Безбашенный
Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии
Когда мы вернулись, ко мне снова направился с важным видом успевший уже несколько поостыть после облома начальник рудника, и я на всякий случай снова сделал морду кирпичом. Кое-что он, впрочем, понял, поскольку хамить больше не пытался, но понял все же не до конца. Его предложение – продать ему «этого негодяя» или обменять его на другого раба – я отклонил как не представляющее для меня интереса. Неужели так трудно догадаться, что если бы мне был нужен другой раб, я бы другого и выбрал? Так я ему и объяснил – не грубя, но и не принимая никаких возражений. На его харе заходили желваки, но он сдержался. Вряд ли он боялся драки, в этом простом социуме хреновых воинов обычно не ставят начальниками над хорошими, но оно ему надо – унижаться до драки с рядовым наемником? Но, так или иначе, конфликтная ситуевина не входила и в мои планы, и ее следовало разрулить по возможности наилучшим для всех макаром.
– Чем мой раб так прогневил тебя, почтенный? – спросил я его прямо.
– Я потерял мастера, жизнь которого дороже сотни таких, как этот! Кто-то должен за это ответить?!
– Разве этот мальчишка виновен в его смерти?
– Какая разница? Он предатель! Он перешел на сторону этих негодяев, ушел с ними и помогал им! А ты не даешь мне покарать его за это!
– За это он наказан достаточно – тем, что попал в рабство. Разве этого мало для того, кто вчера еще был свободен? – Наше с ментом собственное расследование показало, что о предварительном сговоре Нирула с Дагоном никто так и не узнал, и измену парня считали спонтанной, а это здорово уменьшало степень его вины.
– Ты не понимаешь главного. Я не уберег мастера, и теперь у клана Тарквиниев больше не будет черной бронзы. Ты хоть представляешь себе, сколько она стоит?!
– Вряд ли так уж намного больше, чем истолченные в порошок и высыпанные в расплав самоцветы, – пользуясь случаем, я решил повернуть разговор в более интересное для меня русло.
– По сравнению с самоцветами остальные затраты – пустяк, это верно. Но само сплавление самоцветного порошка с медью – чудо, даруемое богами далеко не всякому. Без мастера, умеющего добиться его от богов, самоцветы будут потрачены напрасно. Ты думаешь, я не пробовал? Пока вы были в походе, другой ученик – внук убитого, знавший его заклинания – попытался сделать плавку, но металл вышел у него никуда не годным. А самоцветы на нее потрачены, и мне еще придется отчитываться за них перед досточтимым Ремдом. Ты думаешь, мне будет легко оправдаться за все это?
– Это непросто, и я не завидую тебе в этом деле. Но при чем тут мой раб?
– Если я не смог предотвратить несчастья, я должен хотя бы покарать виновных в нем. Что я отвечу досточтимому Ремду, когда он спросит меня, почему я до сих пор так и не сделал этого? И что я скажу дома жене? – тут начальник рудника запнулся, поняв, что сморозил лишнее, но поздновато…
– А при чем тут твоя жена, почтенный?
– Она у меня тоже очень переживает за мою службу и тоже запилит меня, если я не покараю всех виновных в несчастье, до кого только смогу дотянуться. Ты не женат и не понимаешь, каково это.
– Ну, отчего же? Представляю – у меня было немало примеров перед глазами. Но обычно женщины пилят мужей из-за денег. Ты, верно, немалых доходов лишился с потерей выплавки черной бронзы?
– На что это ты такое намекаешь?! – судя по его побагровевшей физиономии, вопрос был риторический.
– Какая разница, почтенный? – я выбрал самый примирительный тон, на какой только был способен. – Экономил ты самоцветы на выплавке или нет – теперь все это в прошлом, и теперь никто уже не схватит тебя за руку. А неудачной плавкой ты пытался спасти положение, и разве твоя вина в том, что боги не пошли тебе навстречу? Не думаю, что досточтимый Ремд так уж строго спросит с тебя за нее.
– Пожалуй, – начальник рудника поостыл. – Но я ведь не смог ни предотвратить беды, ни исправить ее последствий, и это важнее одной неудачной плавки.
