Которые «даже греческого не знают», хи-хи!

– А ты его знаешь?

– Читать могу, но пишу с ошибками. На слух понимаю почти все, если говорят по-аттически или по-сиракузски, но сама говорю – примерно как ты по-нашему, хи-хи! По-финикийски тоже, но читаю плохо и почти совсем не могу писать. Мама говорит, что это очень плохо – эти языки надо знать.

– А какой из них важнее?

– Оба важны, но в Гадесе нужнее финикийский. Было бы хорошо, если бы ты начал с него. По-нашему ты научился быстро…

– Научишься, когда без этого никак не обойтись! – я решил не расстраивать деваху сообщением, что хрен ее мать угадала и уже следующему поколению придется, скорее всего, изучать латынь, поскольку изучить АК-74 иберам уж точно не светит.

– Холодно! – она нарочито поежилась и нырнула ко мне под плащ – сперва, конечно, оглянувшись и убедившись в отсутствии лишних глаз. Решив, что во второй раз уже можно, я обнял ее за талию. Протестов не последовало, и я сдвинул руку несколько ниже…

– Только не шлепать, хи-хи! Тебе нравится шлепать меня по попе, но теперь я не смогу свалить синяк на ни в чем не повинного мула!

– Ну, твою попу и просто подержать в руках приятно!

– Только попу? А вот тут? – эта оторва взяла мою другую руку и сама поднесла ее к своим верхним выпуклостям. Ну, раз девочка не против…

– Они у меня маленькие, конечно…

– Ну, не такие уж и маленькие…

– Не льсти мне, Максим! Я же знаю, что у Астурды они гораздо больше, и ты это тоже прекрасно знаешь, а вам, мужчинам, нравятся грудастые!

– Ну, она ведь старше тебя…

– Но тоже еще не была замужем и не рожала детей. Ты не видел ее матери.

– Верно, как-то не довелось…

– И не могло довестись. Она умерла в прошлом году – сердце, резкая перемена погоды. Но я сейчас не об этом – она была еще не очень-то стара, но у нее были огромные и обвисшие. А мою маму ты видел – нынешнюю, успевшую родить меня и Велтура. И помнится, в деревне ты обратил на нее внимание раньше, чем на меня, хи-хи!

– Так ведь было на что! Но ты права, у тебя будут не хуже, – мой палец нырнул в ложбинку, а эта чертовка сложила руки под грудью так, что ложбинка стала совсем узенькой…

– Ты еще будешь служить на руднике какое-то время. Гадес далеко оттуда, и мужчина не может долго обходиться без женщины. А ты нравишься Астурде, и она может захотеть остепениться. Я, конечно, желаю ей счастья, но ты достоин лучшего, Максим!

– Именно такого? – я обнял ее покрепче.

– Может быть… Если боги будут благосклонны…

– Тебя там не выдадут за это время замуж?

– Шестнадцать лет исполнится мне в пути, и в Гадесе я буду считаться уже взрослой. Но мой отец в Карфагене, а без него мою судьбу никто решать не будет. Ты только постарайся, чтобы дела не слишком долго привязывали тебя к руднику. Сумеешь?

– Кажется, у меня появилась причина очень постараться…

– С тобой весело, Максим! В деревне ты хотел совратить меня за несколько маленьких бронзовых монеток. У тебя еще осталась хоть одна – именно из тех?

– Осталась.

– Подари ее мне! Когда будет скучно – достану, вспомню и посмеюсь…

16. Война по-кордубски

– Внучка досточтимого Волния достойна лучшей партии, чем какой-то наемник! – заявила «почтенная» достаточно ледяным тоном.

Я прифонарел – не от самой ее позиции, в которой, в общем-то, и не сомневался, но обоснование… Нет, я, конечно, понимал, что не стало бы наше командование городить целую спасательную экспедицию ради чужих для нанимателя людей, да и уж всяко не такой была бы наша тогдашняя суета ради совсем уж «седьмой воды на киселе», но чтоб родная внучка самого главы клана… Мое почтение, млять, как говорится, но во что ж это я такое вляпался-то сдуру?!

– Ну, допустим все же, не такой уж он и «какой-то», Криула, – вступился за меня «досточтимый» Ремд. – Служит без году неделю, а уже как отличился! Такие люди обычно не задерживаются в «каких-то наемниках»!

