Руслан Белов
Сумасшедшая шахта
4. Становлюсь папочкой… – Я проболтался… – Демарш Елкина. – Ольга копается в прошлом и предлагает будущее. – "Что-то мы с тобой напутали…"
На обратном пути Ольга сидела рядом со мной на заднем сидении. Минут пятнадцать она молчала, вперившись взглядом Елкину в затылок, а потом, обернувшись ко мне спросила:
– А сколько вам лет?
– В отцы тебе гожусь…
– Это хорошо…
– Не понял?
– Что же непонятного? Сирота я теперь… А кругом лес дремучий и этот псих за рулем…
– А ты что, в дочки мне набиваешься? Я, честно говоря, о других отношениях подумывал…
– Дочки не дочки… Можно я пока рядом с вами буду? Мне страшно, а вы ничего не боитесь.
– Я не боюсь? – искренне удивился я, рассматривая в тусклом свете салонного плафона ее просящее личико, старающееся выглядеть как можно милее. И, с трудом отведя глаза от артистической удачи собеседницы на невозмутимый затылок Елкина, продолжил:
– Да, не боюсь, потому что мне бояться не за кого. А ты мне предлагаешь начать бояться. Переживать за тебя в толпе сумасшедших… Охранять тебя от сексуальных посягательств своих друзей и разных незнакомых дядек, давать тебе деньги на бесстыдные вечерние платья, кремы от загара и импортные презервативы…
– Ага! – светло улыбнулась Ольга. – И еще на "Марвилон" или что-нибудь другое…
– Ну, ну… – закивал я головой с сарказмом в голосе – Я вижу, папочка тебя не больно жаловал.
– Ага. Мамка меня назло ему родила. Год назад спьяна он изнасиловать меня хотел. Но ничего у него не получилось – маму мою, наверное, в глазах моих увидел и не смог…
– Ну, тогда ладушки. Беру тебя в дочки с испытательным сроком в календарный месяц. Хотя моей собственной дочке это вряд ли понравилось бы…
– А что, любит она вас?
– Любила, пока я с ее матерью не развелся.
– А почему развелся?
– Интересный вопрос… Расскажу как-нибудь, хотя сам не знаю, как это все получилось.
– Сейчас расскажи.
– Не люблю я это вспоминать…
– Ой как интересно! По твоим глазам, папочка, вижу, что история эта была захватывающей, прямо – "и слова, и пули, и любовь, и кровь…" Знаешь, я собираюсь поступать на юридический факультет, стать судебным юристом или, на худой конец, следователем по особо важным делам. Давай, поиграем в следователя и подозреваемого? Мне интересно, смогу ли я правду и только правду из тебя вытянуть…
– Правду… Правда у каждого одна… Собственная.
– Рассказывай свою!
– Ну, слушай тогда, банный листик… Шесть лет назад я работал в одном геологическом институте… И вот, товарищ гражданин следователь по особо важным вопросам, однажды появилась в нашей лаборатории молоденькая сотрудница…
На этом месте моего повествования Елкин попал правым колесом в глубокую колдобину, машину сильно тряхнуло. Овладев управлением, Ваня обернулся и пристально посмотрел мне в глаза.
– Рассказывай, рассказывай, – дернула меня за рукав Ольга.
– Послушай, мы с тобой менее часа знакомы, а ты уже за рукав меня дергаешь… – начал я говорить, с трудом отбросив мысли о причинах Ваниного внимания.
– Стресс у меня! Ты, что, не понимаешь? Вот я и веду себя неадекватно вам, бирюкам. Когда ты рассказываешь, я забываю о дядиной смерти, об этих странных сумасшедших…
Тут Елкин неожиданно затормозил и, не сказав нам и слова, вышел из машины, открыл капот и склонился над мотором. Мы с Ольгой тоже вышли и подошли к нему.
– Подите поглядите на правое заднее колесо, – не подымая головы, попросил он нас. – Кажется, я гвоздь поймал.