– Ну, ты ведь сделал пока только одну попытку. Как знать, вдруг новые пробы окажутся удачны?
– Слишком велик риск! Убытков от нескольких неудачных плавок досточтимый Ремд мне уж точно не простит.
Нирул уже третий раз раскрывал рот, желая сказать нечто сверхценное, но я незаметными для начальника рудника жестами всякий раз приказывал ему молчать. Для меня-то, инженера-производственника, суть его гениального озарения была очевидна, но зачем же болтать о ней при посторонних?
– Риск можно и уменьшить. Ты ведь сохранил металл от неудачной плавки?
– Ты думаешь, его еще можно исправить без еще одной траты самоцветов?
– Надо думать и пробовать. Что ты теряешь при этом?
– Если это удастся…
– Может, и удастся. Я подумаю, и позже мы поговорим с тобой об этом. Нам ведь будет о чем поговорить, верно? – я изобразил самую широкую улыбку, на какую только меня хватило.
– А теперь рассказывай, оболтус, что ты собирался делать с этим металлом? – спросил я парня, когда мы с ним остались с глазу на глаз.
– Ну, переплавить заново…
– И добавить немного меди?
– Откуда ты знаешь, господин?
– Я тоже кое-что понимаю в металлургии. Не так много, как хотелось бы, но кое-что. Вряд ли этот недотепа недосыпал порошка, скорее всего – пересыпал.
– Ты правильно назвал его, господин. Он внук мастера, но боги не дали ему талантов деда – он глуп, как те деревянные мечи, которые ты приказал мне выстрогать. – Нирул захихикал, довольный своей остротой. – Слишком много самоцветного порошка – тоже плохо. А он, наверное, еще и перекалил готовый металл и плохо отбил его слиток от влипших в его поверхность кусочков шлака…
– И металл стал хрупким, – закончил я за него.
– Так ты мастер, господин?
– Был бы мастером – не зарабатывал бы на жизнь солдатской службой. Но мне почему-то думается, что со временем у нас появится и мастер – если не будет глупцом, шалопаем и болтуном. Ты понял, о ком я говорю? – для верности я ткнул в него пальцем.
– Понял, господин. Но как быть с заклинаниями?
– Вот над этим я и буду размышлять в ближайшее время. Я ведь тоже кое-чему учился в своей стране. А пока – не болтай ни с кем лишнего. Понял?
– Понял, господин.
В то, что о нем у меня уже успел состояться разговор с Тордулом, я пока что посвящать его не стал. Парень и так никуда теперь не сбежит, пока не выведает секрета божьих чудес, дающих черную бронзу. А сказал мне начальник вот что:
– Я очень хорошо знаю его отца. Это неродовитый и небогатый, но уважаемый в Кордубе человек. И то, что сын такого человека – раб, не очень хорошо. Он твой раб, и я не вправе указывать тебе, как с ним обращаться. Но было бы неплохо, если бы ты был ему добрым хозяином. И было бы совсем хорошо, если бы через какое-то время ты назначил справедливый выкуп за его освобождение, который его отец охотно уплатит тебе.
– Если не выйдет так, как я задумал, мы поговорим и о выкупе, почтенный. Но если мой замысел сработает – выкуп может и не понадобиться. Разве не будет еще лучше, если парень заработает себе свободу сам? – вот так я ответил командиру, и у нас с ним по этому вопросу не оказалось больше никаких разногласий…
Собственно, с необходимыми для металлургии «магическими заклинаниями» я вообще никаких проблем не усматривал и тянул резину до следующего дня лишь для приличия. Должен же человек, зарабатывающий себе на хлеб с маслом совсем другими делами, понапрягать память, дабы «вспомнить» то, что для него насущной профессией не является. Вот я и «вспоминал». Зато после завтрака я объявил Нирулу, что время пришло – мне был знак от богов. Парень, проникшись всей серьезностью момента, благоговейно сложил в плавильный тигель обломки злополучного слитка, после чего не без волнения добавил туда еще несколько маленьких кусочков чистой меди. Судя по страдальческой физиономии начальника рудника, тот не ждал от нашей затеи ничего хорошего и пошел на нее лишь от отчаяния. «Погоди! – злорадно подумал я. – Тебя еще и не так скочевряжит, когда для следующей плавки я прикажу пацану растолочь в порошок самые лучшие и дорогие камушки!» Пышущий жаром металл в тигле уже светился, Нирул в ожидании уставился на меня, и я, важно приосанившись, напыжившись и картинно простерев руки к небесам, торжественно задекламировал:
На свете, братцы, все – говно.