– Ремд, я ведь не шучу! – и, обернувшись ко мне: – Вчера я сказала тебе, солдат, что ты далеко пойдешь, если боги будут к тебе благосклонны. Я и тогда не шутила с этим, и сейчас могу это повторить – но не настолько же! Не забывай все-таки, кто ты – и кто мы!

– Так, так, Криула, а напомни-ка нам, кто же это вы такие, хе-хе?! – дурашливо поинтересовался ее родственник.

– Ремд!!! – на столике аж блюдца подскочили. – Все равно он нам не ровня!!!

Этого юмора я уже не понял, но пояснять его мне, похоже, никто не собирался. Возможно, «досточтимый» и объяснил бы, настроение-то у него было для этого вполне подходящим, но глаза Криулы метали такие молнии, что даже он не рискнул.

– Видишь, Максим, у меня тоже ничего не получается. Но ты не расстраивайся – она раздражена сейчас, не в духе, у женщин это бывает. Ничего, мы подождем, когда ее настроение улучшится, и тогда попробуем уговорить ее еще раз, хе-хе!

– Не будь комедиантом, Ремд! – «почтенная» вроде бы угомонилась, и даже улыбнулась уголками рта, но это вовсе не означало согласия становиться моей тещей.

– Хорошо, не буду. Поговорим тогда о делах поважнее и посерьезнее. Твой раб, Максим, как я слыхал, справился с черной бронзой – с твоей помощью. Если ты научишь его справляться самостоятельно – ты будешь вознагражден так, что и нынешняя награда покажется тебе сущим пустяком. Криула вчера рассказала мне о вашем обсуждении цен на наложниц и танцовщиц, хе-хе! – Та тоже улыбнулась. – Но не одни только красивые наложницы могут стоить хорошего дома! Раб-мастер тоже стоит весьма недешево, а уж мастер по черной бронзе – тем более. Если мальчишка станет настоящим мастером, я куплю его у тебя очень дорого.

– Прости, досточтимый, но я не могу продать его тебе.

– Почему? Мы же еще не договорились о цене! Даю слово, ты будешь доволен!

– Дело в том, что я уже дал слово освободить парня. Разве годится мастеру по черной бронзе быть рабом?

– Дал слово? Гм… Ну, раз так – слово надо держать. Жалованье свободному мастеру не разоряло клан Тарквиниев раньше, не разорит и теперь. Но я тоже уже дал тебе слово и сдержу его. Учи своего раба, Максим! Ты и теперь уже не настолько беден, чтобы не купить себе нового слугу, а этого учи настоящему делу! Когда твой бывший раб научится выплавлять черную бронзу без тебя – тебе будет на что купить хороший дом в Гадесе. Не самый лучший – я знаю его хозяина, он его не продаст, хе-хе, – и даже не такой, как у моего дяди – я говорю не о том, который ты видел, а о том, что на острове, – но тебе ведь такой и не нужен, верно? Тот, который ты сможешь купить, будет уж всяко не хуже того, в котором мой дядя ведет дела. Пожалуй, и получше, да еще и на острове, если захочешь. Ты и сам не заметишь, как станешь завидным женихом, и тогда мы снова попробуем уговорить Криулу, хе-хе!

– Опять шутишь, Ремд?

– Ничуть! Как же можно, когда ты запретила мне быть комедиантом, хе-хе! Я вполне серьезен. Разве лучше будет, если девочка достанется какому-нибудь старику или избалованному сосунку? Если ее избранник неплох – зачем же делать ее несчастной?

– Ну, так уж прямо и избранник! Юной девчонке нетрудно вскружить голову, но такие увлечения быстро проходят. А Гадес – город не маленький, и выбор у нее там будет достаточно широкий.

– Как знать, Криула? Некоторые увлечения, знаешь ли, оказываются очень стойкими, и я мог бы напомнить тебе об одном из таких…

– Хватит, Ремд! Пусть хотя бы языки изучит, прежде чем на Велию пялиться! Неужели судьба моей девочки – достаться неотесанному варвару?!

– Вот таковы женщины, Максим! Мы ей такого зятя из тебя готовим, а она еще условия ставит! Но – тут она в своем праве, и в этом я с ней тоже согласен, так что языки тебе учить придется. Начальник рудника хорошо отзывается о тебе…

Тоже мне новость! Еще бы ему не отзываться обо мне хорошо, гы-гы!

– Он и сам неплохо владеет финикийским языком, а еще лучше им владеет его наложница-бастулонка, которую он приобрел тайком от жены и прячет от нее на руднике, хе-хе! Я попрошу его поучить тебя финикийскому, а ты учись старательно – но смотри, только финикийскому языку, а не финикийским забавам с его бастулонкой, хе-хе!