Когда мы, опустившись на колени, осматривали колеса, Елкин захлопнул капот, быстро сел за руль и, не закрыв двери, резко рванул с места и через несколько секунд машина скрылась в ночной темноте.
С минуту мы смотрели вслед машине.
– Чего это он? – первой нарушила тишину изумленная Ольга.
– Долго объяснять…
– А у нас, кажется, времени теперь достаточно.
– Да, около часа до шахты топать.
– Ну, пошли тогда, – решительно сказала Ольга и, не дожидаясь меня, пошла вперед.
Я догнал ее и некоторое время мы шли молча. Когда ночная тьма сгустилась настолько, что мы могли видеть лишь на несколько метров вокруг, Ольга испуганно сунула руку мне подмышку и спросила:
– Так почему он удрал?
И я рассказал ей о шахтных сумасшедших и в конце повествования изложил догадку о причинах бегства Елкина:
– Мне кажется, что я проболтался. Я же тебе говорил, что теперь я – это Шура, а Шура – это я. А когда я сказал тебе в машине, что работал в геологическом институте, в Елкиных мозгах что-то произошло. Помнишь, он еще в колдобину заехал. Понимаешь, он знал, что настоящий Шура в никаких институтах не работал. И быстро сделал вывод, что я – не Шура. И тут же уехал к настоящему за инструкциями.
– И какие он получит инструкции?
– Скорее всего меня перезомбируют. Мне это уже не впервой и даже любопытно, что он еще придумает. А вот тебе надо идти в Кавалерово минуя шахту. Вот тебе твое законное наследство. От себя отрываю.
И я вытащил из кошелька деньги, отсчитал 5600 долларов и протянул их Ольге.
– Это твоего папеньки деньги… Бери, владей…
– Пусть у тебя пока будут, – решительно отказалась девушка. – Тоже мне, вздумал женщине деньги доверять! Я еще не решила, что делать. И страшно, и не хочется от тебя уходить. Надежный, вы, милорд. Как теплая ночная рубашка…
– Милорд! – усмехнулся я. – Скорее плебей…
– Это мы исправим… Может быть, продолжите ваши воспоминания о последней вашей супруге?
– А откуда ты знаешь, что она у меня не единственной была?
– С вашим характером, милорд, она наверно была пятой?
– Около того. Смотря как и кого считать…
– А детей сколько бросил?
– Никого не бросал. До последнего брака один сын был от первой жены. Сейчас ему больше двадцати четырех. Живет в Москве с какой-то театральной гримершей в возрасте…
– Ну тогда вернемся к нашим баранам. Или, точнее – к вашим женам. Значит, поступила к вам на работу молоденькая сотрудница Вера…
– Да… Вера Юрьевна. Лет ей было 23. Самое время выходить замуж… Парень ее умотал в Канаду карьеру делать… Короче, тяжелый был у нее период в жизни. А я – уверенный в себе, все нипочем. И как-то раз очутились мы вдвоем на ее даче… Сначала я и не думал о серьезных отношениях. Но с каждым разом я все больше и больше тонул в ее глазах… Понимаешь, они говорили: "Ты нужен, нужен, нужен мне"…
– Я улыбаюсь! – воскликнула Ольга и залилась смехом. – Несколько минут назад у меня были такие же глаза?
– Примерно, – поглощенный воспоминаниями, ответил я отрешенно. – Ну, я и переехал к ней… Через год она родила мне хорошенькую дочку. Полиной ее назвали. Как я был тогда счастлив!