Мы сами – то же, что оно:
Пока бокал пенистый пьем,
Пока красавицу гребем,
Гребут самих нас в жопу годы:
Таков, увы, закон природы…
Эту похабную пародию на пушкинского «Евгения Онегина» я выучил наизусть еще до армии и выбрал ее сейчас прежде всего за изрядную длину – ничего длиннее я попросту не знал. Ну и покуражиться, конечно, тоже хотелось. Наши хмыкали, с трудом сдерживая смех и иногда все же прыская в кулаки – даже Васькин, хоть сей поэмы и не знавший, но с нашей помощью овладевший уже «великим и могучим» достаточно, чтобы понимать суть прикола. Нирула я предупредил заранее, что так все и должно быть – наш великий и всемогущий бог Авось любит веселых и беспечных, и именно его помощь как раз и зарабатывают сейчас своим весельем мои соплеменники. И если нам удастся его задобрить, он обязательно замолвит за нас словечко перед владычествующим над огнем и металлом Сварогом…
Металл плавился, рабы-плавильщики старательно подбрасывали древесный уголь и пыхтели над мехами, проникшийся истовой верой пацан священнодействовал над тиглем, начальник рудника тяжко страдал, а я откровенно глумился:
Деревня, где скучал Евгений,
Была прелестный уголок.
Он в тот же день без рассуждений
В кусты крестьянку поволок
И, преуспев там в деле скором,
Спокойно вылез из куста,
Обвел свое именье взором,
Поссал и молвил: «Красота!»…
К счастью, металл дозрел все же несколько раньше, чем у меня затекли руки и отвалился от усталости язык. Хватило и поэмы – я еще даже до описания дебоша Онегина в доме Лариных не добрался, когда Нирул, аж затаив дыхание от значимости момента и высунув язык от усердия, осторожно наклонил тигель, и ослепительно светящаяся струйка жидкого огня полилась в форму. Уфф! Наконец-то! Хвала богам! Нет, знал бы заранее, как трудна работа мага от металлургии – придумал бы процедуру попроще. На хрен, на хрен, это первый раз требует особой тщательности, а в дальнейшем буду кудесничать по упрощенной программе! У меня руки и язык не казенные!
Когда отливка застыла, Нирул произвел ее термообработку, нагрев и выдержав в печи, после чего испытания показали ее полное соответствие античному ГОСТу, номера которого я не знаю и знать не хочу. Парень был на седьмом небе от счастья и глядел на меня как на полубога, так что мне стоило немалого труда сохранять серьезную харю – ведь ржать за меня по расписанию ролей полагалось «дражайшим соплеменникам», что они и делали, пока я тут за них – ага, трудился в поте лица. Начальник рудника, изрядно сбледнувший в процессе моего магического сеанса – не иначе как побочных эффектов опасался, – теперь тоже заметно повеселел. Он явно порывался кое-что со мной обсудить, но время для серьезного разговора еще не пришло, и я сказался смертельно уставшим от праведных колдовских трудов.
Ситуация созрела, когда местный «царь и бог» на радостях сделал ту самую ошибку, которой я от него и ждал – поспешил отправить гонца с радостным докладом аж в саму Кордубу, то бишь к «досточтимому» Ремду. Дав гонцу ускакать достаточно далеко, чтобы догнать и вернуть его было уже нереально, я «оправился» от усталости – пути назад у начальника рудника больше не было, и железо теперь следовало ковать, не отходя от кассы.
– Забудь то, о чем я наговорил сгоряча. Я был огорчен несчастьем и не мог рассуждать здраво, – сказал он мне, когда я дал понять, что готов побеседовать. – Ты и твой раб сделали большое дело, и теперь рудник снова будет давать клану Тарквиниев черную бронзу!