Тут уж рассмеялась и «почтенная», хотя самообольщаться по поводу ее настроя было бы, пожалуй, очень сильно преждевременно. Уж очень круто она наехала на меня с утра, когда нас заложила ей эта гнусная сволочь!

– Хррррррррр! – прохрипела эта сволочь несколько позже, когда мои пальцы сомкнулись на ее тщедушной шейке. Я чуток ослабил хватку, поскольку не решил еще, что с ней сделать – просто придушить, сломать шею или утопить в очке сортира. Как вообще посмела, мразь, на глаза мне попасться после такого!

– Если ты убьешь меня или искалечишь – тебя оштрафуют на мою цену, а она для тебя немаленькая!

– Ты веришь в то, что я боюсь этого?

– Вижу, что не боишься. Но что ты выиграешь от этого? Любой из слуг на моем месте донес бы на тебя госпоже, а расправа за донос не приблизит тебя к твоей цели.

– Зато ты даже не представляешь себе, какое она доставит мне удовольствие!

– Представляю! Но удовольствие я могу доставить тебе и иным способом!

– И не боишься быть затраханной насмерть, как ты того и заслуживаешь? Например, зазубренным колом в задницу или черепком от разбитой амфоры – куда положено, гы-гы!

– Я надеюсь все же, что к вечеру твой гнев поутихнет. А я позабочусь о том, чтобы он утих окончательно – более традиционным способом. Я слыхала, что ты не любитель извращений. Пойми, я служу госпоже и обязана была донести, но сама ничего против тебя не имею! Если бы кто-то узнал, что я видела и не донесла…

– Ладно, – я убрал руки с ее шеи. – Пожалуй, убивать тебя и впрямь не за что. Уйди с глаз!

– Так мне вечером приходить?

– Ты что, на самом деле собираешься? – Эта девятнадцатилетняя стукачка была недурна, и вздрючить ее за донос в буквальном смысле – не самая дурацкая идея.

– Удовольствие я тебе задолжала… так решила госпожа Велия, кстати.

– Так кому ты служишь – матери или дочери?

– Какая разница? Дочь госпожи – тоже госпожа. Мать главнее, но и приказ ее дочери имеет силу, если не противоречит приказам матери.

– И ее мать не против?

– А я ее и не спрашивала. Я же сказала, что ничего против тебя не имею. Разве недостаточно приказа молодой госпожи? Зачем беспокоить старшую госпожу пустяками, если этим я не предаю ее?

– Хорошо, приходи вечером. Но сейчас – уйди с глаз!

Наверное, так бы я и скоротал этот день за биением баклуш и размышлениями о некотором своеобразии взглядов на жизнь непростых турдетанских рабовладельцев. То ли дело простые – вроде меня. Но судьбе не было угодно позволить мне расслабиться.

– На стены! Все на стены!

«Все» – это, конечно, не «досточтимый» с его домочадцами. В данном случае «все» – это мы, грубые мужланы, неотесанные варвары, бродяги-наемники. Короче – солдатня. Не могу сказать, чтобы эта команда нравилась мне так, как команды «Отбой!» и «Разойдись!» в «непобедимой и легендарной», но, по крайней мере, смысла в ней больше, чем просто развлекать начальство игрой в солдатики, то бишь выбивать из плаца пыль, топоча строевым шагом. Раздражает маразм, но разве ж мы против настоящего дела?

– Мятежники! Римляне! – Так, а вот это уже интересно! У кого-то уже ум за разум от страха зашел? Так кто там все-таки на самом деле, мятежники или римляне?

Взбежав на стену и оценив обстановку с ее высоты, мы убедились, что с ума никто не сошел – внизу в наличии действительно имелись и те, и другие, и между обеими сторонами назревала нешуточная драка. Но мы-то тут при чем? Мы ведь, кажется, не вмешиваемся в большую политику? Или мои сведения устарели?

– У римлян не будет повода входить в город, если мы продемонстрируем им способность и готовность защитить его от мятежников, – разжевал Тордул для некоторых особо тупых вроде меня. – А зачем нам римляне в городе?

Приятно все-таки, когда начальство не держит тебя за дурака, не включает перед тобой клоуна, а объясняет четко и недвусмысленно, что ему от тебя нужно. Надо продемонстрировать – продемонстрируем в лучшем виде!