Но постепенно начались размолвки. И начинались они всегда с тещи. Ты, наверное, внутренне улыбнулась сейчас – "Плюнь, теща, на грудь – змеиный яд помогает!". Но представь себе дочь генерала… Холодная, высокомерная и… и неподвижная. Вышла замуж за такого же самовлюбленного одноклассника. Никогда не любила его. Всю жизнь проработала на одной работе… Единственное удовольствие – диван, мягкие подушки и детективы… Не имея сил жить самой, она жила жизнью дочери. И однажды поняла, что начинает терять контроль над дочерью. И начала работу над моими ошибками. По ее настоянию я бросил свой институт и пошел работать охранником на болшевский рынок – там платили в шесть раз больше, чем за научные работы на английском языке… А Вера нашла хорошую работу – стала исполнительным директором какой-то бизнес-школы. И стала получать тысячу баксов… Постоянные презентации… Клубы… Короче, попала в крутую струю на самом гребне жизни. А у меня – все наоборот. Крутое пике в полный ноль… И самое обидное – я стал видеть дочку раз в неделю… Вере было удобнее, чтобы дочь все будни жила у бабушки…
– И что дальше?
– Как-то раз я звонил домой с работы и случайно врубился в ее телефонный разговор с матерью. Теще говорила высоким срывающимся голосом:
"Он тебе не ровня. Он – никто. А ты можешь забраться очень высоко. У тебя есть дочь, есть я. Ты должна заняться своей карьерой и только ей. Ничто не должно тебе мешать".
"Ты не волнуйся, мам! – услышал я в конце разговора. – Все будет, как ты хочешь".
И в конце концов, они меня выжали. Если бы ты знала, каким бесконечным торжеством блестели ее глаза… А дочь ревела: "Поцелуйтесь, поцелуйтесь!!!"
– Все у тебя образуется… – проворковала Ольга, почувствовав, что я вконец развален своим экскурсом в прошлое. – Найдем мы деньги, не найдем – не важно. В Москве я тебя кое с кем сведу, получишь офис и "Мерседес". По пятницам будешь летать на теплые моря, по четвергам – играть в рулетку в "Метелице". Познакомлю тебя с Михалковым и Киселевым, а отплясывать на вечеринках будешь с Ладой Дэнс и Анжеликой Варум. Женю тебя на модели… Если захочешь – через пару лет депутатом тебя сделаем.
– Не… Депутатом не хочу. Лучше послом на Мартинику… Под финиковые пальмы на белый песок…
– А английский знаешь?
– Certainly, miss, – ответил я и чуть не упал, попав левой ногой в небольшую ямку на дороге.
– Ну тогда послом – не послом, а каким-нибудь советником можно устроить.
– Не хочу! Не хочу ни в какую систему! Не хочу командовать и подчинятся, не хочу подлаживаться, не хочу говорить то, что хотят слышать. Понимаешь, я всегда остаюсь самим собой… А в этой сволочной жизни достичь чего-нибудь можно лишь став кем-нибудь. Клерком. Плотником. Бухгалтером. Мужем, наконец. Если будешь оставаться самим собой – ничего не достигнешь, никем не станешь…
– Успокойся, успокойся, философ! – перебила меня Ольга, тронув пальчиками мои губы. И, помолчав секунду, продолжила, пристально заглядывая мне в глаза:
– Конченный ты… Бич… Да?
– А здесь, в тайге, другие, сударыня, и не водятся. А чего, собственно, ты ко мне прицепилась? Я же сказал тебе, что отправлю тебя в Москву. Забирай деньги своего папочки и вали отсюда. От одного воспоминания о твоих пластиковых офисах с искусственными фикусами, рулетках и вечеринках меня чуть не вырвало. Вы все, вместе взятые, не стоите Шуриных ушей, не говоря уже о стихах Смоктуновского! Мне нравиться их мир. Он бывает жестоким, но случайно. Они живут как дети в своих черепных коробках и никого не обманывают. И главное, себя не обманывают. У них нет выдуманных ценностей, Они не выпендриваются друг перед другом и не знают, что такое протекция… Ваш бог протекция…
– Да ты просто неудачник! Ты просто не смог ничего добиться и ушел в тайгу, в природу… Китайцы говорят "Человек чуждающийся людей равен природе".
– Да, я ушел… – начал было я, но вдруг совершенно неожиданно увидел воплотившегося из темноты Шуру. Тут же за спиной услышал шум и, обернувшись, увидел Елкина с монтировкой, сбегающего с придорожного пригорка.