– Если мы с тобой договоримся, почтенный, – уточнил я. – Разве я обещал тебе выплавлять черную бронзу постоянно?
– Но ведь ты же можешь!
– Могу, как видишь, если захочу. Но я все еще не услыхал от тебя главного – чем ты собираешься вознаградить меня за это. И за сегодняшний слиток, который спас тебя от больших неприятностей.
– Разве я отказываю тебе в награде? Ты славно потрудился и получишь кувшин вина и три шекеля за сегодняшний день.
– Не дешево ли ты ценишь свое избавление от бед, почтенный? Я сам устал как вьючный мул, мои друзья тоже не бездельничали, а мой раб не только устал поболе моего, но и натерпелся немалого страху.
– Хорошо, что ты хочешь?
– По кувшину вина каждому из нас – и хорошего вина, а не дешевого пойла. По два шекеля каждому из моих помощников, включая и моего раба. И пять шекелей мне.
– Ты хочешь немало! Но ты прав, мне и неприятности грозили серьезные, и я не стану скупиться. А что ты хочешь за то, чтобы черная бронза выплавлялась и впредь?
– Мастер получал три шекеля в день, почтенный, и по полшекеля получали его ученики, – это я выяснил заблаговременно и дешевить не собирался.
– Но ты-то ведь не мастер!
– Разве мы не справились с его работой?
– Хорошо, это справедливо. Но мастер обходился двумя учениками, а у тебя еще три помощника, а один из учеников теперь – раб.
– Мой раб, почтенный, – напомнил я. – Если мы не договоримся, я найду ему и другую работу, и у него не останется ни сил, ни времени на выплавку черной бронзы.
– Есть другой ученик…
– Который не справился с делом.
– Не справился сам. Но с тобой наверняка справится. Медь-то ведь он успешно выплавляет, и к ее качеству нареканий нет.
– Он бестолков, и с ним мне будет труднее. Намного труднее, почтенный. Но будь по-твоему – плати мне тогда пять шекелей в день, и я помучаюсь с ним.
– Мастер работал с ним за обычную плату!
– Он мучился со своим внуком, которого готовил себе в преемники, а мне ты предлагаешь мучиться с чужим. Зачем это мне?
– Хорошо, ты получишь и по полшекеля в день за своего раба. Но прочим своим помощникам, если ты не сможешь обойтись без них, плати сам!
– Это справедливо, почтенный, – наглеть сверх меры все же не следовало, так что приходилось соглашаться. – Но тогда, раз уж другой ученик справляется с медью, пусть справляется с ней и дальше без нас, а мы с моим рабом будем заниматься только самым важным – черной бронзой.
– Хорошо, пусть будет так.
Таким образом, начало предстоящему взаимовыгодному сотрудничеству было положено. Собственно, можно было сразу же договориться и о теневой стороне дела, которая обещала быть еще выгоднее, но я решил не спешить с этим. Во-первых, мне еще нужно было проконсультироваться с Серегой по камушкам, что стало возможно только с сегодняшнего дня. А во-вторых – клиент должен созреть. Сено к лошади не ходит. Это его «пилит» дражайшая супруга за резко снизившиеся доходы, а не меня…
13. Античная теневая экономика
– Да, это аквамарины, – подтвердил Серега, рассмотрев как следует показанные ему синеватые камешки. – Вот эти, прозрачные и насыщенного цвета – самые ценные, вот эти бледно-зеленоватые – гораздо дешевле, ну а вот эти непрозрачные – самые дешевые, просто красивый поделочный материал.
– То есть мелкие, из которых ничего путного не вырезать, могут стоить вообще гроши? – уточнил я.