– Барра! – рычали легионеры, надвигаясь сплошной стеной своего хваленого строя на восставших турдетан Кулхаса.

– Смерть римлянам! – еще громче, хотя и не так слаженно ревели те, набегая на противника грозной толпой.

– Кордуба! – орали мы со стены, воинственно потрясая оружием.

– Трруууууу! – трубили показавшиеся в интервалах между римскими отрядами боевые слоны.

– Что ж они делают, олухи! Они же перебьют друг друга! – прихренел Серега, которому больше пришелся бы по душе аттракцион исторических реконструкторов, где сошлись, полязгали железом, помахались от души, потешили силушку молодецкую, да и разошлись – усталые, но довольные. Не могу сказать, чтоб наше мнение, включая и наших сослуживцев, сильно отличалось от Серегиного, но кого тут интересовало наше мнение? Тех олухов внизу – уж точно нет. Кулхас воюет за свои города и власть, римский сенат – за доходы от богатой провинции, но воюют-то они не сами, а руками вот этих вот «малых сих». Одних настропалили вожди и старейшины, других попросту послали, куда велено, хотя и тоже не без урря-патриотического мозгоимения, и сейчас эти «вышедшие родом из народа» на полном серьезе почнут крошить друг друга в мелкий салат…

Масштаб мясорубки впечатлял – это были уже не те мелкие стычки, в каких мы и сами уже успели отметиться. Тут все сейчас серьезно будет, по-взрослому. Преторская армия римского наместника номинально составляет один полный легион с положенными ему вспомогательными войсками союзников-ауксилариев, и похоже было на то, что вот он весь, судя по численности, и развернут под стенами Кордубы. У римлян, как и всегда, в первой линии мальчишки-гастаты, которым и предстояло первыми расплатиться кровью за игры взрослых дядек, но и Кулхас – стреляный воробей – бросил на этих мальчишек не отборное воинство, а неумелых, но многочисленных и сердитых пейзан. Это же все равно что наши срочники в Чечне! Ну и как, спрашивается, пацанам выстоять против матерых мужиков? Столкнулись! Как и следовало ожидать, пацаны-желторотики держали строй недолго. Напрасно орали на них и нещадно хлестали по спинам крепкими виноградными витисами псы-центурионы. Вот в одном месте проломлен строй, вот в другом. Наконец, все смешалось, и в поднятой дерущимися пыли нелегко было разобраться, что там у них вообще происходит – ясно только, что ничего хорошего. Потом вроде бы самая основная свистопляска сдвинулась в сторону расположения римлян и их союзников – видимо, в беспорядочной свалке более привычные к ней турдетаны начали одолевать.

Мы не видели, где находится римский главнокомандующий, но понятно же, что он не просто наблюдает, а управляет боем через посыльных-контуберналов. С римской стороны затрубили их кривые горны, забыл их название, засуетились центурионы, и из глубины их позиций двинулось подкрепление. По сигналам римских горнистов в эту и без того грандиозную мясорубку врезались отряды принципов – второй линии. Эти – бойцы поопытнее, поувереннее в себе, сами с усами – чаша весов сперва заколебалась, а затем отчетливо качнулась в сторону гордых квиритов. Ну не может же в самом деле толпа ополченцев совладать с железным строем настоящих легионеров! Но тут и Кулхас в свою очередь ввел в бой профессионалов.

Дружинники это его или кельтиберские наемники, издали было не разглядеть, да и не настолько мы еще пока в них разбирались, но видно было по ним сразу, что ребята серьезные. И экипированы достойно, и ухватки крутых волчар, и двинулись в бой четко и слаженно, не деря глотку и не бряцая оружием без необходимости – словом, не тратя ни времени, ни сил на дешевые понты. Эти матерые головорезы выправили положение, и за их спинами побитые пейзане отдышались, взбодрились, увидели спешащие на помощь новые подкрепления и рванулись по новой сами, усиливая напор своих вояк. И снова чаша весов заколебалась, и римляне начали откатываться назад, хотя уже и в большем порядке.