– Вот, такие, вот, дела, – сказал Шура бесцветным голосом, когда мой рот, наконец, закрылся. – Пошли, Женя, разбираться. Что-то мы с тобой напутали. С тобой и твоим колхозом. И вы, девушка, пойдемте.
5. Зачем на шахте карцер? – Шура берет в клещи… – Мы все умрем?.. – Газовая атака. – Мы их одолели… – В руках у него был равнодушный пистолет.
В четыре часа ночи нас с Ольгой привели в небольшой сарай, стоявший на самом краю шахтной промплощадки. В нем уже сидели Коля с Борисом – по приказу Шуры их заперли сразу же после возвращения Елкина с запасного ствола.
В плотно закрывающейся двери сарая было небольшое (15 на 15 сантиметров), но тем не менее зарешеченное окошко. Сквозь него струился слабый утренний свет.
– Карцер… – задумчиво сказал я, оббежав глазами стены, оббитые оцинкованным железом. – Зачем на шахте карцер?
– И смотри – засов внутренний… – указал мне Борис на массивную задвижку, прикрепленную к двери. – Зачем в карцере внутренний засов? Не понимаю…
И, устав думать, похотливо уставился на Ольгу. Оббежав ее ладную фигурку неспешным оценивающим взглядом, Бочкаренко спросил:
– Вы к нам надолго, мадам? Если надолго, готов разделить с вами все возможные радости нашего тесного бытия.
– Нет, я зашла на минутку. Мне сказали что здесь резиденция короля остолопов. Вот я и решила посмотреть. Не вы ли это, сударь?
– Нет, это не я, – не растерявшись важно ответил Борис. – Я недостойный подданный упомянутого короля. Он, кстати, явился с вами.
И сделал мне жеманный реверанс. С меньшей сноровкой его повторил Коля.
– Да, они правы, – согласился я, тяжело вздохнув. – Король остолопов – это я… Судя по всему, у нас назавтра намечена экзекуция. И в ней, к сожалению, мы будем в пассиве…
– Да ладно, не ной, не трави душу! Что будет, то будет… – махнул рукой Борька.
В это время снаружи раздались звуки шагов приближающихся к сарайчику людей. Подойдя к двери, они стали возиться с какими-то предметами. Судя по доносившимся до нас шуршанию и звону, это были полиэтиленовый пакет и стеклянные банки.
– Жрать Инка принесла, – обрадовался Борис. – Киска моя, не забыла своего голодного котика.
Не успел он проглотить слюну, набежавшую от предвкушения Инессиных разносолов, как окошко распахнулось и снаружи прямо на Бориса полетело нечто многочисленное, мелкое и шевелящееся. Тут же окошко закрылось и мы уставились на оцепеневшего товарища.
И мгновенно оцепенели от ужаса сами – на лице, шее и груди Бельмондо копошились десятки отвратительных энцефалитных клещей!!! И сотни их ползли от его ног к нам!
Не успели мы прийти в себя, как окошко вновь распахнулось и энцефалитная атака повторилась еще дважды.
Увидев, что почти уже весь пол покрылся ползущими в разные стороны насекомыми, Ольга завизжала высоким, срывающимся голосом; ее визг, оконеченный смертоносным ужасом, вонзился во всех нас и тут же, поддавшись немедленно возникшей панике, мы начали вопить нечеловеческими голосами. Крича во все легкие, мы в диком, исступленном танце топтали клещей, стряхивали руками их передовые отряды, деловито подымавшиеся по нашим ногам в поисках открытого тела…
Но все было напрасно! Ногами клещи не давились, а сброшенные на пол, тут же устремлялись в новый штурм. И, в конце концов поняв, что несмотря на все наши попытки, мы не сможем оградить себя от смертоносных насекомых, мы приутихли. Никто из нас не мог сказать и слова, мы лишь смотрели друг на друга безумными глазами и видели лишь клещей, забирающихся под наши рукава и воротники.