– Ну, не совсем уж гроши, но по сравнению с полноценными прозрачными их отдадут за бесценок. По крайней мере – так должно быть по логике вещей. Но я ведь тебе не ювелир и точных цен не знаю, тем более здешних, так что сам понимаешь…
По ценам меня в общих чертах просветил Нирул. Я выпал в осадок, когда он сообщил мне, что в среднем хорошие «морские» камни стоят вдесятеро дороже золота – по весу, естественно. А если нагляднее и приземленнее, то бишь в пересчете на серебро, то легонький чистый и прозрачный камешек примерно с ноготь мизинца величиной будет стоить около десяти гадесских шекелей. Но я окончательно офонарел, когда он легко и непринужденно уведомил меня, что вес самоцветного порошка в сплаве составляет две трети от веса меди. В итоге готовая черная бронза – с учетом работы и прочих затрат – выходит впятеро дороже золота. Стоит ли после этого удивляться тому, что археологи ее не находят? Почему самоцвета в черную бронзу идет так много? А просто при названной пропорции она – ну, после соответствующей термообработки, конечно – получается самой твердой и упругой, за что и ценится. Кто же будет платить столь сумасшедшую цену за мягкий или ломкий сплав? Настоящая черная бронза после правильной закалки тверже подавляющего большинства железных клинков, прекрасно пружинит и не ржавеет. Так, почернеет только со временем, если не надраивать, за что и зовется черной.
Тут я окончательно запутался. Из современных бронз значительно твердеет при термообработке и хорошо пружинит только бериллиевая – марки БрБ2, в которой этого бериллия два процента, остальное медь – ну, не считая неизбежных примесей. Однако же цвет ее после термообработки – с красноватым отливом, как у червонного золота, отчего и называется ее термообработка облагораживанием. Со временем, немного потускнев, она становится лишь слегка темнее, даже не думая чернеть. А чернеет совсем другая бронза, термообработке не подвергаемая – алюминие-железистая БрАЖ9–4. Тоже относительно твердая, но до термообработанной бериллиевой ей далеко.
Химическую формулу берилла, разновидностью которого как раз и является аквамарин, Серега припомнил – Al2Be3Si6O18. Вспомнив, что бериллий – один из самых легких химических элементов, мы прикинули, что в этом минерале его по весу – с гулькин хрен. Что ж, тогда понятно, почему самоцвета нужна такая прорва. А что сплав чернеет – так ведь есть в аквамарине и железо, о котором геолог вспомнил сразу же, как только я проговорился о чернеющей БрАЖ9–4. Немного его в аквамарине, в виде примеси, как раз и обеспечивающей его цвет, но есть – это Серега помнил совершенно определенно. Чем больше железа – тем насыщеннее цвет.
Как и предполагал геолог, камешки худшего качества ценились здесь гораздо дешевле. Нирул ведь до отдачи сюда в ученичество жил у родителей в Кордубе, городе по местным меркам очень даже приличном и с приличным рынком, на котором торговали и самоцветами. А его отец, известный в городе кузнец-оружейник, нередко получал заказы от знатных кордубцев на богато украшенное оружие, в том числе и украшенное дорогими каменьями. Сопровождая отца на рынок для закупки всего необходимого для работы, парень присутствовал и при покупке отцом нужных для украшения заказанных изделий камешков и в расценках на них более-менее ориентировался. По его словам, второсортные аквамарины – прозрачные, но не столь красивого цвета – ценились впятеро, а то даже и вдесятеро дешевле первосортных, а непрозрачные третьесортные – вообще в несколько десятков раз. Совсем мелкие, непригодные для вытачивания из них резных поделок – и вовсе в добрую сотню раз. Но кто же станет так гневить богов, жертвуя на истолчение в порошок для сплава никуда не годные камни? Ведь по сути уничтожаемые драгоценные самоцветы – своего рода жертвоприношение, призванное умилостивить богов, дабы те явили требующееся от них чудо.
Осмыслив и переварив услышанное, я злорадно осклабился. Само присутствие среди рассматриваемых нами камней третьесортной дешевки доказывало в таком случае как дважды два существование здесь в недавнем прошлом теневой экономики.
– Ты толок в порошок и их? – спросил я Нирула.
– Бывало, господин. Мастер сам отбирал камни для очередной плавки. Плохие бывали почти в каждой, но понемногу, а средние – всегда, и иногда до половины общего веса.
В общем, что и требовалось доказать. Мысленно я скорчил зверскую рожу, когда постановил:
– Первую плавку делаем как положено – не будем гневить богов.