– Млять, щас триарии ударят! – со знанием дела предсказал Володя, да только хрен он угадал! Триариев римский командующий, похоже, решил поберечь, и вместо них после нового сигнала римских трубачей в интервалы между манипулами их принципов двинулись слоны. Сперва шагом, затем трусцой, а уже в самой боевой линии заревели и ломанулись со всей дури. Правильно их историки «живыми танками» называют! Хоть и без башенок со стрелками почему-то в данном случае, и действовать могут только ногами, хоботом да бивнями, но ни под то, ни под другое, ни под третье попадать как-то, знаете ли, совершенно не в кураж. Чревато это травмами, едва ли совместимыми с дальнейшей жизнью именно вот в этой бренной тушке, с которой почему-то ну никак не хочется расставаться…

К таким крутым переделкам простые турдетанские ополченцы, конечно, не были готовы, и многие побежали. Напор турдетан резко ослаб, и римляне снова начали теснить противника, а слоны вырвались вперед, сея смерть и опустошение. Но похоже, что слухи, будто среди профессионалов Кулхаса имеются и ветераны, сражавшиеся еще со Сципионом против Баркидов, не столь уж беспочвенны. А кое-кто, сильно подозреваю, что и не только со Сципионом против Баркидов, но и с точностью до наоборот – сперва с Баркидами против Сципиона – тоже поучаствовать успел. В общем, судя по дальнейшим событиям, с боевыми слонами некоторым из мятежных испанских вояк дело иметь уже доводилось, что они вскоре и продемонстрировали нагляднейшим образом.

В погонщиков-нумидийцев тут же полетели меткие дротики и саунионы, да и пращники турдетан тоже как-то не зевали, а если этого оказывалось недостаточно – сразу несколько человек метали копья в одного слона. Пара гигантов с ревом осела и рухнула – стена под нами, конечно, не задрожала, как это обожали иногда показывать в совсем уж старых буржуинских фильмах про динозавров и им подобных монструсов, но впечатлило зрелище, без дураков впечатлило. Остальные, лишившись погонщиков и обезумев, как от боли, так и от страха, повернули назад. Теперь уже они остервенело опустошали римские ряды, наверняка вызывая у ветеранов войны с Ганнибалом весьма неприятное ощущение дежавю. Вряд ли это они преднамеренно, скорее просто, съехав с катушек, перестали различать своих и чужих, но римлянам-то от этого разве легче?

Но помимо дежавю имелся у римских ветеранов, конечно, и опыт, который, как известно, не пропьешь. Сицилия, Нола, Испания, Зама – было где им встретиться с хоботными так, что миром хрен разойдешься. И хотя немалая часть той римской солдатни вышла уже из призывного возраста, кое-кто еще остался в строю, а кто-то из них даже и по службе продвинулся. Не так уж и много было тут этих взбесившихся «живых танков», всего около десятка – не с Македонией ведь воевали, а с какими-то жалкими испанскими варварами. Опомнились, организовались, вспомнили былые навыки, и вскоре охреневших слонопотамов забросали копьями, дабы не путались под ногами у гордых граждан Рима.

Избавившись таким образом от помехи, легионеры снова сомкнули ряды, но и турдетаны уже опомнились и возобновили натиск. К линии боевого контакта под звуки труб мерной поступью двинулись римские триарии…

– Если у Кулхаса не припасено хорошего сюрприза еще и для этих – его войску теперь точно звиздец! – заметил Володя.

Ситуевина в самом деле складывалась своеобразная – если на флангах конница и легковооруженные как-то поддерживали статус-кво, то в центре – с подходом триариев – результат был предсказуем. В принципе-то так же оно было примерно и у Ганнибала при Каннах. Зная конечный результат той гораздо более грандиозной мясорубки, чем эта, мы обычно не вполне осознаем, как рисковал тогда великий Баркид. Бой есть бой, и многое в нем запросто может пойти совсем не так, как спланировано. А там даже и не требовалось «совсем не так», там и «не совсем так» хватило бы за глаза. Продержись его слабый центр чуть меньше, промешкай его сильные фланги чуть дольше, проконогребься его конница с конницей римлян и не поспей своевременно завершающие спланированное им окружение нумидийцы – любого из этих факторов хватило бы, чтобы римская пехота прорвалась в центре, после чего весь гениальный план Ганнибала полетел бы вверх тормашками. Уж чему-чему, а строевой даже римских новобранцев начальство выдрочить успело, и уж по команде «Кру-гом!» развернуться к тем пресловутым нумидийцам задним манипулам труда бы не составило. Тыл стал бы новым фронтом, а бывший фронт – тылом, только и всего. Тяжело, конечно, пришлось бы флангам, теснимым лучшей Ганнибаловой пехотой, но в глубине римских боевых порядков было вполне достаточно свежих манипулов, чтобы как-нибудь уж справиться и с этой напастью. Шутка ли – соотношение сил по пехоте два к одному в римскую пользу?