Через минуту пытка наша продолжалась уже в совершенно другом свете. Шурина сумасшедшая фантазия оказалась неисчерпаемой – лишь только мы были доведены до полного, невероятно полного отчаяния, как кто-то завесил снаружи окошко и темень, невероятной мрачности темень, смешалась с вошедшим в нас ужасом и удесятерила его!
Мы уже не могли видеть гнусных насекомых, но наше воображение, подстегнутое осязанием бесчисленного множества шевелящихся конечностей и внедряющихся в тело хоботков, удесятеряло их мерзость. Через секунду Ольга билась в истерике, Борис катался по полу, Коля с разбегу всем телом ударялся о дверь… А я, монотонно раскачиваясь из стороны в сторону, сидел на коленях в дальнем углу сарая и перед глазами у меня стояло невозмутимое осуждающее лицо Шуры. Лицо отца людей, лицо принявшего решение спасителя, лицо ядреного шизо-параноика… Постепенно оно растворилось во внутреннем мраке моей черепной коробки. Как только Шурино лицо исчезло, в голове, в такт моему раскачиванию, замерцало: "Сукин сын… Сукин сын… Сукин сын…"
На сто первом "Сукином сыне" я начал раз за разом чихать – один из клещей заполз мне глубоко в ноздрю. Чиханье привело меня в чувство и, кое как выдув из носа гадкое насекомое, я встал на карачки и пошел к Ольгиному визгу. Как только моя голова уткнулась в ее плечо, она обняла меня дрожащими руками и сказала всхлипывающим голосом:
– Где ты был? Я тут от страха умерла почти, а он где-то прогуливается… Облепили всю меня… И бегают, бегают, копошатся… Лучше бы меня тигры съели!
– Дык, понимаешь, я сам чуточку запаниковал… – признался я и, решив поюродствовать для отвлечения внимания Ольги, продолжил:
– Но потом меня осенило, что я могу из этой ситуации извлечь некоторое удовлетворение, все прошло…
– Какое удовлетворение? Ты что, в голове своей заблудился?
– Клещей с тебя стряхивать… С шейки… Спинки… Животика…
– Животное! Похотливое животное! – взвизгнула Ольга, брезгливо отстраняясь. – Ты даже перед смертью о блуде думаешь!
– Не хочешь, как хочешь, – пожал я плечами. – Ты только успокойся, что толку бояться?
– Снимай давай со спины, – примирительно сказала она и стянула с себя кофточку.
Я начал стряхивать насекомых с ее спины, груди, живота, но все новые и новые отряды клещей заменяли удаленных. В конце концов я бросил это неблагодарное занятие, посадил всхлипывающую девушку себе на колени и обнял ее за плечи.
– Мы все умрем, да? – спросила она, теснее прижимаясь к моей груди.
– Вероятно – умрем, – ответил я, отталкивая ногой накатившегося Бориса. – Когда-нибудь от старости.
– От старости?
– Понимаешь, только каждый сотый клещ несет в себе возбудитель энцефалита. А если кто-нибудь все таки заболеет, то смерть станет наиболее благоприятный исходом…
– Ты так равнодушно говоришь об этом… Я ведь не пожила еще совсем… Не любила, не рожала… Это ты все по десять раз прошел.
– Да, прошел, но понимаешь… Мы ведь находимся в другом мире… Не том, что с Тверской улицей, курсом доллара и презервативами со вкусом черешни…А в этом мире, на этой шахте, с нашим невообразимым Шурой, мне наша смерть кажется маловероятной… Здесь, мне кажется, случается что-то такое, что от укусов энцефалитных клещей не умирают… И, может быть, даже от чего-то вылечиваются…
Пока я говорил, в рот ко мне попало сразу несколько клещей и, отчаявшись их выплюнуть или втащить пальцем, я начал испытывать крепость их панцирей на зуб.