Надо было видеть эти полные душевной муки глаза начальника рудника, когда мы с Нирулом отбирали камешки для плавки. Собственно, отбирал я, а пацан смотрел и указывал мне замеченные недостатки. После этого я рассматривал камешек внимательнее – с глубокомысленным видом и бормоча под нос какую-нибудь монотонную похабщину по-русски – и браковал, если указанный парнем дефект был существенным.
– Покойный мастер использовал в своей работе и такие! – тоскливо простонал местный «царь и бог».
– Покойный мастер, почтенный, наверняка успел за свои долгие трудовые годы снискать великую милость бессмертных, – непреклонно возразил я. – Мы же будем сейчас выплавлять черную бронзу впервые. Мыслимо ли ожидать милости от богов, если мы с самого начала пожадничаем на достойную их жертву?
Я позаботился о том, чтобы мой тон при этом выглядел как можно лицемернее. Чем скорее до него дойдет, что милость богов будет зависеть от договоренности со мной, тем лучше. А чтобы ему еще лучше размышлялось на эту конструктивную тему, я отобрал следом парочку крупных самоцветов чистейшей воды, поцокал языком, продекламировал пару похабных частушек и с самым довольным видом торжественно водрузил дорогущие камешки на чашу весов к уже отобранным. Типа вот это достойная жертва небожителям. Даже Нирул слегка ошалел, а начальник рудника издал тяжкий горестный вздох…
Такими же вздохами сопровождалось и варварское уничтожение отобранных драгоценностей, которые парень по моему приказу толок прямо у него на глазах – клиент явно созревал для конструктивного диалога. Наконец, он не утерпел:
– Уважаемый Максим! – Ого, я у него уже и «уважаемым» успел заделаться, гы-гы. – Пока твой раб занят обычной подготовкой, за его работой может понаблюдать и мой помощник. Зачем же мы с тобой будем утруждать этим себя? У меня есть доброе вино, за которым мы могли бы поговорить о делах важных и полезных для нас обоих. Почему бы тебе не отобедать со мной?
– Пожалуй, ты прав, почтенный! – Человек ведь всюду одинаков, и что в нашем современном мире, что в этом архаичном социуме в общем и целом одно и то же – мало кто откажется выпить и поесть на халяву, да еще и с таким большим и важным человеком, и с учетом этого я сдобрил свой тон уместной для данной ситуации долей энтузиазма.
Расстарался большой и важный человек, надо отдать ему должное, на славу. То вино, которое я вытребовал у него давеча в качестве премиальных за спасение брака, было куда лучшим, чем потребляемое нами обычное солдатское пойло. Но в этот раз я смаковал с ним еще лучшее. Да и закуска оказалась под стать напитку. Варенные в меду фрукты мог здесь позволить себе далеко не каждый, а на этом столе, например, кроме обычных яблок, груш и вишен присутствовали и финики с фигами, в нынешней иберийской Испании уж точно не произраставшие.
– Приятно побаловать себя иногда лакомствами, – доверительно признался «почтенный». – Жаль только, что нечасто я могу теперь себе это позволить. Ох уж эти женщины! Ты, уважаемый Максим, счастливый человек. У тебя нет транжиры-жены, способной за неделю промотать твой месячный заработок! Вот только представь себе – у моей тряпок и побрякушек больше, чем у меня самого и у наших детей, вместе взятых! И что бы ты думал?! Всякий раз, когда мы в Кордубе собираемся навестить всей семьей родственников или хороших знакомых, оказывается, что это не мне и не детям, а именно ей совершенно нечего надеть! Я изо дня в день хожу в одной и той же тунике, пока она не потребует стирки, и двух-трех мне хватает за глаза, ей же каждый день обязательно надо переодеться во что-то другое. У нее уже десятки тряпок, и ей все мало! А побрякушки! Мне хватает одной шейной гривны, одного перстня и одной пары браслетов, а у нее их две дюжины, и ей всякий раз нечем себя украсить! Вот ты слушаешь меня сейчас и наверняка думаешь: «Мне бы так „страдать”, как „страдает” этот нытик!» Не отрицай, это же видно по твоим глазам, хе-хе! И ты прав в этом, клянусь богами! Клан Тарквиниев щедр к своим людям, а я же еще и место занимаю, сам понимаешь, не из последних, хе-хе! Размер моего жалованья – я даже не стану называть его тебе. И не потому, что делаю из этого какую-то тайну, а просто чтобы не расстраивать тебя, если ты сравнишь его со своим собственным. По твоим меркам я просто купаюсь в серебре, но… Ох уж эти женщины!