Когда я раздавил второго клеща, стуки Колиного тела об оцинкованное железо двери неожиданно стихли и через минуту мы услышали его совершенно спокойный голос:
– А ну их на фиг, – сказал он. – Давайте лучше считать убитых. Головой я двенадцать штук в кляксу размозжил. А ты, Бельмондо, сколько штук раздавил?
– Штук сорок… – прохрипел в ответ Борис сорванным голосом.
– Молодец! – похвалил его Коля. – Но медаль мы вручим нашей даме – она штук двести их оглушила своим визгом. И это только на мне. Как только она завопила, они тут же с меня посыпались!
Сказав это Коля истерично захохотал. Мы все, включая и Олю, присоединились к нему.
– Самое смешное, – начал я, отсмеявшись, – что я в свое время раз десять укололся. И надеюсь, что прививки эти еще действуют.
– Надейся… – усмехнулся Борис. – Перед отъездом сюда я прочитал в толстом медицинском словаре, что прививки эти только от смерти спасают, но не от кретинизма. Мы все помрем, а ты в Шуриной команде новой звездой идиотской станешь. Будешь ходить за ним на полусогнутых, подпрыгивая и поперек улыбаясь…
– А что? Буду! Мне моя интеллектуально-мозговая деятельность давно осточертела. Я через нее столько горя принял, что о безумии, можно сказать только и мечтаю…
– Братцы! – прервал меня удивленный голос Николая. – Вы знаете на чем я сейчас сижу?
– Что, уделался от страха? – спросил его Борис довольно безучастно.
– Нет! На газовом баллоне… Вполне может быть что он с углекислым газом… – сказал Баламут и, вдруг зачесавшись, продолжил раздраженным голосом:
– Вот, блин, всю мошонку выели…
– Углекислый газ… – стал я думать вслух. – Без вкуса, без запаха, тяжелее воздуха. Если его выпустить – клещи на полу задохнуться.
– А мы? – боязливо спросила Ольга.
– Если не будем дергаться, газ останется у пола, – ответил я. – Хорошо, что дверь закрывается герметично, не уйдет он наружу…
– А если там кислород? Или ацетилен? Или водород в конце концов? – саркастически спросил Борис. – Спички есть у кого-нибудь?
– Кислород хочешь поджечь? – усмехнулся я. – Или ацетилен с водородом?
– Нет, дурак… Хочу посмотреть какого цвета баллон…
Я передал ему спички и когда Борис зажег сразу несколько их штук, мы увидели, что баллон был черного цвета.
– Значит так… – начал Коля. – Сейчас все раздеваемся, садимся рядышком у стенки и начинаем газ выпускать…
– А зачем раздеваться? – удивился Борис.
– Под одеждой они как в противогазе будут…
– А, может быть, просто вышибить этим баллоном дверь? – предложила Ольга. – Давайте попробуем?
– Не советую… – проговорил я, вспоминая осуждающее лицо шизо-параноика. – Шура – эстет в своем деле и это ему не понравится, точно… И свое недовольство он выразит стрельбой по нашему сараю. Давай, Коль, открывай баллон…
* * *
Когда весь газ из баллона, оказавшимся полным, вышел, мы откинулись на стену и стали оценивать результаты нашей газовой атаки. К нашей общей радости клещи, бегавшие по полу в поисках поживы, постепенно начали терять свою активность. Все меньше и меньше их предпринимали попытки взобраться на нас, да и попытки эти выглядели скорее попытками спасения…
– Смотри ты, – сказал Коля, тяжело дыша. – Похоже, мы их одолели… Но и нам, похоже, недолго осталось дышать…
– А что толку, что одолели? – вздохнул я. – В каждого из нас уже всосалось по несколько дюжин этих тварей… Вставайте осторожно на ноги… Наверху кислорода больше…
И тут дверь сарая со скрипом распахнулась и на пороге мы увидели внимательно нас рассматривающего Шуру. В руке у него был равнодушный пистолет.