– Получается, что даже твое высокое положение не делает тебя счастливым? – я изобразил легкое удивление.
– Да, ты правильно понял меня. Нет, я не хочу сказать, что моя жена плоха. Я доволен ею, и мне совершенно не в чем упрекнуть ее – кроме расточительности. Дела мои, уважаемый Максим, таковы, что мне не хватает даже моего жалованья! Да, да, не удивляйся! Я тоже был воином, как и ты, получал свой шекель в день, и тогда мне хватало его за глаза, как сейчас хватает тебе. Но тогда я не был женат! Сейчас – увы. Боги дали мне семейное счастье, но оно требует такой прорвы денег, какой мне не заработать даже на этом хлебном месте!
– Если так, то тебе не позавидуешь, почтенный! – ухмыльнулся я. – И как же ты из такой беды выкручиваешься?
– До недавнего времени выкручивался. Ты прав – покойный мастер за долгие годы так умилостивил богов, что они прощали ему некоторую… гм… ну, скуповатость, что ли? Он мог отобрать для плавки камни похуже и подешевле положенных, и металл у него все равно выходил таким, каким он должен быть. Клянусь богами, интересы наших щедрых хозяев не страдали! Но при этом у нас с мастером оставались ценные камешки, считавшиеся израсходованными на плавку, и именно они как раз и помогали мне и ему жить безбедно. Теперь вот даже ума не приложу, как быть дальше. Жена уже знает, что богатая жизнь кончилась – хоть домой не возвращайся!
– Так, может быть, она у тебя и привыкнет быть бережливее?
– Когда-нибудь – может быть. Но доживу ли я до этого? Ты не женат, и тебе это трудно представить себе. Но когда-нибудь захочешь остепениться и ты. Ты неглуп, и тебе благоволят боги – думаю, что к тому времени ты сам будешь уже не простым воином, а солидным и уважаемым человеком. Но ведь и жену ты выберешь себе достойную своего положения. И вот тогда тебе тоже станет нелегко содержать семью на свое очень даже неплохое жалованье. Я вовсе не желаю тебе этих трудностей, но такова жизнь…
– Может, мне стоит все же жениться на неизбалованной? Ведь ты прав, почтенный – зачем мне такие трудности?
– Ты думаешь, что ты умнее всех? Хе-хе! Моя тоже не казалась мне капризной, когда я ее выбирал, а вышло то, что вышло. Судьбу не обманешь!
– Тогда к ней надо подготовиться заранее…
– Вот именно! Теперь ты рассуждаешь здраво! И это в твоих силах. Ты умеешь добиваться от богов желаемого. Я слыхал, что в походе боги даже послали тебе стрекоз, которые охраняли тебя от проклятых слепней! Покойный мастер был в милости у богов, но такого не мог и он. Получается, ты можешь больше! Что, если ты сумеешь убедить богов в том, что искренность приносимой им жертвы важнее ее стоимости в деньгах? Разве лишний заработок повредил бы нам с тобой?
– Что не повредил бы – это точно. Но то, чего ты хочешь, очень нелегко.
– А кому в этой жизни легко? Но если ты очень постараешься…
– Хорошо, почтенный, я очень постараюсь… гм… за половину тех камешков, которые милостивые боги оставят нам, простым смертным.
– За половину?! – мой собеседник аж поперхнулся от такого аппетита. – Покойный мастер довольствовался четвертью!
– Так и будет снова, когда у тебя появится новый мастер. А сейчас, почтенный, у тебя его нет. А я не стану торговаться с богами за жалкие крохи!
– Какие же это крохи, Максим? Это очень хорошие деньги!
– Но ведь тебе мало и половины, которая вдвое больше! Ты хочешь, получается, иметь три четверти – втрое больше меня!
– Половина – это много для тебя, но мало для меня. Ты представляешь, сколько долгов успела наделать моя жена?!
– Разве я виноват в этом, почтенный?
– Верно, ты тут ни при чем! Но у меня же и обычные расходы побольше твоих. Семья моя в Кордубе, сам я по большей части здесь – легко ли содержать два дома?
– И две семьи! – хмыкнул я, кивая на прислуживающую нам за столом молодую рабыню, бабенку смазливую и щедро увешанную серебряными побрякушками.
– Ну, должен же я иметь какие-то радости в жизни! Сколько служу я, и сколько служишь ты? Чем тебе плоха четверть, когда тебе совершенно не на что ее тратить? При твоих небольших расходах ты скопишь целое состояние!
– За какое время, почтенный? У тебя его достаточно, у меня же его может и не оказаться вовсе. Я ведь солдат, и где мне служить – за меня решают другие. Сегодня я нужен досточтимым Тарквиниям здесь, а завтра могу вдруг понадобиться им где-то в совершенно другом месте.
– Верно, тебя могут и перебросить куда-то. Но тогда ведь и я снова потеряю дополнительный заработок!
– Ты потеряешь его на время, я – навсегда.
– На время? Где я найду нового мастера? Ты думаешь, они бродят толпами по всем дорогам? Если бы бродили – я бы не торговался сейчас с тобой!
– А зачем тебе его искать? Нирул – способный ученик, и, пожалуй, я научу его быть в милости у богов. Когда наши дороги разойдутся, у тебя будет новый мастер.
– Ты продашь его мне? – глаза начальника рудника аж заблестели.
– Нет, я освобожу его. Ты наймешь его мастером за три шекеля в день и будешь отдавать ему ту четверть камней, которую раньше отдавал старому мастеру.
– Ты слишком добр к мальчишке! Не жирно ли ему будет?
– Не жадничай, почтенный! Ведь ты снова будешь иметь свои три четверти! Старый мастер мог ведь и сам умереть в любой день, а у тебя теперь будет молодой и здоровый. Он будет приносить тебе доходы до конца твоих дней – разве это не стоит четверти? Зачем же ты будешь заставлять его смотреть по сторонам в поисках лучшей доли? Будь щедр к тем, кто приносит тебе благополучие, и оно не оставит тебя!
– Ну… гм… Может быть, ты и прав…
В общем, вопрос о честном и справедливом дележе левых доходов от теневой экономики мы решили, да и будущую судьбу парня я, кажется, устроил неплохо. В этом насквозь патриархальном родовом социуме равенство со стариками – предел мечтаний для молодых, и едва ли ему сразу дали бы столько, сколько давали покойнику. Впрочем, я-то уж точно внакладе не останусь!
Прекрасно помня о том, как вымотал меня «магический ритуал» при спасении производственного брака, для первой плавки с нуля – тем более что она будет сложной из-за большого количества порошка и обилия шлака, о чем Нирул заранее предупредил меня, – я решил его упростить. Вместо чтения «Онегина» в течение всей плавки я теперь медленно и торжественно обошел несколько раз вокруг «производственной площадки», декламируя «Грузинский басня про варон» – обнаруженную в свое время в интернете похабную пародию на крыловскую «Ворону и лисицу»:
Варон залез большой сосна
И начал посылать всех на.
Чтоб в лес всегда был дружба-мир,
Варон в хлебал воткнули сыр.
Шел гордый зверь лисиц, скучал,
Увидел сыр и заторчал,
Ходил вокруг пятнадцать круг —
Побил рекорд – промолвил вдруг:
– Чего ты, генацвали, ждешь?
И сам не ешь, и не даешь,
А только дразнишь свой еда
С большой опасный высота…
Призванный в помощь Володя, слушая мой торжественный речитатив и глядя на проникшиеся верой физиономии аборигенов, покатывался со смеху, что мне от него и требовалось – ведь, как уже знали туземцы, наше великое божество Авось любит веселье.